Спасительница семейного счастья.

Ратушная площадь города тонула в снежной дымке. Неистовая зимняя стихия ворвалась в привычный городской ритм, гоня по брусчатке прохожих, спешащих укрыться от непогоды. С низкого свинцового неба крупными хлопьями валил снег, а порывистый ветер закручивал его в вихри, в которых растворялся острый шпиль ратуши.  

Заснеженная площадь напоминала белую пустыню, по которой, словно причудливые тени, скользили массивные чёрные экипажи, то появляясь, то растворяясь в снежной пелене. Хриплые окрики закутанных в тулупы извозчиков тонули в разбушевавшейся метели. У кирпичной стены ратуши, под тусклым светом фонаря, сжавшись в комочек, сидела маленькая кудрявая собачка с надеждой всматриваясь в лица прохожих, а её истощённое тельце била крупная дрожь. Измученная голодом, она лишь беспомощно переступала с лапы на лапу, тщетно пытаясь спастись от пронизывающего мороза.  

Собачка отчаянно махала хвостом, разглядывая очередную облепленную снегом карету, которая скрипнув рессорами, остановилась напротив бедного животного. Дверца распахнулась, и на улицу выпорхнула молодая женщина – изящная барышня, лёгкая и воздушная, словно тень.  

Она аккуратно ступая сапожками по глубокому снегу подошла к собачке, присела рядом, вытянула руку в перчатке и погладила мокрый нос пса, приговаривая:  

– Замёрз, мой маленький... худенький какой... никто тебя не замечает.  

Собачка вытянула шею и преданно заглянула в глаза незнакомки. Впервые в жизни она ощутила тепло человеческой руки и искреннюю доброту. Две крупные прозрачные слезы скатились по её щекам. При виде этого сердце молодой девушки дрогнуло, нежно затрепетав, словно крылья ночного мотылька.  

Графиня, уже третий день проезжая по одному и тому же маршруту к своему имению, наблюдала, как отчаянно угасала сидевшая на одном и том же месте под чугунным фонарём несуразного вида бедняжка. Сейчас же, только увидев преданный взгляд собачки, она с детской искренностью отвергла все причины и преграды, мешавшие ей решиться на поступок. "Прочь все сомнения! " – твёрдо решила она. Молоденькая графиня аккуратно подняла замерзающую исхудавшую страдалицу, завернула в свой длинный пёстрый шарф и отнесла её в карету.  

Новый удивительный мир приветливо встретил малышку. Она словно выиграла в лотерею: светлый, просторный, тёплый собственный дом. "Да, именно свой собственный огромный дом", – скорее всего, так думала собачка, задорно бегая по просторным комнатам. Чуткое внимание хозяйки, вкусная в достатке еда и красивое, важное для каждой собаки имя. Ей дали кличку Муся.  

Понадобилось немного времени, чтобы Муся обжилась на новом месте. Новая беззаботная жизнь до неузнаваемости изменила повадки и внешность собачки. Ранее худенькая и скромная, а сейчас пополневшая и осмелевшая, она вела себя как взбалмошный ребёнок, стараясь если не сломать, то разбить всё вокруг. Особую же радость ей доставляло рвать обои и царапать паркет в доме. Однажды, заигравшись, собачка незаметно для себя изгрызла пару любимых туфель хозяина дома, что вызвало жуткий скандал. Но этого ей показалось мало, и малышка проглотила фамильную печать с рабочего стола графа.  

В отношениях между супругами и так наметилось какое-то странное отчуждение, но с появлением Муси их корабль семейной жизни дал уже приличную течь.  

– Нет, я этого не выдержу! – поднимая градус разговора, взывал граф. – Вы, моя милая... могли бы держать свою собаку подальше от меня! Она же, закончив с обувью, обязательно перейдёт на мебель! Когда же от мебели ничего не останется... боюсь, наступит моя очередь!  

– Ах! – прикладывая платок к губам, вздыхала графиня. – Надо понимать, Дмитрий Сергеевич... Милосердие и такт... бедное животное страдало... И сейчас ему надо больше внимания... больше места...  

– А как же я?! Где теперь моё место?! – всё больше раздражался муж. – У меня в кабинете теперь всё в собачьей шерсти... А от этого... – громко чихнув три раза и высморкавшись, граф покраснел, – у меня насморк и кашель. Ей-богу, доведёте вы меня до греха, – продолжал Дмитрий Сергеевич. – Ну нет же сил терпеть это... Да ладно с аллергией, чёрт с ней. Ваша Муся съела подготовленный мною годовой отчёт! Каким местом она мне его вернёт? А?  

– Милосердие и такт... полюбите это бедное животное, мой друг, – вздыхая, отвечала графиня, заламывая руки. – Мне кажется, это не просто, что я её спасла. В этом есть какое-то предназначение!  

– Есть... – отвечал, чихнув, муж. – Есть... Когда-нибудь... она меня сожрёт.  

Муся, внимательно наблюдая за хозяевами, медленно жевала воланчики с занавески.  

– Ну вот, посмотрите! – указывая рукой на собаку, продолжил граф. – Нет, довольно! С меня хватит!!  

Решительно развернувшись на пятках, Дмитрий Сергеевич вышел из комнаты, хлопнув дверью.  

Действительно, во всём этом было какое-то предназначение. Трещина в отношениях супругов увеличивалась с каждым днём, постепенно превращаясь в пропасть.  

Прошло две недели, и беспокойная Муся, копаясь в одной из полок стола в рабочем кабинете графа, принесла хозяйке пожёванные письма, которые вскрывали тайную переписку мужа с какой-то мадам Л. Пытаясь оправдаться перед женой, граф плакал, и из его глаз текли слёзы. Нет, это не были слёзы раскаяния. Аллергия мучила Дмитрия Сергеевича пуще прежнего. Чихая и кашляя, он протестовал против всего и жаловался, что жизнь его стала просто невыносима.  

– Если так будет дальше продолжаться, то ваша Муся разрушит нашу семью! – вытирая слёзы, взывал граф.  

– Причём здесь Муся? Ваши письма, граф! Как вы могли?! У вас нет милосердия не только к бедному животному, но и ко мне... – парировала Екатерина Владимировна. – Я догадывалась, что это вы разрушаете нашу семью. Так подло и так низко меня бесчестить. Вы хуже Муси! Вы... кобель!!  

Граф отчаянно защищался, но приступ слёз мешал ему это сделать. Речь, которую он произносил, была какая-то несерьёзно-слезливая, и всяческие железные аргументы тут же теряли свою силу.  

– Эх, если бы не ваша псина... – Дмитрий Сергеевич уже не мог сдержаться, –... вы бы могли прочитать весь текст! – Граф громко чихнул. – Ваша Муся изжевала страницы, и их содержание совершенно изменило смысл.  

– Какой я ещё могу увидеть смысл, кроме того что вижу? – удивлённо раскрыв глаза, рассуждала жена. – Если вот здесь, на этом кусочке бумаги написано "люблю", а на этом лоскутке "Ваш навеки"... Да вы просто нас предали!  

Молодая графиня как пасьянс раскладывала фрагменты разорванного письма. Рядом сидела Муся и преданно смотрела на хозяйку.  

– Вот смотрите, на кусочке рядом с вами сохранилась строка, – графиня протянула руку, указывая на витиеватые столбцы букв. – "Моя нежная Л... ", потом обрывается и после – "жду не дождусь нашей встречи". Что на это скажете?  

Дмитрий Сергеевич, вытирая слёзы платком, громко чихнул.  

Я больше не могу, уберите вашу собаку, а то я за себя не ручаюсь! – воскликнул граф.  

Собака внимательно смотрела на плачущего мужчину и злобно рычала.  

– Пока мы не объяснимся, моя Мусичка будет свидетелем! – грозно, словно прокурор в суде, произнесла графиня.  

Заседание продолжалось. Отрывки мозаики тайных писем вскрывали интимный секрет её мужа, и Екатерина Владимировна была беспощадна. На кону стояла репутация семьи – её репутация!  

– Здесь написано – "целую ваши руки", потом неясно, и вот тут, – жена читала вслух и краснела, – "Твой Димулька"?! – Она прикрыла рот рукой. – Как вам не стыдно? Даже я вас так не называла... А вот здесь... "люблю", четыре раза! – с нескрываемой завистью прочитала она, распрямляя обрывок бумаги. – Целых четыре!  

Приступ кашля мешал говорить, и несчастный муж, пытаясь что-либо сказать, булькал, как закипевший чайник. Покрасневшее лицо графа было воспринято женой как маска стыда, скрывающая проступок, и не было достойно сожаления, но оно указывало на страшнейший приступ аллергии. Дмитрий Сергеевич задыхался.  

Строки письма и голос жены постепенно смешивались в воздухе, и лёгкость от потери реальности уже радовала графа. Не пытаясь выставить руки вперёд, он рухнул на пол, чуть не придавив своим телом собаку. Муся громко тявкнула и спряталась за удивлённую хозяйку.  

– Доктора! Срочно! – закричала Екатерина Владимировна.  

Граф в полузабытьи лежал на кровати и стонал. В бреду ему мерещилась жена, в руках которой находились разорванные письма.  

Она трясла ими перед лицом мужа и кричала:  

– Как вы могли? Я вам верила!  

С мятых листов бумаги, как песок, сыпались буквы. Рядом с ней на двух лапах сидела Муся и, поправляя на носу очки, складывала из насыпанных горкой букв слово "предатель".  

– Правильно, моя хорошая, пусть все знают, – одобрительно кивала графиня, поглаживая собаку за ухом.  

В другой раз ему виделось, что у жены выросли усы, и она громким голосом объявляла:  

– Это вы совсем не по-мужски поступили. Задета моя честь. Я вызываю вас на дуэль! – и стреляла в воздух из пистолета. В образовавшемся дыму возникала Муся, которая ходила вокруг него и теряла шерсть. Волос было так много, что граф начинал задыхаться.  

Прошло три дня. Дмитрий Сергеевич пришёл в себя, но был ещё очень слаб.  

Молоденькая жена сидела на стуле рядом с ним и держала его за руку. На столе ворохом лежали лоскуты писем, а за дверью не переставая лаяла собака. Покорный муж признался, что давно вёл тайную переписку... с родной сестрой. Граф хотел сохранить в тайне, что его сестра Лариса Сергеевна неудачно вышла замуж за человека с плохой репутацией и довольно часто оказывалась в затруднительном положении. Граф любил свою единственную сестру и как мог помогал ей.  

– Разве из этого стоило делать тайну от меня мой хороший? – улыбаясь, произнесла Екатерина Владимировна, внимательно выслушав мужа. – Мне кажется, что любая тайна сама по себе – это первый шаг к отчуждению. Эх, если бы не наша Мусичка... – добавила довольная собой графиня, – мы бы давно стали совсем чуждыми друг другу людьми. Теперь-то нам нечего бояться!  

Услышав из-за двери своё имя, жалобно и протяжно завыла спасительница такого хрупкого семейного счастья.  

Графиня встала со стула, прошла по комнате и приоткрыла дверь. На пороге "счастливый муж" с искренним ужасом в глазах увидел перемазанную в чернилах,