Разговорчивая пассажирка

Дверь в комнату вагона купе открылась, и в нее вошла грузная пожилая женщина в красном платке и беленьком платьишке. Она заняла свое место на нижней полке, напротив Марии Григорьевны Стариной, пенсионерки и большой любительницы выращивания гортензий. На верхней полке, прямо над Марией Григорьевной, лежал какой-то мужчина, но он уткнулся лицом в стенку, по-видимому спал, так что новоприбывшая не могла сказать точно, сколько ему лет.  

Старушка приветливо улыбнулась, внесла чемодан и прикрыла за собой дверцу. Оставалось только самое сложное – наклониться и убрать все вещи под полку. Женщина заухала, заохала и заахала.  

— Давайте я вам помогу! — подскочила с места Мария Григорьевна и вмиг засунула чемодан своей новой соседки в дальний уголок. — Ох, батюшки, батюшки! Садитесь, вам нельзя так перенапрягаться. Я же вижу, что у вас проблема со спиной. Садитесь, садитесь!  

Старушка буквально-таки рухнула после таких убедительных просьб на матрас, уже кем-то застеленный, и посмотрела на часы. До отправления оставалось каких-то пять минут, а ведь если бы она не накричала на своего старика, то они бы точно опоздали. «Ну ничего, пускай уж лучше он попсихует, позлится, чем бы я не успела сесть на поезд. Тем более билет такой дорогущий! » — подумала старушка.  

Тут она заметила, что соседка разглядывает её ни то оценивающим, ни то любопытным взглядом, как ребенок, впервые увидевший большого жука.  

— Ну, мы, получается, с вами теперь соседки, но ненадолго. Я на следующей станции выхожу, через долгих два часа. Не будете против скрасить мне это время за разговором, а то мужчина сверху, видимо, устал от моей компании. Меня, кстати, Марией звать, а на работе раньше Марией Григорьевной звали. Ну, Стариной. Ой, хотя зачем вам моя фамилия? Простите уж, любительница я о себе да о себе. Внуков нет, детей тоже. Муж спился и в реке утопился. Ой, простите, простите. Уже рифмами глупыми заговорила. Кстати, а вас как зовут? Откуда? Куда? — взволнованно протараторила пенсионерка, бегая зрачками то в одну сторону, то в другую, но никак не решаясь посмотреть соседке прямо в глаза.  

Целых два часа… Старушка не очень-то любила общаться с первыми встречными. А особенно в поезде. А особенно с такими разговорчивыми, как Мария Григорьевна. Ну что ж, поболтать, так поболтать. Ей самой все равно ехать около пяти часов, надо же как-нибудь себя развлечь.  

— Вика меня звать, а на работе звали теть Вик. Поваром в школьной столовой всю жизь проработала. Лет десь вот на пенсии. К внукам еду, понянчица. А вы куды?  

— Да я любительница попутешествовать, знаете ли. То к сестре, то к брату, то к свату. Ой, да что ж такое, опять словно пою! Ах, как же я раньше пела, вы себе не представляете, как же я пела! И «Малинку-калинку», и «Во поле береза стояла…». Как же я раньше пела!  

— А сейчас что? Не поете больше?  

— Да я, знаете ли, кхм, знаете ли, кхм… Да что, кхм, такое. — Мария Григорьевна вынула из пакета, лежавшего на полу, бутылочку воды и сделала два беззвучных глотка. — Видите? Закашлялась. А когда поешь, кашлять нельзя ни в коем случае. Иначе не поешь ты вовсе, получается. Не знаю, когда у меня эти проблемы начались, но как начались, так я сразу бросила петь, чтобы не позориться.  

— А к врачу ходили? Можь, он бы подсказал, что делать.  

— Ой, да знакома я с нашими врачами. Только хуже сделают.  

Тут Марья Григорьевна замолчала и посмотрела в окно, как будто отвлеклась на что-то, либо думала, на какую бы тему разговора свернуть. Тетя Вика, решившая, что ее соседка наконец-то успокоилась, вытащила из кармана куртки журнал судоку вместе с ручкой и принялась решать. Изредка она поглядывала на спящего сверху мужчину, покачивающемуся в такт качаниям поезда. Незнамо почему, но старушка думала, что он пьян. Всякий раз, что она ездила к внукам, — а ездила до этого она только в плацкартных вагонах, просто в этот раз остались билеты только на купе — к ней в соседи прибивался какой-нибудь мужичок, любитель выпить, а потом громко похрапеть. Только на этот раз, видимо, сосед ей попался не такой шумный: он даже не сопел.  

Тетя Вика заметила, что Марья Григорьевна перестала разглядывать вид из окна и теперь всячески пытается привлечь ее внимание к себе: то пальцами по столику постучит, то по-кхмкает негромко, то начнет петь как бы про себя. Но соседка на провокации не велась. Тогда Марья Григорьевна решила перейти в прямую атаку:  

— Вы не подумайте, я к врачам хорошо отношусь, они для нас многое делают. Но мужа моего спасти не успели, когда он там, в речке. Нырнул, дурак пьяный, а вынырнуть – хрен там! Простите, пожалуйста, что я так выражаюсь. Мне все говорили, что если бы скорая пораньше приехала, то он бы выжил. Дурак он был, супруг-то, но зато мой дурак, самый любимый. — Марья Григорьевна опять замолчала и закрыла глаза. Пара слезинок прокатились по ее щекам, она их даже не попыталась скрыть. Потом ее лицо пронзила резкая улыбка, слегка напугавшая тетю Вику, и Марья заговорила вновь, но более ярким голосом: — А на поездах я редко путешествую. Боюсь, что сосед недобрый попасться может. Особенно в плацкарте, там же вообще ужас что происходит! И дети кричат, и пьяные песни свои орут, и полицейские с собаками иногда проходят, а я ведь их ух как боюсь.  

Старушка стала слушать чересчур разговорчивую соседку вполуха. Сейчас ей было не до этого: она никак не могла понять, какую цифру вставить в квадратик — девятку или тройку? Изредка она поглядывала в окно, но ничего необычного, кроме зеленых лесов, там не видела. Конечно, она знала, в чем заключается главная красота путешествия в поезде. Ожидание тебя мучит, часы и минуты длятся слишком долго, особенно последний час дороги, когда ты сидишь и не знаешь, чем себя занять; но виды, которые открываются из окна поезда! О, как же порой они бывают прекрасны! Особенно перед закатом, когда поезд проезжает мимо полей и небольших рек, в такие моменты можно по-настоящему почувствовать всю красоту этой поездки.  

Если, конечно, погода не испортится. И вот тетя Вика не заметила, как хлынул маленький дождик, а за ним – зверский ливень. Где-то вдалеке засияла молния. Закрывать окно шторкой почему-то все равно не хотелось, чтобы полностью не остаться в темноте, да к тому же чем-то нравилась ей эта погода…  

— …И вот у нас тогда санитара-то и убили. Бедный парень, молодой еще был, а какой-то монстр взял, да застрелил ночью в парке.  

— Что простите? — отвлеклась тетя Вика от разглядывания вспышек.  

— Вы не расслышали? Я говорю, что был у нас санитар один в городке, парень молодой. Пошел как-то ночью в парке погулять, да и застрелили его, мальчишку несчастного. Две пули и обе в лицо. Убийца его сжечь хотел, да испугался, убежал.  

— А того, кто это сотворил, поймали потом?  

— Да какой уж там, я вас умоляю! У нас после этого вообще в городке врачей стали убивать. То застрелят, то прибьют тяжелым чем-нибудь, а одному вообще горло перерезали недавно. У меня муж раньше участковым работал. Городок-то небольшой, все друг друга знают, и я почти всех тех, кого убили, еще с пеленок знавала, а с кем-то в одном классе училась. И вот такое происходит! Детей у меня нет, мужа тоже, делать особо нечего, так что я чем могу, тем помогу. Благо, участковый наш – друг моего мужа лучший, не прогоняет меня, старую, а наоборот, говорит, мол, давай-ка, Марья Григорьевна, сходи и допроси кого можешь. Я в городке со всеми знакома, со всеми дружу, а кто ж поймет, что я на самом деле в следствии помочь хочу, а не просто посплетничать. Так что да, ужасные вещи творятся…  

— И вы что, не боитесь совсем, что и вас убить могут, если убийца узнает?  

— А насколько хуже мне он сделает, если узнает? Я ведь и так одна-одинешенька, никому не нужна, на меня и не смотрит никто. На такую разговорчивую сплетницу вообще никто никогда не посмотрит. Подумают обо мне только, что вот, опять явилась докучать.  

— Ужас какой. Вам действительно не, — поезд начал замедлять ход, приближаясь к станции, — страшно?  

— Нет, нет. Нисколечко. Дети бы были – боялась. А так, детей нет, вот и бояться нечего. Единственное, понять не могу, почему именно врачей убивают.  

— И что? Совсем никаких догадок нет?  

— Ну, у меня лично есть одна, только я ее никому до этого не говорила. Мы же с вами, пожалуй, только один раз за всю жизнь и видимся, так что вам расскажу, — сказала Марья Григорьевна и продолжила уже шепотом: — Думается мне, что это мстит кто-то врачам нашим. Ужасные они у нас, лечить никогда не умели, это все знают. Видимо, кому-то надоело подобное терпеть. — Пенсионерка встала и вытащила чемоданчик из-под своей полки. Поезд остановился. — Ладно, пора уже мне идти. Надеюсь, я не слишком вам наскучила.  

— До свидания! — сказала тетя Вика покидающей купе соседке.  

— Прощайте, — слишком резко бросила Марья Григорьевна в ответ, с какой-то ноткой злости, чем смутила старушку, после чего закрыла за собой дверцу.  

Прошло полчаса, поезд несся дальше, на следующую станцию. Дверь в купе вновь открылась, на пороге стояла проводница, молодая девушка с наушниками в ушах. С собой у нее были ведро воды и швабра. Уборка. «Даже не постучалась, прежде чем войти», — но вслух этого тетя Вика, конечно, не сказала, а подняла ноги, чтобы девушке было удобнее мыть пол.  

Посмотрев на верхнюю полку, проводница нахмурилась. Что-то явно было не так, но что именно — она не могла вспомнить.  

— Разве он не должен был выйти на предыдущей остановке? — спросила она сама у себя вслух. — Эй, мужчина, вставайте! Вы проспали свою остановку.  

— Да разве вы не видите, что он пьян и вряд ли проснется в ближайшее время. То, что вы его трясете за плечо, ничем не поможет, уж лучше облейте…  

Крик девушки заставил старушку вздрогнуть и забыть, что она еще хотела сказать этой непрофессиональной — она ведь даже не постучалась! — проводнице. Девушка, отбросив швабру и запнувшись ногой о ведро воды, из-за чего та вылилась на пол, выскочила из комнаты и побежала вперед, продолжая кричать, чем привлекла внимание других пассажиров: они все стали выглядывать в общий коридор.  

«Больная! — подумала тетя Вика, поднимаясь с матраса. — Не хотелось мне ссориться с начальником поезда, конечно».  

Но тут тетя старушка увидела причину того, что столь сильно напугало молодую проводницу. На верхней полке лежал мужчина, глаза его были открыты, а горло распорото торчащим куском стекла. Все это время он не спал, как думала тетя Вика, а лежал мертвым на своем месте так, чтобы никто не мог увидеть крови, оставшейся на подушке и простыне, чтобы никому и в голову не пришло, что с этим человеком что-то могло случиться.  

Тетя Вика рухнула в обморок.  

***  

— Что, простите? Вам интересно знать, кем был убитый мужчина? Что ж, если вам это хоть что-то даст, то он был врачом из того самого городка, в котором проживала Марья Григорьевна. Но знайте, что это был последний раз, когда я даю вам хоть какую-то подсказку. Больше вы от меня такой щедрости не дождетесь. Я надеюсь, что эта короткая история вам понравилась, ибо будьте уверены, что у меня заготовлено еще множество подобных.