Страсть Графа

«Мне необходимо иметь женщину»  

Л. Н. Толстой  

Молодой мальчик стоял у кровати этой развратной женщины, и руки его дрожали. То, что произошло с ним еще минуту назад, казалось сном, в котором нет и капли правды. Тогда что-то тяжелое и противное упало на его душу, и он заплакал. Слезы капали и капали на этот пол, который видел голые ступни многих мужчин и женщин, что приходят сюда толи для утехи плоти, толи для пущей необходимости, но все возвращаются с опустошенными карманами и не только.  

Так первый сексуальный опыт Льва Толстого закончился слезами. «Когда меня братья в первый раз привели в публичный дом, и я совершил этот акт, я потом стоял у кровати этой женщины и плакал», — вспоминал он много лет спустя.  

Разве мог Граф тогда знать, что этот глупый опыт направит всю его жизнь по странному извилистому пути, что-то произоизошло тогда с мальчиком, что толкнуло его на путь сладострастия.  

Впрочем, вся неловкость и стеснение юноши остались в Казани в публичном доме, откуда он уехал в 19 лет. Дальнейшие события бурной молодости Толстого похожи на настоящие похождения Дон Жуана.  

Вечер в усадьбе манил своими ласковыми запахами и девичьями песнями. Крестьянки гурьбою шли в баню, издали увидев затаившегося барина, они бросились в рассыпную, а молодой юноша жадно хватал то одну, то другую девицу, тщательно выбирая жертву этой ночи. И в баню… «Не могу преодолеть сладострастия, тем более, что страсть эта слилась у меня с привычкою. Мне необходимо иметь женщину», — признавался писатель в своем дневнике, который он вел с 24 до 26 лет. «В молодости я вел очень дурную жизнь, — подытожил свои метания спустя время Толстой, — а два события этой жизни особенно и до сих пор мучают меня. Эти события были: связь с крестьянской женщиной из нашей деревни до моей женитьбы… Второе — это преступление, которое я совершил с горничной Гашей, жившей в доме моей тетки. Она была невинна, я ее соблазнил, ее прогнали, и она погибла».  

Дверь крестьянской избы скрипнула, когда юноша забрался в теплую кровать Аксиньи. Ее терпкий пряный аромат кружил голову, а большие крупные груди заставляли почувствовать себя жадным голодным младенцем, готовым постоянно теребить свою кормушку.  

Так с замужней крестьянкой Аксиньей у Толстого разгорелся довольно серьезный роман. Муж ее возвращался домой редко, поэтому их свиданиям ничего не мешало. В молодом графе бушевали чувства, которыми он делился, как всегда, с дневником: «Видел мельком Аксинью. Очень хороша. …Я влюблен, как никогда в жизни. Нет другой мысли. Мучаюсь. Мне даже страшно становится, как она мне близка… Ее нигде нет — искал. Уже не чувство оленя, а мужа к жене». Связь с Аксиньей Толстой смог прервать только с появлением в его жизни той самой женщины, ставшей его первой и единственной женой, но до этого еще в сердце графа умудрялись уживаться и горничные, и крестьянки, и светские дамы, и замужние женщины.  

Чуть позже Толстой уже придет к выводу: «Это уже не темперамент, а привычка разврата. Шлялся по саду со смутной, сладострастной надеждой поймать кого-то в кусту».  

Главное, что это желание было наркотиком, противостоять которому будущий писатель уже не мог.  

Однако, помимо мимолетных увлечений, возникали в жизни Толстого и серьезные чувства.  

В 22 года его сердце покорила Зинаида Молоствова — подруга сестры и чужая невеста, которая, несмотря ни на что, явно интересовалась графом и протанцевала с ним немало мазурок. Признаться ей в нежных чувствах он так и не смог и предпочел уехать: «Я ни слова не сказал ей о любви, но я так уверен, что она знает мои чувства…»  

Следующим предметом его обожания стала очередная чужая женщина — Александра Оболенская, про которую он сделает запись в дневнике: «положительно женщина, более всех других прельщающая меня в Петербурге «.  

Чувства к Оболенской не помешали ему уже через год отправиться в Ясную Поляну вновь, причем с твердым намерением жениться. Для этих целей Толстому приглянулась двадцатилетняя Валерия Арсеньева — дочь дворянина, которой он стал опекуном.  

Граф ухаживал за ней больше года, но никак не мог решиться на финальный аккорд. Его отталкивали ее руки в открытом платье, и снова накатывала тошнота и презрение, а мозг начинал нашептывать, что она дурно воспитана, невежественна и глупа.  

Последней точкой стал сон, в котором Валерия жадно целовалась с другим мужчиной, смешно помахивая огромными руками.  

Повод для расставания в итоге получился вовсе нелепый, практически высасаный из пальца, и девушка долго и безутешно рыдала, утирая слезы белым платком.  

Еще не успел Граф остыть после наваждения с опекаемой девицей, как другая зазывала его в свои обьятия. «Лиза Берс искушает меня; но этого не будет. Один расчет недостаточен, а чувства нет», — сокрушался он в дневнике.  

И все бы опять пошло прахом, не прочитай он в один из вечеров повесть, написанную младшей, восемнадцатилетней Соней.  

Ее главный герой, «успевший пожить, необычайно непривлекательной наружности, но благородный и умный князь Дублицкий», немедленно напомнил Толстому себя.  

После этого откровения граф, которому на тот момент было уже 34 года, стал приезжать к Соне и подолгу разговаривал с ней обо всем. В один из таких вечеров в его дневнике появилось: «Я влюблен, как не думал, чтобы можно было любить. Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь».  

На следующий день Толстой исполнил задуманное. Несмотря на гнев оскорбленной старшей сестры, Соня незамедлительно ответила «да».  

Свадьба состоялась буквально через неделю, на чем настаивал сам граф.  

Вечер перед свадьбой был особенно папряженным. Толстого тяготили все его походы по женщинам, вспомнились, почему-то, слезы у кровати проститутки, тяжелое дыхание Аксиньи и бесконечные груди молодых крестьянок. Дышать становилось нечем, когда Граф уверенно открыл дверь в спальню своей невесты.  

— На, читай.  

Толстой уверенным движением бросил свой дневник, повествующий о каждой его женщине, о всех позах, прихотях и желаниях его похоти. Он не ушел. Нет. Он жадно следил, как меняется ее выражение лица с каждой строчкой, и тлолько с последней страницей закрылась за ним дверь.  

На следующий день, в день торжества, всегда светящаяся жизнью и радостью Соня шла под венец в слезах. Только самые близкие знали о странном поступке Толстого. Свадьба прошла как в тумане, и невеста уже сидит на кровати в ожидании супруга, только к брачной ночи ее чувства к мужу странным образом изменились — желания не было вообще. «Все его прошедшее так ужасно для меня, что я, кажется, никогда не помирюсь с ним.  

Он целует меня, а я думаю: «Не в первый раз ему увлекаться». Я тоже увлекалась, но воображением, а он — женщинами, живыми, хорошенькими», — изливала душу дневнику Софья Андреевна.  

Так семейная жизнь Толстых стала действительно «несчастлива по-своему».  

Графа удивила непонятная прохладность, даже некоторая брезгливость новоявленной супруги в вопросах интима. Искушенному в делах любовных Толстому это пришлось не по нраву.  

Уже спустя короткое время Софья запишет в своем дневнике: «Лева все больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно; у меня — никакой, напротив».  

Тем не менее Софья Андреевна начала рожать Толстому детей, о которых он так долго мечтал. Всего у них родились тринадцать малышей, пятеро из которых умерли в детстве.  

Вся жизнь Софьи Толстой была положена на воспитание детей, хозяйство, заботу о муже, чьи рукописи она переписывала из ночи в ночь своим аккуратным почерком набело — в том числе и неоднократно, четыре тома «Войны и мира». Она знала два иностранных языка и сама переводила философские труды Толстого, а также вела все хозяйство и бухгалтерию «планово убыточной» Ясной Поляны. «Жена у Вас идеальная! Чего хотите прибавьте в этот идеал, сахару, уксусу, соли, горчицы, перцу, амбре — все только испортишь», — говорил Толстому поэт Афанасий Фет.  

Вот только сам Лев Николаевич видел в жене скорее друга, чем женщину, чем вызывал у нее частые вспышки ревности.  

Так умная и талантливая женщина отдала все свои силы для семьи и мужа, к которому приросла всем своим неопытным сердцем. Да и как было противостоять качелям супружества, когда ты словно между молотом и наковальней, между талантом гениального писателя и мужчиной неверным и непостоянным, опутанным похотью.  

Особым ударом для Софьи Андреевны стало появление в их доме той самой Аксиньи, которая теперь приходила в графский дом мыть полы.  

В ее дневнике появляется даже такая запись: «Мне кажется, я когда-нибудь себя хвачу от ревности. «Влюблен, как никогда»! И просто баба, толстая, белая — ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар — легко. Я просто как сумасшедшая».  

Доставалось сполна и другим женщинам, хотя бы мимолетно появлявшимся в жизни Толстого. Софья ревновала даже к собственной младшей сестре, которая жила вместе с ними в имении и, по мнению супруги, «втиралась слишком в жизнь Левочки».  

Самый серьезный разлад в семье случился, когда уже после шестых родов, которые закончились родильной горячкой, врачи запретили графине беременеть. Женщину предупредили, что организм слишком ослаблен, поэтому если ей и удастся самой выжить при дальнейших родах, то дети все равно будут слабыми и болезненными и могут умереть.  

Толстой, который в тот период считал, что физическая любовь без деторождения — грех, пришел в ярость: «Кто ты? Мать? Ты не хочешь больше рожать детей! Кормилица? Ты бережешь себя и сманиваешь мать у чужого ребенка! Подруга моих ночей? Даже из этого ты делаешь игрушку, чтобы взять надо мной власть! »  

Софья Андреевна, как всегда, послушалась мужа, но врачи оказались правы — вслед за Петей умерли годовалый Николай, маленькая Варвара, пятилетний Алексей.  

Когда Толстому было уже 60 лет, а его жене — 44, в их семье родился последний ребенок, Иван. Эти роды были самыми трудными, однако неожиданно сблизили супругов. «Два часа я неистово кричала почти бессознательно. Левочка и няня рыдали оба. Родился мальчик. Левочка взял его на руки и поцеловал; чудо, еще не виданное доселе! », — радовалась Софья Андреевна.  

Ваню любили больше других и часто тревожились, так как мальчик рос очень слабым. Когда в 7 лет он умер от скарлатины, Софья Андреевна уже не смогла оправиться от этой потери. «Мученик и мученица» — так характеризовала их союз сама Софья Андреевна.  

Гармонию семейной жизни разрушили окончательно изменившиеся взгляды Толстого. После знакомства с Василием Сютаевым писатель пришел к выводу, что ему необходим физический труд — это его религиозная обязанность. Писатель отказался от привычной для дворянина одежды, облачился в парусиновую блузу и мужицкие шаровары, отрастил окладистую бороду. Однако, вопреки распространенному мнению, босым он не ходил: как правило, граф надевал башмаки собственного изготовления, выглядевшие, как лапти.  

Он предложил семье часть дохода отдавать на бедных и школы. Истинную красоту он теперь видел в странничестве, юродстве.  

Тогда как его жене приходилось содержать семью и вести все хозяйство на оставшиеся деньги. «Он ждал от меня, бедный, милый муж мой, того духовного единения, которое было почти невозможно при моей материальной жизни и заботах, от которых уйти было невозможно и некуда. Я не сумела бы разделить его духовную жизнь на словах, а провести ее в жизнь, сломить ее, волоча за собой целую большую семью, было немыслимо, да и непосильно», — писала Софья Толстая.  

Последним ударом для нее, отдавшей всю свою жизнь, здороавье и душу мужу и семье, известие о тайном завещании, по которому все авторские права на произведения передавались дочери Александре и лучшему другу Черткову. Жена осталась неудел, не достойна наследия великого писателя.  

Переписывая этой ночью его новые рукописи, буквы корявого подчерка скакали от слез и обиды, а нервный срыв уничтожил ее последнее мужество.  

Теперь Софья Андреевна превращала семейную жизнь в ад: на Толстого навалились и ее истерики, и открытое противостояние почти со всеми взрослыми детьми. «Не могу переносить! », «они разрывают меня на части», «ненавижу Ее», — писал он в те дни.  

За 10 дней до смерти 82-летний Толстой ушел из собственного имения в Ясной Поляне с 50 рублями в кармане, но остался при своем мнении.  

Казалось бы странные созависимые чувства несчастной женщины полностью уничтожены, разбиты о чудовищное неуважение, но после его смерти ей передали письмо со словами: «То, что я ушел от тебя, не доказывает того, что я был недоволен тобой… Я не осуждаю тебя, напротив, с благодарностью вспоминаю длинные 35 лет нашей жизни! Я не виноват… Я изменился, но не для себя, не для людей, а потому что не могу иначе! Не могу и тебя обвинять, что ты не пошла за мной».  

Софья Андреевна очень тяжело пережила смерть мужа.  

Она завершила издание собрания его сочинений, подготовила к печати сборник писем Толстого.  

Именно благодаря ей сохранились многие вещи из дома, которые теперь можно видеть в доме-музее писателя в Хамовниках.