"Божья Кара"

"Божья Кара"  

Маленькая деревенька «Колышка» опустела с окончанием лета. Семьи разъехались, оставив загородные дома с пожилыми родственниками наедине с собой. Молодые люди всегда заняты работой, школой. Одиночество в городских квартирах среди однотипных пятиэтажек и захламлённых улиц, совсем не тянуло старшее поколение.  

Человек в преклонном возрасте всегда стремится к уединению, пережив свою родню. Одним из таких был глубоко уважающий профессор Зав. Кафедры Зоологического института Российской академии наук (ЗИН РАН), Владимир Анатольевич. В своё время лучший зоолог страны. Сейчас же уйдя семь лет назад на пенсию, преподаватель уехал в маленькую деревушку, где когда-то его сын приобрёл для него дом. Уединение влекло пожилого человека за город после ужасной гибели Степана. Город стал ему чуждым, больше он не хотел видеть эту боль, да и ждать её от людей в стенах подъезда или жестокости молодёжи, а в деревушке всё не то. Родное, природное, спокойное, где нет суеты и разрухи. Маленькая страна для размеренной жизни, так можно было сказать о загородном местечке.  

Каждый живущий сосед Колышки с десятками построенных домов знали о каждом всё. Привычки, повадки. Вот, например, летом Антонина Ивановна с первыми лучами солнца пойдёт открывать парник и поливать цветы, а ещё походит по росе голыми ногами, говорит "для сердца полезно", а Алла каждый день проходит по главной дороге предлагая пожилым людям молоко и иные продукты питания, она волонтёр в своём роде. Приветливая девушка, общительная, ну грех даже плохое слово кинуть за плечо. У дома Валерия Ивановича всегда царил шум до утра, пиленье, строганье, колка дров. Щепки и железки разлетались по дороге. И во всех домах царила полная жизнь, кроме маленького поношенного дома профессора. Весь огонёк бурлящего трепета жизни у его участка пропал сгоревшей спичкой, и потух в одночасье, что не скажешь о саде, который он так любил.  

Несмотря на обветшавший домик, яблоневый сад во дворе этой осенью благоухал усладой. Круглые яблочки свисали огромными бомбами с крыш, готовыми упасть на землю. Профессор с любовью относился к природе, и что с ней связано, а она одаривала его в ответ. Не зря он связал свою дальнейшую жизнь на кафедре. Прививка для растений и уход, сделали своё благотворное дело, что даже старик не знал куда деть столько выращенных яблок в этот високосный год. Отсутствие зубов во рту не позволяло уже так активно ему кушать плоды, поэтому он нашёл их применение для интерьера на кухонном столе, пока не испортятся. Уличным яблокам везло гораздо меньше, они гнили в осенней траве. И только посреди всей атмосферы умиротворения, с главной дороги можно было увидеть клубы дыма из трубы, и маленький огонёк света с окошка, где возле него сидел профессор и читал старые книги.  

Пожелтевшую газету сжимали старческие руки Владимира Анатольевича. Тишину частного дома прерывал скрип кресла качалки, стоявшей у окна, и звук потрескивающих дров в печке. Порванный жёлтый плед свисал на худощавые ноги. Говоря про себя, пожилой человек внимательно вчитывался в старые заголовки, почёсывая седую бороду. Внутри дома на стенах висели различного рода картины животных, на полках красовались огромные тома энциклопедией, запылённых временем. По левую руку от кресла стоял большой серебристый самовар по классике с сапогом для удачной растопки. Рядом с самоваром на белом блюдечке красовались большие сочные яблоки, скорее всего, только недавно их собрали с веток деревьев в собственном саду.  

Маленький огонёк титановой печки потихоньку начинал разгораться, и отдавать тепло, освещая старые, деревянные половицы дома.  

Постепенно гостиная уходила в осенние тёмные сумерки, охватывая тенями старика. На старых потрёпанных фотографиях висел портрет семьи, где Владимир Анатольевич когда-то был молодым, здоровым, полных сил. Частенько он смотрел на фотографию в овальной рамке, и с прискорбно вздыхал, предаваясь мыслям, и вновь погружался в чтение.  

Изобилие тишины и раздумий прервал стук в дверь. Профессор немного удивился, ведь он не ждал никого, и не торопился открывать дверь. На несколько минут снова воцарилась тишина, но назойливый стук повторился вновь. Тихонечко встав со своего местечка, и отложив газету на кресло, старичок медленными шагами продвигался к двери, недовольно ворча.  

–Кто будешь? – хриплым глубоким голосом отозвался Владимир Анатольевич, прислонив ухо к двери.  

–Можете открыть дверь, пожалуйста. Моя машина тут немного поломалось по пути в город, и мне не помешала бы помощь. Откроете дверь? – послышался голос из-за двери.  

–Наймите людей! Вам я зачем? – насупился старик, поправляя очки без желания с ним разговаривать.  

–Холодно на улице, а у вас печка есть. Везде темно все уже давно спят, поздно, а у вас свет в окошке. Ну, старик, пусти а? Не обижу, если что помогу чем. Вон у вас калитка на соплях держится! – отрезал неизвестный, ожидая ответа в темноте осенней Колышки.  

А ведь действительно. Старику бы сейчас помощь была бы необходима. За дверью стоял человек весьма, энергичный. Может с него будет прок. Яблоки соберёт, старика работой разгрузит, починит, что надо. Глупо отказываться от помощи в трудную минуту. Кто сейчас в маленькой деревеньке согласится ему помочь. Он же совсем одичал в своём доме после смерти сына. Единственное, что мог заговорить с женщиной у кассы, получая свою крошечную ничтожную пенсию на почте.  

Долго не раздумывая, Владимир Анатольевич тронулся за ручку двери, и оцепенел. Перед ним стоял мужчина, лет тридцати, хиленький, сероглазый блондин, одетый в военную форму.  

–Ну, Здравствуй, дяденька! Как звать-то тебя? – улыбнулся мужчина, протягивая свою руку, – Иван звать!  

–Стёпка, как похож! – прошептал старичок на пороги двери, протягивая щупленькую руку, улыбаясь беззубым ртом.  

–Дедуль ты чего? Старенький, а силёнок хоть отбавляй – продолжал сжимать профессор руку военного, глядя ему в глаза с любовью.  

–Да нет, силы уже давно отпустили меня. Ну, проходи, коль пришёл к одинокому старику. Владимир Анатольевич звать. У меня уже давно гостей не было, – развернулся хозяин дома, поспешно освобождая проход в дом.  

Иван зашёл за порог дома, первое, что ему бросилось в глаза кресло, книги, аккуратно разложенные на полочках в шкафах, огонёк печки, что полыхал языком пламени. Внутри он почувствовал тепло, запах старческого тела. Большинство в доме было попорчено, местами отодранные обои, рядом с печкой лежали дрова и бумага для растопки, древесина лежала прямо на ковре. Наверху одиноко висела покрытая пылью лампочка, а в углах потолка виднелась паутина. Всё это было естественным состоянием домов в маленьких деревнях. Не отталкивало, а больше завлекало. Старенький домик был весьма уютный, но среди всего этого быта, казалось, что-то не живое, отполированное, обычно в домах чувствуется жизнерадостность, но в доме старичка веяло одиночеством. Пока Иван заглядывался на просторы дома, Владимир Анатольевич уже заправлял серебристый самоварчик бумагой и древесным углём. Первый раз молодой парнишка видел самовар обтянутый кожей сапога.  

–Да у тебя здесь раритет! Губа не дура, Владимир Анатольевич! – говорил гость, посматривая на сие приобретение.  

–А вас молодёжь сейчас не сильно чем удивишь. Пальчик покажи, да ты смеяться будешь, – показал пальчик старичок, сгибая его и разгибая.  

–Ахахах, дедуль, забавно, ведь чувствуешь толк в юморе. Так, а теперь скажи, ты тут один живёшь?  

–Пять лет и шесть месяцев. Ещё дом был сыном моим любимым приобретён. Он не жалел для меня ничего.  

–А где же он сейчас, уважаемый? В городе или тебя навещает?  

–Нет, скорее я его Иван, миленький мой! Я тебя и в дом-то пустил, что похож на него, а так бы и духу твоего сейчас тут не было. Сильно же похож на него, Стёпку моего! – заплакал старик обременённый горем.  

Сухие старческие глаза из-за слёз стали влажными. Вся злость с Владимира Анатольевича ушла, как с плеча. Давненько он так не плакал, наверно, только пять лет назад, когда хоронили сына на местном кладбище. Ужасное горе тогда постигло пожилое сердце. Последний родственник ушёл из жизни, невозместимая утрата. Таких парней сыскать ещё надо. Дом получил, спас старого от городского недуга. Очень сильно убивалась душа одинокого человека, что потерял самое дорогое. Ни вещь, ни почёт, ни размеренную жизнь, а опору и поддержку, ту часть его частички, что теперь никогда не сможет возместить живущий на этой земле человек. И тогда, отец Степана рассказал, что с ним случилось. Погружаясь вновь в тяжёлые события.  

Кровь. Разбитая машина. Асфальт. Ветер. Упавшее тело на дороге, скорая помощь, вот, что крутилось в голове пожилого. Щупленький, без возможности что-либо сделать своими соломенными ручонками, он стоял и плакал, собирая слёзы в платочек. Боковое столкновение без каких-либо шансов на выживание. В тот день жизнь парня оборвалась на его молодой ладошке, не успев продлится хоть на ещё несколько молодых лет. Виновника так и не нашли, тот скрылся с места ДТП, не оставив даже намёка на свое существование, – «На то Кара ему Божья! », – кричал старик, прижимаясь к груди парнишки.  

Иван опешил. Первый раз в жизни крепкий парень не знал, что и делать. Слёзы Владимира Анатольевича заставили сойти с ума от неловкости. Тишину дома теперь нарушали не звуки неодушевлённого, а плачь, дикий плачь живого профессора, впивающийся в каждую клеточку кожи парня, отражаясь мурашками.  

От плача старика оторвал пыхтящий во всю самовар, что закипел и ожидал своего хозяина, чтобы послужить ему покорно своим носиком. Отойдя от мужчины, бывший зоолог направился к серванту с чайной утварью. Достав маленькие чашечки и чайную заварку, оба разных по возрасту мужчин сидели и пили чай. Первым тишину прервал Владимир Анатольевич, – Ты сушечки бери, вон на самоварчике весят! – указал он пальцем на связку угощений, и пошёл к полочке за фотографией.  

–А вот это сынок мой, Стёпка, – показал ему темно-белый снимок профессор, в углу которого была прикреплена чёрная ленточка.  

–Не, спасибо старче, я просто так попью. – сидел Иван, похлёбывая чай из чашки, поглядывая на паренька с плёнки испуганным взглядом, «Это был он, тот самый, которого я сбил».  

–Ты тут про аварию начал говорить, так я тоже попал тут несколько лет назад, столкновение. Парнишку того насмерть пришибло, – старичок напрягся, – Не помню, что дальше было, я тогда ехал к беременной жене на большой скорости, но всё было тщетно. У Анфисы в тот день выкидыш случился. Акушер гинеколог сказал, что она больше не сможет иметь детей. Это было ужасно. И больше мы с ней не говорили на эту тему. Развелись через три дня после случая, я тогда сам не свой был. Да и сейчас меня гложет совесть.  

–О Боже мальчик мой! Ты тогда уехал, и даже ничего не сообщил полиции? – прослезился старичок, держа его за руку, – Но ты спешил к жене, понимаю!  

–Да, мне стало страшно, хоть ты и сейчас смотришь на меня Владимир Анатольевич. Такому титану, как я, боятся? Но мне страшно! – повторил юноша, посматривая на кружку чая.  

–Ваня, боятся никогда не страшно, но ты совершил большое преступление, грех! Ай-яй-яй, убийство! Мне старому очень понятна эта кара. Ты сам её заслужил, но не я судья, и не мне тебя судить, на всё Воля Божья! – окинул взглядом его профессор.  

***  

На следующее утро тёплые лучи солнца коснулись лица в маленькой комнатке Ивана. Тот всю ночь не спал, вспоминая слова деда. « А ведь он прав, на всё Божья Кара. Это был я в тот день. Сбил его сына, и скрылся с места преступления, заметав следы, и именно, моя жена потеряла ребёнка». В эту ночь юношу не отпускало чувство вины и печали. Парню было жутко находится в доме Владимира Анатольевича. Внутри кошки скребли когтями, схватившись за лакомые кусочки его огромной груди. Он как будто чувствовал, что пожилой знает, что это была его вина. Дом кидался на него язвительными взглядами, старался изгнать его из обилия комнаты, раздавить куском потолка при мгновенном разрушении. Все эти три года Ивана не отпускало чувство печали. Одинокий мужчина, потерявший жену и ребёнка, больше в этот день ни во что не верил. Совесть бросала вызов ударом молнии, – «Ты убил жизнь старика, и за это ты поплатился ребёнком».  

Ближе к полудню, профессор уже проснулся, читая очередную газету на кресле. Каждое новое утро не радовало его своим солнцем. Удовольствие приносило одно, что Иван напоминает ему умершего сына, единственный человек, в котором он нашёл надежду, некое утешение и веру. В его сознании укоренилась, – «Он будет жить со мной». Профессор даже не понял, что виновник ДТП его гость.  

Дверь в гостиную отворилась, Иван стоял, не говоря ни слова.  

–Поехали, дедуль, – отрезал юноша, отвернувшись, чтобы не показывать слёзы.  

–Куда?! Сынок, я тебя не отпущу!  

–Поедем в полицию.  

–Так на чём, Ванечка? Машина же сломана!  

–На Автобусе!  

Узнав всю правду в тот день, Владимир Анатольевич попал в реанимацию с сердечным приступом, и после больницы больше никогда не верил в людей, плача на могиле своего сына. Иван сел в тюрьму расквитавшись со своей совестью. Выйдя из тюрьмы, он стал носить клеймо убийцы, с которым никогда больше не смог смириться.  

Feliks Wind.