Последний спектакль

Подмостки старого театра скрипят, как живые, хотелось даже сказать, что дышат. Поменять их следовало давным-давно, конечно, чтоб не было риска провалится под сцену прямо посреди выступления. Только заниматься этим абсолютно некому, и денег нет, и ещё тысяча причин. Главная — здесь никто никогда не остаётся, не будет по любви на своих плечах вытаскивать старое здание. Ещё немного — и свет прожекторов, и смех детей около сцены сменит пустота. Ещё ровно столько, пока сцена и правда не треснет у кого-нибудь из актёров под ногами, не случится скандал, разборки и театр закроют из нецелесообразности ремонта.  

Когда-то давно сцена была новой, прочной и не скрипела даже почти, насколько это возможно для сцены. Занавес глубокого бордового цвета ещё не был истрёпан проплешинами. Когда-то здесь были те люди, которые театром действительно жили, репетировали каждый день до ночи, смеялись, ругались, плакали и радовались. Театр был новым, модным местом, куда приходили сливки общества, обменивались кокетство мнениями о представлениях дамы и смеялись кавалеры. Радовались дети, прикасающиеся к чудесам сцены.  

Но город разрастался, центральный когда-то район становился окраиной, здание изнашивалось, а бюджета на ремонт всё не выделяли. Люди в большинстве своём уходили в более модные и новые места, да и молодые актёры предпочитали заведения солидней. Не все, конечно, но большинство. Большая сцена покрывалась пылью — спектакли давали только на маленькой. А однажды в центр сцены вышел маленький сухонький человечек, хлопнул пару раз в ладоши и объявил высоким скрипучим голосом:  

— Мэрия постановила театр снести, примите мое сочувствие на сей счёт. Сроку освободить здание две недели.  

И директор театра решился на финальный акт — последний, прощальный спектакль. Гонял актёров на репетициях, печатал и расклеивал по городу афиши — всё сам, кому доверишь последний вздох того, чем жил всю жизнь. Люди шептались — так, может, и не пошли бы, пропустили, но последний, вы слышите, последний спектакль — грех не дойти. Историческое место, всё-таки, стыдно не знать, господа.  

Зал полон, зал игнорирует потёртый занавес, скрипящую сцену и неудобные стулья, ловит каждый жест и звук, исходящий от актёров. Зал затаил дыхание, как будто вообще впервые увидел сцену. Нет нет, да и мелькнёт в глазах сожаление неизбежной потери, пусть до сего вечера она и потерей то не была. Театр сияет, актёры выходят на поклон, потом ещё и ещё — на бис. Люди шумят, расходятся, кто-то предлагает писать письмо администрации города, не сносить историческое место, лучше дать денег на новую жизнь, отличное место, чтоб с детьми приходить или на свидания там. Толпа шумит, соглашаясь.  

Директор театра знает, что ничего уже не изменить, что бы и куда не писали люди. Свет и гул умолкают. Директор остаётся один в маленькой гримерке, пьёт коньяк. Улыбается. Ночью случается что-то, и ветхое здание сгорает. «Проводку замкнуло» — пишут газеты. Старый директор, к несчастью, находился ещё внутри своего старого театра на момент несчастного случая. Спасти его не удалось.