на крыше

вдалече солнце брезжит, умирая:  

то горизонт его за разом раз казнит.  

вдоль кромки тонкой кровью растекаясь,  

на час его ночной покинет жизнь.  

и слышат лишь лучи увянувшего света  

твоё усталое и резкое словцо,  

и ничего на свете больше нету:  

ни родины, ни слёз, ни подлецов,  

ни страха, ни любви, ни смысла,  

ни счастия, ни мыслей, ни тревог,  

и дни бегут так незаметно, быстро,  

и словно состоят из слов и снов,  

и всё одно и то же, но другое,  

и монотонно ветры бьют набат,  

и даже холод оказался зноем,  

и каждый невиновный виноват,  

и всё слилось в ушах единым гулом,  

и воет, воет, воет без конца,  

и голова застыла рядом с дулом,  

и в небеса устремлены глаза,  

и всё вокруг оглохло и ослепло,  

и каждый здесь не внемлящий мольбам,  

и всё в огне, и рассыпалось пеплом,  

и било, било, било в барабан,  

и разъедает возраст позвоночник,  

и грудь безвольную покинула душа,  

и плачется, кричится еженощно,  

и не звенит в кармане ни гроша!  

мелькает всё вокруг калейдоскопом  

людей, времён, локаций, дат,  

и знается, когда последний верующий продан,  

и помнится, как первый бог людьми распят.  

и больше ты не человек, ты — память,  

ты тень безумная своя,  

собою не способна боле править,  

мечУщаяся в пламени огня,  

и всё вокруг одно, всё безразлично,  

и знание тебя сбивает с ног!..  

ах, боже мой, гляди, какие птички,  

и солнце возродилось вновь...