Ангел поля.

Ангел Поля.  

Лето 89-го выдалось не особенно жарким. Я, как всегда, сбежал от городской суеты к деду в небольшую деревеньку, затерянную среди Кубанских степей, позабыв на три месяца о школе. Старый деревянный дом с резными наличниками, пахнущий сыростью и бабушкиными пирогами, казался мне самым уютным местом на свете.  

Дни летели незаметно. Мы с дедом ловили раков и рыбу на лимане и долгими вечерами сидели на крылечке, наблюдая за закатом. Именно в эти тихие летние вечера, дед и рассказывал мне свои истории.  

Особенно мне нравились рассказы о войне. Он, хоть и был в то время молодым парнем, но уже успел хлебнуть горя. Был ранен, лежал в госпитале, а потом снова вернулся на фронт. В его глазах, даже спустя столько лет, я видел отражение тех страшных событий.  

Дед Миша, как я помню, всегда был человеком молчаливым, но когда он все-таки решался рассказать историю, это было как самое настоящее открытие двери в другой мир. В один из летних вечеров, когда солнце садилось за горизонт, и тени начинали вытягиваться на земле, я попросил его снова рассказать что-то интересное о войне. Он закурил свою вонючую папиросу «Беломорканал», задумчиво посмотрел в сторону заката и начал говорить тихим голосом.  

— Это было в сорок третьем, под Курском, — начал он, выпуская дым. — Мы тогда держали оборону на северном фасе Курской дуги. Атаки фашистов не прекращались ни днем, ни ночью. Немцы бросили в бой свои новейшие танки «Тигр» и «Пантера», а также самоходки «Фердинанд». Мы уже не надеялись на подкрепление, понимали, что держаться нужно любой ценой. Командир наш, лейтенант Борисов, говорил, что если отступим — Курск падет, а за ним и вся линия обороны.  

Я слушал, как зачарованный, мысленно представляя себе те жуткие картины. Дед продолжал, не сводя глаз с горизонта, будто видел перед собой тот самый фронт, очутившись снова несколькими десятилетиями ранее.  

— Жара стояла невыносимая, — продолжал дед Миша. — Пот заливал глаза, а пыль от разрывов снарядов забивалась в нос и рот. Мы сидели в окопах, вырытых в каменистой земле. Вокруг нас были минные поля и противотанковые ежи. Наши «тридцатьчетверки» и ИСУ-152 стояли в засаде, готовые встретить немецкие танки.  

Он замолчал на мгновение, словно собираясь с мыслями, прикрывая веки, а затем продолжил:  

— Ночью 5 июля начался массированный артобстрел. Небо озарялось вспышками разрывов, земля дрожала под ногами. А потом мы услышали рев моторов — немецкие танки пошли в атаку. Мы знали, что это операция «Цитадель», о которой нам говорило командование. Началась одна из крупнейших танковых битв в истории… А потом я помню, как почувствовал удар в бок и упал на землю. Осколок вошел в меня, и я почти потерял сознание. Лежал, не в силах пошевелиться, смотрел на небо, по которому пролетали снаряды, и думал, что вот она — моя последняя минута.  

Его голос стал чуть тише, но более напряженным.  

— И тут я ее увидел… Она шла прямо по полю боя, будто не замечая ни снарядов, ни пуль. Высокая, в длинном белом платье, которое развевалось на ветру. Лицо ее было спокойным. Глаза светлые, как небо перед рассветом. Я смотрел на нее, и не мог поверить в увиденное. Вокруг все рушилось, проливалась кровь, а она шла, как будто гуляла по полю в мирное время.  

Я не выдержал и перебил деда, хотя знал, что он этого не любит:  

— Дед, ты был ранен, может, тебе показалось?  

Он слегка улыбнулся, но в его глазах было нечто такое, что заставило меня поверить.  

— Нет, Саня, это было не бредом. Я видел, как она склонялась над телами бойцов. Она касалась их рукой, и с каждым прикосновением они угасали, как свечи. Я понял, что она забирала их души. Вокруг рвались снаряды, пули свистели, но ни один осколок не касался ее. Смерть шла рядом с ней, но не трогала ее саму.  

дед снова на несколько секунд замолчал, и я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Что-что, а в таком роде историю я и предположить не мог. Старик никогда не говорил о сверхъестественном, и не особо верил в мистику. По крайней мере, мне так казалось.  

— Девушка подошла ко мне. Я смотрел ей в глаза и не мог пошевелиться. В ее взгляде было нечто странное, пугающее, словно я заглянул в саму вечность. Она слегка склонилась, поглядев на меня, и я почувствовал, как боль в боку стала отступать, словно кто-то отодвинул ее в сторону. Мне подумалось, что это конец. Сейчас она заберет и мою душу. Но она не коснулась меня. Просто стояла рядом и смотрела, как будто оценивая что-то, видимое только ей. А потом, как только она сделала шаг назад, я услышал голос командира: «Мишка, ты живой? » И в следующий миг эта странная девушка исчезла, будто ее и не было никогда.  

Я не знал, что сказать об услышанном. Во рту пересохло, а сердце стучало как молоток.  

— Дед, а что это было? Ты говоришь, она… она забирала души?  

Он посмотрел на меня долгим взглядом, будто взвешивая, стоит ли говорить дальше, а потом тихо ответил:  

— Я не знаю, внучек. Может, это была сама Смерть, может — ангел. Но я тогда понял, что моя душа ей не нужна. Возможно, потому что кто-то там, наверху, решил, что мне еще рано уходить. После этого ранения я был долго в госпитале. Рана оказалась тяжелой, но, как ни странно, врачи говорили, что мне повезло — осколок прошел мимо жизненно важных органов. Когда я рассказывал медикам о той девушке, они лишь качали головами и говорили, что, мол, шок, вот и привиделось. Но я-то знал, что это было не просто видение.  

Дед глубоко затянулся папиросой, и дым медленно поплыл вверх, смешиваясь с вечерним воздухом. Я не мог оторвать от него глаз, ожидая продолжения, но он явно подбирал слова, приближаясь к окончанию истории.  

— После войны я долго пытался понять, что это было. Встречал людей, которые тоже видели нечто подобное. Кто-то называл ее Белой Девой, кто-то — Ангелом Поля, но все сходились в одном: она появлялась только в те моменты, когда вокруг смерть была повсюду. Девушка не была злобной или жестокой, скорее наоборот — она просто выполняла свою работу, забирая тех, чей час настал.  

Мой взгляд скользнул по улице, автомобилям и домам, задерживаясь на рыжей кошке, которая сидела на заборе, наблюдая за воробьями.  

— Дед, а ты еще когда-нибудь встречал ее? — спросил я, хотя в уже знал ответ.  

Он покачал головой и тихо ответил:  

— Нет, Саня. С тех пор я ее больше не видел. Но каждый раз, когда смерть была рядом, я чувствовал ее присутствие. Она как бы напоминала мне, что еще не время, что нужно стараться жить дальше.  

Он замолчал, и я понял, что рассказ окончен. Мы сидели в тишине, слушая, как сверчки начинают свою вечернюю песню, и я думал о том, что эта история, возможно, изменила моего деда навсегда. Может быть, именно благодаря ей он уцелел там, где многие не выжили. А может быть, она просто напомнила ему, что жизнь — это нечто большее, чем мы можем предположить.  

Когда дед наконец затушил свою папиросу и поднялся, я задал последний вопрос:  

— А ты думаешь, я когда-нибудь увижу ее?  

Он посмотрел на меня своим усталым взглядом и мягко сказал:  

— Хотелось бы, чтобы это не произошло никогда. С фашизмом покончено. Надеюсь, что тебе никогда не придется увидеть поле битвы, где она ходит среди мертвых. Живи так, чтобы встретиться с ней как можно позже.  

— А если вдруг…  

Его взгляд неожиданно стал острым, а голос обрел силу, которую я давно не слышал:  

— А если вдруг тьма фашизма когда-нибудь снова поднимет свою уродливую голову, мы встанем. Встанем. Ибо в каждом из нас до сих пор живет та же сила, что вела когда-то через огонь и смерть к победе. И если придет час, мы снова дадим отпор злу, чтобы свет свободы никогда не угас.  

С этими словами он медленно пошел в дом, оставив меня одного на крыльце. Я смотрел на звезды, которые мерцали в темном небе, и думал о том, какая же все-таки странная эта жизнь. Ты думаешь, что знаешь всё, но оказывалось, что не знаешь ничего.