Мы и они в этом тесном мире

Мы и они  

в этом  

тесном мире  

Кондрашов С. Н.  

К64 Мы и они в этом тесном мире: Дневник полит,  

обозревателя. — М. : Политиздат, 1984. — 352 с., ил.  

Новая книга известного журналиста-международника Станислава Кондрашова — это изображенная средствами документальной публицистики панорама современного мира с его сложностями, контрастами, противоречиями, острым противоборством сил мира и войны. Большое место занимают очерки, раскрывающие милитаристскую, агрессивную политику Вашингтона на фоне кардинальных международных проблем: отношения СССР — США, американские «Першинги» и Западная Европа, обстановка в Ливане, Центральной Америке и др. Автор идет по горячим следам событий, его политический дневник как бы приобщает читателя к потоку международной жизни, помогает разобраться в нем.  

Издание рассчитано на массового читателя.  

МИР ТЕСЕН...  

Один путник прошел подавно через мой служебным кабинет. Это был американец среднего возраста и роста, плотный, с бородкой, делающей еще круглее его широкое лицо, и с голубыми, чистыми и внимательными глазами. Мы проговорили полтора часа и, попрощавшись с пим, я увидел напоследок его спину в длинном редакционном коридоре. Разговор как разговор; насколько помню, нас поразили друг друга свежими мыслями или афористично отделанными фразами, по остался после этой встречи какой-то бередящий душу след, что-то зацепило и заставило задуматься. Захотелось написать об этой встрече, по как? Важнее всего был в пей подтекст, а это материя неуловимая, попробуй изобразить ее пером, привыкшим к прямому и резкому тексту политических формулировок. И вот прикидывая – писать или не писать и если писать, то как, набрел я на слово путник, которому никогда не было места в моем лексиконе.  

Но почему — путник? И свои путники вроде оы перевелись, а иностранные не забредают через государственную границу, и даже в «Известиях» не миновать им дежурный пост внизу, у входа. К тому же я знаю, что этот американец — журналист с именем, журналист и писатель, как сейчас повелось говорить. Путник? На нем были затрапезные летние брюки, а через плечо в духе времени потрепанная холщовая сумка, непривычный предмет для моего поколения, хранящего верность портфелям. Именно она, эта холщовая сума у иностранного гостя, от которого всегда ждешь какой-то степени официальности, и навела меня на русское слово, предполагающее не четыре стены с потолком и дипломатическую беседу, а вольное небо над вольными просторами, кудрявую какую-нибудь опушку леса и стихи вроде блоковских: «Нет, иду я в путь никем не званый, и земля да будет мне легка... »  

Из сумки путник, однако, вынул не краюшку хлеба и кусочек сальца в тряпице, а два больших желтых конверта, называемых у них, в Америке, манила. Из конвертов извлек сложенные вдвое листочки бумаги, из кармана пиджака — черную толстую, отчаянно старомодную ручку. Такие ручки назывались у нас вечными, пока не уступили место недолговечным, шариковым...  

Тут пора представить его. Известный журналист и писатель, лауреат престижной Пулитцеровской премии. Томас Пауэрс впервые приехал в Москву. Привела его к нам работа над книгой о стратегических ядерных вооружениях — тех самых, которые готовят друг на друга на тот самый роковой случай. Он изучил, как мог, проблему со своей, американской, стороны, но одной стороны, особенно в избранном им предмете, как вы догадываетесь, недостаточно. И вот па две недели в Москву – поглядеть на нас и поговорить с нами, с теми, кто достанется в собеседники.  

Мы говорим: стратегические вооружения. И каждый из нас — в зависимости от того, какие картинки видел, – представляет затаившиеся в подземных шахтах межконтинентальные ракеты, гигантские бомбардировщики, китовые туши атомных подводных лодок. Этих монстров, катастрофической разрушительной силы не очеловечить, но ведь у каждого, в каждом, за каждым — люди. Люди, которые их создал„ люди, которые при пих дежурят, люди, которые, не дай бог, будут пускать их в ход. Боже мой, разве древние или. новые философы предвидели, что образуется эта цепочка и как трагично будет она коротка: системы оружия — политика — смысл бытия (смысл жизни каждого из нас и всех на планете Земля), Между этими тремя коваными звеньями, только тремя, впору ставить знак тождества. Какое-то сверхплотное сжатие всего и вся. Неслыханное ракетно-философское мышление.  

Не было такого ни в 40-е, ни в 60-е годы, хотя и тогда висела над нами Бомба. Не восставали тогда американские епископы против американского президента. Не проводились референдумы по ядерному замораживанию. И вестником этих новых времен занесло в Москву голубоглазого бородатого американца с холщовой сумой. Как многих заносит. Пишет о стратегических вооружениях, по под всеми вопросами, которые он задает у пас, подтекстом идет вопрос не о забрасываемом весе и даже не о ядерной стратегии, а самый главный и мучительный: что вы за люди? Что мне и моим близким от вас ждать? Не в холщовой суме суть, а в веревочке, которая нас связала. Он путником прилетел к нам, потому что видит в нас спутников, и свою судьбу не может отделить от пашей, не может, даже если очень бы захотел. От нашей общей — и общечеловеческой — судьбы. Все мы путники, но не под вольными небесами среди вольных полей, а в угрюмых пространствах ядерного века. Все мы путники — и все мы спутники. Вот к какому заключению я пришел, когда под поверхностным слоем нашей беседы пытался нащупать глубинный психологический слой и вместе с пим секрет появления еще одного американца в «Известиях».  

Мир — тесен... Неведомый мудрый предок смело поставил рядом эти два слова еще тогда, когда знакомый ему мир замыкался темными чащобами лесов на горизонте, а незнакомый простирался неведомо куда и таил тьму чудес. Ба, мир тесен! — посмеивались старые знакомцы, встретившись в неожиданном месте в каком-то десятке верст от дома. Ба, мир тесен... Попробуйте так же, добродушно посмеиваясь, сказать это о ракете, которая всего за полчаса может перенести с континента на континент свои сотни тысяч неотвратимых смертей, упакованных в трех или десяти ядерных боеголовках индивидуального — и точного — наведения на цель?  

Мир тесен... Когда мне позволили из АПН и попросили встретиться с Томасом Пауэрсом, сотрудником американского журнала «Атлантик», автором известной книги о ЦРУ н недавно вышедшего сборника эссе о ядернои стратегии США я вспомнил это имя. Познакомился с ним заочно, при обстоятельствах, не совсем обычных, на высотах чуть пониже тех, что пронзает ракета. Осенью 1982 года я был в Вашингтоне и, хотя не работаю над книгой о стратегических вооружениях, вел примерно те же разговоры, что он ведет в Москве, что все мы ведем Друг с другом и кто-то посоветовал мне прочитать интересную статью в юбилейном (125 лет) номере ежемесячника «Атлантик». Я купил журнал в голубовато-серебристой обложке в вашингтонском аэропорту Даллас перед тем, как сесть в широкофюзеляжный Ди-Си-10. Самолет шел в Сан-Франциско. В салоне, размером и видом похожем на какой-то элегантный ангар, после ужина потушили верхний свет, пассажирам предложили кинодетектив, а я не мог оторваться от статьи Томаса Пауэрса. Она оказалась завлекательнее и своим еще неисчерпанным сюжетом ужаснее любого «фильма ужасов». Пространная статья называлась «Выбирая стратегию для третьей мировой войны».  

Хороший образчик дотошного «исследовательского» журнализма: сведения из первых рук, от военных и штатских генералов, от ядерных плановиков и стратегов, описание президентских секретных меморандумов и директив, множество деталей, и все они работали на главную идею, главное впечатление — неостановимого инерционного хода чудовищной военной машины. Не могут не изобретаться новые и новые, все более изощренные системы ядерного оружия, а под них не могут не придумываться все новые и новые военные доктрины, все больше исходящие из возможности и допустимости ядерной войны. И невозможно разорвать это колесо, и катится оно к ядерной бездне.  

Американские журналисты такого класса обычно не жмут на эмоции, единственное чувство, которое позволяют себе, — ненавязчивый юмор. Однако юмору при такой теме как-то не нашлось места, и автор, казалось бы, целиком растворил себя в фактах, цифрах и цитатах, стиль его был сух и лишен патетики. Но... В отличие от детей, взрослым надо сдерживаться, и лишь подтекстом они передают свое отчаяние. И подтекст в статье был не о ракетах, а о людях, подтекстом шел крик души:' смотрите, каждый из этих американцев логичен и вроде бы рационален, каждый умелый профессионал на своем месте, каждый всего лишь делает свое дело, но вместе, ПО совокупности своего труда эти разумные люди творят безумие, которого свет не видел.  

Среди его примеров был бывший президент Джимми Картер. Он пришел в Белый дом с намерением несколько наивным, по, возможно, искренним: добиться сокращения ядерных арсеналов. Потом с въедливостью бывшего инженера-подводника влез в ракетно-ядерные лабиринты американских стратегических доктрин и — вылез из них сторонником «ограниченной» ядерной войны, человеком, приблизившись катастрофу. Ну а Рейган пришел не сокращать, а наращивать, и это картеровское наследие было ему как нельзя кстати.  

Так, под рев двигателей и стрекотание кинобоевика, в их самолете, преодолевающем темные вечерние пространства и х континента, я нашел Томаса Пауэрса сего тревогой, которая укрепила и мою. Он сообщал, что в декабре 1947 года единственной атомной мишенью для американцев была Москва, в которую целили восемь бомб. Но уже через пару лет план «Дропшот» предусматривал доставку 300 бомб на 200 целей в 100 индустриально-городских районах Советского Союза. Давняя история, бледная заря нового века. В 1974 году Пентагон наметил на советской территории 25 тысяч мишеней для ядерных ударов. К 1980 году их стало 40 тысяч! «Теперь все в этом списке», — писал Пауэрс. И список «все еще растет»...  

Конечно, тревога его была не просто терзанием нормального человека, который жаждет мирной жизни, а не кровопролития. У веревочки, связывающей нас, — два конца, как и у цепочки, намертво соединившей типы ракет со смыслом бытия и судьбой человечества. По закону взаимности и возмездия, заботясь о своей безопасности, другая сторона пристально разглядывает американскую территорию и заводит собственный проскрипционный список...  

Журнал я взял в Москву. Строчки Томаса Пауэрса лежали у меня среди других — и тоже по безмятежных — печатных строк, и я никак не мог предположить, что всего через полгода с небольшим воскликну про себя: «Ба, мир тесен. '», когда на шестой этаж «Известий» необычным путником придет их создатель, продолжающий разрабатывать отравленную термоядом межконтинентальную тему.  

Между прочим, об этом я и спросил его в середине нашего разговора, когда убедился, что не бесстрастный аналитик сидит передо мной, а живой человек с живым восприятием других людей и мира. Почему углубился он в термояд, взявшись за эту тему, и каково ему—горше или, может быть, легче? Во взрослых людях, хотя они и стесняются простых и ясных детских слов, прячется детство.  

Как только он начал отвечать мне, я понял, что это ответ миллионов. Сидевшему передо мной бородатому человеку было пять лет, когда окончилась война, вспомнил он не День Победы в мае, а день атомной бомбардировки Хиросимы в августе. С тех пор он живет с Бомбой, как, впрочем, и все мы. Разница, однако, в том, что мы как бы отстраняем ее, держим по возможности на расстоянии, не пуская ее в нашу повседневную жизнь, а он, надолго избрав Бомбу предметом своей журналистско-писательской страсти, главным творческим содержанием своей жизни, как бы обручился с ней. Зачем? — спросил я сочувственно. И он ответил в том смысле, что хочет лучше и зорче разглядеть ту пить (или веревочку?!), на которой висит Бомба. Ну и как оно, разглядев, — легче ли стало? И глядя своими маленькими, круглыми, ни разу не улыбающимися глазами, он не кивает, а качает головой: «Нет, не легче... »  

Когда встречаешь въяве человека, которого знал заочно, по написанному им, он выглядит и проще и сложнее своих сочинений. Выясняя главное, его не подчеркнешь, как строчки в его статье. Сидя за низким журнальным столиком и держа в руках толстую черную ручку, Томас Пауэрс делал московские заготовки на сложенных вдвое листочках бумаги. Бывшая вечная ручка писала на удивление хорошо. Он совсем по знал русского языка и, как почти все американцы, полагался на знание английского языка собеседником. Был деликатен и покладист, довольствовался моими ответами, вопросы задавал нехитрые, как бы случайные, как бы вразброс. Но это был тот разброс геолога или бурильщика, когда в разных местах ищут одно и то же. Одно и то же, казалось мне, вопрошал он: Что вы за люди? А ты, сидящий напротив, что за человек? Сумеем ли мы вместе проскочить между Сциллой и Харибдой нашего общего ядерного века?  

Не раз беседовал и я с американцами, задавал вопросы, что-то кумекая про себя, набирал как можно больше камушков для очередной журналистской мозаики. И мне хотелось догадаться, как уложит он нашу встречу в мозаичную картину, еще не совсем ясную ему самому.  

Заканчивая эти заметки, хочу покаяться. В них я впал в тот непростительный для журналиста грех сентиментальности, которого Томас Пауэрс удачно избежал в своей статье. Взялся разгадывать человека из другой страны я другого мировоззрения, проведя с ним всего полтора часа и не съев и грамма соли.  

Беззащитность — наказание за сентиментальность, и вот, раскрывшись, я думаю, что же он па пишет в репортаже о московских впечатлениях, который готовит для своего журнала. А вдруг он не тот, за кого я ого принял? И увидел в нашей беседе совсем не то или не совсем то, что я? Я думаю: не стоит ли подстраховаться и на всякий случай, как от Бомбы, отодвинуться от этого незнакомого, по существу, американца? Может быть, и стоит. Но не хочется па этот раз. Стою на своем и думаю, что не ошибаюсь: ему хотелось бы пробиться ко мне, как и мне к нему, кратчайшим путем от сердца к сердцу. Он тоже чувствовал этот сильный подтекст нашей беседы, и я уверен, что найдет его, если только даст себе труд вдуматься. Словом, знай русский язык, оп тоже бы повторил: да, мир тесен! Тот мир, в котором мы можем утолить друг друга, если не научимся вместе спасаться. На политическом языке это называется одинаковой безопасностью — нельзя усилить свою, ослабляя чужую.  

Впрочем, и он не удержался от сентиментальности и нашел свой способ подытожить нашу беседу именно в этом ключе. Когда время его истекло, а настроение наше — после обмена мнениями — не улучшилось, он спросил:  

— А где же выход? Что же делать?  

Томас Пауэрс задал его, как мне показалось, с чувством и проникновенностью в голосе, как будто между нами возникла оправдывающая такой вопрос степень доверительности. И поэтому, разведя руками — не для журналиста такой вопрос, — я все-таки ответил:  

— Надо, наверное, понимать друг друга.  

Я тут же добавил, что это слишком простой ответ на сложный вопрос, но вернее его, пожалуй, и не найти. И еще оговорился, что мы двое, мы с ним можем — по человеческому импульсу, по набежавшей вдруг волне симпатии — понять друг друга, а каково двум огромным государствам — с разными системами, разной историей, разными языками и разным местом в мире.  

Он согласно закивал и, скороговоркой смягчая неожиданную торжественность своих слов, сказал, что для понимания и доверия он сделает все, что может. Я обещал ему то же самое. А когда он ушел, унося в холщовой суме несколько новых штрихов для своей книги, встреча наша не выходила у меня из головы. И на следующий день я подумал, что не надо откладывать в долгий ящик выполнение своего обещания, сел за письменный стол, за эти свои заметки.  

* * *  

Думая о Хиросиме... Это событие заняло совершенно особое место в историй тт живой памяти человечества, в раздумьях и самочувствии всех и каждого из нас.  

6 августа 1945 года экипаж американского бомбардировщика В-29 сделал в бортовом журнале лаконичную запись: «8. 15 утра. Атомная бомба сброшена. Через 43 секунды – вспышка, ударная волна, самолет качнуло».  

Они спешили. Им было некогда разглядывать, что творилось на земле. Мы занимаемся этим почти сорок лет разглядываем Хиросиму. Качнуло не только самолет, сбросивший бомбу, которую летчики назвали «Малышом»,. Качнуло всю Землю и продолжает качать с тех пор.  

С Хиросимой происходят странные вещи. Она не поддается закону исторической дистанции. Не от числа прошедших лет зависит, ближе международного климата. В начале 70-х годов Хиросима была дальше, чем в начале 80-х. Сейчас она ближе, чем когда-либо в за все послевоенное время, потому что приблизилась и возросла угроза ядерной войны.  

Мы тем пристальнее вглядываемся в ужас единственной случившейся Хиросимы, чем больше наготове еще не случившихся, но уже припасенных Хиросим. Считается, что в ядерных арсеналах их накоплено сейчас около одного миллиона.  

Считается, что каждую минуту в мире тратят миллион долларов на армии, вооружения, подготовку к войне. Это широко известная цифра. Она никого не удивляет — собность удивляться сильно сократилась за годы после Хиросимы. Если бы по миллиону долларов в минуту раздавать па какой-нибудь всемирной площади, то за сутки получилось бы почти полторы тысячи новых миллионеров, а за год — полмиллиона миллионеров.  

Но, как известно, миллионерами становятся не простые люди, не люди с улицы, а фабриканты оружия. А люди с улицы мрут в Азии, Африке, Латинской Америке от голода и от равнодушия других людей. 40 тысяч детей ежосуточпо (ежесуточно! ) погибает от голода и болезней. Мы привыкли к этой цифре. Хиросима и угроза всеобщей бели, увы, облегчают нам восприятие трудных истин нашего времени.  

Оно, это время, роковым образом разделило народы государства и одновременно сблизило их попимапиеМ общности судьбы. Хиросима не сходит с антивоенных плакатов, плакаты — с улиц, по которым движутся аптиракетые демонстрации. Это не те улицы, где люди мрут от голода. Это европейские и американские улицы, которым суждено исчезнуть в случае ядерной катастрофы.  

«Ни один человек не есть остров. Каждый человек — это часть континента, — провозгласил в XVII веке английский поэт Джон Донн. — И никогда не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе».  

Сейчас на дворе XX век, и имя этому колоколу — Хиросима.  

Колокол гудит не только об общей опасности, ио и общей ответственности. Мы, живущие, — мост между прошлым и будущим. В живом движении человечества через века и тысячелетия эта задача моста сама собой решалась каждым поколением. Угроза ядерной катастрофы сама собой не уйдет. Если мы рухнем, не будет моста в будущее, не будет будущего. Вот мера нашей общей ответственности.  

45-летний Александр Твардовский писал: «Ты дура, смерть: грозишься людям своей бездонной пустотой, а мы условились, что будем и за твоею жить чертой. И за твоею мглой безгласной, мы — здесь, с живыми заодно. Мы только врозь тебе подвластны, — иного смерти не дано».  

И дальше поэт так мотивирует свой смелый вызов бездонной пустоте смерти: «И, нашей связаны порукой, мы вместе знаем чудеса: мы слышим в вечности друг друга и различаем голоса. И как бы ни был провод тонок — между своими связь жива. Ты это слышишь, друг-потомок? Ты подтвердишь мои слова?.. »  

Как это верно и мудро! Мы только врозь тебе подвластны, смерть, а вместе мы знаем чудеса бессмертия. Жив Пушкин, жив Тютчев, жив Маяковский, Шекспир и Гойя, Моцарт и Сент-Экзюпери живы, потому что мы, живущие сейчас, — это среда, в которой слышны и различаемы их голоса. Стоя у могилы Твардовского, я могу подтвердить верность его пророчества, будучи, правда, не потомком его, а всего лишь младшим современником. Но билет в бессмертие выписан не только великим творцам, перекликающимся в вечности. Каждый из нас бессмертен, потому что каждый стоит в том ряду, где связь идет от дедов к отцам и через нас, через тонкий провод, к детям и внукам.  

Хиросима вносит поправку. Ядерная катастрофа обрывает такую связь, потому что грозит гибелью человеческого рода, а для оставшихся в живых — гибелью культуры, духовных ценностей, делая их бессмысленными в свете дикого акта коллективного самоубийства человечества.  

Между тем в атомной купели 1945 года многое выглядело проще. Крестным отцом бомбы, сброшенной на Хиросиму, был президент Гарри Трумэн. В своих мемуарах «Год решений» Трумэн писал, что «никогда не сомневался, что ее следует использовать».  

Уже тогда ее, атомную бомбу, использовали прежде всего против русских, хотя в Хиросиме и Нагасаки погибли японцы. Когда последние приготовления к секретному пробному взрыву велись в Аламогордо, штат Ныо-Мексико, американский президент отправлялся на послевоенную встречу лидеров антигитлеровской коалиции в Потсдаме. Близкие люди отмечали его тайную сладкую надежду. Он ликовал: «Если она взорвется, как я надеюсь, у меня будет настоящий молот на этих парней». То есть на русских.  

Бывший незадачливый галантерейщик из Канзас-Сити выводил свой дебет — кредит и не думал о том, что от Хиросимы качнется земной шар, о том, что грибовидное облако, в котором воспарят к небесам нетленные души заживо испарившихся японцев, повиснет над человечеством вопросом — быть или не быть? Трумэн считал, что по его стране колокол звонить не будет.  

От него не отрекся ни один из его сменщиков в Белом доме. А нынешний президент так с ним перекликается, что лучше ее бы и не было, такой переклички.  

Однажды Рональд Рейган принимал в Белом доме группу американских школьников. Кроме прочего Хиросима покушается на самое, может быть, ценное достояние детства — ощущение бесконечности жизни. И па встрече со школьниками зашла речь о ядерном оружии. И вот что сказал президент: «Мы единственная страна, когда-либо воспользовавшаяся этим оружием. Это было во время второй мировой войны в применении к Японии. Но мы были единственной страной, имевшей такое оружие. А теперь задайте- ка сеое вопрос: сбросили бы мы эту бомбу, если бы знали, что у них тоже есть бомба, которую они способны сбросить па нас? По-моему, все мы знаем ответ на этот вопрос».  

Трумэн не задумывался, бросать или не бросать, потому что знал, что «у них» бомбы нет. Вот вам — в простейшем объяснении истоки Хиросимы. А заодно и всей гонки вооружений. Там,, за океаном, все хотят обзавестись такой «бомбой», которой у другой стороны пет. Такую «бомбу», по президентской логике, можно было бы и сбросить.  

А надо ядерное оружие запретить, запасы его заморозить, сократить и уничтожить. Чем ближе будем к этой цели, тем дальше, будет отходить наваждение Хиросимы.  

Накануне Рональда Рейгана  

БЕЗ РУЛЯ И БЕЗ ВЕТРИЛ  

От душного августовского Нью-Йорка осталась в памяти среди прочих и такая — с политической нагрузкой — сценка. На пятом этаже отеля «Стэтлер» стою за пропуском на съезд демократической партии США, который открывается через улицу в элегантном «Медисон сквер гарден». В очереди никак не меньше двухсот корреспондентов, некоторые с дорожными мешками, с пишущими машинками — прямо с самолета. Изнываем от жары, неподвластной даже американским кондиционерам.  

И вот вдоль этой очереди медленно движется мужчина со стопкой светло-желтых листочков в руке. Протягивая нам листовки, приговаривает, что система ни к черту не годится и что пора всерьез подумать о спасении Америки. «Он, должно быть, спятил», — возмущенно бормочет молодой американец, стоящий передо мной, и демонстративно отворачивается от мужчины и его листовочек. В самом деле, может быть, еще один полусумасшедший эксцентрик? Сколько их, спасающих Америку?! Но я не отворачиваюсь и листовку на всякий случай беру.  

Читаю и вижу: нет, не спятил ни мужчина, бредущий вдоль очереди журналистов, слетевшихся со всех концов Америки и мира на шумное всеамериканское политическое шоу, не спятил и безвестный автор листовки. Напротив, как быка за рога, он берет одну из важнейших американских проблем, которая прямо-таки носится в предвыборном воздухе 1980 года. Он пишет о «политическом кризисе». Он так расшифровывает свою мысль: «Это кризис быстро ухудшающегося руководства. В текущем плане это ухудшение видно на примере нашего ныне действующего президента-демократа и предлагаемого в качестве альтернативы республиканского кандидата в президенты. Мы дрейфуем, как корабль в штормовых водах без четких навигационных карт и с капитаном, у которого завязаны глаза».  

Дальше излагался план благотворных перемен, рецепты, может быть, несколько наивные и прямолинейные (специальные курсы по подготовке претендентов на пост президента, создание бюро советников при президенте и палаты старейшин, готовых поделиться с Белым домом своей мудростью, и т. д. ), но продиктованные неслучайной потребностью уберечь американский государственный корабль от капитанов, которые, попав на мостик после очередных выборов, плывут без руля и без ветрил, к тому же имея под рукой ядерные кнопки.  

«В поисках американской государственной мудрости». Эти слова я беру уже не из листовки безвестного автора, выпущенной, как оказывается, на средства фирмы лекарственного чая. Это название статьи видного американского историка Генри Стила Коммаджера. Оп предпринимает свои поиски, потому что не видит разума и государственной мудрости ни в платформах, ни в кандидатах двух ведущих партий. По его мнению, они отказываются внять «реальностям сегодняшней мировой ситуации и прорицателям будущего». Историка пугают вновь возрождаемые, несбыточные концепции «ядерного превосходства» над Советским Союзом и те доктрины, что запросто объявляют «приемлемой» гибель 100 миллионов американцев в случае ядерного конфликта. Коммаджер пишет: «Нам угрожает паранойя, которая видит в Советском Союзе смертельного врага, поставившего задачей уничтожение Соединенных Штатов, нам угрожает военная политика, которая продиктована этой паранойей». Он тоже ставит диагноз застарелой политико-психологической болезни шовинистического сознания, выражающейся в стойком убеждении многих американцев: «бог, природа и история повелевают, чтобы Соединенные Штаты всегда первенствовали на всем земном шаре».  

«Что нам настоятельно необходимо, — взывает к соотечественникам Генри Стил Коммаджер, — так это государственный подход, освобожденный от ошибочных предположений прошлого и ориентирующий нас па новый образ мышления... »  

Снова навестив Америку, я обнаружил, что американские коллеги по перу в массе своей по-прежнему бездумно щип­лют подножный корм ежедневных, мгновенно забываемых сенсации. И, о тысячи человек собрались в Нью-Йорке, чтобы освещать съезд демократической партии... Какая рекордная цифра — и какое смешное и пустое, ничего не дающее ни уму, ни сердцу занятие. Миллиарды слов истра­чены – и, конечно, уже давно забыты – на описание бессмысленных нюансов многомесячной предвыборной кампании. Но как ничтожно мало сказано о ее промежуточном результате – отборе в качестве кандидатов в президенты двух людей, не вызывающих воодушевления в американском народе. А ведь в этом результате снова и с возрастающей силой запечатлен политический кризис, не год и не десятилетие подтачивающий крупнейшую капита­листическую страну…  

Между тем серьезные люди, озабоченные судьбами Америки и мира, в котором она играет немалую роль, с тревогой задумываются именно об этой части картины. Я привел два примера. Приведу еще один. В Вашингтоне мне и па этот раз довелось встретиться с одним из тех разумных и многоопытных американцев, которых так не хватает сейчас у руля власти (моему собеседнику, бывшему знаменитому сенатору, пришлось расстаться с активной политической ролью, поскольку для ее сохранения ему не доставало ловкости дешевого политикана). Мы говорили о несоответствии или, если хотите, противоречии между действием американского механизма отбора политических лидеров и тем местом, которое Америка в силу своего веса занимает на международной сцене, той ответственностью, которую опа не может не нести в деле поддержания международной стабильности и безопасности. Конечно, это чисто внутри- американское дело, но как быть, если в силу специфики политического устройства Америки к власти, причем не местной, а общегосударственной, часто приходят неподходящие люди. Они не обладают ни должными знаниями международной жизни, ни должной степенью ответственности, у них все помыслы обращены на то, чтобы, демагогически потрафляя тем или иным группам населения, переизбираться в год выборов. Как быть, когда у всех, вместе взятых, сотрудников Белого дома, приехавших вместе с Джимми Картером из провинциальной Атланты, дипломатического опыта меньше, чем, предположим, у одного из аккредитованных в Вашингтоне послов, что, однако, не лишает их почти миссионерского рвения свести многообразие мира к одному, американскому образцу. Как быть?  

Как вести дела с партнером, если сегодняшняя администрация не считает себя связанной обязательствами вчерашней, а те, кто стремится стать администрацией завтрашней, заявляют, что разорвут соглашения, подписанные сегодняшней?  

Чувствовалось, что мой собеседник, испытавший на себе американский вариант грибоедовского «Горя от ума», не Раз с горечью обдумывал эти разрушительные парадоксы политической системы своей страны. Он говорил, что Сое­диненные Штаты стали глобальной державой, но при этом сохранили первоначальный метод выдвижения своих лиде­ров. Этот метод исходил из условий конца XVIII века, когда население только что добившихся независимости Соединен­ных Штатов составляло лишь 3 миллиона человек и страна, следуя заветам своего первого президента Джорджа Вашинг­тона, предпочитала держаться подальше от остального мира.  

«В нас много провинциального», — заметил бывший влиятельный сенатор. На первый взгляд это определение никак не вяжется с таким великим народом, как американский, и тем не менее оно верно — в смысле особой американской узости, ограниченности и самопоглощеппостп, тех шор, которые, в частности, надевает на американцев напряженный, основанный на жесткой конкуренции образ их жизни. Американцы провинциальны, так как мало интересуются остальным миром, что, впрочем, не мешает многим из них считать его лишь придатком к Америке. Провинциальны, так как невежественны, а ведь неосведомленность создает раздолье для демагогов. Политическое устройство своей страны мой собеседник нелестно противопоставил таким парламентским буржуазным демократиям, как ФРГ, Япония, Британия, где людям без знаний и опыта труднее попасть на высшие государственные посты, где кабинеты министров контролируются большинством в парламентах и могут быть сменены с помощью вотума недоверия.  

Кризис общественно-политического устройства упорно стучится в американские ворота, принимая разные формы. Взяв последние два десятилетия, легко обнаружить, с одной стороны, рост президентской власти, с другой — все большую ее шаткость. Джон Кеннеди был убит в ноябре 1963 года, не пробыв в Белом доме и трех лет. Линдон Джонсон, завязнув в трясине непопулярной вьетнамской войны, самоустранился, отказавшись баллотироваться на второй срок. Ричард Никсон, проведя четыре года в Белом доме, был триумфально избран на второй срок. Но не прошло и двух лет после выборов, как он вынужден был покинуть пост в августе 1974 года, потерпев политическое крушение из-за скандальных уотергейтских разоблачений. Джеральд Форд, «кооптированный» в президенты после позорной отставки Никсона, был отвергнут избирателем при попытке остаться в Белом доме на собственный срок. Итого — 16 лет нестабильности. А при Джимми Картере, который пробил себе дорогу в обход сложившегося истеблишмента, как незапачканный аутсайдер, обещавший очищение от уотергейтской скверны, проблемой дня стала некомпетентность. Опросы убеждают, что этот упрек — или обвинения президенту адресуют большинство американцев.  

А дальше? Некомпетентность, по мнению многих обозревателей, маячит перед американцами и в образе Рональда Рейгана, если он одержит победу в ноябре. По меньшей мере некомпетентность. Вместе с ней, видимо, продлится и нестабильность, а чем это чревато для международной жизни, и без того ощущающей пагубные последствия лихорадящей Америку предвыборной борьбы? (Давно замечено, что целый год, уходящий на выборы президента США, вносит дополнительную дезориентацию и дестабилизацию в международные отношения, поскольку человек, сидящий в Белом доме, проводит в это время лишь одну внутреннюю и внешнюю политику — собственного переизбрания. )  

Нынешнее отсутствие реального выбора — новое свидетельство неспособности американской системы учитывать очевидные уроки прошлого и настоящего. Эта важнейшая проблема не обсуждается в конгрессе, по па отношение американца к политическому процессу накладывает весьма заметный и очень характерный отпечаток. Если приглядеться, прислушаться и поверить американским средствам массовых коммуникаций, вся Америка в эти дни сотрясается от предвыборных баталий, вступивших в свой финал. Но позволим себе усомниться, зададим элементарный вопрос: какая из категорий американских избирателей является самой представительной по численности? Оказывается, та, что даже не дает себе труда зарегистрироваться в списках избирателей, хотя и имеет право голоса. Та, что не принимает участия в выборах. Та, что, как ненужное, никчемное, ничего не значащее, отбрасывает первейшее право, данное ей американской демократией, — право голоса при определении власть предержащих.  

Вот один из примеров. В 1976 году за баллотировавшегося в президенты демократа Картера голосовало около 41 миллиона американцев, за республиканца Форда — 39 миллионов. Победителем оказался Картер. А 70 миллионов вообще не приняло участие в выборах — почти половина людей, имеющих право голоса. Президент США был избран голосами всего лишь 27 процентов американцев, имеющих право голоса. Был избран, извините за каламбур, поистине подавляющим меньшинством.  

Образно говоря, шумные предвыборные действа разыгрываются актерами на сцене при полупустом зале, если залом считать всю страну, а зрителями — весь американский народ. Было бы упрощением и искажением истины объявить это активным протестом против системы. Но пассивный протест, политическое равнодушие, своего рода массовый фатализм налицо. Оставаясь дома в день выборов,  

американец как бы голосует против политического процесса, который ничего ему не дает.  

Взяв статистику тех же двух последних десятилетий, увидим, что относительное большинство уклоняющихся от участия на выборах грозит превратиться в большинство абсо­лютное. В самом деле, в 1960 году в президентских выборах участвовало 63 процента имеющих право голоса, в 1964 го­ду – 62, в 1968 году – 60, в 1972 году – 55, 4 процента. В 1976 году процент голосовавших составил 53, 3. Даже уотергейтская гроза не очистила атмосферу. Неверие в по­литиков и политику распространяется.  

Я коснулся лишь одного из ярких внутренних показа­телен кризиса американской политической системы. У нею есть, разумеется, и обширные международные последствия. Отмечу лишь одно из них — натянутость отношений между США и Западной Европой. Раньше, будучи слабее, западноевропейское союзники США терпели многое, если не все. Как бы ни оценивали они поведение дяди Сэма, не отличающегося манерами джентльмена, у них был лишь один выход — прощать. Они не могли противостоять американ­ской силе и не хотели рисковать, возражая Вашингтону, потому что были запуганы атмосферой «холодной войны». Сейчас они стали сильнее, к тому же сумели вкусить от плодов разрядки и лучше американцев оценить их. Непо­следовательность, некомпетентность, непредсказуемость кар- теровской администрации все чаще вызывают на европей­ской стороне Атлантики сокрушенные комментарии по по­воду качества американского руководства, а иногда и откры­тую критику — на официальном уровне. Лондонская «Обсервер» выражает, пожалуй, господствующее мнение, когда пишет: «На данном этапе американская система хуже всего срабатывает в международных вопросах».  

Западноевропейская критика в адрес Америки так Дружна и сильна, что некоторые влиятельные граждане США используют ее для внутриамериканского употребле­ния. Го, что они не всегда осмеливаются высказать от себя, находясь в Вашингтоне или Нью-Йорке, они говорят со ссылкой на европейцев. Вот что пишет бывший заместитель госсекретаря США, известный адвокат и общественный дея­тель Джордж Болл: «В Европе и на Ближнем Востоке, где я только что побывал, рассматривают Америку, как ошалев­шего слона, который заблудился и топчет огороды.. Все это было бы еще терпимым, если бы впереди брезжила какая-то надежда, однако наши иностранные друзья не рас­считывают, что ноябрьские выборы будут способствовать улучшению положения. Если перспектива видеть Картера на посту президента США удручает их… то мысль о том, что президентом может стать Рейган, приводит их просто в ужас. «Чем объяснить, — спросил меня мой французский друг, – что в стране, где 220 миллионов способных, хорошо образованных и даже блестящих граждан, выбор руководи­теля сводится к Картеру и Рейгану? Должно быть, вам следует пересмотреть свою избирательную систему! » Я не смог ничего ответить ему, но в глубине души сознавал, что мой друг попал прямо в точку».  

Сентябрь 1980 г.  

ИТОГИ ПЕРЕД ИТОГОМ  

Кампанию по выборам президента США иногда называют политическим аттракционом длиной примерно в год. Чтобы понять, что это такое, надо это понаблюдать и прочувствовать. Наблюдать такие аттракционы мне пришлось несколько раз, собствепно говоря, по всем високосным годам, начиная с 1964-го. Так вот: изрядно приедается, когда знаешь всему цену, а оторваться не можешь — в силу журналистского долга. И потому, что так или иначе решается вопрос о власти в крупнейшей капиталистической стране, отнюдь не изолированной от всего мира.  

Сейчас осталось менее трех недель до очередных выбо­ров. На этот раз я следил за кампанией издалека, из Москвы (за исключением двух августовских недель, проведенных в Ныо-Йорке и Вашингтоне). В позиции сторопиего наблю­дателя есть свои плюсы и минусы. Не держишь руку на скачущем пульсе предвыборного финала, не заражаешься лихорадкой опросов общественного мнения, которые выво­дят вперед то одного, то другого кандидата, но зато сво­боден от гипноза значительности того, что пестрит в твоих глазах (и на твоем телеэкране), и видишь не подробности, зачастую отвлекающие от сути, а крупные черты картины. Попробую коснуться некоторых из них.  

Американцу внушают, что нет никого на небе выше бога, а на земле, особенно в ядерный век, — выше амери­канского президента. Этот догмат американизма усваива­ется с младенчества, вместе с молоком из полиэтиленовой бутылочки, которое заменяет за океаном материнское мо­локо. Догмат столь же искусственный, как упомянутое молоко, и столь же приятен душе американца. Правда, чем больше ждут от президента, тем вернее в нем разочаровываются и чаще ругают. Но при этом все-таки не забывают ставить его первым в списке наиболее обожаемых американцами людей. Однако этим, как вы знаете, не исчерпываются сим­патии и антипатии к хозяину Белого дома граждан заокеан­ской державы. Около половины их уклоняются от выборов своего президента, демонстрируя недопустимое пренебре­жение к земному богу, а остальные голосуют на выборах не столько за одного из двух предложенных кандидатов (демократа или республиканца), сколько против^ другого, по принципу меньшего зла. Наконец, еще одна особенность: Белый дом является объектом дьявольски серьезной, оже­сточенной, явной и тайной борьбы разных группировок пра­вящей Америки, а голоса избирателей улавливаются явно несерьезными и чуть ли не легкомысленными способами.  

Вот и сейчас оба главных участника предвыборной кам­пании— демократ Джимми Картер и республиканец Ро­нальд Рейган — вооружены, конечно, программами своих партий, утвержденными на их национальных съездах, и «болванками» речей, а также остротами и репликами на все случаи жизни, на все города и штаты, окружены де­сятками близких советников и сотнями людей, готовых слу­жить и прислуживать. Но чем ближе 4 ноября, день выбо­ров, тем дальше отходят на задний план программы и поли­тика и тем больше все сводится к 1ша^е — к «имиджу», образу кандидата. Прежде всего образу телевизионному. Телевизор в иерархии американских ценностей еще выше бога — президента. Никто в наше время не попадет в Бе­лый дом, миновав проверку телеэкраном, не сдав экзамен на телегеничность. Сугубо практичные эксперты и Картера и Рейгана во всеоружии чудодейственных компьютеров ре­шают задачу мистического порядка: как преуспеть в заня­тиях «имиджинизмом», как лучше манипулировать теле­образом кандидата, как к своему привлечь, а от чужого оттолкнуть избирателя. На политическую рекламу по теле­видению в финальной стадии предвыборной борьбы не жа­леют денег, отваливают больше всего — по 15 миллионов долларов из каждого соперничающего лагеря. Бывший киноактер, питомец Голливуда Рональд Рейган, как и сле­довало ожидать, лучше держится перед телекамерами. Его противник, не прошедший 'такую же школу, отстает.  

Где борьба сводится к личностям, к «имиджам», там и переходят на личности. Пресса снова пишет о «грязной» кампании. Вот живописная словесная картинка, изображен­ная в редакционной статье газеты «Вашингтон пост»: «Президент раздает обидные клички направо и налево, нагло перекраивает собственный послужной список и проявляет пугающее отсутствие великодушия, благородства и чувства меры. Конечно, из этого не следует, что его соперники являют верх благовоспитанности, обмениваясь друг с дру­гом лишь корзинами с цветами. Конечно, и их предвыбор­ные кампании полны всякого вранья, попыток напустить тумана и исказить истину... »  

Упор на внешность, а ведь внешность обманчива, телевизионная — не меньше любой другой. Если к этому прибавить традиционное американское небрежение политическими платформами, то получается, что в Белый дом частенько попадает кот в мешке. Политическая неопределенность, проистекающая из самых длительных в мире избирательных кампаний, психологически настраивает на ожидание ясности, которую-де внесет день выборов. А ясность будет лишь в отношении имени президента, но не обязательно его политики. Политику не всю и не сразу вынимают из мешка. Этот прогноз без большого риска можно сделать и сейчас, подводя кое-какие предварительные итоги перед итогами окончательными.  

Мишура избирательной борьбы продолжает удивлять и самих американцев, хотя давно стала нормой. Но в конце концов это их дело. Нас же внутриполитическое соперничество в заокеанской державе интересует прежде всего тем своим боком, который обращен к международной политике. И тут стоит снова упомянуть ту же черту, тот же итог, ясный и до дня выборов, — непомерную продолжительность избирательной кампании. По имперскому мышлению многих американских политиков, мир может и должен подождать, пока Америка выберет своего президента. Но с точки зрения мира процесс определения верховной власти в США, продолжающийся целый год, выглядит серьезной аномалией, расстраивающей международную жизнь.  

В этот период и люди, желающие остаться в Белом доме, и те, кто хотел бы попасть на их место, все международные события разглядывают через призму ловли избирателя, предвыборных соображений, зачастую демагогических. На сей раз примеры начались еще осенью 1979 года, когда Белый дом, начав демонстрировать «твердость» и «жесткость», раздул — к собственному конфузу — историю с «советскими войсками», якобы находящимися на Кубе. Кроме того, па первых этапах предвыборной борьбы, еще внутри демокра­тической партии, президент Картер разыграл против сена­тора Э. Кеннеди историю с американскими дипломатами, захваченными в Тегеране, — ведь традиция требует стоять за президентом в дни острых национальных потрясений. Эту долгую историю каждый из соперников и дальше, на последующих этапах, норовил повернуть в свою пользу (можно- предположить, что сама участь заложников была бы облегчена, если бы с самого начала спокойствие и осторож­ность взяли в Вашингтоне верх над соображениями поли­тического футбола).  

А истерическая реакция на события в Афганистане?! А нелепый бойкот Олимпийских игр в Москве?! А экономические санкции против Советского Союза, от которых пострадали фермеры американского Среднего Запада? На всем этом и па многом другом лежит специфический густой налет американского выборного года, когда в глазах соответственно обработанного американца даже авантюристическая демонстрация «твердости» окупает себя лучше, чем позиция, которую главный оппонент Рональд Рейган, атакующий Джимми Картера справа, может выдать за «мягкую». Нынешняя прохладца в отношениях Америки с ее главными союзниками в Западной Европе объясняется, в частности, тем, что те не пожелали поддаться американскому избирательному психозу, подстроить под него свою политику, пожертвовать ради него европейской разрядкой.  

Вполне естественно, что Америка живет по своим законам. Понятно, что, с точки зрения американцев, именно там находится пуп земли. Но когда от долгого внутри американского аттракциона начинает кое в чем лихорадить международную жизнь, то можно ли признать это естественным и понятным? Вселенские претензии правящей Америки, меняющей своего капитана, и в этом смысле выглядят вредным анахронизмом — и все отчетливее по мере того, как в международной жизни усиливаются элементы взаимозависимости и относительно уменьшаются место и роль Америки.  

И еще один итог можно предсказать заранее, не дожидаясь дня выборов и не успокаивая себя иллюзиями. Кто бы ни победил 4 ноября, Америка при новом или прежнем президенте будет увеличивать военные расходы, наращивать военные мускулы и, надо думать, показывать их то в одном, то в другом районе мира. Об этой перспективе свидетельствует поведение обоих главных кандидатов. С реактивной скоростью пересекая страну из конца в конец, на всех ее больших и малых перекрестках каждый доказывает, что именно он и его партия лучше его соперника и его партии заботились о наращивании американской военной мощи. Каждый клянется, что, останься или окажись он богом в Белом доме, будет ревностнее другого служить главному и всемогущему божеству милитаризма.  

Но дело не только в личности Картера или Рейгана. Может быть, они и не были бы такими приверженцами милитаризма, если бы знали, что их семена падут на неподготовленную почву. А общественная почва, увы, подготовлена. Уже несколько лет подряд интенсивно и довольно успешно идет тот процесс взаимодействия, при котором именно милитаристы, именно хозяева и слуги военно-промышленного комплекса, ссылаясь на «советскую угрозу», формируют общественные настроения, а потом отталкиваются от них в своих призывах к еще большей воинственности.  

Сдвигу вправо потакал Картер, шаг за шагом отступая под нажимом милитаристов, занимаясь тем политическим хвостизмом, который в Америке именуют прагматизмом или попросту политиканством. Сдвиг вправо помог консерватору Рейгану стать лидером республиканской партии и ее кандидатом в президенты. Догадываясь, как трудно ему перещеголять Рейгана по части консерватизма, Картер в последнее время пробовал было атаковать своего противника как опасного «человека войны», а выбор между республиканцем и демократом изобразить как выбор между войной и миром. Но эта тактика, по-видимому, не принесла ожидавшегося результата. И не мудрено. Избиратель видит, что оба двигаются по той же дороге, а если и есть разница, то лишь в том, что один обещает скорость большую, чем другой. Возьмем отношение к советско-американскому Договору ОСВ-2. Сейчас президент США выставляет себя защитником этого договора, имеющего важнейшее значение для отношений двух ракетно-ядерных держав. Сейчас Картер и другие представители его администрации корят Рейгана, который грозит — в случае избрания — демонстративно отказаться от договора. И ведущие буржуазные газеты помещают редакционные статьи, в которых разъясняют республиканскому кандидату важность договора и опасную наивность его расчетов на гонку вооружений. Все это верно. Но резонно спросить, где был кандидат демократов раньше, когда пустил на волю волн процесс ратификации договора в американском сенате, а потом и вовсе заморозил этот процесс?!  

Избирательная борьба 1980 года подтверждает, что в Америке создана такая инерция воинственности, которую трудно изжить обратить вспять. Опа сильно дает себя знать и в конгрессе. «Те, кто вкладывают свои денежки г производство оружия, подсчитывая будущие прибыли убытки, исходят отнюдь не из личности возможного президента», — пишет газета «Крисчен сайенс монитор», отмечая, что в нынешнем своем задиристым настроении конгресс, пожалуй, будет не удерживать, а подталкивать Белый дом в сторону еще больших расходов на «оборону».  

Чем объяснить мощную волну милитаризма, которая — на данный момент — накрыла, погребла под собой, заставила молчать тех трезвомыслящих американцев, которые понимают, какие опасности она может принести и американскому народу, и перспективам мира во всем мире? Объяснений много, но самое общее и, наверное, главное состоит в следующем. Под напором объективной реальности, которую невозможно отменить, Америка рассталась с военным превосходством над Советским Союзом. Но новая реальность не отменяет автоматически прежнее сознание. Сознание отстает от бытия, и в Америке многие так и не расстались с памятью о военном превосходстве и с мечтой о его возвращении. Всеми силами новое международное бытие хотят подтянуть к отстающему шовинистическому сознанию и имперскому мышлению. Вопрос теперь в том, сколько уйдет времени на то, чтобы за океаном убедились, что из этой попытки ничего хорошего не выйдет.  

Октябрь 1980 г.  

ПОСЛЕ ВЫБОРОВ  

Наконец-то состоялись выборы в Соединенных Штатах. И снова мы наблюдаем своеобразное разделение труда. Избиратели, приняв участие в голосовании или воздержавшись от него, дали сводные цифры итогов. А политические наблюдатели, вглядываясь в эти цифры, пытаются разгадать их смысл причины, по которым отвергнут президент демократ Джимми Картер, и мандат, который американцы выдали республиканцу Рональду Рейгану, посылая его в >елыи дом. Можно сказать, что о причинах цифры говорят красноречивее, чем о мандате.  

Хотя в последние дни перед выборами прогнозисты довольно дружно предсказывали победу Рейгана, ее масштаб оказался намного больше того, что ожидалось. Для сравнения приведем две цифры. Если Картер победил Форда в 1976 году с перевесом приблизительно в полтора миллион голосов, то сейчас Рейган собрал голосов на восемь с лишним миллионов больше, чем Картер. (43, 1 миллиона против 34, 8 миллиона. ) По американским стандартам это внушительный перевес, тем более что он распространился практически по всей стране (Рейган победил более чем в сорока из пятидесяти штатов).  

Перед выборами много говорили об апатии избирателя, о его отвращении к политическому процессу в США. Один предсказывали, что около половины избирателей откажутся от участия в голосовании, другие шли еще дальше, утверждая, что больше половины не придут на избирательные участки. Последнее предсказание не сбылось, но тем не менее по числу воздержавшихся был установлен рекорд последних десятилетий. По неофициальным данным, голосовало 52, 3 процента всех американцев, имеющих право голоса, — 84 миллиона человек. Примерно 76 миллионов не захотело принять участия в выборах, подтвердив тем самым мнение и об апатии, и об отразившемся в ней кризисе системы.  

Незадолго до 4 ноября Луис Харрис, один из авторитетнейших специалистов по опросам общественного мнения, занимающийся этим делом более трех десятков лет, назвал нынешние выборы «самыми негативно ориентированными выборами, с какими нам когда-либо приходилось сталкиваться». G этой оценкой не вступают в противоречие и после- выборные комментарии. Избиратель голосовал против Картера. Именно разочарование нынешним президентом помогло Рейгану добиться победы. А внушительный характер этой победы — доказательство того, что разочарование, по замечанию одного телекомментатора, стало «всеобщим».  

Четыре года назад Картер был избран в Белый дом на волне послеуотергейтских настроений, обещая честность и качество руководства и очищение от скверны политических скандалов. Оп был щедр на обещания, причем важнейшие из них касались также сокращения безработицы и обуздания инфляции, тревожившей самые широкие массы американцев. Он даже нумеровал свои обещания, исчислявшиеся сотнями, и это сейчас позволило его сопернику конкретно подсчитать, что же осталось невыполненным.  

Впрочем, к чему подсчеты, если американец чувствует итоги правления Картера и на своем кармане, и в магазинах, и на рынке труда. Напомним широко известное: 8 миллионов человек по-прежнему без работы, уровень инфляции поднялся почти в 3 раза (с 4, 8 процента до 12, 7), потребительские цены выросли наполовину.  

Плачевные итоги правления Картера были в центре предвыборной кампании Рейгана. Заканчивая призывом к избирателю свое выступление в телевизионных датах с Картером, состоявшихся ровно за неделю до выборов, республиканский кандидат заявил: «Когда вы будете принимать решение (о том, за кого голосовать. — С. К. ), будет неплохо, если вы спросите себя: лучше ли вам живется сейчас, чем жилось четыре года назад? Стали ли товары в магазинах доступнее вам сейчас, чем четыре года назад? Возрос или снизился уровень безработицы в стране сейчас по сравнению с тем, что было четыре года назад? Пользуется ли Америка таким же уважением в мире, как прежде? »  

Что касается внешней политики, то и тут послужной список Картера выглядел обвинительным актом в глазах многих избирателей. Непредсказуемость, некомпетентность — это еще не самые жесткие из обвинений, которые адресовали нынешнему президенту и американские обозреватели, и союзники США, в частности в Западной Европе. Но в непредсказуемости все увеличивался элемент воинственности. Чем дальше, тем чаще Картер бряцал оружием, даже за тысячи километров от США, в районе Ближнего Востока, Персидского залива, посылая туда американские военно-морские армады.  

Оп хотел этим задобрить часть шовинистически настроенных соотечественников, но, увы, и эта тактика не сработала. На словах он ратовал за ограничение стратегических вооружений, по на деле пускал под откос любую достигнутую в этой области договоренность. А при такой игре нельзя ждать ничего хорошего ни во внутриполитическом, пи в международном плане. Политический урок Картера и в этом смысле по-своему поучителен.  

Сейчас его президентство идет к концу. 20 января 1981 года Рональд Рейган, принеся присягу, вступит в должность. По американской политической традиции два с половиной месяца длится переходный период от одной администрации к другой: идут консультации уходящего президента и его сотрудников с приходящим президентом и его сотрудниками, постепенно комплектуется и заранее объявляется состав нового кабинета. Можно сказать, что это будет и переход от предвыборного политического маневрирования с его специфической атмосферой крайностей и преувеличений к выработке практической политики нового президента. И за этим процессом тоже внимательно будут следить наблюдатели, пытаясь понять, как толкуют новый руководитель и его помощники мандат избирателя, а также наказ влиятельных групп, пользующихся наибольшим весом в капиталистической Америке.  

В переходный период возникает много вопросов, в том числе и внешнеполитического плана, которые интересуют весь мир. Среди важнейших, естественно, находится и вопрос о советско-американских отношениях, играющих такую важную роль в современной международной жизни; Что можно сказать по этому поводу?  

Советский Союз всегда стоял за добрые отношения с Соединенными Штатами на основе принципов мирного сосуществования, равенства, невмешательства во внутренние дела, ненанесения ущерба безопасности друг друга. Оп не искал и не ищет каких-либо односторонних преимуществ, не стремится к военному превосходству. Это наша неизменная принципиальная позиция. Опа была подчеркнута в Программе мира, выработанной XXIV — XXV съездами КПСС. Она неоднократно излагалась в документах и выступлениях советских руководителей.  

Наш курс на нормальные отношения с Соединенными Штатами полностью остается в силе и сейчас. Мы, разумеется, не забываем о разнице идеологий, общественных устройств, экономических систем и не закрываем глаза на трудности в наших отношениях. Но все это ни в коей мере не должно мешать решению вопросов конструктивным путем. Переговоры, а не конфронтация — вот советский подход.  

Проблемой проблем современности остается гонка вооружений, необходимость ее обуздания. Решение этого вопроса в огромной степени зависит от наших двух стран. Ныне живущие и грядущие поколения не простят, если мы не справимся с этой проблемой. А рассматриваться она должна прежде всего в плане ограничения стратегических вооружений. В свое время Советский Союз и Соединенные Штаты совместно разработали ряд договоренностей, ограничивающих гонку вооружений, в том числе ракетно-ядерных. И если сейчас наши две страны не сделают все возможное, чтобы привести их в движение, если вопросы сокращения вооружений будут отодвинуты, это нанесет непоправимый ущерб делу мира.  

В дни, когда в американской политической жизни наступает новый рубеж, полезно оглянуться назад, на прежние этапы в истории советско-американских отношений, па цепные уроки прошлого. То, что было сделано хорошего в разные годы между Советским Союзом и американскими администрациями как республиканскими, так и демократическими, — не должно быть отвергнуто. Наоборот, это должно быть использовано для поиска дальнейших правильных решений па путях переговоров, а не увеличения арсеналов оружия. Это остается главной задачей.  

Ноябрь 1980 г.  

СОВЕТ БЫВШЕГО ПОСЛА  

Американский президент, не добившийся переизбрания и называемый подстреленной уткой, похож на британскую королеву: он царствует, по не правит. Этот период, как видим, переживает сейчас Джимми Картер. Считая дни до 20 января, он еще царствует в Белом доме, но уже не правит в Соединенных Штатах. Можно сказать, что вся его внешняя политика сводится сейчас к новым попыткам освободить до своего ухода с президентского поста американских заложников в Иране. Но и тут дело пока не ладится и оттого приобретает характер еще одного символа плачевного итога всего четырехлетия картеровской администрации.  

В смутный переходный период, венчающий смутный год выборов, взоры, конечно, обращены к вновь избранному президенту. Но он еще не царствует и не правит. Он еще освобождается от шелухи бесчисленных предвыборных заявлений, готовясь облачиться в одежды практического руководителя американской политики. Рональд Рейган стал скупее в словах, не мешая своему предшественнику докончить срок в Белом доме, а также опасаясь связать себе руки преждевременным изложением позиций. Не очень разговорчивы сейчас и избранные им министры, и лишь прежняя их репутация служит указателем, хотя и неполным, того, как будет разворачиваться их будущая деятельность.  

Словом, простор для политических гадалок из редакций газет и телевизионных студий. И пет недостатка в советах человеку, который вскоре займет Овальный кабинет в Белом доме.  

Вот что, к примеру, то ли советует, то ли со знанием дела утверждает в своем последнем номере еженедельник «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт»: «Рональд Рейган и его государственный секретарь Александр Хейг в будущем году коренным образом изменят характер внешней политики Америки. Они сделают основной упор па военную мощь США и на жесткость по отношению к России».  

Именно в этом плане журнал, причем не единственный, толкует и сам факт назначения отставного генерала Хейга государственным секретарем. Этим фактом «Рейган подчеркнул, какой упор делается на военную мощь во внешней политике».  

Дальше больше. II вот уже, если верить еженедельнику, повой администрации «не будет внушать беспокойство... невозможность заключить договор об ограничении стратегических вооружений». Или, выражаясь проще, гонка вооружений станет вполне естественным делом, не внушающим «беспокойства». Дальше — больше. И вот уже журнал пророчествует, что «увязка вновь станет модной в отношениях с Россией» и «па позицию Вашингтона, например, на торговых переговорах или па переговорах о вооружениях будет влиять общая советская политика в мире».  

Можно было бы и еще цитировать, но не пора ли остановиться и воскликнуть: так ведь это предсказуемое будущее совсем не отличается от прошлого, которое так никогда не срабатывало в отношениях Вашингтона с Москвой! Неужели прошлое хотят перебросить в будущее в непонятной надежде, что оно наконец-то сработает? Это ведь, по существу, возвращение на круги «холодной войны», к преднамеренной конфронтации.  

Не начавшаяся еще действовать администрация, разумеется, не несет ответственности за пророчества и рекомендации пусть даже осведомленного и влиятельного журнала. Поэтому воздержимся пока от критики в ее адрес. Но позволим себе одно маленькое замечание. В период своеобразного американского междуцарствия, когда один президент практически уже не у дел, а другой еще не у дел, американские обозреватели почему-то склонны наделять нового президента сверхъестественными свойствами, хотя прямо перед их глазами пример противоположного значения — старый президент, доказавший на глазах всего мира, как ограничены объективными условиями даже полномочия главы американского государства. Если вспомнить американское выражение, президент США, как и любой человек, не больше, чем жизнь. Не больше, чем мир, в который он вступает в качестве одного из мировых лидеров.  

Надо ли говорить, что, каковы бы ни были его намерения, он должен реально оценивать существующую мировую ситуацию, а также пределы своих возможностей? Это опасная, хотя и очень типичная и живучая в Америке традиция, согласно которой каждый новый президент приступает к своим обязанностям, как бог, замысливший заново сотворить мир. И каждый так или иначе изживает эту иллюзию всемогущества, так и не сотворив мира по своему образу и подобию. И пет в этой иллюзии ничего более опасного, чем наивная вера в спасительность гонки вооружений, как средства утверждения американского превосходства над Советским Союзом. Годы и годы ушли, целые послевоенные десятилетия, пока в Вашингтоне не поняли, что лишь на принципе равной безопасности и стратегического паритета можно строить отношения с Москвой. Если этот главный урок послевоенного периода теперь снова хотят отменить и забыть, то впереди нас ждет потерянное и, более того, опасное время.  

Чтобы не терять времени, разумнее прислушаться к советам опытных людей, которые не забыли уроков прошлого. Один из них, бывший посол США в СССР Малкольм Тун, счел момент подходящим, чтобы напомнить некоторые основные истины советско-американских отношений.  

Тун пишет в газете «Крисчен сайенс монитор»: «Принципиальный вопрос состоит в том, что мы не можем достичь военного превосходства над Советским Союзом просто потому, что наш противник не будет этого терпеть».  

И дальше: «Мы не можем вести с русскими переговоры о предоставлении нам превосходства, мы можем вести переговоры лишь с позиции равенства».  

Свое напоминание об опыте прошлого и о реальности настоящего Тун называет «ненавязчивым советом Рональду Рейгану» от практика-дипломата. Это, надо сказать, очень своевременный и дельный совет.  

Декабрь 1980 г.  

ХЕЙГ НА КАПИТОЛИЙСКОМ ХОЛМЕ  

Один сенатор, участвовавший в слушаниях по утверждению Александра Хейга государственным секретарем, нашел, что генерал отвечал на вопросы «точно и твердо». А одна газета — имею в виду «Нью-Йорк тайме» — увидела его добродетель в другом: «Он тверд и гибок, четок и неясен, уклончив и прям одновременно — настоящий госсекретарь».  

Пока рано судить, каким госсекретарем станет Александр Хейг, по первые его декларации в сенате выдают человека, долго носившего и лишь недавно снявшего военный мундир. Можно согласиться с обозревателем газеты «Вашингтон пост» Обердорфером, который нашел, что в ходе слушаний «генерал, ставший дипломатом, часто оперировал категориями военной силы и чувствовал себя наиболее уверенно па знакомой почве обычной и ядерной мощи».  

Именно в военной мощи Александр Хейг усматривает универсальный рецепт для успехов американской дипломатии, руководство которой он берет теперь в свои руки. Ускоренное вооружение Японии и Южной Кореи, увеличение военных расходов западноевропейскими государствами, еще большее, чем в последний год при Картере, американское военное присутствие в Индийском океане и районе Персидского залива... Вот о чем говорил новый госсекретарь скорее прямо, чем уклончиво. И этим, видимо, пришелся по душе многим членам сенатской комиссии по иностранным делам, поправевшей до ноябрьских выборов и еще больше после ПИХ.  

Вполне понятно, сенаторов интересовал вопрос об американо-советских отношениях, состояние которых тревожит многих людей во всем мире. И тут Хейг тоже сделал акцент на необходимость усилить американскую военную мощь прежде, чем всерьез заняться переговорами об ограничении вооружений. Знакомый мотив: вооружаться для того, чтобы лучше контролировать и ограничивать вооружения. Он был не чужд и администрации Картера, но по крайней мере она начинала с иного мотива и — после долгих, осложняющих дело проволочек — пошла на подписание Договора OGB-2.  

Хотя иллюзий не было и до появления Хейга на Капитолийском холме, его заявления прояснили картину. Договор ОСВ-2 как будто не существует для администрации Рейгана, на днях начинающей свою деятельность. Кроме того, судя и по словам Хейга, и по словам нового министра обороны США Каспара Уайнбергера, в Вашингтоне не собираются спешить и с возобновлением переговоров с Советским Союзом по вопросу об ограничении стратегических наступательных вооружений. Уайнбергер сказал, что «добрые полгода» уйдут лишь на оценку ситуации. Хейг не называет срока, ио говорит так: «Мы недостаточно подготовлены к тому, чтобы путем переговоров добиться такого соглашения об ограничении вооружений, какое бы я хотел видеть. Я хотел бы быть свидетелем улучшения нашего общего (военного) положения в качестве стимула для успешных переговоров... Мы должны изменить фон, на котором идет это обсуждение, и в конечном итоге сами переговоры будут вестись успешно».  

Что это означает? Хотелось бы воздержаться от окончательных оценок. Так или иначе каждой администрации выдается некоторый кредит во времени, чтобы от деклараций она перешла к конкретным делам, — они-то и будут проверкой для деклараций. Но нельзя не отметить, что первоначальные слова нового государственного секретаря США выглядят, мягко говоря, малопродуктивными с точки зрения советско-американских отношений.  

Как бы ни хотели нынешние политические лидеры Америки доказать обратное, истина остается в силе: Договор ОСВ-2 готовился целых семь лет именно потому, что, преследуя свои интересы, каждая сторона вынуждена была учитывать интересы и другой стороны. Из слов Хейга вытекает, что, не довольствуясь этим трудно давшимся, тщательно взвешенным балансом интересов двух стран, американцы хотели бы обеспечить себе односторонние преимущества, предварительно приобретя «позиции силы».  

Итак, может ли опыт быть учителем? Три десятка послевоенных лет ушло, чтобы практически подвести Соединенные Штаты к идее стратегического паритета, закрепленного в межгосударственном документе. Если в Вашингтоне снова стремятся к «позициям силы» и это стремление становится официальной политикой, то разговоры об опасностях, подстерегающих мир в 80-е годы, увы, наполняются вполне конкретным содержанием. Это опасности бесконтрольной гонки вооружений, в которой в каждом новом раунде убеждаются, что цель превосходства над оппонентом не достигнута. Для чего же убеждаются? Для того, чтобы извлечь уроки трезвости? Или для того, чтобы начать — с теми же тщетными надеждами — новый, опасный и дорогостоящий и столь же бесплодный раунд?  

Январь 1981 г.  

1981 год. Вызывающее начало  

ВМЕСТО «ПИРОГА В НЕБЕ»  

В Белом доме вот уже пятые сутки новый хозяин — Рональд Рейган, Мы знакомились с ним как с кандидатом в президенты, потом, с начала ноября 1980 г., как с избранным, но еще не вступившим в должность президентом. А сейчас он уже действующий президент, но, конечно, слишком мало времени прошло, чтобы определить, как его слова — а их за год избирательной борьбы было сказано немало — будут превращаться в дела.  

Главное, что Рональд Рейган успел пока сделать, — это произнести речь на церемонии вступления в должность, так называемой инаугурации. В заокеанской республике живет традиция подражания ораторам Древнего Рима. Речи, произносимые на вашингтонском Капитолии во время инаугурации, выдержаны в риторическом духе. Рейган не нарушил эту традицию.  

Но два момента в его речи обращают на себя внимание. Во-первых, уже нет предвыборных обещаний, нет, как говорят американцы, «пирога в небе», или, по-нашему, молочных рек в кисельных берегах. Во-вторых, вопросы внешней политики практически, за исключением двух-трех абзацев, опущены. Главный акцент сделан на внутренние дела, прежде всего на экономику.  

Именно плохое состояние экономики обрекло Картера на поражение. И с точки зрения американца, именно экономика будет пробным полем для нового президента.  

Рейган в своей речи приводит знакомый реестр американских бед. Цитирую: «Мы страдаем от самого затяжного и одного из самых худших периодов инфляции за всю нашу национальную историю». Рост цен «оборачивается сокрушительным ударом для молодежи, которой еще только предстоит пробить себе дорогу в жизнь, и для пожилых, уже располагающих твердым доходом. Инфляция угрожает поколебать самые основы жизни миллионов наших людей».  

Он говорил о «простоях промышленных предприятий» и о безработице, сопряженной «с чисто человеческими страданиями», о государственных бюджетах, которые «десятилетиями громоздили дефицит на дефицит».  

Он говорил, что страна живет не по средствам.  

«Вы и я, как отдельные личности, можем, залезая в долги, жить выше наших средств лишь какое-то ограниченное время, — заявил Рейган. Так почему же коллективно, как страна, мы должны думать, что на нас не распространяется это ограничение? »  

Оценка трезвая и вопрос по существу...  

Новый президент, в традиции Древнего Рима, не приводил цифр, но они хорошо известны, ими пестрят страницы газет и журналов. В одном из последних номеров еженедельник «Ньюсуик» подводит, к примеру, итоги прошедшего десятилетия. В 1971 году безработица составляла 5, 9 процента от всего самодеятельного населения, в 1980-м — 7, 2 процента и продолжает расти. Рост цен в 1971 году шел на уровне 3, 4 процента, сейчас — 13 процентов. Десять лет назад банки выдавали кредиты под 6, 5 процента, а сейчас берут поистине грабительские 21, 5 процента. Это катастрофически сказывается на капиталовложениях. Обобщающий показатель — валовой национальный продукт. В 1971 году он возрос на 1, 9 процента — не бог весть какой показатель. Но в 1980 году не возрос, а сократился на 1, 5 процента.  

И, наконец, самый тревожный факт. Если раньше реальные средние доходы все-таки не уменьшались, потому что зарплата поспевала за ростом цен, то теперь цены вырвались вперед и реальные доходы американцев, их жизненный уровень снижаются. Приведу одну цифру, с которой трудно, конечно, смириться сознанию среднего американца. Если брать средний доход на душу населения, то Соединенные Штаты, оказывается, уступают девяти западноевропейским странам — Швейцарии, Дании, Западной Германии, Швеции, Люксембургу, Норвегии, Бельгии, Исландии и Франции.  

Вот на каком фоне Рональд Рейган приступил к обязанностям президента, обещая уже не «пирог в небе», а медленный прогресс, который, по его словам, «будет измеряться дюймами и футами, а не милями».  

Но даже этот медленный прогресс, осторожно обещанный новым президентом, нельзя считать гарантированным. Надо еще будет посмотреть, окажутся ли эффективными рецепты, выписанные Рейганом и его советниками для лечения американской экономики. Он что предлагает? Сократить размеры и влияние федерального правительства США, освободить бизнес от регулирования со стороны капиталистического государства и дать ему, так сказать, поработать во славу Америки. Но ведь американский бизнес работает па себя и свою прибыль, а так называемый консервативный подход к экономике не раз пробовали предшественники Рейгана в Белом доме, и он не спас Америку от ее экономических бед.  

Как говорится, поживем — увидим. В массе своей американские обозреватели сдержанно-скептически относятся к экономической программе новой администрации. Вот пример. В проекте бюджета на 1982 финансовый год, который, уходя, оставил Картер, предусмотрен дефицит в 56 миллиардов долларов. Как Рейган может уменьшить его, если он обещал уже в этом году сократить на 10 процентов подоходный налог и одновременно увеличить военные расходы, — а они и так предусмотрены Картером на рекордном уровне _ 196 миллиардов. «Нью-Йорк тайме» спрашивает: «Далеко не ясно, каким образом может быть достигнуто одновременно сокращение налогов, увеличение уровня производства и достижение больших темпов экономического роста. А как эти цели совместить с любым значительным увеличением военных расходов, остается еще большей загадкой».  

Январь 1981 г.  

ХОЛОДНЫЕ ВЕТРЫ ИЗ ВАШИНГТОНА  

«Вашингтон стынет от ветров холодной войны», — писала лондонская газета «Гардиан», комментируя первую пресс- конференцию президента Рональда Рейгана, который вызывающе резко, грубо обрушился на Советский Союз, его руководителей и его политику.  

Хотят ли в Бонне и Париже, Лондоне и Риме тех холодов, которыми сильно потянуло с другой стороны Атлантики? Официальные представители хотя и поеживаются от зябкого вашингтонского пролога, по помалкивают, демонстрируя дипломатическую выдержку. С новым американским руководством придется иметь дело целых четыре года и отношения — сразу же — портить нежелательно. Впрочем, даже в молчании — неодобрение, знак тайного несогласия.  

Отклики прессы, можно сказать, однозначны. Однозначно осуждающие. Журналисты вспоминают 50-е годы и злобную антисоветскую риторику Джона Фостера Даллеса, тогдашнего американского государственного секретаря. «Таким языком пользовались лишь во времена холодной войны, и, если им будут говорить вновь, мир наверняка будет отброшен к этим временам». Это мнение западногерманской газеты «Нойе Рур-цайтунг» более или менее типично.  

Возвращения тех лет, когда Америка балансировала на грани войны и Западную Европу принуждала к этому опасному занятию, не хотят.  

Конечно, Америка сохраняет лидерство в И А10, в западном сообществе, и буржуазные правительства не оспаривают сам принцип этого лидерства. Более того, перекликаясь с нынешними американскими пастроепиями, официальные круги Западной Европы в последнее время нередко высказываются за «сильную Америку» как защитника всего Запада. Но... Как разъяснил недавно французский президент Жискар д’Эстэн, сильная Америка «не означает, что она должна в еще более жестком тоне диктовать нам нашу собственную политику».  

С администрацией Картера, особенно в последний ее год, Западная Европа не очень-то ладила. Иран, так называемый кэмп-дэвидский процесс, Олимпийские игры в Москве и весь спектр отношений с Советским Союзом — все это были точки разногласий и напряженности, возникавшей по две стороны Атлантики. В западноевропейских столицах без сожаления расстались с бывшим американским президентом, игравшим судьбами международной разрядки.  

Прихода Рейгана ждали со смешанным чувством — обеспокоенности, внушаемой его репутацией закосневшего консерватора, и надежды, возбужденной, в частности, заверениями госсекретаря Хейга о том, что новая администрация будет всерьез консультироваться со своими союзниками. И вот сразу на эти надежды посыпался ледяной крупный град антисоветской риторики.  

Но дело не только в риторике. Дело еще и в том, что Западная Европа расходится с новыми лидерами Вашингтона в оценках по существу.  

Рейган утверждает, что разрядка — это «улица с односторонним движением». А западноевропейцы собственными глазами видят широкую магистраль с двусторонним движением, и на этой магистрали — продолжающийся политический диалог, культурные и научно-технические обмены и все более объемную, на многие миллиарды долларов, торговлю Восток — Запад. Примером открывающихся перспектив служит грандиозный проект доставки природного газа в Западную Европу из Сибири.  

Американский президент ставит под сомнение Договор ОСВ-2, поскольку-де он несет «односторонние преимущества- ва» Советскому Союзу. И снова не согласны американские союзники, видя в договоре общую выгоду — важный шаг в деле ограничения стратегических вооружений, который к тому же облегчит решение других вопросов, касающихся баланса ракетно-ядерного оружия на европейском континенте.  

Нелишне напомнить, что именно под Договор ОСВ-2, под обещание его ратификации, администрация Картера выбивала у западноевропейских участников НАТО согласие на размещение на их территории дополнительных 600 американских ракет среднего радиуса действия. В свою очередь Бони, Лондон, Рим, уговаривая свою общественность согласиться на американские ракеты, обещали ей, что параллельно установке ракет будут вестись и переговоры с Москвой об ограничении ядерного оружия средней дальности. Именно в этом состояла суть так называемого «двойного решения» сессии совета НАТО в декабре 1979 года.  

На поверку оно оказалось двойной ловушкой. При Картере повис в воздухе Договор ОСВ-2, а при Рейгане плотным туманом окутана и идея переговоров об ограничении ядерного оружия средней дальности на территории Европы. Не случайно канцлер Шмидт, напоминая Соединенным Штатам об их обязательствах, так говорит о «двойном решении»: «Кто ставит под вопрос это решение или одну из его частей, ставит под вопрос также союз НАТО».  

Посмотрим, как будет развиваться дело дальше. Пока же неплохими пророками выглядят те обозреватели, которые предрекали при Рейгане новые трения и кризисы в НАТО.  

Январь 1981 г.  

РЕДАКТОРУ «ЛОС-АНДЖЕЛЕС ТАЙМС»  

Дорогой сэр, цитаты из Тедди Рузвельта, как видно, не перестают пользоваться популярностью в США. В редакционной статье от 4 февраля Вы советуете президенту Рейгану говорить мягко, но иметь при себе большую дубинку. А как признался журналистам новосел в Белом доме, ему все чаще приходит на ум другое изречение Тедди Рузвельта — о том, что президентство — превосходная церковная кафедра.  

С этой кафедры он пока говорит жестко. И вы, пожалуй, правы, спрашивая в своей редакционной статье, не испугает ли этот жесткий разговор американских союзников больше, чем «закаленных русских». Должен, однако, сообщить Вам, что и в Москве задались вопросом: в чем смысл неслыханно ожесточенной антисоветской риторики?  

Американские коллеги предполагают, что президент Рейган с первых своих дней хотел покончить с «наивными иллюзиями» разрядки. Но, во-первых, иллюзии в советско- американских отношениях изжиты с обеих сторон, и, на мой взгляд, Картер немало потрудился в этом смысле. А, во-вторых, выпады в адрес партнера, похожие на нарочитые оскорбления, никогда еще не облегчали начало и ход диалога. А ведь мы так или иначе остаемся партнерами, пусть нелегкими. Никакая нарочитая жесткость не может отменить тот факт, что мы живем на одной земле в один и тот же опасный век. Лишь безумие может отменить потребность в продолжении американо-советского диалога.  

Взгляд из Москвы обнаруживает больше сходства, чем различия, между первыми днями президентства Картера и первыми днями Рейгана. Картер тоже начинал с антисоветского «крестового похода», хотя на его знамени значилось «права человека», а не борьба против «международного терроризма».  

А если брать отношение к процессу ОСВ, то и тут мало нового в рейгановском «новом начале». Новый президент, как и его предшественник, начинает с перечеркивания того, что было достигнуто весьма нелегким трудом. Только Картер перечеркивал Владивостокскую, 1974 года, договоренность Брежнева — Форда (чтобы, потеряв еще два с половиной года после своего прихода в Белый дом, прийти к подписанию Договора ОСВ-2, выработанного на фундаменте этой договоренности), а Рейган как будто перечеркивает самый договор. При этом, как и Картер, он утверждает, что готов идти дальше договора, к существенному реальному сокращению стратегических вооружений. Ну что ж, Договор ОСВ-2 не решает всех проблем, но что за инстинкт разрушения руководит американским президентом, который хочет опрокинуть сложный баланс, возведенный семилетними совместными усилиями двух стран!  

Может быть, больше всего нашим двум странам не хватает доверия друг к другу, а его нельзя строить на песке и всякий раз заново. Его можно строить на преемственности, на уважении и выполнении взятых обязательств. Как советский журналист, вот уже 20 лет пристально наблюдающий за политической жизнью США, я удивляюсь, почему каждый новый американский президент отрицает опыт своих предшественников.  

Этими мыслями мне захотелось поделиться, прочитав Вашу редакционную статью. Остается еще большой вопрос о большой дубинке. В коротком письме не ответишь на него подробно. Но мне думается, что нынешняя американская дубинка так велика, что Тедди Рузвельт, не привыкший мыслить о немыслимом, счел бы ее более чем достаточной.  

Февраль 1981 г».  

ВЫЗЫВАЮЩЕЕ НАЧАЛО  

Не находясь в Соединенных Штатах, трудно представить тот взрыв эмоций — и подлинных, и искусно возбуждаемых, — которым сопровождается благополучный финал истории с американскими заложниками в Иране. Она тянулась 444 дня и кончилась в тот день 20 января 1981 года, и едва ли не час, когда новый президент, Рональд Рейган, заступил на смену старому.  

Но тем, кто, будучи за океаном, наблюдал финал другой, не менее известной истории, дело воображения в немалой степени облегчено. Имею в виду возвращение в феврале 1973 года американских военных летчиков, бомбивших Северный Вьетнам, сбитых в его небе, взятых в плен и целые годы проведших в плену. Я работал тогда в Вашингтоне и помню, на какие высоты сенсаций и эмоций была тогда поднята проблема военнопленных, как и сейчас проблема дипломатов, оказавшихся заложниками. Так же стали они объектом искреннего сочувствия соотечественников и расчетливой политической игры. И так же гигантская машина информации и пропаганды впала как бы в своеобразное беспамятство, забыла на время о всех других новостях, когда первая партия отпущенных из плена летчиков вылетела из Ханоя на американскую военно-воздушную базу Кларк па Филиппинах, с тем чтобы оттуда проследовать в Сан- Франциско и дальше, к родным местам.  

Но абсолютных сравнений, как известно, нет. В одном случае речь шла о воздушных пиратах, вторгавшихся в чужое небо в войне, которая так и не была объявлена, а во втором — об участи дипломатов, арестованных и надолго задержанных в нарушение норм международного права. Однако уточнение это не отменяет политическую перекличку двух «хоумкаминг» — возвращений домой, в Соединенные Штаты. Пробравшись сквозь толщу эмоций, повторяю, и подлинных, и искусно возбуждаемых, видишь два похожих финала двух крупнейших внешнеполитических «начинаний» Вашингтона. Одно из них — индокитайское. Американский империализм, прикрывшись фиговым листком «приглашения» со стороны своих сайгонских марионеток, предпринял вооруженную интервенцию, с годами довел свой экспедиционный корпус во Вьетнаме до полумиллиона человек, оставил на поле боя 50 тысяч своих солдат и офицеров. А результат? Пришлось убраться восвояси. Как самую драгоценную добычу самой длительной американской войны вывезли — по соглашению с правительством ДРВ своих же собственных летчиков, попавших в плен.  

Второе «начинание» — это Иран, американская политика в этой стране. Сделали ставку на шаха, преданного американцам и предававшего свой собственный народ, и осуществляли усиленную милитаризацию Ирана с двойной целью — вырастить регионального жандарма в стратегически важном районе Персидского залива, а также обзавестись плацдармом на южной границе Советского Союза. До поры до времени эта политика, проводившаяся при шести американских президентах, считалась большой удачей Вашингтона. Изнанка ее в полной мере открылась при Джимми Картере. Это на него в начале 1979 года политическим землетрясением обрушилась иранская революция, а в конце 1979 года — захват американского посольства в Тегеране и его персонала. И вот в завершение многолетнего этапа американо-иранских отношений, все время числившихся в активе Вашингтона, та же, что во Вьетнаме, единственная добыча — возвращение домой американцев, на этот раз не пленных, а заложников другой страны, да, взятых заложниками в нарушение норм межгосударственного поведения, по и в силу той фанатической ненависти, которую пробудили у иранцев действия Вашингтона...  

В свои последние недели в Белом доме Бжезинский любил рассуждать о трех «центральных стратегических зонах» нынешнего мира. Первая, более стабильная, —в Европе. Вторая — Дальний Восток и Юго-Восточная Азия. И третья, самая взрывоопасная и беспокойная, — район Персидского залива, Ближний и Средний Восток, Юго-Западная Азия. Минувшее десятилетие зарегистрировало два сокрушительных американских провала в двух «центральных стратегических зонах» — и два финала в виде двух «хоум-камииг», окруженных взрывами патриотических страстей.  

Кто виноват? Снова принято и даже модно все американские беды взваливать на Советский Союз. Но и в обстановке шовинистического возбуждения вряд ли кто возьмется всерьез отрицать, что обе упомянутые неудачи были 44 собственного производства, были результатами пагубного курса Вашингтона.  

Встает неизменный вопрос об извлечении уроков. Они разные, можно сказать, противоположные. Индокитай отбил у американцев охоту и вкус к заморским вооруженным интервенциям, вызвал в правящих кругах оживленные дискуссии о «пределах» американской мощи и влияния в мире и впервые за послевоенный период породил даже некие настроения «неоизоляционизма». Оказалось, на короткое время. Имперский подход, политическая философия и практика интервенционизма недолго пребывали в загоне. В частности, и иранский кризис стимулировал американских «ястребов», испытывающих приступы своеобразного реваншизма (как в отношении «домашних голубей», так и при виде сокращающегося влияния Соединенных Штатов в мире) и, конечно же, выдвигающих на передний план пугало «советской угрозы».  

Затянувшуюся историю с заложниками, совпавшую к тому же с годом выборов, приспособили именно как наглядное пособие. Оно должно было убеждать американца, как «унижают» Америку из-за того, что она стала «слабой», и агитировать за наращивание военной мощи и ее применение в ситуациях, возникающих далеко от американских берегов. Так, в 1979 г. была провозглашена «доктрина Картера», начали создавать «силы быстрого развертывания» и лихорадочно искать базы и союзников в «третьей стратегической зоне», надолго разместив военно-морскую армаду в районе Персидского залива. И Рейган, вступив в должность в день освобождения заложников, вместе с президентскими обязанностями получил ту крайнюю атмосферу воинственного патриотизма и шовинизма, которую его администрация сразу же использовала, провозгласив провокационную кампанию борьбы с «международным терроризмом» (хотя, если разобраться, глубинным своим истоком история с заложниками имела международный терроризм ЦРУ, свергшего в 1953 году национальное иранское правительство Мосаддыка).  

Бывший президент, отбиваясь от критики справа, ставил себе в заслугу, что при нем военные расходы США вновь стали расти, покончив с послевьетнамской заминкой, и продолжали расти все четыре года его пребывания у власти. Уходя, он оставил на рассмотрение преемника проект военного бюджета на 1982 финансовый год почти в 200 миллиардов долларов, а с дополнительными ассигнованиями и свыше 200 миллиардов. Но дело не только в астрономических миллиардах на войну. Дело в откровенной милитаризации самой концепции внешней политики. В своем последнем послании конгрессу Картер прямо-таки отождествляет внешнюю политику с военной мощью. Первоочередной внешнеполитической задачей он называет следующую: «Уц. реплять военную мощь Америки и ее союзников и друзей».  

Влиятельной коалиции сторонников сокращения военных расходов, действовавшей в конгрессе в первой половине 70-х годов, теперь нет и в помине. Но при виде громоздящихся миллиардов ряд обозревателей все же рискует спросить: куда же дальше? Не без иронии пишут они о «большой загадке»: как удастся Рональду Рейгану сократить уже в этом году налоги на 10 процентов, выполняя свое предвыборное обещание уменьшить при этом дефицит бюджета и в то же время дополнительно облагодетельствовать Пентагон. Новые лидеры дают понять скептикам, что все обещания могут быть принесены в жертву, кроме главного —- «возродить сильную Америку» посредством дальнейшего наращивания ее военных мускулов.  

Перед вступлением нового президента в должность начались споры: кто же «истинный» Рейган — консерватор- догматик, каким показал он себя в предвыборной борьбе, или прагматик, считающийся с реальностями современного мира? Не будем спешить с окончательными выводами, но на первой же своей пресс-конференции в конце января он вызвал видения «холодной войны», обрушившись с грубейшими нападками на Советский Союз, обругав разрядку как «улицу с односторонним движением» и подвергнув критике наотмашь Договор ОСВ-2, Кроме того, так называемая борьба с «международным терроризмом» была избрана как новое русло для активного антисоветизма в американской внешней политике.  

Так «новое начало» (девиз рейгановского правления) заявило о себе с первых же дней демонстративным возвратом к старой жесткости, охотой к конфронтации.  

«Есть вещи поважнее, чем мир. Есть вещи, за которые американцы должны хотеть воевать». Эти слова государственного секретаря Хейга обратили на себя всеобщее внимание. Бывший генерал, надо думать, не случайно выделил и такое понимание патриотического долга («должны хотеть воевать»), и такой необычный для главы дипломатического ведомства приоритет («есть вещи поважнее, чем мир»). /Жесткость, которую теперь в Вашингтоне а фитпирутот, идет рука об руку с дальнейшей милитаризацией внешнеполитического курса США.  

В качестве оправдания фигурирует знакомый тезис о «советской угрозе». «Главное стратегическое явление послевоенной эры», угрожающее позициям Америки и ее союзников в мире, Александр Хейг видит в «трансформации советской военной мощи», в том, что «континентальная и в основном носящая оборонительный характер сухопутная армия (СССР) превратилась в глобальные наступательные армии». Ричард Аллен, назначенный Рейганом президентским помощником по национальной безопасности, в своих интервью налегает на тезис о том, будто советский военный арсенал «сильно превосходит нужды обороны». Не раз говорилось о беспочвенности этих утверждений. Не раз авторитетно разъяснялось с советской стороны, что советская стратегическая доктрина носит сугубо оборонительный характер. Тем, кто игнорирует эти разъяснения, нелишне указать на логические передергивания, которыми они занимаются. Ведь свою оборону и свои вооруженные силы Советский Союз строит с учетом реальных условий, с учетом глобального характера и глобальной дислокации вооруженных сил той страны, которая считает себя вправе «обороняться» у самых советских границ, объявляя повсюду районы своих «жизненно важных интересов». Имя этой страны — Соединенные Штаты Америки. И не ей, конечно, с ее сотнями военных баз и сотнями тысяч солдат за тысячи миль от американских берегов предъявлять Советскому Союзу упреки в «глобализме».  

Споры не разрешить посредством гонки вооружений — это невозможно и опасно. Как единственный приемлемый и обещающий успех выход остается все тот же стол переговоров. И в момент «смены караула» в Вашингтоне Москва проявляет высокое чувство ответственности, давая отповедь новой антисоветской кампании и в то же время призывая новую администрацию заняться действительно важными делами в плане налаживания советско-американских отношений и нормализации международной обстановки в целом. Советский Союз стоит за активные усилия с целью позитивного развития отношений между двумя странами, не перечеркивая при этом того, что уже было достигнуто за дипломатическим столом, не ломая основополагающие принципы, на которых, в частности, был заключен Договор ОСВ-2.  

Двум сторонам — при обоюдном желании — есть где приложить принцип конструктивного взаимодействия во имя мира.  

Хейг назвал 80-е годы «десятилетием кризисов». По общему мнению, самый кризисный район на сегодня — Ближний и Средний Восток, Юго-Западная Азия. В Вашингтоне собираются не ослаблять, а усиливать американское военное присутствие в районе Персидского залива, и тот же Хейг, новый оракул американской внешней политики, говорит сенаторам, что США готовы воевать там «в одиночку», если западноевропейские союзники откажутся следовать за Вашингтоном. Снова драматический акцент на то, что американцы «должны хотеть воевать».  

А между тем на дипломатическом столе обращенные ко всем заинтересованным сторонам лежат важные советские предложения о демилитаризации района Персидского залива. Они выгодны всем. Для государств, расположенных в районе, они предусматривают гарантии суверенитета, невмешательства во внутренние дела и уважения статуса неприсоединения. Государствам, зависящим от нефтепоставок из этого района, советские предложения обещают продолжение нормального торгового обмена и нормальное функционирование морских коммуникаций. Наконец с отказом от создания иностранных военных баз, от размещения ядерного и другого оружия массового уничтожения, от применения или угроз применения силы зона конфликтов и потенциальной глобальной конфронтации превращается в зону стабильности и безопасности.  

Перед нами серьезная мирная инициатива, проявленная в нужный момент и касающаяся судеб экономически и стратегически первостепенно важного района. И что же? Никакого внятного отклика бывшей американской администрации. Как не вспомнить тут тех обозревателей, которые самой опасной чертой минувшего года называли «разрыв диалога» между США и СССР. Проявит ли серьезность подхода новое американское руководство?  

В прощальном радиотелевизионном обращении к нации Картер назвал «тревожным фактором в американской политической жизни» растущее влияние разных «групп», защищающих свои «особые интересы» в ущерб национальным. По своему обыкновению, бывший президент не перечислил эти группы по именам и не охарактеризовал их политическое направление. А ведь еще 20 лет назад другой президент, Дуайт Эйзенхауэр, в схожей ситуации прощания с Белым домом тоже тревожился по поводу пагубного влияния неких «групп» в национальной жизни и не стесняясь указал перстом на самое опасное групповое формирование — «военно-промышленный комплекс». Собственно, в своей прощальной речи Эйзенхауэр и ввел этот термин в политический лексикон. «Разоружение, основанное на взаимном уважении и доверии, является настоятельным требованием времени, — говорил тогда Эйзенхауэр. — Нам необходимо научиться совместно улаживать разногласия, но не силой оружия, а опираясь на разум человека и ставя перед собой благородные цели».  

Вспомнив эти слова через 20 лет, в Америке начала 1981 года, либеральный обозреватель Антони Льюис пишет: «Любого, кто сегодня высказался бы подобным образом, приобретающие все большее влияние «ястребы» обвинили бы в мягкотелости и слепоте».  

Он недалек от истины. Военно-промышленный комплекс задает сейчас топ в общественной жизни США, вобрав в себя или используя как попутчиков многочисленные неоконсервативные и другие организации. Это так называемое «моральное большинство» при всей своей пестроте объединено требованиями возврата не только к традиционным «американским ценностям», но и к «традиционной» роли Америки — мирового жандарма.  

И тем не менее в начале «нового начала» полезно напомнить, что и в самом деле нет иного пути (разумного пути! ), чем «разоружение, основанное на взаимном уважении и доверии», чем осознание необходимости «научиться совместно улаживать разногласия».  

Февраль 1981 г.  

НА ЛИТЕРАТУРНОМ ВЕЧЕРЕ...  

Товарищи! На этом вечере с его обширным меню я предложен на закуску — довольно неаппетитную. Вы пришли ради прекрасной поэзии, настроились па рассказ о науке и на юмор. И выступать тут международнику — незавидное дело. Международные отношения... Эта материя редко бывает веселой в наши дни, даже когда захватывают — на полтора года — чье-либо посольство или крадут самолет с пассажирами и гоняют его из страны в страну. Эстетического наслаждения от этой материи не жди. Но, увы, связаны мы в этом мире не только телевидением, и невеселая материя международных отношений жизненно необходима не только тем, для кого — как для меня — она стала профессией.  

Какими бы ни были текущие проблемы международной жизни, среди них всегда найдется место, и как правило первое место, советско-американским отношениям. Для меня разговор на эту тему облегчен тем, что Америка моя журналистская специальность, десять с лишним лет я прожил и проработал там в качестве корреспондента «Известий».  

Вопрос о сложном состоянии советско-американских отношений со всей силой поставлен на XXVI съезде КПСС. И не только о советско-американских отношениях. В конце концов кардинальнейший вопрос: куда мы идем — к войне или миру? Наш мирный план хорошо известен. Я не буду перечислять все инициативы. В своем коротком выступлении хочу немножко порассуждать о том, как и почему наши две страны, да и все человечество в начале 80-х годов снова очутились на распутье — куда идти?  

Мы и американцы. Мы более любознательны, они — менее. Но мы постоянно вглядываемся друг в друга, потому что в мире мы — две самые главные державы. Находимся в разных полушариях, расстояния огромные. Кто их испытал, тот знает. Пароходом от Нью-Йорка до Ленинграда я дважды плыл почти по две недели, да и в самолете только над Атлантикой томишься семь-восемь часов. И тем не менее в одном смысле мы ближе к далекому американскому континенту, чем к Западной Европе. Ведь в смысле самом коренном, в смысле выбора между жизнью и смертью нас отделяет лишь каких-то полчаса лета межконтинентальных баллистических ракет с ядерными боеголовками. И надо сказать, что сейчас американцы «для себя» хотят сократить это расстояние до шести — восьми минут, собираясь разместить свои «Першинги» и «Томагавки» в Западной Европе.  

Мы вглядываемся друг в друга, проходя через самый тревожный период в истории человечества. Совпали и на наших глазах завязались в самый тугой узел два момента. С одной стороны, человечество в самой технически развитой его части расколото на две очень разные, непримиримые, не принимающие друг друга социально-политические системы — социалистическую и капиталистическую. С другой стороны, именно в этот момент радикального раскола в руках как раз этой части человечества оказалось оружие, которое человеку впервые в истории дает возможность практически уничтожить самого себя как биологический вид, а заодно и все живое на земле.  

У Пушкина Сальери, отравивший Моцарта, задавался вопросом, совместны ли гений и злодейство? Сейчас он мог бы не терзаться. Гений науки ответил: да, совместны, и вместо бледных коней библейского апокалипсиса вывел на сцену мировой истории термоядерное оружие.  

В тени ядерного апокалипсиса мы научились жить почти как ни в чем не бывало, демонстрируя стойкость и неистребимость человеческого духа, а также культивируя положительные эмоции. В эти мартовские радостные дни мне и самому никак не хочется от них отказываться, тем более посягать на веселое настроение других.  

Но сейчас, как вы ежедневно слышите и читаете, всё чаще конкретизируется и как бы освещается светом фактов кромешная тьма ядерной смерти. Я тоже отважусь привести одну маленькую иллюстрацию на тему большой Бомбы.  

Некоторое время назад американский журнал «Прогрессив» в подробностях и с максимально доступной, почерпнутой из научных источников точностью вообразил, как выглядел бы взрыв 20-мегатонной ядерной бомбы в центре города с населением в 4—5 миллионов человек. 20 мегатонн — это эквивалент 20 миллионов тонн тринитротолуола, одна тысяча Хиросим.  

Так вот. Взрывается эта бомба, предположим, в нескольких метрах над поверхностью. Мгновенно, менее чем в одну миллионную долю секунды, создается температура выше 80 миллионов градусов по Цельсию. Жар в 4 раза сильнее, чем в самом центре Солнца. Бомба оставляет воронку глубиной в 200 метров, диаметром в 2, 5 километра. Насыпь по краям воронки поднимается на высоту приблизительно ч 70 метров, то есть 25-этажного дома и выглядит как самый высокий объект в Чикаго, на родине небоскребов. Потому что все остальное исчезло. И не просто исчезло — испарилось! Буквально все вокруг эпицентра испарилось — небоскребы из стали и бетона, дороги и мосты, испарились тысячи тонн земли и, конечно, сотни тысяч людей, их жизни, их судьбы, их будни и порывы, настоящее и будущее. Люди, оказавшиеся там, все до одного испарились, не оставив и горстки праха. Не оставив даже тени, как тот безвестный, трагически знаменитый житель Хиросимы, которого в тамошнем мемориальном музее мира показывают в виде вечной тени на уцелевших бетонных ступеньках одного местного банка. Не будет и тени, потому что не останется никаких бетонных ступеней.  

Над воронкой, похожей на кратер вулкана, над мгновенно возникшей пустыней взлетает в то же мгновение огненный шар диаметром в 4—5 километров, и даже для людей на расстоянии 10 километров от эпицентра оп ярче 5000 солнц, но они не успевают разглядеть его и услышать звук взрыва, потому что моментально погибают от жары. Стекло плавится и па расстоянии 10 километров. Бетонные поверхности распадаются от высочайшей температуры. Все воспламеняющиеся вещества взрываются. Взрывная волна рождает ураганы, съедающие весь кислород, и от удушья погибают и те, кто по тем или иным причинам был в этот миг под землей.  

В 15 километрах от взрыва все деревья загораются до того, как их вырвет с корнем взрывная волна. Железнодорожные мосты рушатся, вагоны опрокидываются, автомашины, как детские мячики, подбрасываются в воздух. В 25 километрах от эпицентра вспыхивает трава на газонах загородных домов, загораются листья на деревьях, испаряется краска на внутренних стенах, дети, катающиеся на велосипедах, слепнут…  

Вот всего лишь сухой конспект, не учитывающий радиоактивное облучение, генетические последствия для биосферы, страдания оставшихся в живых, которым суждено завидовать мертвым. Конспект мгновенной гибели цивилизации.  

Говорят, что 20-мегатонные бомбы устарели, что эффективнее и предпочтительнее мелкая расфасовка. Но ведь и одна мегатонна — это верных 600 тысяч человеческих смертей. А сколько их, этих единичных мегатонн?! Число ядерных боеголовок достигает десятков тысяч — это ядерная смерть не такая концентрированная, но зато еще более всеобъемлющая.  

Конечно, ни один человек в здравом уме даже с той, американской стороны не хочет ядерной катастрофы, потому что никто не хочет своей собственной смерти. Но можно ли жить бок о бок с этим оружием, которое все прибывает? Ведь оружие, изобретенное человеком против человека, всегда стреляло.  

Говорят о равновесии страха как о гарантии от войны. Чем выше горы оружия, чем оно сильнее, тем страшнее пускать его в ход. Это знает и та и другая сторона, это знание и создает равновесие страха. Ну что ж, в конце концов это странное равновесие, рожденное нашим веком, в чем-то эффективно. Опо опирается на инстинкт самосохранения — самый сильный из инстинктов. Но может ли оно быть вечным? Равновесие страха вызывает в сознании образ канатоходца. Чем больше накоплено оружия, то есть чем выше натянута веревка, тем осмотрительнее и искуснее должен быть канатоходец, потому что, сорвавшись, оц разобьется вдребезги, Но разве там пам место, на той веревке? Все-таки это крайне неестественная гарантия мира. Можно ли на этой веревке балансировать из поколения в ПОКолоппе? Не лучше ли предпочесть более простой и надежный способ — спуститься на землю или хотя бы снизить уровень военного противостояния, ограничить вооружения? Как раз это мы и пытались сделать вместе с американцами в 70-е годы.  

70-е годы, если оглянуться назад, были временем больших надежд. В 1972 году, несмотря на наши разногласия из-за вьетнамской войны, президент Никсон приезжал в Москву, были заключены важнейшие соглашения. В 1973 году Л. И. Брежнев нанес визит в США. Мы говорили о необходимости сделать разрядку необратимой. От соперничества к сотрудничеству — такой принцип выдвинул с той стороны Никсон.  

На примере движения этой формулы легко проследить препятствия, которые вырастали па пути разрядки. В первой половине 70-х годов казалось, что сотрудничество отодвинуло соперничество, и летом 1975 года эмоциональным символом этого, увы, непродолжительного периода был совместный космический полет «Союз» — «Аполло». Потом и при Никсоне, и при Форде главный теоретик и практик американской дипломатии Генри Киссинджер стал все чаще подчеркивать: не только сотрудничество, но и соперничество. Бжезинский при Картере, уже во второй половине 70-х, все больше упирал на соперничество, почти забыв про сотрудничество. А Рейган пришел под лозунгом соперничества, воинственности, конфронтации — именно так он, судя по его действиям, расшифровал мандат консервативно настроенных американцев, которые привели его в Белый дом.  

Необратимость разрядки? Увы, сегодня это лишь несбывшаяся мечта. Жизнь оказалась жестче. В своем мощном контрнаступлении американские противники разрядки одержали победу. Будем надеяться — временную.  

Напомню, что па первом этапе своего контрнаступления противники разрядки в США выдвигали требование «свободы эмиграции» из Советского Союза советских граждан еврейской национальности. Эта история кончилась тем, что в 1974 году опи заблокировали американо-советское торговое соглашение — уже подписанное.  

С 1975 года главным их тезисом стал тезис о «советской военной угрозе». Это миф — не устаем повторять мы. Да, это миф. Нападать на Америку мы не собираемся. Но когда  

мифу верят, ои становится реальнейшим и очень весомым фактором политической жизни. Между тем американцев убедили в основательности, в достоверности мифа о «советской угрозе».  

И бывший президент Картер, и его министр обороны Браун, и генеральный секретарь НАТО Луне не раз говорили, что существует примерное равенство сил, что советского военного превосходства над Америкой нет. И тем не менее средний американец поверил, что Москва ему угрожает, что Советский Союз добился превосходства.  

В чем тут объяснение? Американцу, как там говорится, промыли мозги. Но дело не только в этом. Как человек, изучавший Америку, живший там, я вижу еще одно, психологически очень важное обстоятельство.  

И американские империалисты, и многие американцы, зараженные имперским мышлением, привыкли считать себя первыми в мире — всех богаче, всех свободнее и всех мощнее в военном отношении. Ровню они не могут терпеть. Ровня для них — уже опасность. Равенство для них — уже опасное поражение. Американские ВМФ могут владычествовать во всех океанах — и это нормально. А выходит в океан наш окрепший флот — это угроза. В октябре 1962 года в ходе «карибского кризиса» мы согласились вывезти с Кубы свои ракеты. Для американцев советские ракеты на Кубе были своего рода светопреставлением, хотя в те годы такие же приблизительно ракеты они держали у наших границ, в Турции. А вот когда осенью 1979 года Картер вопреки условиям американо-советской договоренности захотел, чтобы мы убрали с Кубы своих военных специалистов и не смог этого добиться, оконфузился — это унижение Америки. В имперское мышление американцев входит парадоксальный и, однако, непререкаемый для них принцип: что позволено Юпитеру, не позволено быку.  

Чувствуя свою страну экономически сильнее, они и в военном смысле считают себя вправе быть сильнее, быть Юпитером. Эту подоплеку надо иметь в виду.  

Последний раз я был в Америке в августе 1980 года, и тогда встречался с очень известным политологом и футурологом, «стратегическим мыслителем» Германом Каном. Умный, до цинизма откровенный человек, любитель «мыслить о немыслимом», автор книги, где описываются сценарии возможной термоядерной войны, сорок с лишним ступеней, ведущих в ядерную бездну.  

«Ястреб» и консерватор, Герман Кан делал тогда ставку на Рейгана. При Картере, если его изберут, предрекал Кан, будет лишь косметическое увеличение военных расходов, а при Рейгане — радикальное. При Рейгане, говорил он, мы будем добиваться военного перевеса над Советским Союзом, с тем чтобы постоянно его поддерживать, выигрывая новые и новые раунды гонки вооружений. Именно в американском военном превосходстве видел Кап гарантию стабильности в международной жизни, стабильности с точки зрения американского империалиста, все еще считающего XX век «американским веком».  

Я теперь частенько вспоминаю этот разговор. Рональд Рейган и его государственный секретарь, вчерашний четырехзвездный генерал Александр Хейг, взялись осуществлять мечту американских твердолобых.  

Военный бюджет и при Картере рос все четыре года. Но для Рейгана это не более чем земляные орешки, к выращиванию которых вновь вернулся Джимми Картер, преуспевающий фермер из штата Джорджия. Под занавес Картер заложил в проекте бюджета на 1982 финансовый год, начинающийся с 1 октября, рекордные военные расходы — более 190 миллиардов долларов. А Рейган сверх этого запросил еще 32 миллиарда. Потом каждый год военные расходы собираются увеличивать на 7 процентов (в реальном исчислении, с поправками на инфляцию), и в результате за пятилетие они составят 1, 3 триллиона долларов.  

Триллион — это цифра с 12 нулями. Она переносит нас в область астрономических абстракций. Но вот Рейган, не лишенный воображения, однажды объяснил своим соотечественникам, что такое триллион, — в связи с тем, что вплотную к триллиону приблизился национальный долг США. Он взял 1000-долларовые купюры. Получилось, что миллион долларов — это пачка таких купюр толщиной приблизительно в 10 сантиметров. А триллион долларов — это 1000-долларовые бумажки, уложенные стопой высотой в... 107 километров. Триллион долларов — это 12 поставленных друг на друга Эверестов из 1000-долларовых банкнот.  

А предлагаемые на пятилетие военные расходы в 1, 3 триллиона долларов — это 15 таких Эверестов.  

Американский президент помог нам наглядно представить, в каком сумасшедшем мире мы живем. В Америке одно время бытовала шутливая фраза! «Остановите мир, Дайте мне выйти вон». Но мир, ніша Земля, не автобус. Выйти некуда. Жить надо вместе.  

В общем, в 80-е годы хотят зачеркнуть достижения 70-х, Давшиеся с таким великим трудом. И это, конечно, ставит кардинальный вопрос о возможности прогресса вообще в отношениях.  

И вот на этом фоне, который я вкратце обозначил, XXVI съезд нашей партии, преисполненный чувства высокой ответственности за судьбу человечества, выдвинул Программу мира, рассчитанную па 80-е годы. Смысл: давайте все-таки слова сядем за стол переговоров и попробуем разобраться в самых главных вопросах, с тем чтобы найти взаимоприемлемые решения. Не пытаться сломать существующее равновесие, не навязывать новый, еще более дорогостоящий и опасный тур гонки вооружений — это было бы проявлением подлинной государственной мудрости.  

Новые паній мирные инициативы хорошо известны. Хочется подчеркнуть, что они предлагают пути решения ряда важнейших проблем как на географических «горизонталях» мира (Европа, Дальний Восток, Ближний Восток, район Персидского залива), так и на военно-стратегических «вертикалях», касающихся прежде всего ограничения стратегических вооружений и ядерного оружия средней дальности. Это во-первых. Во-вторых, советские предложения конструктивны, поскольку Советский Союз, приглашая своих партнеров к столу переговоров, идет им навстречу, по праву рассчитывая и на движение с их стороны. И каждое в отдельности, и вместе, в своей совокупности они направлены на то, чтобы разрядить грозовую международную обстановку.  

Какова же реакция с той, другой стороны? Когда столь убедительно зовут на путь смягчения напряженности, политически рискованно в открытую отстаивать курс на конфронтацию и повторять, что «есть вещи поважнее, чем мир». Не поймут этого ни свой народ, ни мировая общественность, пи даже союзники, с которыми так или иначе надо считаться. Первые официальные отклики из Вашингтона говорили об интересе к советскому приглашению возобновить советско- американский диалог. Политико-психологическое воздействие XXVI съезда КПСС па международную погоду дало себя знать, грозовой фронт, двигавшийся с конца января с той стороны Атлантики, как бы приостановился.  

Но и обольщаться нечем. Вашингтонские выражения интереса к советскому мирному плану носили осторожно- уклончивый характер и сопровождались непременной оговоркой: не будем спешить, дайте нам время выработать свою позицию, да и свою политику.  

Ну что ж, время требуется в двух случаях. Чтобы подготовить ответ или чтобы, получив отсрочку, уйти, увиль- путь от ответа. Попутно замечу, что в выработке и провозглашении новых военных программ Вашингтон продолжает спешить, — разве не об этом свидетельствуют упоминавшиеся Эвересты? И в своих заявлениях, определяя очередность задач, руководящие американские деятели по-прежнему ставят на первое место достижение позиции силы, отодвигая контроль над вооружениями на задний план.  

В заключение вернусь к образу художественной литературы, подходящему к нынешним международным делам. На память приходит страстный призыв Александра Блока, раздавшийся вскоре после Октябрьской революции и обращенный к капиталистическому миру: «Пока не поздно — старый меч в ножны... » Пока не поздно —в ножны этот новый, все испепеляющий и уничтожающий, нависший над жизнью и над миром термоядерный меч.  

КТО ЖЕ ИДЕТ НЕ В НОГУ!  

В то время как президент Рейган на больничной койке все еще оправлялся от ранения, причиненного покушением на его жизнь в самом центре американской столицы, два ведущих члена его кабинета — Хейг и Уайнбергер совершали заграничные поездки, наставляя уму-разуму американских союзников и друзей. Для новой администрации обе поездки были, по существу, первой рекогносцировкой «на местности», первой практической обкаткой внешнеполитического курса, который — даже при своей возросшей самонадеянности — Вашингтон не может осуществлять в одиночку, без взаимодействия с партнерами. Министр обороны Уайнбергер посетил, как известно, Западную Европу, государственный секретарь Хейг — Ближний Восток (и также Западную Европу, возвращаясь в Вашингтон), но в этих Двух разных районах оба выступали с одной и той же, милитаристской проповедью. Вооружаться и довооружаться) усиливать, где количественно, а где качественно, американское военное присутствие, укреплять военный блок там, где он есть — НАТО, и попытаться создать его под американской эгидой там, где его еще нет, — вот что внушали своим собеседникам и гражданский шеф Пентагона, и генерал, ставший главным американским дипломатом. Во имя борьбы с «советской угрозой», противодействия «советской экспансии», во имя нового «крестового похода» против Москвы, которым в Вашингтоне хотят заполнить еще не развернутый свиток истории, называемый 80-ми годами XX века. Что вышло из этого настойчивого приглашения к конфронтации с Советским Союзом? На какую почву оно упало — благодатную или по меньшей мере скептическую? Сумели ли два высокопоставленных эмиссара нового американского президента внушить своим партнерам свое представление о международной жизни и ее главных проблемах? Внушить не сумели, по в навязывании добились кое-каких результатов. Во всяком случае, на сессии группы ядерного планирования НАТО Уайнбергер, несмотря на ропот западноевропейцев, навязал жесткую американскую линию. Итоги турне Хейга по ближневосточным столицам оказались скудными. Американцы остались, что называется, при своих (то есть при Бегине и Садате), не сделав новых приобретений в Эр-Риаде и Аммане, на которые рассчитывали.  

В этих двух столицах госсекретарю США напомнили, что главная угроза в регионе исходит от Израиля, что главная проблема — палестинская и что рекламируемый Вашингтоном антисоветский военный альянс — совсем не путь к ближневосточному урегулированию. Даже «умеренные» и благосклонные к Америке арабские правительства не увлек антисоветский раж Хейга.  

Западная Европа оказалась, как ни странно, на первый взгляд в положении более зависимом, чем Саудовская Аравия и Иордания. Грубая антисоветская риторика Уайнбергера не снискала аплодисментов в Бонне, где заседала группа ядерного планирования. Против его характеристики разрядки как «обмана» западноевропейцы, включая англичан, выступили «единым фронтом», писала французская «Монд». Но если взгляды пентагоновского шефа другие участники НАТО не разделяли, то нажиму, натовской дисциплине, американскому лидерству они, как и прежде, подчинились. В итоге коммюнике группы ядерного планирования содержит обязательство членов НАТО «придерживаться графика модернизации ядерных сил ТВД промежуточной дальности», то есть графика размещения американских крылатых ракет и «Першингов-2» на территории западноевропейских государств. Что же касается второй части так называемого «двойного решения» совета НАТО от декабря 1979 года, а именно американо-советских переговоров об ограничении ядерных средств средней дальности в Европе, то боннское коммюнике — сама неопределенность. Как пи наседали на американского министра его коллеги, он так и не дал никакого четкого ответа о возможном сроке возобновления этих переговоров.  

В ноябре 1980 года на избрание Рональда Рейгана президентом повлиял консервативный сдвиг в настроениях американца. Этим мандатом нынешняя администрация размахивает не только во внутренней, по и во внешней политике. Именно с этим мандатом и отправились в свои первые вояжи Хейг и Уайнбергер. Его и предъявляли они как аргумент в пользу липни на конфронтацию с Советским Союзом.  

Уайнбергер был откровеннее. Призывая западноевропейцев к новым военным усилиям и одновременно пугая их, оп говорил в Бонне: «Наш народ не хочет шагать в одиночку. Если к нашим усилиям не присоединятся все, кто находится под угрозой, все, кто сталкивается с той же опасностью, мы в Соединенных Штатах можем утратить у себя критически важную поддержку общественности, которой добивались так долго и с таким трудом».  

Иными словами, либо вы присоединяетесь к нашей политике конфронтации, либо мы, американцы, откажем вам в защите, бросим вас на произвол судьбы... и, разумеется, «советского экспансионизма». Это подействовало: при наличии двух противостоящих друг другу военных блоков правительства Западной Европы держатся за своего старшего партнера, можно сказать, из инстинкта самосохранения. Это заставляет американских союзников приспосабливаться к любой вашингтонской администрации, пусть крайне неохотно, через силу, заставляет забывать о тактических разногласиях ради стратегической цели — единства Запада. Несмотря на то что их совокупный экономический потенциал больше американского, западноевропейские партнеры США не настолько сильны и самостоятельны, чтобы бросить прямой вызов Вашингтону или оспорить его первенство в «Западном сообществе». Эта рота готова шагать за американским поручиком, даже если он идет не в ногу. Но, наблюдая возрастающую воинственность, наблюдая ту легкость, с которой в Вашингтоне готовы отбросить достижения разрядки, западноевропейцы не могут не задуматься о конечном результате вольного или подневольного следования в фарватере американской рискованной политики. В чем он выразится, этот результат — в самосохранении или в самоуничтожении?  

Вопрос кардинальный. Если в официальных кругах его затушевывают, то общественность ставит его все напористее. Отнюдь по случайно помощник президента США по национальной безопасности Ричард Аллен упрекал Западную Европу в «пацифистских настроениях», что вызвало очередную перепалку по обе стороны океана. Не случайно и то, что после визита Уайнбергера канцлер Шмидт предупредил американцев, что его ждут «политические трудности» в отношениях с его гражданами, с западными немцами, если в этом году не начнутся американо-советские переговоры об ограничении ракетно-ядерного оружия в Европе.  

Это трудности не одного только Гельмута Шмидта. Как бы ни трактовали «ястребы» в Вашингтоне мандат, полученный от американцев администрацией Рейгана, западноевропейцы выдают своим лидерам иной мандат — против новых раундов гонки вооружений, за диалог Восток — Запад, па непрекращающиеся усилия в пользу сохранения достижений разрядки.  

Так что ж, коса — на камень? Во всяком случае, и речи нет о той стабильности в отношениях с союзниками, которую обещала администрация Рейгана.  

Апрель 1981 г.  

И ОБМАН, И САМООБМАН  

За сто с лишним дней, которые у власти в Вашингтоне находится администрация Рональда Рейгана, Америка снова сумела показать себя страной крайностей. Возьмем лишь две из них. С одной стороны, не смогли обеспечить безопасность американского президента в самом центре американской столицы. С другой стороны, благополучно и безопасно запустили и вернули па Землю космический корабль многоразового использования «Колумбию». Вот самые отдаленные точки текущей, так сказать, американской амплитуды, которая не перестает и удивлять и тревожить весь мир.  

Но в конце концов к внешнему миру Соединенные Штаты обращены прежде всего своей внешней стороной, своей внешней политикой, и тут с повестки дня тоже не сходит вопрос об опасности и безопасности. Стало в мире более опасно или более безопасно с тех пор, как к власти в крупнейшей капиталистической державе пришли новые люди?  

Государственный секретарь Хейг еще до вступления в должность много раз повторял, что в своей внешней политике новая администрация будет следовать трем принципам — последовательность, надежность, равновесие. Что сие означает, и тогда не уточнялось. А сейчас три принципа забыты, и это липший раз доказывает, какая короткая жизнь у разных общих деклараций. Американские обозреватели больше пишут не о принципах, а о практике — о практике неразберихи в американской внешней политике. Пишут, что от представителей новой администрации исходит очень много риторики, воинственной, жесткой, но что сложившейся внешней политики, как таковой, нет. Неразбериха коснулась и вопроса о том, кто же конкретно творит и осуществляет американскую внешнюю политику. Памятуя о междоусобице Вэнса и Бжезинского, Хейг первоначально утверждал, что отныне своим партнерам, друзьям и противникам Америка будет излагать свой курс одним голосом, а именно голосом Хейга, выступающего от имени президента Рейгана. Но за сто с лишним прошедших дней госсекретарь успел утратить и политический вес и былую уверенность. В кругу старых ближайших друзей нового президента сочли, что Хейг зарвался, что его надо одернуть. В результате в изложении американской внешней политики возникло еще большее, чем при Картере, разногласие, и неизвестно, чье слово авторитетнее — Хейга, или министра обороны Уайвбергера, или, предположим президентского советника Эдвина Миза, который пользуется таким доверием президента и такими полномочиями, что его прозвали премьер-министром.  

Все это доказывает старую истину: иные громко провозглашенные принципы подвергаются быстрой девальвации, сталкиваясь со сложным ходом международной жизни. Но неразбериха неразберихой, а общее направление внешнеполитического курса США выявилось достаточно четко с первых же дней и обнаруживает известную последовательность, увы, негативного, деструктивного порядка. Всеми своими голосами нынешняя вашингтонская администрация лишь исполняет вариации на тему, которую тот же Хейг еще до 20 января определил зловещими словами, облетевшими многие страны: «Есть вещи поважнее, чем мир».  

Что имеется в виду? На поверхности важнее, чем состояние мира, защита американской свободы, на которую-де покушается Советский Союз. Это то, о чем в 50-е и 60-е годы американские суперпатриоты, они же «суперястребы», говорили: «Лучше быть мертвым, чем красным». Но это лишь на поверхности. А по существу, когда в нынешнем Вашингтоне международный мир отодвигают на второе (или еще дальше) место, то па первое ставят не защиту Америки, которой никто не угрожает, а американское первенство, амер и канское военное превосходство над Советским Союзом, американское господствующее положение в мире. Вот истинное внешнеполитическое кредо администрации Рейгана. 11 из него вытекает все остальное, прежде всего сверхвооружение Америки, ради которого уже в следующем финансовом году ее военный бюджет возрастает на 16 процентов, а в следующем пятилетии достигнет полутора триллионов долларов.  

При таком акцепте контроль над вооружениями становится задачей, которую, чтобы обнаружить, надо, пожалуй, рассматривать в микроскоп. К тому же всеми своими голосами администрация Рейгана подчеркивает: переговоры — только с позиции силы. Только при наличии «хорошего» поведения Советского Союза, причем определение правил хорошего поведения Вашингтон, разумеется, оставляет за собой.  

Короче, курс — на конфронтацию. И такая последовательность при Рейгане союзникам США показалась, мягко говоря, ничуть не лучше той непредсказуемости, которая волновала и раздражала их при Картере. Если напомнить эволюцию их отношения (при всех его оттенках в зависимости от той или иной страны) к событиям на американской политической сцене за 1980 год, то можно выделить несколько этапов. Летом и осенью перспектива победы Рейгана пугала союзников все-таки больше, чем возможность переизбрания Картера. После ноябрьских выборов они, приспосабливаясь к неизбежному, стали находить какие-то плюсы в той стабильности отношений США к Западной Европе, которую обещали вновь избранный президент и назначенный им государственный секретарь. После вступления Рональда Рейгана в должность был даже короткий медовый месяц, когда западноевропейские визитеры, зачастив в Вашингтон к новому американскому руководству, радовались «общности взглядов» и обещанным регулярным консультациям. Но вскоре после ознакомительных объятий па ступили беспокойство и прямая тревога, и они росли по мере того, как в западноевропейских столицах отдавали себе отчет в том, что разрядка вообще выскочила из внешнеполитических концепций Вашингтона и что, вновь увлекаясь фанатично-упрощенческим подходом — «лучше быть мертвым, чем красным», за океаном забывают, что лучше все-таки мирно сосуществовать и искать пути к миру через переговоры.  

О единственно разумной альтернативе со всей силой напомнил XXVI съезд КПСС. Советские мирные инициативы явившись разительным контрастом демонстративно Детской американской политике, стимулировали широкое, увиденное общественное движение против американской «ракетизации» Западной Европы. Оно объединило людей разных политических направлений, исходящих из того, что мир лучше войны и лучше быть живым, чем мертвым. Оно вовлекло разные партии, как оппозиционные (лейбористы в Великобритании), так и правящие (социал-демократы в ФРГ). Нажим общественности усилил колебания, которые и без того имелись у западноевропейских правительств.  

Таким был общий фон перед недавней сессией совета НАТО в Риме, куда государственный секретарь США Хейг явился на рандеву со своими коллегами из Западной Европы. Пресса по обе стороны Атлантики подчеркивала наличие трещин и даже кризиса в НАТО. «Отказ американцев вернуться за стол переговоров с Советским Союзом породил мощную волну протестов в Западной Европе и укрепил позиции пацифистского движения па континенте, которое не согласно со взглядами и оценками президента Рейгана по поводу намерений русских», — сообщал из Рима корреспондент американской компании Эн-би-си Марвин Калб. Лондонская газета «Дейли мейл» предсказывала, что в Рима госсекретарь США столкнется с «самым серьезным вызовом за сто дней своего пребывания на этом посту». А парижская «Эко» даже нашла, что Хейг будет находиться в качестве «обвиняемого».  

На роль если не судьи, то главного истца выдвигал себя министр иностранных дел ФРГ Геншер — и не случайно. Официальный Бонн оказался в наиболее щекотливом положении. Во-первых, на декабрьской (1979 года) сессии совета НАТО Бонн обязался разместить на своей территории львиную долю из 572 американских крылатых ракет и «Першингов». Во-вторых, в Западной Германии существует наиболее мощное движение протеста против американских ракет. В-третьих, американские лоцманы сажают боннский политический корабль на мель, игнорируя то, чем Шмидт и Геншер защищаются перед своими оппонентами, а имен- яо «двойной» характер декабрьского решения — обещание вести американо-советские переговоры параллельно реализации планов размещения в Западной Европе новых американских ракет средней дальности.  

Что же случилось в Риме? Вашингтон счел политически нецелесообразным идти на открытый скандал в рамках ^АТО. Перед самым отлетом Хейга в Рим в американской прессе появились туманные сообщения о «предварительном решении» начать «предварительные контакты» с целью организации «предварительных переговоров» с Советским Союзом по европейским ядерным средствам средней дальности. В Риме эти туманности в некоторой степени конкретизировались заверением Хейга о том, что Соединенные Штаты собираются вступить в переговоры с Советским Союзом к концу текущего года. В коммюнике сессии союзники «приветствовали» это намерение США.  

Этот момент выделяется теперь многими как гвоздь^ римской встречи, ее главный позитивный итог. Английский министр иностранных дел лорд Каррингтон сказал, что американская формула «целиком и полностью удовлетворяет всех». Похвалы Геншера, игравшего роль истца, выглядят скромнее. «Точное обязательство, пусть даже оно будет не скоро, лучше, чем туманное обязательство на ближайшее будущее» — так, несколько загадочно, выразился западногерманский министр. Уверен ли он, что обязательство Хейга точное? И, кстати, не сам ли Геншер говорил до Рима, что будет добиваться безотлагательного возобновления переговоров?  

Если вещи называть своими именами, мы имеем дело с типичным сочетанием тактической уловки, обмана и самообмана. Тактическая уловка исходит от Вашингтона, который решил не раздражать своих союзников, вынужденных считаться с общественным климатом их стран. Обман нацелен на движение протеста против американских ракет: его хотят заглушить вестями о том, что Америка-де вняла голосу разума и сдержанности, раздающемуся из Западной Европы. И, наконец, перед нами самообман тех официальных западноевропейских кругов, которые отказываются признать, что старший партнер водит их за нос и что «двойное решение» НАТО — всего лишь ловушка для Европы, как с самого начала говорили его критики, всего лишь удобная лазейка для ввоза новых американских ракет, усугубляющих положение Западной Европы в качестве заложницы американской стратегии.  

А ведь давно пора очнуться от этого самообмана и понять, к какой потере времени, к какому обострению положения он привел. Вспомним, что в октябре 1979 года Советский Союз предложил сократить количество ядерных средств средней дальности, развернутых в западных районах Советского Союза, если другая сторона откажется от размещения в Западной Европе новых американских ракет. Какой был удобный случай для тех, кто так кричит о росте «советской угрозы»! Москва же шла им навстречу и, как бы внимая их логике, предлагала эту «советскую угрозу» сократить.  

Нет, не прислушались. Решили в декабре 1979 года на брюссельской сессии совета НАТО «довооружаться» и параллельно вести переговоры о контроле над вооружениями. При этом подразумевалось, что переговоры должны начаться немедленно. Где же опи? Прошло полтора года, а воз и ныне там. И его оставляют на месте по меньшей мере до конца года, отклонив еще раз советское предложение о введении моратория на развертывание ядерных средств средней дальности.  

Минимум два года потеряно с точки зрения попыток снижения военного противостояния в Европе, по отнюдь не в смысле повышения этого противостояния, отнюдь не в смысле осложнения положения. Не этому ли теперь радуются апологеты «двойного решения» из того же Бонна, заинтересованные, по их словам, в сохранении европейской разрядки? Странные радости! Но какие иные радости могут быть у тех, кто сам себя загнал в ловушку? Им остается дюйм за дюймом и миля за милей следовать за американской логикой повышения военного противостояния в Европе. И вот теперь в натовском римском коммюнике говорится, что «модернизация ядерных сил ТВД... представляет собой единственную реальную основу для принятия параллельных мер по контролю над ядерными силами ТВД».  

В переводе на простой язык это означает, что единственная реальная перспектива для Западной Европы, предлагаемая на ближайшие годы, — американские «Томагавки» и «Першинги». К такой перспективе и подвели дело те, кто обманывает других, да, кажется, и сам обманываться рад.  

Май 1981 г.  

ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ!  

Журналисту трудно представить своего читателя, зрителя, слушателя, незнакомого и невидимого. Кто он? Где он? В какой, предположим, позе? Читает газету, сидя в домашнем кресле? Или, может быть, в кровати, перед сном, перебирает голоса в эфире? Или в летнее время каникул вникает в международный комментарий под мерный звук морской волны, под шум листвы в лесу?  

Бессмысленное гадание... Но в одном символическом смысле все мы находимся, так сказать, в одной позе, все мы па Земле — где бы ни были, кем бы ни были. Ребенок или старик, мужчина или женщина, богатый или бедный ультраправый или ультралевый — каждый сидит на символической бочке с порохом. И у каждого это огромная бочка. По подсчетам итальянского ученого Аурелио Печчеи, Президент Римского клуба, занимающегося анализом глобальных проблем, атомные арсеналы человечества содержат сейчас 15 миллиардов тонн тринитротолуола. По три с лишним тонны ТНТ па каждого жителя земли.  

Эти тонны не пустишь в пищу. Ими не удобришь землю, чтобы вырастить урожай для тех вечно голодных людей, которых сотни миллионов на планете. Это не три тонны жизни, а три тонны смерти. На каждого. Не хватит ли? Не пора ли прекратить безумие, которое в конце XX века, на вершине достижений человеческой мысли, с дьявольской гримасой перечеркивает само определение человека как «хомо сапиенс» — человека разумного?  

Нет, не пора, отвечают в нынешнем Вашингтоне. Там думают о новых ракетах и ядерных боеголовках, новых стратегических бомбардировщиках и военных кораблях — и полутора триллионах долларов военных расходов на ближайшие пять лет. Там каждому хотят подбросить еще по тонне, по две тонны ТНТ.  

Но дело не только в том, что Америка сама приступает к новому раунду сверхвооружения. Поездка госсекретаря Хейга в Пекин свидетельствует, что Вашингтон хотел бы вооружать и Китай, разумеется против СССР. Вашингтон выделил 3 миллиарда долларов на военную помощь генералу Зия-уль-Хаку, пакистанскому диктатору, и это тоже добавляет динамита вблизи советских границ, не говоря уже о возможном осложнении индо-пакистанских отношений. Если мы проследуем дальше, в район Юго-Западной Азии, то увидим растущие запасы американской взрывчатки в зоне Персидского залива. Там же увидим Израиль, бывшего и нынешнего террориста Бегина, который бомбит иракский атомный научно-исследовательский центр в Таммузе — с американского прямого или косвенного благословения, копя в то же время, как сообщают, свои собственные атомные бомбы. Наконец, в Западной Европе готовят площадки почти для 600 новых американских ракет.  

Вряд ли в Америке найдешь много людей, которые хотят войны. Но, раскручивая маховик вооружений и отказываясь от диалога с другой стороной, дело там ведут объективно именно к войне.  

Советский Союз предлагает другой путь — и своими мирными инициативами, изложенными на XXVI съезде КПСС, и недавно принятым Обращением Верховного Совета СССР к парламентам и народам мира. Обращение принято как раз в те дни, когда исполнилось 40 лет с момента нападения нацистской Германии па Советский Союз, с момента, когда начался беспримерный счет подвигов и жертв в войне, которая унесла в Советском Союзе 20 миллионов людских жизней. (К слову сказать, в 50 раз больше, чем в США. )  

Память о войне вошла, можно сказать, в гены советских людей. И этот генетический код властно диктует два момента: во-первых, недопущение трагедии новой войны, во- вторых, недопущение такого положения, когда другая сторона превосходила бы Советский Союз в военном отношении, как это случилось в июне 1941 года.  

Второй момент как раз и определяет советскую военную доктрину, ее оборонительный характер. Именно об этом, а не о «советской военной угрозе» идет речь. И в Обращении Верховного Совета миролюбие советских намерений подчеркнуто со всей возможной определенностью и убедительностью.  

«Верховный Совет СССР торжественно заявляет: Советский Союз никому не угрожает, не стремится к конфронтации ни с одним государством на Западе или на Востоке, — говорится в Обращении. — Советский Союз не добивался и не добивается военного превосходства. Он не был и не будет инициатором новых витков гонки вооружений. Нет такого вида вооружений, который он не согласился бы ограничить, запретить на взаимной основе, по договоренности с другими государствами».  

Такова советская позиция — давняя, последовательная, принципиальная. Не повышение, а понижение уровня военного противостояния. Не конфронтация, а переговоры.  

«Нет сейчас иного разумного способа решать спорные проблемы, как бы остры и сложны они ни были, кроме переговоров. Ни одна имеющаяся возможность не должна быть Упущена. Время не ждет! »  

И дальше: «С каждым потерянным для переговоров днем возрастает риск ядерного конфликта. Откладывается в сторону решение насущных проблем, стоящих перед каждым парадом и перед всеми народами. Время не ждет! »  

Время не ждет! Время, потерянное для поисков мирных решений, служит приобретением лишь для гонки вооружений.  

Июль 1981 г.  

ВООРУЖЕНИЕ, А НЕ ПЕРЕГОВОРЫ  

Министр обороны США Каспар Уайнбергер ставит себе в заслугу то, как быстро удалось ему «переделать» военный бюджет на финансовый 1982 год, оставшийся от администрации Картера. Всего шесть недель ушло на пересмотр — и военные расходы были увеличены почти на 40 миллиардов долларов. В устах Уайнбергера, выступающего перед разными аудиториями, эта история звучит столь же патетически, как в древнегреческой мифологии описание любого из двенадцати подвигов Геракла.  

Но вспомним о другом —не о шести неделях, а о шести месяцах и не о новых вооружениях, а о переговорах с целью их сокращения. Но то же имя — Каспара Уайнбергера — будет фигурировать при нашем воспоминании. Это он, кажется на слушаниях в сенате, заявил, что у администрации Рейгана уйдет не менее шести месяцев на выработку новой позиции по вопросу об американо-советских переговорах ОСВ. Этому «подвигу» пентагоновского Геракла времени отвели побольше. И вот шесть месяцев истекают, а позиции так и пет.  

Зато от нового руководителя американского агентства по контролю над вооружениями и разоружению Юджина Ростоу, также выступавшего в сенате, мы узнали, что уйдет, как минимум, еще девять месяцев, прежде чем мир узнает, что думают об ограничении стратегических вооружений нынешние вашингтонские руководители. Госсекретарь Хейг в интервью телекомпании Си-би-эс подтвердил, что американо-советские переговоры по ОСВ могут начаться лишь «в следующем году» и что это начало еще «не связано с установлением каких-то твердых крайних сроков».  

Для администрации Рейгана куда легче (да, и с «ястребиной» точки зрения, привлекательнее) решиться на новые вооружения, чем на возобновление переговоров об ограничении ядерного оружия. В этом убеждаются и обеспокоенные союзники США в Западной Европе, не знающие, как им теперь откликнуться па «сюрприз» Юджина Ростоу,  

Верховный Совет СССР, обращаясь к парламентам и народам мира с призывом не допустить нового тура гонки ракетно-ядерных вооружений, со всей силой подчеркнул: «Время не ждет! » Обстановка в мире накаляется. Новые, все более изощренные системы оружия будет труднее и ограничивать и контролировать, что неизбежно усилит и без того чрезвычайно пагубную атмосферу подозрительности и недоверия между двумя державами. Это советская оценка.  

Нельзя сказать, чтобы президент Рейган и его сподвижники смотрели па обстановку в нынешнем мире, как па идиллию детского сада, заснувшего в своих кроватках под умиленными взглядами воспитательниц после безудержных взрывов ребячьего веселья. Нет, и в Вашингтоне мировая обстановка признается тревожной. Но, как видно, там считают, что время ждет, что некуда спешить с переговорами о контроле над вооружениями. И в этом многие американские обозреватели видят отличие нынешнего вашингтонского подхода от того, что практиковался при Никсоне, Форде и даже Картере. Что же означает рейгановское «пока»? Пока Америка не достигнет военного превосходства над Советским Союзом, сломав и ныне существующее примерное равновесие и все американо-советские договоренности, которые ставят это равновесие во главу угла? На такое «пока» есть русская пословица— пока рак свистнет... Рак никогда не свистнет, и гонка вооружений никогда не принесет спокойствия и стабильности в мире.  

Судя по сведениям, поступающим из-за океана, президенту Рейгану неплохо удается проталкивание через конгресс его экономической программы, равно как и «продажа» ее американской публике. А что касается внешней политики, то тут слишком много, мягко говоря, беспечности детей, играющих с дьявольски опасными спичками новых вооружений. Иногда думаешь: не от того ли такая беспечность, что американцы в отличие от русских, в отличие от европейцев мало страдали, мало понесли жертв в двух мировых войнах?  

Американские обозреватели увидели преднамеренную провокационность курса, который, по словам Джозефа Крафта, заключается в том, чтобы «дразнить русского медведя». Его коллега Джеймс Рестон пишет, что «в конгрессе и других организациях нарастает оппозиция непродуманной внешней политике Рейгана». И предупреждает, что над Потомаком «скоро разразится гроза».  

У меня нет намерения вмешиваться в американские внутренние дела. Но думаю, что с точки зрения международной ситуации лучше гроза над Потомаком, после которой американские лидеры могли бы взяться за ум в своей внешней политике, чем военная ракетно-ядерная угроза.  

Июль 1981 г.  

ПРОТИВОБОРСТВО  

Лобби... Это пришедшее из английского языка слово в русском приобрело однозначно отрицательное значение. И не мудрено. Мы взяли не буквальный, невинный смысл этого слова (загляните в словарь — вестибюль, приемная, холл, коридор), а переносный, в котором корысть и зло тех, кто подвизается за кулисами, в коридорах и холлах власти.  

Лобби — теснее всего это понятие связано с американским военно-промышленным комплексом. Лоббисты — это толкачи гонки вооружений на Капитолийском холме, в Пентагоне, «большой прессе», университетах и научно-исследовательских центрах и, разумеется, в тех корпорациях, которые принято называть фабриками смерти. Позавчера они проталкивали многозарядные ядерные боеголовки, вчера— крылатые ракеты (и опять же успешно! ), сегодня наседками квохчут над мобильными межконтинентальными ракетами MX, новым стратегическим бомбардировщиком В-1, чудовищной подводной лодкой «Огайо». Им снова сопутствует успех — при нынешнем руководстве в Вашингтоне и при полутора триллионах долларов, выделенных на военные приготовления в следующем пятилетии. Конечно, при разделе этой астрономической суммы какие-то из американских военных корпораций окажутся в накладе, лакомые куски захватят их соперники, но в своей совокупности лоббисты ВПК снова выжмут рекордный вес, утяжелив еще больше гору вооружений.  

Если сейчас, по подсчетам знатоков, каждый житель планеты Земля как бы сидит на пороховой бочке, набитой тремя тоннами тринитротолуола, то через некоторое время, глядишь, каждого «обеспечат» в среднем уже тремя с половиной или четырьмя тоннами взрывчатки, но толкачи войны и тогда не угомонятся и будут уверять, что подлинная безопасность и прочный мир наступят лишь тогда, когда не меньше 10 тонн динамита, этого антихлеба нашего века, придется на каждого брата или сестру нашу по человечеству.  

Вот примерно в каком политическом контексте врываются в русскую речь, перекочевав из Америки, английские слова — лобби, лоббист…  

Но недавно американский еженедельник «Ньюсуик», повинуясь упрямству и внушительности фактов, опубликовал один обзор, в котором как бы делает попытку исправить малоприятное звучание этих слов. «Растущее лобби мира»—так назван этот подробный обзор, и рассказывается в нем о европейских противниках гонки вооружений, о широких антивоенных настроениях в Западной Европе. «Лобби мира» растет и крепнет, особенно в последние месяцы, ознаменованные воинственным стартом администрации Рейгана, и в последние недели, когда новая победа милитаристов за океаном (решение о полномасштабном производстве нейтронной бомбы) сообщила новый мощный импульс активности сторонников мира.  

«Ньюсуик» не может не считаться с фактами, доказывающими, что антивоенное, антиракетное движение оказывает все большее влияние на политический климат в своих странах. Он рисует следующую картину: «В основе маршей и лозунгов лежит более глубокая пацифистская тенденция в Европе — нечто, приближающееся к молчаливому большинству против ядернои бомбы. Такие цитадели нейтрализма, как Австрия, Швейцария и Швеция, всегда избегали гонки ядерных вооружений, руководители Дании и Норвегии (северный фланг НАТО) выступают за создание безъядерной зоны по всей Скандинавии. Коалицию, которая правит в Бельгии, терзает упорное антиядерное меньшинство, в то время как Западная Германия и особенно Нидерланды парализованы спорами о том, принимать ли новые ракеты «Першинг-2» и крылатые ракеты НАТО. Даже в Англии, где премьер-министр Маргарет Тэтчер остается одним из самых стойких единомышленников Рейгана, правительство публично поддерживает нейтронные боеголовки, а втайне надеется, что Англию не попросят складировать их на своей территории».  

Короче, с точки зрения Вашингтона, полного благополучия нет нигде и американский график дополнительной ракетизации Западной Европы стоит под вопросом.  

Хорошо известно, что «двойное решение» НАТО о ракетах с самого начала натолкнулось па широкое общественное противодействие, поощряемое советской альтернативой — переговорами о снижении уровня военного противостояния в Европе. С тех пор время работало не на адвокатов американских ракет. И особенность нынешнего момента в том, что западноевропейские правительства, и прежде всего правительство ключевой для американских планов Федеративной Республики Германии, оказались между двух огней, под нажимом с двух сторон. С одной стороны, администрация Рейгана, прежде всего такие ее представители, как министр обороны Уайнбергер, требует от своих союзников чуть ли не солдатского повиновения. С другой стороны, западноевропейские правительства оказались под усиливающимся нажимом общественности, охваченной антимилитаристскими (и в этом смысле — антиамериканскими) настроениями.  

То, что «Ньюсуик» назвал рождающимся «молчаливым большинством против ядерной бомбы», еще не заговорило во весь голос, но голоса протеста звучат все громче. Чем нагляднее милитаризм Вашингтона, тем мощнее взрывы антивоенных выступлений, а история с нейтронной бомбой, по определению гамбургского журнала «Шпигель», вызвала прямо-таки «гигантское землетрясение». Чем меньше щадит Вашингтон самолюбие своих западноевропейских партнеров, тем политически неудобнее их положение перед собственными гражданами.  

Наконец, дополнительную остроту ситуации придает то, что никогда еще за послевоенное время вашингтонские стратеги не играли так активно с идеей возможности «ограниченной» ядерной войны.  

По прежним сценариям термоядерный конфликт чаще всего мыслился как обмен ракетно-ядерными ударами между Соединенными Штатами и Советским Союзом и происходил как бы над Европой, как бы оставляя ее над схваткой (пли буквально под схваткой) двух держав. Теперь же старый континент, который яркими факелами своих творческих гениев освещал путь к вершинам гуманистической цивилизации, все чаще выступает... под псевдонимом. Уже не Европа, а некий ТВД — театр военных действий. То есть территория, где в случае конфликта применяется наряду с обычным ядерное оружие. Это уже место термоядерной схватки. Именно для Европы готовятся американские «Першинги» и «Томагавки», грозящие опасно поднять уровень военного противостояния. Именно для Европы (прежде всего для нее) ставится на поток еще один американский гостинец — нейтронная бомба, которая, вне всяких сомнений, работает на идею «ограниченной» ядерной войны, так понижая «ядерный порог», что переступить через пего — пустяки, применить ядерное оружие все легче.  

Призраки ядерной смерти бродят по Европе, вызвав к жизни минувшим летом новый этап антивоенного движения. Поменьше ядерного оружия! Подальше от ядерной смерти! — такая программа у «лобби мира»  

И поэтому оно подталкивает скандинавских политиков к серьезному рассмотрению проекта создания безъядерной зоны на Севере Европы. Поэтому опо «терзает» бельгийское правительство, усиливая его колебания, вынуждает голландское правительство не спешить (вот уже почти два года) с согласием на размещение американских ракет и эту «голландскую болезнь» стремится распространить па Западную Германию.  

Без Западной Германии американские конструкции рушатся. Там, как нигде, сказывается противоборство двух тенденций. Правительство ФРГ сидит между двух стульев «двойного решения» НАТО, причем один стул (натовского «довооружения» американскими ракетами) хотят вырвать из-под него противники ракет, а другой стул (обещания переговоров с Советским Союзом о ядерных средствах средней дальности) вырывают американцы. Больше всего хлопот канцлеру Шмидту доставляет его собственная партия — СДПГ.  

В широкий союз антивоенных сил входят люди разных наций п возрастов, политических взглядов и религиозных верований (они никак не желают согласиться с черным юмором отца нейтронной бомбы американца Сэмюэля Коэна, объявившего ее «христианской»). Их политическую философию невозможно привести к общему знаменателю, по па одном моменте их антивоенных убеждений хотелось бы остановиться.  

Как в смертном грехе, их обвиняют в пацифизме, апти- американизме и, разумеется, «просоветпзме». Их снисходительно упрекают в наивности и неосведомленности, ибо, по мнению высокомерных суперменов нашего времени, избравших своей профессией концепции и сценарии ядерных конфликтов, обыкновенный человек с улицы не может разобраться в этих сложных материях, а раз так, то и не имеет права на квалифицированное суждение в вопросе своей собственной жизни и смерти. Быть или не быть? Это, оказывается, слишком сложный вопрос для простого человека. Технократическая «ядерная элита» считает, что на этот вопрос вправе отвечать лишь десятки или малые сотни специалистов, хотя жребий — быть или не быть — выпадает сотням миллионов людей.  

Таким вот обвинениям и упрекам, такому извращенному мышлению, выдающему себя за новейшее, «лобби мира» противопоставляет прежде всего здравый смысл, опирающийся на силу жизни и опыт послевоенных десятилетий. Главный аргумент неопровержим. Разве не свидетельствует опыт, что все изощренные концепции и доктрины, доказывающие необходимость новых вооружений и «до! вооружений» как единственного реального пути к миру и безопасности, лишь работали на заколдованный порочный круг, который катится из десятилетия в десятилетие, от одного раунда гонки вооружений к другому? Человек с улицы лучше ответит на Этот вопрос, чем утонувший в своих бумажных сценариях кабинетный стратег.  

Требование снижения уровня военного противостояния в Европе — один из Пунктов, объединяющих политически разношерстное «лобби мира». Это же требование настойчиво выдвигает Советский Союз. Позиция западноевропейского антивоенного движения совпадает с советской, а но американской позицией, и объяснение тому не в симпатиях или антипатиях, а в здравом смысле, опирающемся на весь послевоенный опыт.  

Этого не хотят (могут, но не хотят) понять те политики, которых допекает «лобби мира». Самый убедительный пример — канцлер Шмидт. «Дело ведь не должно дойти до того, чтобы в один прекрасный день итальянцы и голландцы, скандинавы, немцы стали считать, что Советский Союз с давних пор готов идти на переговоры и что он в большей степени готов сократить свои вооружения, чем наши собственные союзники, — и предупреждал, и жаловался недавно канцлер. — Нельзя допускать, чтобы предлагали подобные совершенно искаженные, неправильные выводы».  

Шмидт ломится в открытую дверь, отлично зная по собственному опыту, что упомянутые выводы — вполне верные и отнюдь не искаженные. И в том, что их «допускают» итальянцы и голландцы, скандинавы и немцы, вина не советских пропагандистов, а американских политиков.  

Сентябрь 1981 г.  

ОТМЫЧКА ВМЕСТО КЛЮЧА К МИРУ  

Нелегко сосчитать, какой по счету визит только что нанес в Вашингтон израильский премьер-министр Бегин за четыре с лишним года своего пребывания у власти, но это была первая его встреча с президентом Рейганом, и накануне ее западная пресса. прямо-таки устроила конкурс сочинений на тему об американо-израильских разногласиях. Поводы для разногласий, конечно, были — и остаются.  

Бегин устраивал бурные сцены ревности по поводу намечающейся американской продажи Саудовской Аравии вооружения на сумму в 8, 5 миллиарда долларов, включая пять самолетов АВАКС (усовершенствованная система радарного слежения и оповещения). Со своей стороны «борцы с международным терроризмом» в Вашингтоне были сконфужены, когда их главный друг и союзник на Ближнем Востоке, зная, что сумеет скрыться от возмездия за широкой спиной дяди Сэма, предпринял в июне разбойный воздушный налет на атомный центр под Багдадом, а в июле зверски бомбил Бейрут. Бегин бесцеремонен, будучи уверен, что в Вашингтоне любую его выходку простят (об этом позаботится несравненное произраильское лобби). Но интересы американского империализма на Ближнем Востоке шире израильских, и свои военно-политические сети он закидывает там в расчете на улов в арабском мире, у которого нефть и стратегически важные территории. На этом стыке возникают время от времени размолвки, расхождения и разногласия между Вашингтоном и Тель-Авивом, хотя они и не меняют особого характера их отношений.  

Бегина президент Рейган встретил, конечно же, теплее и сердечнее, чем любого другого из иностранных лидеров. Сообщают, что при первом же свидании он в присутствии своего госсекретаря Хейга и министра обороны Уайнбергера распорядился открыть «новую эру» в американо-израильских отношениях.  

Не знаю, открываются ли новые эры посредством президентских распоряжений, но авторы сочинений о разногласиях сменили пластинку и пишут теперь о возросшем «стратегическом сотрудничестве» двух стран. И вслед за участниками переговоров объявляют это главным итогом американо-израильской встречи на высшем уровне. Что означает «стратегическое сотрудничество», или «стратегический союз»? А то, что Израиль фактически передает свою территорию в распоряжение американской военщины. Теперь эта территория — склад для размещения и хранения американского вооружения, которое в чрезвычайных ситуациях будет использовано жандармскими «силами быстрого развертывания». Место, где будут «развертываться» эти силы перед своим прыжком в другие страны. Место, где будут отныне проходить совместные американо-израильские военные учения. Под возросшее «стратегическое сотрудничество» Израиль, как сообщают, намерен получить от США военной помощи еще на 3 миллиарда долларов.  

Хорошо известно, что Израиль давно находится на иждивении американского налогоплательщика, а по показателям военной помощи (абсолютным и в особенности на душу населения) далеко опережает всех остальных клиентов США. Теперь речь идет о еще большей милитаризации американо-израильских отношений/ И это отвечает не только их изначальной природе, но и общей милитаристской политике администрации Рейгана. Израильский премьер-экстремист, выдвигая план “стратегического сотрудничества”, ловко подобрал ключи к сердцу воинственного американского президента.  

«Вы хотите продать свои самолеты АВАКС, укрепляя саудовский режим и добиваясь его расположения. Вы готовы воспользоваться предложением Садата о базах на египетской территории. Но я могу быть полезнее всех и в этой гонке по милитаризации Ближнего Востока, которую вы проводите» — примерно так рассуждал, видимо, Бегин, расстилая перед американскими политиками и военными территорию своего государства. И вот, пишет газета «Вашингтон пост», «две страны будут вовлечены в новые беспрецедентные области военного сотрудничества», что представляет «крупную победу Бегина». Подыгрывая вашингтонскому милитаризму, Тель-Авив, естественно, не забывает о своей выгоде. И дело не только в том, что он оставляет за собой положение главного и самого привилегированного союзника США в регионе. Еще сильнее привязывая к себе Соединенные Штаты, израильские экстремисты — испробованная практика — развязывают себе руки для новых агрессивных авантюр против своих арабских соседей.  

Теперь о расчетах Вашингтона. При Картере американцы добивались господства на Ближнем Востоке, используя сепаратизм Садата как инструмент раскола арабского мира и его вынужденного примирения с израильской экспансией. Садат оказался инструментом негодным, и нынешние массовые репрессии в Египте доказывают, что он теряет политическое лицо даже в своей собственной стране. При Рейгане упор сделан на антисоветский милитаризм. Именно этой универсальной отмычкой американцы орудуют не только в Израиле и Египте, но и в Саудовской Аравии, в других арабских странах. Именно под эгидой антисоветского милитаризма хотят они объединить на Ближнем Востоке соперничающие стороны, запугивая их общей «угрозой с Севера.  

Но госсекретарь Хейг, путешествуя весной 1980 года по ближневосточным столицам, не смог сбыть умеренным арабским режимам идею «стратегического согласия» на антисоветской основе. И она не стала более привлекательной для арабов после провозглашения нового “стратегического сотрудничества” между Вашингтоном и Тель-Авивом. Ни это сотрудничество, ни ухаживание за Саудовской Аравией, тоже по линии военного сотрудничества, не дают ответа на коренные вопросы: когда Израиль освободит оккупированные арабские территории, когда будут удовлетворены законные права палестинцев? Глупо было бы ждать отве тов на эти вопросы от встречи Рейгана с Бегипом. Американские руководители поговаривают об оживлении «процесса Кэмп-Дэвида» и еще об одной попытке «решить» палестинский вопрос (без участия палестинцев) на израильско-египетских переговорах, возобновляющихся в конце сентября. Но кому не ясно, что кэмп-дэвидский «мирный процесс», освободившись от дипломатических маскировок, стал откровенным средством милитаризации Ближнего Востока? Разве не очевидно, что эта американская отмычка никак не заменит ключ к подлинному урегулированию?  

Сентябрь 1981 г.  

НОВЫЕ ГОРЫ ОРУЖИЯ  

Президент Рональд Рейган огласил «всеобъемлющий план» новых военных стратегических приготовлений, развернув его как знамя, под которым милитаристская Америка собирается маршировать до конца XX века и дальше, в век XXI. Что конкретно написано на этом знамени? Президент изложил пять пунктов усиления и модернизации американской «стратегической триады». Это строительство и развертывание в кратчайший срок примерно ста новых стратегических бомбардировщиков В-1 (от которых в свое время отказался его предшественник Картер), развертывание крылатых ракет па существующих бомбардировщиках В-52, разработка на 90-е годы усовершенствованного «бомбардировщика-невидимки», способного проникать через радарные заслоны.  

Это укрепление и расширение сил морского базирования, а именно новые подводные лодки «Трайдент» и оснащение их более крупной и точной баллистической ракетой, а также развертывание ядерных крылатых ракет на некоторых существующих подлодках.  

Это завершение строительства новой и более мощной межконтинентальной стратегической ракеты MX, не меньше ста штук для начала, размещение части их в ныне существующих шахтах для ракет «Минитмен» и изучение «трех перспективных методов» их базирования, с тем чтобы выбрать наиболее подходящий к 1982 году.  

Это усовершенствование «системы связи и контроля» в области стратегических средств, а также выделение «больших ресурсов» на нужды гражданской обороны и другие меры.  

Общая (и, разумеется, предварительная) цена 180 миллиардов долларов.  

Администрация Рейгана с первых шагов выявила свои характер. И разговоры о новом «ассортименте» в американском стратегическом арсенале не умолкали с тех пор, как Белый дом обещал дать Пентагону на следующие пять лет полтора триллиона долларов и повышать каждый год военные расходы — в реальном исчислении — не меньше, чем на 7 процентов. И сейчас, после президентского объявления, в правящей элите Соединенных Штатов и в так называемой «большой прессе» спорят скорее не о существе дела, а о деталях. Одни сенаторы хвалят Рейгана за то, что он вновь возродил похороненный было Картером (но отнюдь не Пентагоном) чудовищный бомбардировщик В-1. Другие порицают, что в смысле межконтинентальных ракет MX on дал слабину — всего лишь сто вместо двухсот, планирующихся его предшественником; сказалось, как предполагают, сопротивление жителей штатов Невада и Юта, на территории которых хотели разместить новые ракеты. Гадают, какие части милитаристской программы пройдут в конгрессе как по маслу, а какие натолкнутся на препятствия.  

Но все это именно детали, отвлекающие внимание от сути дела. А суть в том, что Вашингтон с упоением и надолго затевает новые пляски смерти, выстраивает новую программу приготовлений к войне, которая так разительно контрастирует с Программой мира на 80-е годы, отстаиваемой Москвой. В заявлении американского президента дважды упоминается слово «оздоровление». Один раз говорится об «оздоровлении наших стратегических сил», другой раз о намерении «оздоровить нашу бомбардировочную авиацию». Какой мрачный юмор! Он не сулит оздоровления международной обстановки. Человечеству вряд ли поздоровится от крайне опасного взвинчивания гонки вооружений.  

Возникает вопрос о мотивировках. Они те же самые несостоятельные, давно набившие оскомину. Рейган говорил об «ослаблении» американской безопасности, о «решимости сохранить стратегическое равновесие сил». Сохранить... Значит оно не нарушено, если поймать американского президента па слове?  

На пресс-конференции, последовавшей за президентским объявлением, один корреспондент обратил внимание на противоречие между оценками президента и разъяснениями представителя Пентагона. Последний говорил, что пресловутое «окно уязвимости», якобы открывающее возможности для нападения на Америку со стороны Советского Союза, появится не раньше 1984 или 1985 года, а президент намекнул, что оно-де уже существует, это окно. И, кстати, добавлю от себя, если «окно уязвимости» уже есть, то почему, господин президент, Советский Союз не воспользовался им, пока вы его не закрыли? Где же «советская угроза»? Концы явно не сходятся с концами. Даже вглядываясь в официальную американскую аргументацию, мы не обнаружим никаких агрессивных намерений со стороны Советского Союза.  

Но опять же не логика нужна американским руководителям, а сила. Сила превосходящая. То самое превосходство, которое Вашингтон хотел бы вернуть, а Москва не допустит.  

Еще чаще, чем слово «оздоровление», в заявлении Рейгана мелькает другой термин — «сдерживание». Он не менее лицемерен. Не в роли сдерживающей стороны, а в роли инициатора новых и новых раундов гонки вооружений всегда выступала Америка. Признания на этот счет мы найдем, между прочим, у самого автора «стратегии сдерживания», бывшего американского дипломата, а теперь видного ученого и общественного деятеля Джорджа Кеннана, который безуспешно призывает к благоразумию своих облеченных властью соотечественников,  

«Давайте не вводить себя в заблуждение, возлагая всю вину на СССР, — говорит Джордж Кеннан. — Именно мы, американцы, на каждом шагу шли первыми в разработке атомного оружия, именно мы первыми произвели и испытали это оружие, именно мы первыми подняли его разрушительную силу на новый уровень, создав водородную бомбу, именно мы отвергаем любое предложение об отказе от применения первыми ядерного оружия, именно мы, наконец, применили это оружие против десятков тысяч беспомощных мирных жителей».  

Если кого-то и надо сдерживать, то лишь американских милитаристов, потому что на них поистине удержу пет. Об этом снова задумываешься, видя, какую программу предлагает миру американское правительство вплоть до конца XX века — и даже дальше.  

Октябрь 1981 г.  

УРОК СМЕРТИ САДАТА  

Не успел пройти шок, вызванный убийством Анвара Салата, как начались предположения и гадания о том, как скажется на ближневосточной ситуации исчезновение этой политической фигуры. Из комментариев выпирает та истина, которая становилась все более очевидной в последние годы жизни египетского президента: он был ближе п дороже вашингтонским политикам, чем тем, кого сам же называл своими арабскими братьями. Представитель далеко не радикального арабского государства, министр информации Иордании Аднан Абу Ода заявил, что случившееся с Садатом доказывает, что «любое сепаратное решение ближневосточной проблемы обречено на провал». Премьер-министр Ливана Ваззан сказал, что «это событие представляет собой исторический урок». А в глазах палестинцев Садат был не просто сепаратистом, но и предателем.  

В Вашингтоне, судя по тону американских комментариев, испытывают чувство непрочно стоявшего на ногах человека, из-под которого вдруг выбили опору. Чтобы не упасть, нужно срочно за кого-то ухватиться. Отсюда и гадапия: сможет ли нынешниЙ вице-президент и очевидный преемник Садата Мубарак сыграть роль опоры американской политики на Ближнем Востоке? И второй вопрос, тоже не лишний, задает один американский телекорреспондент: «Последуют ли за Мубараком вооруженные силы и народные массы Египта? » Известно, что последним крупным внутриполитическим актом Садата была крутая расправа с растущей оппозицией. Около 2 тысяч человек были арестованы и брошены в тюрьмы, и не успели опп предстать перед судом, как действие породило противодействие — покушеппе на жизнь египетского президента среди помпы военного парада. В известном роде Садат сам подписал себе смертный приговор, упорствуя в проведении политики, изолирующей Египет в арабском мире и встречавшей все большее сопротивление политически сознательных египтян.  

Если снова вспомнить слова ливанского премьера об «историческом уроке», то он, очевидно, заключается в том, что нельзя без конца и безнаказанно попирать объективные обстоятельства, национальные чувства, да и законы справедливости. На Западе убитый президент был популярен по той же причине, по которой он был непопулярен у своих арабских соседей и у себя дома. Причина эта — сепаратная сделка с Израилем под американской эгидой, Говорили и говорят о «мирном процессе», но какой ценой достигался  

сепаратный своекорыстный мир? Садат получал (хотя и не успел получить полностью) захваченные Израилем пустынные земли на Синае, но Израиль продолжал удерживать оккупированный Западный берег реки Иордан и сирийские Голанские высоты. Более того, мир с Каиром Тель-Авив все откровеннее использовал как инструмент увековечения этой оккупации — и разве не свидетельствует об этом, в частности, последний план заселения Западного берега, по которому число израильских колонистов увеличится там в ближайшие годы в 6 раз, до 120 тысяч человек.  

Прикрывая свои политические фланги, Садат вел с Бегином переговоры об «административной автономии» для палестинцев — без участия их представителей и вопреки им. Но этот фланг так и остался неприкрытым. Более того, комедия переговоров об «автономии», которые то возобнов- I лялись, то снова прерывались, нарушив все оговоренные египетско-израильским договором сроки, была весьма разоблачительная для Садата. В глазах палестинцев он стал человеком, который торговал их правом на самоопределение, па собственную государственность. Политически это обрекало Садата. И как доказало случившееся — не только политически.  

Странная фигура... В Америке его хвалят за мудрость, ’’З смелость и политическую дальновидность. Но какая же это дальновидность — терять своих естественных союзников ради шаткого союза с противником и в расчете на расположение американцев? Он, конечно, много сделал для Вашингтона, которому хочется и сохранения особых отношений с Израилем, и укрепления позиций в арабском мире. Многое, но далеко не все. Он так и не смог переманить на свою—-и американскую — сторону другие арабские государства, и не случайно сейчас, настаивая на продаже самолетов АВАКС, администрация Рейгана ищет ключи к Саудовской Аравии, возмещая то, что недодал Садат.  

Многое, но не все. И сейчас, когда Анвар Садат столь трагически исчез с политической арены, Вашингтон снова, как и в случае с иранским шахом, сталкивается с последствиями собственной близорукости. Ставка была сделана па личность — и вопреки объективным реальностям. Но личность — непрочная опора для обеспечения интересов великой державы. Сколько раз Америке приходилось убеждаться в этом? И вот, как пишет американский обозреватель Джеймс Рестон, «смерть Садата служит напоминанием о том, что отношения между государствами не должны зависеть от отношений между личностями».  

Добавим что отношения между государствами должны основываться на учете законных интересов друг друга. И вот этим-то американцы хотели пренебречь, при помощи Садата пытаясь задвинуть подальше идею всеобщего и справедливого мирного урегулирования на Ближнем Востоке. И поэтому западная печать так много пишет сейчас о «хрупком равновесии», о кэмп-дэвидских «хрупких гарантиях мира», о «хрупкой стабильности», которую-де обеспечивал Садат.  

Октябрь 1981 г.  

ДЕСАНТ НА ПОХОРОНЫ  

В связи с похоронами Садата целый американский десант высадился в Каире — из министров, сенаторов, генералов, дипломатов и даже трех бывших американских президентов. К этому добавьте десятки, если не сотни, представителей средств массовых коммуникаций, прежде всего телевидения, которое срочно перебросило через океан своих самых знаменитых асов.  

Почему десант, а не делегация? Да потому, что для Вашингтона похороны, которые он устроил своему другу, выглядят крупной военно-политической операцией. Сначала, при первой вести об убийстве Садата, американское правительство охватил переполох, близкий к панике. Сразу вслед пришли бряцание оружием, военные угрозы, адресованные и противникам садаговской политики внутри Египта, и другим арабским государствам, прежде всего Ливии. Теперь речь идет о планомерном военно-политическом натиске с целью укрепления и расширения американских позиций в Египте, а также, по меньшей мере, в Судане. Этим спешным натиском, предпринятым в обстановке эмоционального потрясения, американские стратеги хотели бы с лихвой восполнить потерю Садата.  

Десант же американских журналистов должен был обеспечить пропагандистскую дымовую завесу вокруг этой операции, но со своей задачей не вполне справился. Из Каира в Америку они собирались передать картины скорби египтян. С этим и ринулись па каирские улицы, но —скорби не обнаружили. Обнаружили, как писал корреспондент «Вашингтон пост», «странную атмосферу», которая «скорее напоминает празднование, нежели траур по убитому президенту». Обнаружили, что в Америке по Садату убиваются больше, чем в Египте, и что — в очередной раз — американцы сами стали жертвой своей собственной экзальтации и дезинформации.  

Казалось бы, «странную атмосферу» Каира должны были заметить и десантники-политики во главе с Хейгом и Уайн- бергером. Казалось бы, из непопулярности своего союзника, вскрывшейся при столь драматических обстоятельствах, они должны были сделать свои трезвые выводы. Сделали —по какие? Египет хотят обкрутить еще более жесткими обручами сотрудничества с Соединенными Штатами.  

Полетевшие в Каир американцы плотным кольцом окружили Хосни Мубарака, преемника Садата. Тот заверял полномочных представителей президента Рейгана, что проамериканская ориентация Каира полностью сохранится, что все обязательства Садата останутся в силе, что, пренебрегая мнением арабских народов, Египет будет продолжать курс на сепаратное урегулирование с Израилем.  

В Вашингтоне и хотят и боятся верить этим словам. В Вашингтоне полагаются на силу, на силовые приемы. И вот с поразительным отсутствием такта там начали стучать жандармским кулаком по ближневосточному столу и устраивать демонстрации американской мощи, не дожидаясь, пока будет предан земле прах человека,, которому за океаном создавали репутацию миротворца.  

Факты? Они широко известны. Более того, они афишируются американцами. Первой реакцией на смерть Садата было приведение в повышенную боевую готовность американского 6-го флота в Средиземном море и «сил быстрого развертывания», созданных для жандармско-карательных операций на Ближнем Востоке. Затем было объявлено (из Каира, но теми же американскими десантниками), что в скором времени состоятся совместные американо-египетские военные учения «Брайт стар» — «Яркая звезда». Впервые эта «звезда» взошла примерно год назад; тогда американских солдат стали натаскивать в египетской пустыне на предмет возможной высадки в районе Персидского залива. Сейчас Египет сильнее вовлечен в орбиту военного сотрудничества с США и соответственно задачи совместных маневров расширились. Задействованы уже и стратегические бомбардировщики В-52. Вылетая с баз на американской территории, они достигнут Египта с грузом обычных бомб и угрожающе сбросят этот груз в районе египетско-ливийской границы.  

Помнится, в начале 70-х годов бомбы с В-52 обрушивались на вьетнамскую землю. Сейчас они полетят на землю египетскую, в знак особого расположения Вашингтона к Каиру.  

Но и это еще не все мероприятия, проводимые под звуки траурных маршей. В память о «миротворце» Садате ускоряют и увеличивают поставки вооружения в Египет, а также в Судан. Военная помощь Судану объявлена исполнением «последней воли» покойного. В Хартуме, суданской столице, тоже был высажен американский десант — спецгруппа госдепартамента с участием военных. Опа должна оценить заявки суданского президента Нимейри, требующего расширения программ военной помощи.  

В качестве пугала — и оправдания — выставляют Ливию, которая-де грозит режиму Нимейри в Хартуме, а также Египту и даже Саудовской Аравии. Но, во-первых, даже американские официальные представители отрицают наличие каких-либо свидетельств угрозы ливийского вторжения в Судан и тем более в Египет. А, во-вторых, стоит напомнить один факт: население Ливии составляет лишь 3 миллиона человек, а Судана — 19, 6 миллиона, Египта — более 40 миллионов. Угрозой для Судана и Египта Ливия может быть лишь в глазах политических фантазеров. Или — шантажистов. И в самом деле Ливия, особенно в последние дни, стала объектом американского шантажа и все возрастающего, все более вызывающего военного давления, которое сопровождается угрозами прямых военных действий.  

Обозреватель «Нью-Йорк тайме» Том Уикер, отмечая особенности американского траура по Садату, подчеркивает, что «сейчас доминирующие темы в американской политике — увеличение поставок оружия на Ближний Восток, увеличение числа военных обязательств Вашингтона в регионе». Дальше он пишет: «США выступают так, будто они могут предложить Ближнему Востоку лишь оружие и военную силу».  

Все верно. Курс на дальнейшую милитаризацию обстановки на Ближнем Востоке с самого начала прослеживался в действиях администрации Рейгана, перенявшей «доктрину Картера» и всячески расширяющей ее охват. От другого наследия Картера — «мирного процесса» Кэмп-Дэвида — остались рожки да ножки. И вместо лицемерного миротворчества (на поверку — мифотворчества! ) нынешний президент США действительно предлагает «лишь оружие и военную силу». Взять «стратегический союз» с Израилем, предусматривающий более тесное военное сотрудничество и использование израильской территории для нужд Пентагона... Или план продажи самолетов АВАКС Саудовской Аравии, с том чтобы привязать эту важную арабскую страну к американской военной колеснице... Все более отчетливая военизация американо-египетских отношений... Теперь амерпкапскпй «зонт безопасности» раскинут и над Суданом.  

И еще в одном важном смысле нынешний американский президент пошел дальше своего предшественника — по более опасной дороге неприкрытого империализма. «Доктрина Картера» предусматривала, что «любая попытка внешней силы установить контроль над районом Персидского залива будет рассматриваться как покушение на жизненно важные интересы Соединенных Штатов». Теперь в Вашингтоне провозглашают принцип вооруженного вмешательства в дела стран Ближнего Востока даже тогда, когда там заявят о себе неугодные Соединенным Штатам внутренние силы.  

А раньше, еще до покушения на Садата, президент Рейган заявил на одной из своих пресс-конференций, что не допустит, чтобы Саудовская Аравия стала «новым Ираном». Это заявление вызвало много шума, причем американская пресса истолковала его как готовность Вашингтона осуществить вооруженную интервенцию не только в случае внешней, по и в случае внутренней угрозы саудовскому режиму. По существу, американский президент выразил сожаление, что его страна не поддержала иранского шаха силой штыка, и обещал не повторять этой «ошибки».  

Говорят, что тех, кого он хочет покарать, бог лишает разума. Должно быть, и памяти. Иначе они бы помнили и усваивали уроки прошлого.  

Октябрь 1981 г.  

РИСКОВАННЫЕ ВАРИАНТЫ  

Из американских политических старейшин поистине уникальным опытом обладает Аверелл Гарриман — крупный капиталист, бывший губернатор штата Нью-Йорк, посол в Москве военных лет, соратник Рузвельта и советник еще полдюжины американских президентов, участник крупнейших международных событий. До мозга костей он принадлежит американской правящей элите, но относится к тем ее выразителям, которые несут эстафету взвешенности, здравого смысла и чувства ответственности за судьбы мира, пробирающегося сквозь неведомые хитросплетения ядерного века.  

Гарриману — 90 лет. Но чувства ответственности он по утратил. И недавно в газете «Вашингтон пост» поделился некоторыми своими суждениями, опасениями и тревогами.  

«Нам грозит опасность подчинить свою судьбу капризам ядерного оружия», — с этого он начинает как с центральной проблемы. Критически отзывается о все новых и новых американских доктринах ведения войны на основе, как он говорит, «мифа об использовании ядерного разрушения в каких-то «рациональных» целях».  

«Эти доктрины замазывают решающее различие между ядерным и неядерным оружием, — предостерегает ветеран. — И они поощряют выбор ядерного варианта, внушая всем странам, будто ядерное оружие — это всего лишь очередное орудие военной мощи». (Добавим в скобках, что дальше он развивает свою мысль следующим образом: «На самом же деле ядерное оружие существует только для одной-единственной цели — для сдерживания ядерной войны. После его применения оно станет орудием массового уничтожения и уничтожит и нападающего, и его жертву». )  

Гарриман прав — от ядерного варианта отдает ядерной катастрофой. Но не секрет, что в последнее время «выбор ядерного варианта» — популярное занятие на глазах у публики высокопоставленных представителей администрации Рейгана, а время от времени и самого президента.  

Не успел Гарриман опубликовать свою статью, как с очередным ядерным вариантом выступил государственный секретарь США Александр Хейг. В сенатской комиссии по иностранным делам он упомянул о секретных чрезвычайных планах НАТО, которыми предусматривается «взрыв одной единицы ядерного оружия в демонстрационных целях» — на тот случай, если в Европе начнутся военные действия обычного типа и чтобы доказать решимость Америки не остановиться перед применением ядерного оружия и тем самым, дескать, удержать эти военные действия на возможно более низком уровне.  

Эта рискованная логика как раз и вверяет судьбу «капризам ядерного оружия», исходя из того, что вслед за «демонстрационным взрывом» не разверзнется ядерная бездна.  

Это легкомыслие, как бы бравирующее готовностью пустить в ход ядерное оружие, произвело новый переполох в Западной Европе.  

Еще бы! Ведь Европу снова избрали ареной для вашингтонских упражнений — пока лишь словесных — в «выборе ядерного варианта». А между тем западноевропейцы едва успели прийти в себя после заявления в середине октября президента Рейгана, допустившего возможность обмена ядерными ударами, ограниченного лишь европейской территорией.  

В связи с «демонстрационным взрывом» Хейга Белому дому пришлось издать специальное заявление, предназначенное для успокоения общественности. В нем говорится, в частности, что «для США возможность ядерной войны ненавистна в такой же степени, как и для любой другой страны».  

Но главный акцент сделан совсем па другом, на том, чтобы припугнуть, а не успокоить. В заявлении подтверждается, что «НАТО не отказывается заранее ни от каких вариантов действий» и что «стратегия НАТО рассчитана на то, чтобы поставить противника перед возможностью самых различных реакций на агрессию».  

Снова перед нами опасная игра в прятки, в кошки-мышки или, по выражению Гарримана, в «выбор ядерного варианта». Допуская любой вариант, грозя безбрежной свободой «различных реакций», американские стратеги нарочито сгущают туман, культивируют тот международный климат, в котором преобладают сомнения, недоверие, подозрительность, страхи. Все это не ослабляет, а, напротив, усиливает угрозу войны.  

В том же своем выступлении перед сенатской комиссией Хейг обвинил Советский Союз в том, что советские стратегические ракетно-ядерные силы якобы используются для «запугивания и шантажа». Как водится, американский государственный секретарь не утруждал себя приведением примеров, полагаясь на «сознательность» сенаторов, запуганных «советской угрозой». А между тем хотелось бы спросить его, когда, где и кого Москва запугивала или шантажировала межконтинентальными ракетами. Во всяком случае, миру известно нечто другое. Москва упорно и честно вела переговоры об ограничении стратегических вооружений, и не она отказывается ратифицировать конечный результат этих переговоров — Договор ОСВ-2. Москва готова вернуться к таким переговорам, и не в Москве, а в Вашингтоне откладывают их возобновление минимум до весны  

1982 года. С какой же целью? А вот с какой — «провести несколько более реалистичные переговоры с учетом того, чем мы им можем пригрозить». Это слова президента 1 ситна. Пригрозить собираются Советскому Союзу. Известно и чем собираются пригрозить — программой усиления американской «стратегической триады», которая лишь в ближайшее пятилетие отнимет у американца 180 миллиардов долларов, причем в условиях, когда страна вступает в новую полосу спада, а рейгановская экономическая программа трещит по всем швам.  

На глазах мира все отчетливее выступают два принципиально различных подхода — американский и советский. При первом прокручиваются всякие варианты опасной игры, как бы накликающей ядерную катастрофу. Второй подход предусматривает лишь один вариант, исключающий ядерное оружие и как орудие войны, и как орудие политики. В этом варианте нет места ни для «ограниченной» ядерной войны, ни для «демонстрационного» ядерного взрыва, ни для всяких других забав с ядерной смертью. Отвергнуть саму идею ядерного нападения как преступную. Отказаться от первого ядерного удара и тем самым исключить и второй, и третий и т. д. Тем самым снять с повестки дня вопрос о ядерной войне как таковой.  

Настойчивым лейтмотивом этот подход звучит во всех выступлениях советского руководства, особенно в последнее время, отмеченное обострением^ международной обстановки. Американскому руководству предлагают ясно и недвусмысленно присоединиться к этой ясной и недвусмысленной позиции. Но в Вашингтоне именно двусмысленность, именно неопределенность ядерной стратегии возведена в принцип. Двусмысленность и те опасности, которые она влечет за собой.  

Ноябрь 1981 г.  

В РАСЧЕТЕ НА ПРОСТАКОВ  

Американцы любят сногсшибательные новости, сенсации. И вот 18 ноября президент Рейган, как говорится выдач одну из них.  

В своей речи он предложил отменить планы размещения в Западной Европе американских «Перпшнгов-2» и крылатых ракет при условии, если Советский Союз демонтирует все свои ракеты средней дальности.  

Сенсации на то и сенсации, чтобы ошеломлять легковерных. Попробуем, однако, сохранить спокойствие и разберем несколько вопросов.  

За свои десять месяцев администрация Рейгана печально — и скандально — прославилась упором на вооружения и сверхвооружения. Поначалу и слышать не хотела о переговорах с Советским Союзом. Лишь в мае месяце возросшее сопротивление западноевропейских правительств и угроза открытого раскола в НАТО вырвали у Вашингтона туманное обещание возобновить диалог с Москвой. Но это обещание было вынужденным. «Першинги» и «Томагавки» оставались на первом месте в европейской политике США.  

Почему же люди, так усердно молившиеся богу войны Марсу, вдруг появились в белоснежных одеяниях миротворцев? Попросту говоря, их допекло антивоенное, антиракет- ное движение, которое так громко и сильно заявило о себе в Бонне, Лондоне, Брюсселе, Париже, Гааге. Допекло и заставило маневрировать, предпринять, как выразился один официальный вашингтонский представитель, «пропагандистскую игру».  

Они начали понимать, что разговорами о возможности ограниченной ядерной войны или «демонстрационных» ядерных взрывов сердца и умы европейцев не завоюешь.  

И еще один вопрос: что это может сулить с точки зрения советско-американских переговоров, которые начинаются в Женеве?  

Советская позиция известна: если натовские планы новых ракетных вооружений отпадут, мы будем готовы к сокращению суммарного числа советских ракет, готовы договориться о весьма существенных сокращениях с обеих сторон.  

Эта позиция открывает путь к благоприятным результатам. И мировая общественность вправе надеяться, что женевские переговоры не зайдут в тупик, создаваемый позицией Вашингтона.  

Ноябрь 1981 г.  

НА ВСТРЕЧУ В ЖЕНЕВЕ  

Прошедшая неделя снова вернула нас к острейшему вопросу европейской, да и мировой политики — о ядерном оружии средней дальности в Европе. 30 ноября в Женеве начались советско-американские переговоры на эту тему. Поистине долгожданные.  

Эта дата — 30 ноября — была согласована во время сентябрьских встреч в Нью-Йорке товарища Л. А. Громыко и государственного секретаря США Хейга, но предыстория женевских переговоров куда как дольше. Опа длится более двух лет, с осени 1979 года, когда Советский Союз предложил сократить часть своих ракетно-ядерных средств средней дальности, размещенных в западных районах СССР, если НАТО откажется от планов разместить новые американские ракеты в странах Западной Европы. Блок НАТО не внял этому призыву и в декабре 1979 года принял так называемое «двойное решение» — о размещении американских ракет и об американо-советских переговорах о ядерном оружии средней дальности в Европе.  

Переговоры долго не начинались, в частности из-за перипетий американской избирательной кампании, а начавшись в октябре 1980 года, были быстро прерваны, так как администрация Картера приказала долго жить, а новая администрация, Рональда Рейгана, начала всю историю заново.  

Ну что ж, за последние годы все мы не раз были свидетелями вашингтонской политической волокиты, когда дело касалось отношений с Советским Союзом. Но с новой администрацией — особый случай. Как известно, и президент, и госсекретарь, и министр обороны США, приступив к обязанностям, заняли позицию откровенно вызывающую: никаких переговоров, пока Америка не обретет позиции силы! Небывалым с конца 40-х годов холодом повеяло в отношениях двух ракетно-ядерных держав, и, можно сказать, весь мир стал зябко поеживаться.  

Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Бог — это давление обстоятельств.  

Добиваясь позиции силы в отношении Советского Союза, Вашингтон оказался на позициях слабости в отношении своих союзников в Западной Европе. Политической слабости. Вашингтонская воинственность встревожила и испугала западноевропейцев. Антиракетное движение развернулось с невиданной силой. Западноевропейские правительства, прежде всего Бонн, стали просить и даже требовать, чтобы американцы сели за стол переговоров с русскими, доказывая, что в противном случае они не смогут защищать «двойное решение» НАТО перед своим населением, которое опасается американской стратегии превращения Европы в театр военных действий.  

На этот счет западногерманская газета «Зюддойче цайтунг» пишет: «Решение сесть за стол переговоров с русскими далось американскому президенту Рейгану отнюдь не легко. И все же ему пришлось пойти на некоторую корректировку своего прежнего курса. Прежде всего политические, а не военные причины привели Рейгана к столу переговоров: в Вашингтоне постепенно утвердилась мысль о том, что на карту поставлено единство НАТО».  

Это отклик типичный. Оп правильно объясняет, почему американский представитель Нитце, человек с репутацией «ястреба», оказался за столом переговоров с советским представителем послом Квицинским.  

Две делегации приступили к делу, заявив, что обсуждение будет носить конфиденциальный характер, закрыв двери для прессы и заставив и простых людей, и профессиональных политических наблюдателей задаваться вопросами: как долго продлятся эти переговоры и чем они увенчаются?  

Единодушие существует в двух прогнозах. Во-первых, переговоры не буду легкими. Во-вторых, — и это вытекает из первого прогноза — вряд ли они будут короткими. Скорее всего речь пойдет не о днях и даже не неделях, а о месяцах, хотя нельзя затягивать их бесконечно. Иначе они станут дипломатическим прикрытием для подготовки к размещению американских «Першингов-2» и крылатых ракет. Ведь по натовскому графику осенью 1983 года ракеты уже должны появиться в тех странах, чьи правительства дали согласие. — в ФРГ, Англии, Италии.  

Есть и еще один момент единодушия в комментариях мировой печати на начало женевских встреч. Подчеркивают их исключительную важность, Слово газете «Вашингтон пост»: «Говорить о том, будто переговоры посвящены ограничению определенного типа вооружений в Европе и сохра-  

нению военного и психологического равновесия там, означало бы преуменьшать их значение. Переговоры преследуют более важную цель: ограничение риска ядерной войны. И они не смогут увенчаться успехом, если из виду будут упущены эта основополагающая цель и обязанность двух сторон».  

Согласимся, добавив, что в интересах двух стран, Европы и всего мира речь идет о возвращении на путь сотрудничества вместо соскальзывания на путь конфронтации.  

Перед тем как специальные послы скрылись за закрытыми дверями, руководители и Советского Союза, и Соединенных Штатов публично, перед всей мировой аудиторией изложили свои позиции. Мы знаем, что они — разные.  

В документе Политбюро ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР по итогам визита Л. И. Брежнева в ФРГ, обнародованном на следующий день после начала переговоров, снова раскрывается суть советских предложений.  

Во-первых, дополняя прежнее свое предложение о моратории на период переговоров и при условии его принятия другой стороной, Советский Союз выразил готовность в одностороннем порядке сокращать некоторую часть своих ядерных вооружений средней дальности.  

Во-вторых, Советский Союз готов в Женеве договариваться о радикальных сокращениях обеими сторонами ядерных средств средней дальности, о сокращениях на сотни единиц — напомним, что обе стороны имеют примерно по тысяче носителей такого оружия. Но при условии, что договоренность будет учитывать как американские средства передового базирования (более 700 самолетов-носителей ядерного оружия), так и ядерные средства – самолеты и ракеты — Англии и Франции.  

В-третьих, СССР предлагает и полный отказ обеих сторон от всех видов оружия средней дальности, нацеленных на объекты в Европе. И, наконец, готов распространить такой взаимный отказ на тактическое ядерное оружие, освободив тем самым Европу от всякого, так сказать, термояда, осуществив действительно «нулевое решение».  

Как видите, в советской позиции есть и разумный первоначальный минимум — в виде моратория, который создавал бы атмосферу доброй воли на переговорах, и движение к тому максимуму, о котором мечтает большинство европейцев, — к превращению Европы в безъядерную зону. Эта позиция открывает ближнюю и дальнюю перспективу поисков взаимоприемлемого решения.  

Теперь об американской позиции. От отрицания, когда о переговорах и слышать не хотели, Вашингтон внезапно двинулся к внешне радикальной инициативе. Как известно, 18 ноября президент Рейган предложил не размещать в Западной Европе новые американские ракеты, если Советский Союз в ответ демонтирует все свои ракеты средней дальности. Это предложение было поддержано правительствами стран НАТО, но с нашей стороны отвергнуто как неприемлемое, да и многими беспристрастными людьми охарактеризовано как пропаганда. Есть такое выражение в английском языке something for nothing —- получить нечто за ничто, попросту говоря, словчить, обхитрить партнера. В этом суть американского предложения.  

Применительно к женевским переговорами в Вашингтоне говорят иногда о так называемом поэтапном подходе. На первом-де этапе обсудим только советские ракеты, оставив в стороне американские ядерные средства средней дальности, а также самолеты и ракеты французские и английские. А договорившись о ликвидации советских ракет, перейдем и к остальному. То есть на первом этапе нам предлагают разоружаться, а другая сторона должна остаться при всем своем существующем арсенале.  

Советский Союз видит в этом нарушение главного принципа своих отношений с США — принципа равенства и одинаковой безопасности. И на односторонние уступки не пойдет.  

Словом, исходные позиции сторон далеки друг от друга. Шансы на успех переговоров зависят от искренности и серьезности намерений, от доброй воли участников и их готовности искать взаимоприемлемое решение.  

Возьмем мнение одного человека, крайне заинтересованного в благоприятном исходе женевских встреч, — канцлера ФРГ Гельмута Шмидта. Он возглавляет страну, которой предназначены все 108 американских «Першппгов-2», плюс 96 крылатых ракет, где уже размещено более 7 тысяч американских ядерных боеголовок и где мощные волны антиракетного движения бушуют у стен зданий правительства п бундестага. Свою политическую судьбу Шмидт прямо связал с успехом или неудачей в Женеве. Будучи партнером и союзником США, он, как известно, ценит хорошие отношения и с Советским Союзом и в вопросах советско-американского диалога называет себя «переводчиком», который добросовестно пытается истолковать Москве намерения Вашингтона, а Вашингтону — намерения Москвы.  

В последние недели «переводчик» Шмидт подчеркивает, что обе стороны очень серьезны и искренни в своем отношении к женевским переговорам.  

Впрочем, Москва вряд ли нуждается в такой аттестации, доказав стремление к конструктивному диалогу своей политикой.  

Что касается Вашингтона, то там в последнее время сделано немало заявлений о намерении вести переговоры добросовестно и всерьез, по там также продолжают говорить о позициях силы.  

Поживем — увидим.  

Декабрь 1981 г.  

ОГНИ НА ЕЛКАХ  

Когда до конца года остается меньше десяти дней, сама собой возникает тема итогов и взгляда в будущее.  

Известно, что год выдался нелегкий и что в международной политике главная его битва развернулась в Европе, вокруг Европы. Она-то и останется, как узелок на память, для историков.  

А сейчас основные элементы этой битвы еще свежи в пашем сознании.  

Политики и стратеги в Америке все чаще именовали Европу театром военных действий, как будто забыв название старого континента, откуда вышли их отцы и деды. С пугающей небрежностью они говорили о возможности ядерного конфликта, ограниченного этим «театром».  

Советская позиция была последовательной и ясной но призывы Москвы к скорейшим переговорам по ядерным средствам средней дальности поначалу игнорировались Вашингтоном.  

Тогда на театре — театре политическом, а не военном появился третий участник. Мощнейшее движение против размещения швы; американских ракет сотрясло Западную  

Европу. К концу октября стало очевидным даже Вашингтону, что политическую битву за Европу воинственная администрация Рейгана проигрывает. Западноевропейские правительства нажимали на нее, требуя занять более конструктивную позицию.  

Европу. К концу октября стало очевидным даже Вашингтону, что политическую битву за Европу воинственная администрация Рейгана проигрывает. Западноевропейские правительства нажимали на нее, требуя занять более конструктивную позицию.  

После широкого резонанса, вызванного интервью Л. И. Брежнева журналу «Шпигель», и еще до визита советского руководителя в Бонн, где наши предложения были изложены детальным и весьма убедительным образом, президент Рейган, пытаясь спасти положение, выступил со своей первой «мирной» речью с заверениями, что он тоже готов к серьезным переговорам.  

На упоминания об «ограниченной ядерной войне» в Вашингтоне наложили табу, Европу стали называть Европой, а не театром военных действий. В Женеве, как известно, начались советско-американские переговоры, и они будут продолжены после рождественских и новогодних каникул.  

В общем, для истории уходящий год оставляет узелок на память, а для года приходящего — тот узел спорных проблем, который надо развязать. Международные узлы в одиночку не развязывают, и успех дела наполовину зависит от американцев.  

Что касается наших намерений, то они остаются прежними. Советский Союз стремится к соглашению по ядерному оружию средней дальности в Европе и считает, что есть возможность в 1982 году создать основу для его заключения.  

Ключ к успеху, неизменный и надежный ключ, — соблюдение обеими сторонами принципа равенства и одинаковой безопасности.  

Мы за активный диалог с США, в том числе на высшем уровне. Не надо медлить с важнейшими переговорами об ограничении и сокращении стратегических вооружений, наиболее мощных и опасных.  

А в двусторонних советско-американских отношениях следует убрать искусственные препятствия, возрождать доверие, идти к лучшему.  

Безоблачному оптимизму, конечно, не найдется места после нелегко накопленного опыта. Но ведь нам по-прежнему предстоит жить вместе, на одной планете, и потому друг с другом надо ладить. В этом урок еще одного года. В этом направлении, можно сказать, указывают те путеводные звезды, которые зажигаются сейчас на новогодних и рождественских елках как на Западе, так и на Востоке.  

Декабрь 1981 г.  

ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ ГОД  

Если перед концом года подводить баланс хороших и плохих новостей и по американской традиции начать с плохих, то, пожалуй, придется: сказать, что худшего года давно уже не было в советско-американских отношениях. Во всяком случае, мне нелегко припомнить такой же за 30 лет занятий журналистикой и за 20 лет довольно пристального наблюдения отношений двух стран.  

Конечно, далеко не идиллическим был, к примеру, 1961 год с его кризисом из-за «берлинской стены». Я тогда впервые попал в США корреспондентом «Известий» и помню, что в Москве мне советовали не брать с собой семью и что в обширном американском выборе рождественских подарков больше всего поразили меня разные модели портативных противоатомных убежищ. В 1962 году случился «карибский кризис» с его термоядерными «гляделками» двух держав (как выразился президент Кеннеди). Да и другие годы были не лишены осложнений, но после надежд, порожденных разрядкой в первой половине 70-х годов, особенно огорчительно наблюдать, что в наших отношениях все больше падений и все меньше взлетов. Последний взлет летом 1979 года, когда в Вене был подписан Договор ОСВ-2, оказался не выше Капитолийского холма, где договор застрял в сенате США еще до того, как события в Афганистане дали противникам разрядки предлог надолго затормозить движение по пути ограничения стратегических вооружений.  

И вот 1981 год, первый год администрации Рейгана. Как он видится из Москвы? И без того страдавший аритмией диалог демонстративно остановлен Вашингтоном. Америка снова принимает позу «жалкого беспомощного гиганта» (чье это выражение — Джонсона или Никсона? ), которому нужно не меньше полутора триллионов долларов военных расходов на пять лет, чтобы с позиции силы заговорить с Советским Союзом. Это похоже на новое приглашение к танцу смерти в том танцзале, который называется планета Земля и где, как подсчитали эксперты, на четыре с половиной миллиарда жителей уже припасено не меньше миллиона Хиросим.  

Неоднократные приглашения Москвы к столу переговоров, особенно настойчиво прозвучавшие в конце февраля с трибуны партийного съезда, игнорируются. С обеих сторон быстро растут такие неконструктивные чувства, как подозрительность, недоверие, откровенная враждебность. Что дальше? Куда дальше? Отношения двух стран, кажется, ужо уперлись в дно.  

И в этом странное утешение, которое сейчас, в праздничный новогодний сезон, позволяет говорить о проблеске надежды. Раз не может быть хуже, значит, должно быть лучше. Раз никто не хочет войны, значит, не избежать поисков мира.  

Январские истины не всегда доживают до конца года. В январе генерал Хейг провозгласил, что есть вещи поважнее, чем мир, по такое внешнеполитическое кредо не укрепило американский престиж, и 18 ноября в известной своей речи президент Рейган решил доказать обратное. Началось своего рода мирное состязание. Рональд Рейган предложил отказ от пока еще не существующих американских ракет в Европе, если Советский Союз демонтирует свои существующие ракеты. В Москве сочли это неприемлемым призывом к одностороннему разоружению СССР и устами Л. И. Брежнева предложили более реальный, многоступенчатый план. Конечная его цель — Европа, свободная от всякого ядерного оружия, как средней дальности, так и тактического. В конце ноября советский и американский послы приступили в Женеве к трудной задаче согласования позиций. Европу считают третьим, хотя и незримым, участником переговоров.  

Ну что ж, это был год Европы. Антивоенными маршами населения и дипломатическими демаршами обеспокоенных западноевропейских правительств она-то и привела Америку к столу переговоров, напомнив, что Вашингтон может потерять союзников, если не прекратит разговоры об ограниченной ядерной войне и не перестанет называть старый континент театром военных действий. Европа чаще, чем Америка, была театром военных действий и лучше знает, что это такое. Этим нелегким знанием обладают как на Востоке, так и па Западе Европы. Оно объединяет пас и помогает объяснить политический парадокс года: чем больше западноевропейцев пугают советской угрозой, тем больше оип побаиваются американцев, перебирающих варианты локальных ядерных конфликтов.  

В общем, к концу года, похоже, утвердилась старая истина: что любить мы друг друга вряд ли научимся, по что уживаться нам необходимо, если мы не хотим все вместе умереть. Жаль только, что еще один год потерян — на усвоение этой кардинальной аксиомы еще одной американской администрацией.  

Возобновленный диалог дает надежду. Но... Но как бы ни началось все с начала. Как бы пи начали увязывать это диалог, предположим, с развитием событий в Польше. Наблюдая за реакцией Вашингтона из Москвы, видишь, что там борются с искушением: не раздуть ли внутрипольские дела до размеров европейского и мирового кризиса. Тут полезно напомнить некоторые факты. 1 азве не факт, что Польша шла путем экономического кризиса, финансового банкротства и политической анархии? Разве не факт, что в профобъединении «Солидарность» от имени рабочих все чаще говорили безответственные демагоги и политические диверсанты, которые ставили задачей не социалистическое обновление в рамках национального согласия, а прямой захват власти и кровавое сведение счетов. Польша катилась в пропасть, и чрезвычайные меры воздвигли преграду на пути к национальной катастрофе.  

Эмоции не всегда поддаются контролю. Но, видимо, не только эмоции присутствуют у тех западных политиков, которые протестуют сейчас против введения военного положения в Польше. Неужели они рассчитывали, что Польша выпадет из системы социалистических государств и станет троянским конем, в чреве которого США и НАТО вплотную придвинутся к советским границам? Это опасные расчеты, они означают такую дестабилизацию положения в Европе, которая может усилить угрозу войны.  

А ведь наши общие интересы заключаются в том, чтобы не погасли огоньки надежды, которые засветили нам в конце трудного года.  

Декабрь 1981 г. *  

* Опубликовано в газете «Сан-Франциско кроникл  

МЕЖДУ ТРЕВОГОЙ И НАДЕЖДОЙ  

Годы летят быстро, но они не так уж коротки. Когда в затылок, загораживая друг друга, выстраиваются еще триста с лишним дней, оглядываясь назад из сегодняшнего, декабрьского, не сразу увидишь первые, январские с их событиями, персонажами и аршинными заголовками. Каждый год — это длинная пестрая летопись. Газетчики еще дописывают ее конец, а у начала уже толпятся историки  

Но в одном уходящий год представляет, пожалуй, исключение из череды других. Он сразу же резко обозначил свой лейтмотив и вел его с января по декабрь упорно и сильно. И как ни длинна, как ни пестра летопись 1981 года, главный ее смысл очевиден для всех, несмотря на разноголосицу мнений, характерную для современного мира.  

Это был год тревоги— тревоги из-за возросшей угрозы ядерной войны. И это был год борьбы — борьбы против ядерной угрозы.  

На Новый год человек хочет забыться в праздничном веселье, оставить заботы и тревоги за порогом. И в большом мире политики мы ощущаем сейчас дуновение надежды, знак адского гриба съежился и отодвинулся с началом переговоров в Женеве. Как ни трудны эти переговоры, установлен советско-американский контакт по острейшему и опаснейшему вопросу — о ядерном оружии средней дальности в Европе. «Значит, даль не навек занавешена облаками? » — могли бы спросить мы, наложив на политическую погоду слова поэта. Как знать! Однако дуновение надежды позволяет с более легким сердцем вернуться к тяжелым материям и реалиям уходящего года.  

Это был год, когда из кабинетов политиков и специалистов ядерная тревога вышла на улицы и площади, проникла в толщу простых людей, завладела их разговорами в магазинах и автобусах, университетах и церквах.  

Старшие вспоминали движение за мир в конце 40 — начале 50-х годов, сбор подписей под Стокгольмским воззванием о запрещении атомной бомбы. С тех пор антивоенная, антиядерная борьба никогда не была столь массова и широка, а ручьи, питающие эту реку жизни, стали еще обильнее и многочисленнее, особенно в Западной Европе.  

Вернемся, однако, в январь 1981 года, заслоненный другими месяцами и уже полузабытый. Администрация Рональда Рейгана брала власть, и газеты писали, что Вашингтон стынет от ветров «холодной войны». Американские ученые, на символических часах вычисляющие приближение мира к катастрофе, передвинули тогда стрелку еще на одну минуту вперед, оставив лишь 3 минуты до полуночи и наступления библейского Судного дня. Сигналом такой опасности стало для них нежелание Америки ратифицировать Договор ОСВ-2. Только что назначенный новым президентом госсекретарь Хейг, выступая перед сенаторами, обронил мрачный афоризм: «Есть вещи поважнее, чем мир». (И дорого дал бы сейчас, чтобы, как воробья, поймать эти облетевшие весь мир слова. ) Министр обороны Уайнбергер в другой сенатской комиссии разъяснил, что «добрых шесть месяцев» пройдет, прежде чем возобновятся переговоры с Советским Союзом по ограничению стратегических вооружений (и месяцы были недобрыми, и оказалось их больше двенадцати). И об стол переговоров, которые не начались, заявкой на американское превосходство грохнули полутора триллионами долларов военных расходов баснословной программой военных приготовлений на ближайшие пять лет.  

Такой была первоначальная диспозиция. С их стороны, они встали в позу дуэлянта. И бросили нам перчатку, вызывая на новые раунды гонки вооружений, бессмысленные и страшные. Драчливая петушиность требовала принять этот вызов. Но кодекс дуэлянтов не имеет отношения к государственной мудрости, к ответственности за судьбу человечества.  

Нет вещи важнее, чем мир, — таким был ответ Москвы в конце февраля, второго месяца этого года тревоги и борьбы. С трибуны XXVI съезда КПСС. Не дуэль, а диалог. Не сокрушать, а соблюдать достигнутые договоры и договоренности. Готовы к переговорам — и по оружию средней дальности в Европе, и по стратегическим вооружениям. За встречу на высшем уровне. За расширение мер доверия в Европе, за распространение их на Дальний Восток. За демилитаризацию района Персидского залива. За безъядерную зону в Северной Европе...  

Не будем упрощать картину. В мире, в котором мы живем, нет места для чудес. Это не канат, который может перетянуть на свою сторону одна или другая из двух ядерных держав. Но мир все-таки достаточно зорок, чтобы отличить уравновешенность от воинственности, приглашение к сотрудничеству от вызова на конфронтацию. Контраст между советской и американской позициями — и диспозициями — сыграл свою роль, когда возросшие тревоги необыкновенно расширили и укрепили антивоенное движение.  

Весной и летом случилось два важных политических сдвига, или, если хотите, открытия. Открыла себя миру воинственная и непримиримая Америка, показав, по выражению президента Рейгана, что она «садится на коня». Америке пришлось открыть Европу, несогласную со старшим партнером, обеспокоенную на уровне правительств, протестующую на улицах и площадях. Оказалось, что Европа не прочь спешить Америку, севшую на копья. С первым связано и второе открытие, или сдвиг, в общественном сознании. При Рейгане еще громче, чем при Картере, говорят о «советской угрозе», но именно американская угроза стала пугать все большее число западноевропейцев.  

Этот сдвиг не замедлил обнаружить канцлер ФРГ Гельмут Шмидт, опытный регистратор общественных настроений. В конце августа он посоветовал своим американским друзьям «постоянно наблюдать» за действием их воинственных речений па породы Европы. «Меня беспокоит, что так много людей испытывают взаимный страх. В Европе страх слишком велик», — сказал Шмидт в другой раз. В третий он назвал абсурдом то, что «некоторые» его соотечественники больше боятся Америки, чем Советского Союза. Абсурд? Абсурд подкреплялся всей логикой американского поведения.  

1981 год вывел много персонажей на арену текущей истории, дал своих героев и своих фигляров. Среди последних — Самюэль Коэн, изобретатель нейтронного оружия. «Отец» американской атомной бомбы Роберт Оппенгеймер был готов отречься от своего детища, «отец» водородной бомбы Эдвард Теллер был и остается закоренелым «ястребом», а Самюэль Коэн — словоохотливый фигляр.  

В недавнем интервью французской газете «Котидьен де Пари» Коэн предсказал, что «ядерный конфликт начнется до конца этого столетия, если западные страны не займут более реалистичную позицию». Последовал вопрос, в чем же должен состоять реализм.  

И вот ответ: «Они должны согласиться вступить в ядерную эру. Западные страны ведут себя так, как вели себя в свое время варвары. Они суеверны, они занимают религиозную позицию по отношению к атому, и они решили, что немыслимо, чтобы вулкан начал извергаться, потому что в этом случае все погибнут. И поэтому они ведут себя так, как будто вулкан не существует».  

Дальше Коэн берется рассуждать о Советском Союзе: «Нужно, чтобы западные страны поняли, что ядерное оружие представляет собой основу военной доктрины Советского Союза. Если начнется война, то у русских будет фантастическое преимущество, а именно, преимущество, заключающееся в том, что они верят в ядерное оружие... »  

Такие вот дела. Узнаете ли вы себя, читатель, среди тех русских, которые «верят в ядерное оружие»? Или вы солидарны с теми суеверными «варварами», которые еще не доросли до цивилизации по Коэну? Но шутки — в сторону.  

Гуманисты призывают к объединению всех людей ради предотвращения ядерной войны. В этом был смысл призыва к «новому мышлению», с которым четверть века назад обратились к ученым мира Бертран Рассел и Альберт Эйнштейн. А для Коэнов от науки и политики «новое мышление» — это как раз допущение применения ядерного оружия.  

И тут мы подходим к кульминации этого года тревог и надежд. Произошла она осенью, когда участники аптиракетных маршей в Боппе и Лондоне, Риме и Гааге штурмовали политические позиции правительств, подписавшихся под натовским решением о размещении в Европе новых американских ракет, а высшие руководители двух ядерных держав раскрывали перед всем миром основы своей стратегии.  

Эта политическая дуэль началась с утверждения американского президента прямо на манер Коэна, что-де «Советский Союз считает ядерную войну мыслимой и верит в то, что ее можно выиграть». И тут же, не переводя духа, американский президент набросал картину возможности обмена ядерными ударами в Европе «без того, чтобы какая-либо из больших держав нажала на кнопку». Так Рональд Рейган подтвердил худшие из страхов западноевропейцев.  

Ответ Москвы не замедлил последовать. В нем было категорическое опровержение американских измышлений и четкое изложение подлинной советской позиции:  

«Рассчитывать на победу в ядерной войне — это опасное безумие... Начинать ядерную войну в надежде выйти из нее победителем может только тот, кто решил совершить самоубийство».  

И дальше: «Будет хорошо, если и президент США сделает ясное и недвусмысленное заявление, отвергающее саму идею ядерного нападения как преступную».  

Это был поистине призыв года. Ясного и недвусмысленного заявления из Вашингтона не услышали, и у политических наблюдателей создалось впечатление, что Москва выиграла еще один раунд в мирном состязании за сердца и умы. Видимо, это поняли и за океаном. Во всяком случае, такому пониманию помогла усилившаяся критика бездумного милитаризма со стороны американской общественности и — все чаще — из среды американской политической элиты. Видимо, в Вашингтоне задумались. В середине ноября президент Рейган обратился к теме мира. Один из вашингтонских обозревателей, Хью Саиди, писал: «Если нам повезет, президент привыкнет к теме мира. Мир дает кассовые сборы. Мир отвлекает критиков. Мир полезен для здоровья».  

Простим этот неуместный тон вашингтонскому остряку. Лишь бы те, чью работу он освещает как корреспондент в Белом доме, извлекли кое-какие уроки — уроки не более ловкой пропаганды, а более серьезного подхода к решению спорных проблем, к поискам стабильного, прочного мира.  

На этом пути они найдут искреннего партнера в лице Советского Союза.  

Декабрь 1981 г.  

Две и все 52 недели 1982 года  

ЯНВАРСКИЙ РАЗБЕГ  

Ila днях случилось событие, о котором можно сказать, что оно и внутреннее, и международное, межконтинентальное. И в то же время семейное, личное, коснувшееся каждого. Все мы ждали этого события. Все пережили его, и не все еще его забыли. Это — наступление Нового года.  

Людей всегда занимала — и не может не занимать — загадка времени, идущего без остановок, несмотря на все мольбы, типа классической, фаустовской: «Остановись, мгновенье! » Нет, не стоит даже то мгновение, когда под звон бокалов один год сменяется другим, когда за одной, преодоленной далью времени открывается другая, еще неизведанная даль — даль другого года.  

Нет ни поблажки, ни передышки тому румяному, круглощекому карапузу, в виде которого художники любят изображать Новый год. Карапуза сразу же по-взрослому нагружают, и он должен тянуть весь воз дел, забот, проблем, брошенный его предшественником на дороге в новогоднюю зимнюю ночь.  

И в новом, 1982 году сразу же начался неумолимый ход дней — и будней. В том числе на международной арене.  

И вот в африканской республике — Гане (население — 10 миллионов) 35-летний капитан ВВС Джерри Роулингс совершает государственный переворот и арестовывает президента Лиманна, которого сам же и поставил у власти летом 1979 года, а теперь сместил, обвинив его режим в коррупции и злоупотреблениях.  

Египетский президент Хосни Мубарак назначает нового премьер-министра и принимает присягу нового кабинета. Говорят, что внешняя политика в принципе будет та же, включая отношения с Израилем, но в экономической политике обещан «Египет для всех», а не только для «жирных котов», не только для паразитической прослойки, разросшейся и распоясавшейся при Садате. Не будем гадать, подачка ли это изголодавшимся массам или сознательный отход от прежнего курса, по, во всяком случае, уже через три месяца после его насильственной смерти Садат все отчетливее предстает тем, кем был и при жизни, — антинародным правителем, а не тем политическим прозор- ливцем, каким изображали его заокеанские друзья и покровители.  

В Вашингтоне через порог нового года не перешагнул помощник президента по национальной безопасности Ричард Аллен. На его место назначен заместитель госсекретаря Уильям Кларк, бывший калифорнийский судья и личный друг Рейгана. Аллен был нечист на руку, а главное — в отличие от таких своих предшественников, как Киссинджер и Бжезинский, оказался неудачником по части закулисного самоутверждения в Белом доме. Но дело не только в смене лиц. По общему мнению, хромает координация внешнеполитических шагов администрации Рейгана, и этот недостаток, как считают, должен устранить Кларк, близкий к президенту и умеющий ладить с госсекретарем...  

В общем, мозаика международной жизни пестра, как всегда.  

Совет Безопасности ООН вернулся к вопросу об аннексии Израилем Голанских высот. Израильтяне, незаконно заселившие эту часть сирийской территории, уже огласили план увеличить там число поселенцев с семи с половиной тысяч до 40 тысяч за четыре года. Сирия требует, чтобы Совет Безопасности, не ограничившись осуждением аннексии, принял против Израиля санкции, то есть карательные меры. Законное требование, по американцы грозят блокировать его, наложить вето.  

Вот еще один пример двуличия Вашингтона. В связи с введением 13 декабря 1981 года военного положения в Польше он объявляет так называемые санкции против Советского Союза, хотя никакого советского вмешательства в польские события не существует. И он же встает па дыбы, когда речь заходит о санкциях против государства, которое на глазах у всех, открыто прикарманивает чужую территорию.  

Как и в прошлом году, главные дипломатические битвы разыгрываются в Европе и вокруг Европы.  

Напомню, что 1981 год прошел под знаком борьбы с ядерной угрозой, и связана она была прежде всего с планами размещения в Западной Европе новых американских ракет и с американскими доктринами, допускающими возможность ограниченной ядерной войны. Именно этот круг вопросов определял прежде всего температуру в советско- американских отношениях, вообще в отношениях Восток — Запад. Он же вызывал расхождения между Вашингтоном и западноевропейскими столицами, мощный рост антивоенных антиядерных настроений.  

Этот круг вопросов — ненадуманный. Это действительно вопросы мира и войны, спокойной жизни или угрозы ядерной смерти.  

В конце прошлого года и в начале нынешнего мы имеем дело с большой операцией политического передергивания, подтасовки. Операцию эту ее организаторы проводят вполне сознательно, но многие на Западе примкнули к ней, не отдавая себе отчета в замыслах организаторов.  

Существо операции в том, что Вашингтон хотел бы оградить от проблемы войны и мира и переключить внимание западноевропейской, да и мировой общественности на Польшу, воспользовавшись введением там военного положения. Впутрипольское дело, навязчиво в него вмешиваясь, пытаются раздуть до размеров мирового кризиса.  

Создается впечатление, что этим градусником в Вашингтоне и хотели бы измерять температуру в отношениях Восток — Запад. Но что он может показывать, этот градусник? Лишь точку замерзания?! И польским же «вопросом» хотели бы в Вашингтоне решить проблемы в отношениях с западноевропейскими союзниками, что называется, подтянув дисциплину в Североатлантическом блоке. И в это же русло американцы отнюдь не прочь направить движение протеста общественности, лишив его тем самым антивоенного — и антиамериканского — характера.  

Если говорить более конкретно, от западноевропейцев требуют присоединиться к тем антипольским и антисоветским санкциям, преимущественно экономического характера, которые президент Рейган объявил в конце декабря.  

На эту тему говорили министры иностранных дел государств Европейского экономического сообщества, так называемой «десятки». По определению одной французской газеты, это были «поиски Европой внешнего согласия» с Соединенными Штатами. В словах, в формулировках министры, искажая суть происходящего в Польше, давая непрошеные советы и чуть ли не указания польскому руководству, «внешнее согласие» с Вашингтоном нашли. Но к антисоветским экономическим акциям не примкнули.  

А Греция отказалась блюсти даже «внешнее согласие». Президент Папандреу демонстративно уволил заместителя министра иностранных дел, подписавшего коммюнике «десятки».  

Уместно напомнить некоторые факты. В прошлом году американский экспорт в СССР — из-за прежних санкций — уменьшился по сравнению с 1980 годом, а у семи главных стран «десятки» увеличился — был почти в 7 раз больше американского. Импорт этих семи стран из СССР в 30 раз превосходил американский импорт.  

Чего же тогда добьется поручик, если рота по-прежнему его не слушается?  

Президент Рейган встретился в Белом доме с канцлером ФРГ Шмидтом, Канцлера, закончившего десятидневный отдых на острове Санибел, у побережья Флориды, ждал, как предупреждала американская пресса, самый крутой и жесткий разговор, чуть ли не ультиматум американского президента. В Вашингтоне Шмидт слывет главным из западноевропейских ослушников. Он не только многократно говорил о бесполезности и даже вредности американских экономических санкций, но и возражал против политических оценок Вашингтона, ожесточенно винящего Советский Союз за введение военного положения в Польше.  

Каков результат вашингтонской встречи? Как выразилась лондонская «Таймс», стороны «заштукатурили» свои расхождения, но отнюдь не устранили их. Боннский лидер, очевидно, лавируя под нажимом президента США, принял американский тезис об «ответственности Советского Союза за события в Польше». Но в отношении санкций единства мнений зарегистрировано не было.  

Теперь, выйдя за рамки обозреваемых событий, несколько слов о проблеме в целом.  

Что касается самой Польши, то существо дела четко сформулировал председатель Военного совета национального спасения генерал Войцех Ярузельский в своем рождественском обращении к полякам. «В истории Польши, — говорил он, — не раз бывали моменты, когда приходилось выбирать не между добром и злом, а между злом большим и меньшим». «Мы сделали такой выбор», — подчеркнул Ярузельский.  

Выбор меньшего зла — это введение военного положения. А большим злом, истинной катастрофой был бы антисоциалистический выбор, который навязывали экстремисты, анархисты и прямые агенты зарубежных спецслужб из профобъединения «Солидарность». Это был бы выбор братоубийственного конфликта, уже стоявшего на пороге, попытка насильственного захвата власти и перемены системы со всем сопутствующим сведением счетов, с кровавой баней, с фонарными столбами, превращенными в виселицы. И этот выбор большего, худшего зла лег бы на уже существующий и больно ущемляющий поляков экономический хаос, при котором за один лишь прошлый год национальный доход сократился на 15 процентов.  

Если трезво взглянуть на вещи, учесть все обстоятельства, то получится, что те люди на Западе, которые возмущаются военным положением в Польше, выступают за большее, катастрофическое зло.  

Но при варианте большего зла для поляков случилось бы и большее зло международного плана. Американские и иные вдохновители польской контрреволюции полезли бы, конечно, еще бесцеремоннее вмешиваться в польские дела, считая условия подходящими для того, чтобы вырвать Польшу из системы социалистических государств. Тут-то бы и возник подлинный международный кризис. Корабль европейского мира, и без того не совсем устойчивый, мог бы не выдержать нового тяжкого груза, опасно накрениться и, чего доброго, пойти ко дну.  

Неужели этот, к счастью, несбывшийся вариант предпочли бы государственные деятели на Западе и просто серьезные люди? Неужели они за то, чтобы чувство ответственности уступило место эмоциям, соображениям антикоммунизма и антисоветизма, дешевой демагогии и пропаганды?!  

И еще один новогодний вопрос — о судьбе советско- американских переговоров по ядерному оружию средней дальности в Европе. Встречи, начавшиеся 30 ноября прошлого года в Женеве, несомненно, были важнейшими из тех почти трехсот встреч, которые имели место в прошлом году в швейцарской столице. Надо ли напоминать, какие надежды связывают с этими советско-американскими переговорами европейцы и не только европейцы?  

Москва за то, чтобы женевские встречи, прерванные на рождественские и новогодние каникулы, возобновились. Между тем в Америке нашлись горячие головы, которые в связи с развитием событий в Польше требовали отказаться от этих так трудно начавшихся переговоров. Как будто они важны лишь для Советского Союза и не имеют такой же важности для Соединенных Штатов и еще большей важности для их западноевропейских союзников?  

В Вашингтоне в этом случае возобладали все-таки не горячие головы, а обыкновенный здравый рассудок. Во всяком случае, пока рассудок возобладал. Женевские переговоры, как и было договорено, на днях возобновляются.  

Как сказал один боннский деятель, критикуя очередные экономические санкции США против Советского Союза, торговля — это не крап, который можно то открывать, то закрывать. Американские фермеры узнали, что такое закрытый крап, когда Картер ввел эмбарго па продажу зерпа Советскому Союзу. Минувшим летом Рейган, как известно, отменил это эмбарго, и теперь, пойдя па повые дискриминационные меры, от введения эмбарго все же воздержался.  

Переговоры о контроле над вооружениями это тоже не водопроводный кран. Будем надеяться, что в Вашингтоне осознали эту истину. Во всяком случае, из разных вашингтонских официальных кабинетов, от высокопоставленных лиц слышалось, что «линии связи» между Вашингтоном и Москвой прерывать нельзя, что обострение ооста- повки делает еще более необходимым диалог Восток Запад.  

Январь 1982 г.  

ПРАВДА ПРОТИВ МИФА  

«Равновесие есть, оно существует не на бумаге, а в действительности. И Соединенным Штатам нет нужды «довооружаться», ибо они не отставали от СССР. «Довооружение» под предлогом якобы выравнивания паритета па деле означает стремление к военному превосходству».  

Это положение, подчеркивающее реально существующее соотношение военных потенциалов двух держав и предостерегающее от дальнейшей гонки вооружений, хорошо известно. Истинность его не раз доказывалась. Но редко доказательства были столь сильными и убедительными, как в книге «Откуда исходит угроза миру», подготовленной компетентными советскими органами и выпущенной Воен- издатом. Сотни точных цифр и других выверенных сведений создают прочный фундамент, на котором эта истина стоит, на котором, хочется добавить, она выстоит и победит в схватке с теми, кто с неблаговидными целями кричит о нарушенном равновесии и, разумеется, о растущей «советской угрозе».  

Миф о «советской угрозе» родился и прижился за океаном, для одних стал там ядром политической философии и практической деятельности, для других — ключом к извлечению многомиллиардных прибылей. Оттуда, из Соединенных Штатов, его пустили по всему миру как один из главных продуктов американского идеологического экспорта. И продукт этот, не будем заблуждаться, находит сбыт, хотя, как и всякий продукт, подвержен причудливым законам колебания рыночной конъюнктуры — политического климата в мире.  

Миф стар, как послевоенная гонка вооружений. Однако не перестает служить ее самым мощным двигателем. Все ли помнят, что еще в 50-е годы под предлогом «отставания в бомбардировщиках» (разумеется, от Советского Союза) Пентагон выбил в американском конгрессе соответствующие крупные ассигнования? Когда же целая армада американских стратегических бомбардировщиков была построена, американец узнал, что с самого начала число советских бомбардировщиков было завышено «толкачами» в 3—4 раза. В 1960 году наступил черед «отставания» в межконтинентальных баллистических ракетах наземного базирования. Баллотировавшийся в президенты от демократической партии Джон Кеннеди выдвинул «ракетный разрыв» как одно из главных обвинений против администрации Эйзенхауэра и своего соперника республиканца Ричарда Никсона. Когда Кеннеди был избран, выяснилось, что советская «ракетная угроза» была преувеличена в 15—20 раз.  

Это известные — и поразительные — факты манипуляций общественным мнением.  

На всем протяжении послевоенной истории не Советский Союз, а Соединенные Штаты выступали инициатором создания новых видов вооружений. В строительстве своих вооруженных сил, в создании новых видов оружия Советский Союз лишь реагировал на те угрозы, которые создавал Запад. И советская военная доктрина — в отличие от американской — всегда исходила и исходит из принципа ответных, то есть оборонительных действий.  

В разбираемой мною книге приводится таблица, которая показывает, кому принадлежала и принадлежит инициатива в создании новых систем оружия.  

Ядерное оружие: США создали в середине 40-х годов, СССР — в конце 40-х годов.  

Межконтинентальные стратегические бомбардировщики: США — в середине 50-х годов, СССР — в конце 50-х.  

Атомные подводные лодки: США — середина 50-х годов, СССР — конец 50-х.  

Разделяющиеся головные части индивидуального наведения: США — конец 60-х годов, СССР — середина 70-х.  

Теперь американцы, тоже первыми, приступили к производству крылатых ракет и нейтронных боеприпасов.  

А если брать своего рода системы политического оружия, то за океаном выдумки о «советской угрозе» постоянно модернизируются и используются для тех или иных, всегда вредных для мира целой. В середине 70-х годов им отвели решающую роль в торпедировании разрядки. А в начале 80-х это же оружие дезинформации и страха пустили в ход, добиваясь новых рекордных военных программ. Если вообразить шкалу, определяющую «советскую угрозу», то, как ни велики были показатели при Картере, при Іейгане опи сразу же резко подскочили — как и военный бюджет. И особо важное место в системе пропагандистского обеспечения новых американских военных программ оыло отведено пентагоновской брошюре под названием «Советская военная мощь», выпущенной в конце сентября прошлого года. Тогда говорили, что Пентагон вознамерился до смерти напугать американца — и не только его (брошюра была сразу же переведена на основные европейские языки) < Стрельнули из самой большой пушки большой лжи, но... промахнулись. Широко разрекламированному изданию не хватило одной малой малости — данных об американской военной машине, для защиты от которой создается советская военная мощь. В своем глазу отказывались видеть бревно, да какое!  

Этот-то пробел и восполняет книга «Откуда исходит угроза миру», авторитетный советский ответ на очередной американский вызов.  

Уже в первом разделе, разоблачая претензии вашингтонского изделия па объективность, книга приводит много сравнительных данных по разным категориям военного потенциала двух стран, прежде всего ядерного, военному бюджету, военной промышленности, наличию баз и войск за границей, продаже оружия другим государствам и т. д. Америка явно присоединяется, трезвоня о своем отставании. Авторам пентагоновской орошюры, скрупулезно считавшим число советских носителей ядерного оружия, к примеру, напоминают далее, что при одном совокупном пуске/вылете стратегические силы США могут поднять в воздух 10 тысяч ядерных боеприпасов мощностью от 50 килотонн до 10 мегатонн, тогда как советские – 7 тысяч. Давно уже деланная мина крайнего испуга возникает на лицах американских «ястребов», когда они говорят о росте советских военно-морских сил, в частности о появлении двух авианесущих кораблей «Минск» и «Киев» и ракетного крейсера «Киров», но почему-то они забывают, что в составе ВМС США насчитывается 20 авианосцев (из них три атомных, каждый из них песет по 90 самолетов) и девять атомных ракетных крейсеров. Послушать тех же «ястребов» из Вашингтона, их чрезвычайно волнуют советские поставки оружия развивающимся странам. По при этом они опять страдают забывчивостью: Соединенные Штаты — крупнейший в мире экспортер оружия, на их долю приходится 45 процентов торговли этим товаром (и еще 20 процентов на долю других государств НАТО), за период с 1970 по 1980 год ими было продано оружия на 123, 5 миллиарда долларов.  

Еще более детальные сведения даны во втором разделе книги — «Военная машина США», в частности в главе «Финансирование милитаризма».  

Стоит всмотреться в картину роста американских вооружений. Вот пример: в 70-е годы без увеличения количества носителей возможности стратегических наступательных сил США в смысле доставки ядерных боеприпасов возросли вдвое — под панические крики о «советской угрозе». Рейгановская администрация планирует почти в полтора раза увеличить расходы на стратегические силы, а общие расходы по программе «Национальная оборона» в период 1981 —1985 годов возрастут более чем в 2, 2 раза, причем темпы их прироста будут выше, чем в разгар вьетнамской войны.  

Что касается обычных вооруженных сил, сил общего назначения, то неспроста их основные группировки уже в мирное время развернуты и содержатся вне пределов американской территории — более полумиллиона военнослужащих, полторы тысячи военных баз и объектов в 32 государствах. Это отражает общий агрессивный характер военной доктрины США, и ее опасное острие сильнее всего выпирает в подходе к применению ядерного оружия. В противовес советской, сугубо оборонительной доктрине военная доктрина США делает упор именно на первый упреждающий удар, на многовариантность использования ядерного оружия, на возможность «ограниченной» ядерной войны вне американской территории. Такой подход ведет к снижению «ядерного порога», к усилению ядерной опасности.  

Книга «Откуда исходит угроза миру» исправляет тот злонамеренный перекос, который пентагоновские пропагандисты хотели бы внести в реальную картину соотношения потенциалов двух держав и двух военных союзов. Одновременно она призывает к сохранению того, что есть, — нынешнего примерного равновесия сил, позволяющего избежать новых раундов бесконечной и бессмысленной гоп КП вооружений.  

Январь 1982 г.  

ДВЕ НЕДЕЛИ ЗА ОКЕАНОМ  

1  

После того как Рональд Рейган, воспользовавшись введением военного положения в Польше, отменил рейсы Аэрофлота в Вашингтон, в Соединенные Штаты попадаешь через Канаду. Ничто не ново под луной. Так было и полтора десятка лет назад, когда именно с Канады Аэрофлот начал осваивать североамериканский континент, пустив туда громоздкие, шумные Ту-114, в которых первый класс, помнится, был как железнодорожное купе — с диванчиками по бокам и столиком посредине. Сейчас летишь на Ил-62, десять часов висения в воздухе — от Москвы до Монреаля, там с нового, пустынного аэропорта Мирабель едешь среди сверкающих под солнцем, нетронутых снегов в другой аэропорт — Дорвал, недвижные дымки из труб картинно висят под голубым холодным небом, тысячи забрызганных оледеневшей грязью автомашин ждут рабочих на парковках завода «Дженерал моторе», и все приметы заграницы озираешь в ленивом полусне — ведь в Москве уже ночь, в невольном оцепенении, из которого не вышел еще после межконтинентального, заоблачного, настраивающего на фаталистический лад путешествия.  

И вдруг переключение внутренних скоростей. В Дор- вале надо спешить и суетиться, обнаруживается рейс на Нью-Йорк на три часа раньше указанного в твоем билете, узнаешь об этом от сотрудниц американской авиакомпании «Истери», готовой позаботиться о тебе там, где перекрыты пути Аэрофлоту. Таможенники — американские, хотя и на канадской территории, далеко выдвинутые аванпосты могущественной державы. Поддавшись твоей спешке, они ставят печати, не открыв чемодан и даже портфель, но сдача багажа на твой рейс уже закопчена. Чтобы поспеть, бегом катишь тележку по каким-то длинным — некогда рассмотреть! — коридорам, мимо каких-то пестрящих товаром ларьков... Катишь, пока не натыкаешься на ряд узких проходов, каждый из которых стережет мужчина в темпом форменном костюме, высовываясь по пояс из-за своей конторки. Тормозишь тележку, по не успеваешь затормозить самого себя. Размахивая билетом и паспортом, и этого мужчину хочешь заразить своим нетерпением, своей боязнью опоздать на самолет, -— по не тут-то было. Мужчина невозмутимо обрабатывает другого пассажира, а тебя отодвигает жестом руки, приказывая дожидаться очереди за «красной чертой». Не сразу остываешь, не сразу понимаешь, какая такая красная черта? Повторный жест еще повелительнее, п ты чуточку отступаешь сам, заодно отпихивая ногой чемодан и портфель, по мужчина продолжает настаивать: «Ждите за красной чертой! » И тогда, оглянувшись, видишь наконец эту действительно красную черту в натуре, проведенную па полу в полутора метрах от края конторки, за которой стоит строгий форменный мужчина.  

И доходит до тебя, что в канадском аэропорту Дорвал по этой черте проходит граница Соединенных Штатов Америки, отодвинутая в Монреаль по каким-то американоканадским соображениям взаимного удобства, и что перед тобой представитель иммиграционной службы США, выполняющий ту роль, которая в наших международных аэропортах отводится пограничникам. Он далеко не так юп, американский иммиграционный инспектор, как наш пограничник, но столь же непреклонен, и нет у него сочувствия к опаздывающему пассажиру. Заполняя под его диктовку анкету иностранца-неиммигранта, которому на две недели дали визу в Соединенные Штаты, с коротким острым чувством неприязни — ведь опоздаешь из-за него! — поглядываешь на металлическую полоску с фамилией на его груди. И фамилия врезается в память. Некто Хейс...  

Когда, уже без тележки, которую не пропустили за красную черту, волоча в руках чемодан и портфель, подбегаешь к нужным воздушным воротам, — пустой помер, ворота закрылись и за большими стеклами в огнях раннего зимнего вечера отваливает от причала нью-йоркский самолет, на который ты все-таки опоздал, потому что инспектор Хейс нес свою службу как положено, неторопливо и бдительно.  

Три с лишним часа, в Канаде, но уже за американской пограничной чертой, ждешь другого рейса компании «Истерн». И, нет худа без добра, это твое введение в Америку 1982 года. Пролог нечаянный, по не без смысла. Комнату ожидания (накопитель — на странном техническом языке, не признающем различия между людьмп и неодушевленными предметами) со стеклянной стеной, выходящей на летное поле, и рядами черных кресел у двух других стен и посредине заполняют разные американцы, возвращающиеся к себе домой, и ты заново входишь в пх мир пестроты, вольных поз и поведения без оглядки на других. После полуторагодичного перерыва каждый воспринимается как тип: тип южанина с сигарой во рту, не по-зимнему легко одетого, в кремовом пиджаке с пуговицами на всех карманах и в песочных брюках, из-под которых выглядывают широкие светло-желтые расшитые сапожки, тип нью-йоркского еврея-хасида в черной твердой шляпе и черном пальто, тип бизнесмена — блондин с волевым лицом, раскрывший ковровый чемоданчик «дипломат» па левой ноге, которую он по-американски уложил лодыжкой на колено правой, и — как будто нет никого вокруг — углубился в чтение каких-то деловых бумаг, и еще один, не совсем понятный тип, уткнувшись в газету, — в черном жилете и белой сорочке с галстуком (когда пришло время посадки, пиджака у него не обнаружилось и свое пальто он надел прямо па жилет), и еще, похоже, тип студента — могучий парень с черной бородкой, покупавший в мини-баре банки пива «бадвайзер» и треугольные бутерброды, и, разумеется, тип свежеиспеченного иммигранта, может быть, всего лишь кандидата в американские граждане, скорее всего латиноамериканского происхождения, примостившегося с краешку и явно не в своей тарелке... И еще... И еще... И еще...  

Это заметки о двух неделях за океаном, приплюсованных к многим годам корреспондентской работы в Нью-Йорке и Вашингтоне и к последней двухнедельной поездке в Штаты летом 1980 года. С аэродромного накопителя стала наполняться новая копилка свежих впечатлений, и сейчас, в Москве, начиная «отписываться», не можешь не танцевать от традиционной печки — прилета, аэродрома, первых картинок и сцен, какими бы чисто зрительными, внешними они ни были. Почему? Не потому, что так легче. Нельзя пройти мимо первого момента прикосновения к другой среде. Надо обозначить этот момент, подчеркнуть: это — другая среда. Она по-другому выглядит и — живет.  

По-журналистски занимаясь Америкой издалека, видишь преимущественно политику с ее формулами и обобщениями, И вблизи тоже интересуешься политикой, но она растворена в море жизни, и прежде всего видишь другой, чужой быт, и неизменно танцуешь от первых, немудреных, живых впечатлений, в которых переход от нашей жизни к их жизни, всякий раз удивляющее, бьющее в глаза различие, начинающееся с внешнего и идущее внутрь, чтобы где-то еще глубже вдруг объединить нас всех необходимостью общечеловеческого, как людей одной судьбы, связанных тревогами и надеждами конца XX века.  

И вот проводив еще один самолет на Атланту и Орландо (из Монреаля летают во многие города США) и дождавшись-таки позднего самолета на Нью-Йорк, попадаешь в иную, чем наша, обстановку летающей Америки — кресла покрыты цветными пестрыми чехлами, не так выдвигается столик из подлокотника, багажные отделения над головами наглухо закрываются на автоматические замки, и мужчина-стюард, вихляясь как эстрадник с микрофоном в руке, извиняется за опоздание, доверительно рассказывая, что от этого проклятого снега, увы, нет спасения и на юге, в Джексонвилле, где пришлось задержаться, и самолет круто уходит в темное небо, и сразу же с мелодичными звоночками гаснут запретительные табло, и стюард с двумя стюардессами бросаются разносить напитки и крошечные пакетики с орешками, и капитан, сидя в своем пилотском кресле за закрытой дверью кабины, подает голос по внутреннему радио, обещая smooth ride — плавную, без воздушных ухабов и ям «езду».  

На изломе, на срезе, в момент вхождения в другую атмосферу в каждом человеке проглядывает вся нация. Где у нас, во всем Союзе, встретишь такого соседа по креслу, как этот патлатый американец с артистическим профилем длинного лица? Он вертится и так и сяк, а потом, для удобства, и вовсе влезает на кресло с ногами, ничуть тебя не смущаясь, и в положении задом наперед разговаривает со своими спутниками, кому-то докладывает, что обшарил всю Францию, а также Рим, но достойного каскадера так и не нашел (похоже, летит какая-то киногруппа) и по телефону поймал кого-то даже на отдыхе в Марокко, что будет и дальше шарить, если нужно, по всему земному шару, и тут же записывает указания голоса сзади на больших листах желтой линованной бумаги — и совсем другой мир встает за этим не таким уж молодым егозой.  

А «езда» и в самом деле плавная, и через час перед посадкой в нью-йоркском аэропорту Ла Гардия мы проплываем над Манхэттеном, и, смыкаясь с памятью, наяву блестят матовыми огнями две 110-этажные башни Всемирного торгового центра, ярко сверкает макушка «Эмпайр стейт билдинг», да и все остальное на месте — темная бездна Гудзона. Ист-ривер и заливов, драгоценные ожерелья знаменитых мостов, дрожание, сверкание, пчелиное шевеление огней огромного ночного города...  

На земле фантастика пропадает. Колкий ветер самой холодной, как уверяют, за век зимы, хаос людей и машин, овал аэровокзала в вечерних огнях. И якорь, прибежище и пристанище на знакомой и все же чужой земле — Виктор Солдатов, ныо-йоркский корреспондент «Известий». Остаток пути приходится отложить до утра — последний самолет на Вашингтон уже ушел. Утомленное, сонное от бессонных суток сознание вяло пережевывает вид небоскребов с моста Трайборо, пустые вымороженные стриты и авеню, автомашины, коченеющие в сугробах у обочин, и эта вялость не проходит даже в квартире на Риверсайд-драйв, в которой когда-то жил целых шесть лет, даже при взгляде па Гудзон, стынущий за ее окнами.  

А утром снова аэропорт Ла Гардия и с борта самолета снова взгляд на первейшее на всей земле скопище домов и домищ, но нет уже ночного, колдовского мерцания огней, всюду пепельно-серые тона, пластины льда тускнеют на Гудзоне, и зимний Нью-Йорк, как сиротливый мазок в картине холодного мира, где владычествует Атлантический океан. Над океаном сквозь морозную дымку слепяще больно для глаз разливается красно-желтое пламя неохотного январского рассвета. Неуютная, недобрая зимняя сказка. До Вашингтона меньше часа лета, под крылом проплывает индустриальный Северо-Восток, один из самых заселенных районов США, но в стужу, нагрянувшую на избалованных американцев, даже сменяющие друг друга человеческие поселения выглядят брошенными, безжизненными, те же пепельно-серые цвета среди больших пространств снега.  

Самолет низко прошел над Потомаком, и снова дружеские руки опекунов, вашингтонских корреспондентов «Известий».  

Аэропорт «Нэшнл» находится в штате Вирджиния, и в собственно Вашингтон оттуда попадаешь по мосту через Потомак. Из туманной измороси напоминанием о недавней, всемирно освещенной телевидением авиакатастрофе торчат стрелы кранов — вылавливают останки «Боинга-737», сразу же после взлета рухнувшего в реку гробом для 78 человек.  

Коннектикут-авеню. Небольшой мотель. Дежурный клерк предупреждает о неисправности с горячей водой, которую непременно устранят к вечеру.  

— Чем не начало репортажа? — предлагает коллега. — Вашингтон — и без горячей воды... — И верно, не надуманная тема, с места в карьер об упадке американского сервиса, но я уже начал от печки, от аэропорта, да и горячая вода пошла к вечеру. И какой в конце концов спрос с дешевого по нынешним временам — и при нынешней инфляции — отеля, где номер стоит «всего лишь» 43 доллара в сутки? Какой спрос, если к тому же цветной телевизор работает бесперебойно?!  

Одна нация под богом — и перед телеэкраном. Давно пора внести эту поправку к американской присяге на верность флагу. Телевизор не обойти при любом, тем паче журналистском, введении в Америку. Среди недостатков и упущений этой своей короткой поездки в Нью-Йорк, Вашингтон и Сан-Франциско я числю — и вполне серьезно — то, что не сумел в достаточной мере пропитаться телеизображениями текущей американской жизни: это обостряет слух и зрение, хотя не заменяет собственных, первичных впечатлений от встреч с людьми и городами.  

Но были утренние минуты, когда, не успев глянуть па улицу через обыкновенное окно, открывал, переключая каналы, многочисленные телеокошки и видел сразу же, случайно и наверняка, всю амплитуду Америки — от святош до преступников. Обязательно на каком-то канале уже вели с раннего утра молодого человека расхристанного вида с изящной парой стальных браслетов па запястьях — и это означало, что ночью жизнь продолжалась, кого-то грабили и убивали и кого-то ловили, чтобы свежим полицейским уловом показать проснувшимся американцам. И с такой яге непреложностью являлся образ святоши, с постным лицом, в аккуратном цивильном костюме, образ коммивояжера от евангелия, смиренно возглашавшего, что он уже 50 лет — из них 30 телевизионных — отдал распространению слова божьего и по случаю юбилея оправленная в толстый хрусталь медленно поворачивалась на экране памятная медаль, испуская чистые ясные блики, — всего за 50 долларов, всего лишь по доллару за каждый год сытого и беспечального, судя по внешности юбиляра, подвижничества...  

Дважды за две недели возникали телеобразы американских героев 1982 года. Одного сначала показали на недвижном фотоснимке — давно небритого, с всклокоченными волосами и в мятом тренировочном костюме, а потом он О ЯШ л в телекадрах, заговорил и задвигался, в новенькой отутюженной форме, рядом с женой, которая нежно льнула к нему. Это был бригадный генерал Джеймс Доузер, второй по должности американский офицер в натовских силах па юге Европы, похищенный террористами из «красных бригад» в Италии, в Вероне, и чудом освобожденный в Падуе через шесть педель специальными коммандос из итальянской полиции. Второго героя представил сам президент Рейган, в самой торжественной обстановке — произнеся традиционное послание «О положении страны» перед обеими палатами конгресса и перед телезрителями. Сенаторы и конгрессмены, министры и члены Верховного суда поднялись, овацией приветствуя героя. А тот застыл от смущения па галерее для гостей, и справа от него была его собственная жена, а слева — Нэнси Рейган, жепа президента.  

Одна нация под богом — и перед телекамерами.  

Когда в Потомак грохнулся упомянутый «Боинг», телевизионщики оказались па месте раньше, чем полицейские и спасательные вертолеты. И все были заняты своим делом — вертолет завис над дымящейся ледяным паром водой, телевизионщики снимали и спасаемых и спасателей, зеваки, сгрудившись на мосту, смотрели, как в воде коченела молодая женщина, — она уже не могла кричать и лишь раскрывала рот беззвучной мольбой о помощи, и у нее уже не было сил удержаться за веревочную лесенку, предложенную вертолетом. Каждый был занят своим делом, и молодая женщина тонула на глазах у всех, на глазах телекамер. И тогда Ленни Скатник, 28-летний вашингтонский клерк, тоже стоявший среди зевак на мосту, не выдержал. Бросился в ледяную воду. Спас тонущую. И, единственный, заполнил то вакантное место героя, которое в ту минуту было открыто. любому желающему. Его засыпали тысячами поздравлений. Потом позвонили из Белого дома и пригласили на речь президента в конгрессе и усадили рядом с президентской женой. И президент сказал всем, что в Америке не перевелись герои, что в Америке есть герои — такие, как Ленни Скатник.  

Но жена президента, покрасившись в телевизионных лучах, сразу же исчезла в окружении агентов секретной службы, и президент не нашел даже минутки для Ленни Скатника, и в героя, как и в других американцев, закралось сомнение: а не есть ли это еще один внешне сердечный, а по существу циничный политический жест?  

Нынешний президент любит героическую тему. Это он, вступая в должность 20 января 1981 года, произнес: «Те, кто говорит, что мы живем во времена, когда нет героев, просто не знают, где их искать. Вы можете видеть героев каждый день, когда они входят в заводские ворота или выходят из них».  

Великолепные слова. Но год спустя многие из героев, выйдя из заводских ворот, уже не могут войти в них. Они оказались без работы благодаря (какое неподходящее слово! ) экономической политике Рональда Рейгана.  

2  

Один факт из современной истории. Ровно за неделю до президентских выборов 1980 года между соперниками — Джимми Картером и Рональдом Рейганом — состоялись телевизионные дебаты. Их передавали на всю Америку. Обращаясь к избирателям, сидевшим перед телевизорами, Рейган сказал: «Когда вы будете принимать свое решение, неплохо, если бы вы спросили себя: лучше ли вам живется сейчас, чем жилось четыре года назад? Стали ли товары в магазинах доступнее вам сейчас, чем четыре года назад? Возрос или снизился уровень безработицы в стране сейчас по сравнению с тем, что было четыре года назад? »  

Это был хороший, выигрышный ход. Крыть Картеру было нечем — при нем американцы стали жить хуже. И он, расплачиваясь, проиграл на выборах, а Рейган стал президентом, обещая «новое начало», «эру национального обновления» и, разумеется, лучшую жизнь.  

После первого года нового президентства наступило время подведения первых итогов. У политиков память частенько девичья. Но обещания свои они шепчут не наедине, обещания дают всем и во всеуслышание. И авторитетная организация Гэллапа, занимающаяся опросами общественного мнения, не преминула спросить американцев: лучше ли вам живется или хуже, чем год назад? Хуже — ответил 41 процент. Лучше — сказали 28 процентов. Приблизительно так же — было мнение остальных. Фирма Янкеловича задала тот же вопрос, оставив лишь «лучше» или «хуже» и опустив «приблизительно так же». 59 процентов ответило — хуже. 36 процентов — лучше.  

На первом месте в будничной жизни американцев, как и других людей, стоит, конечно, не внешняя политика, а домашняя экономика каждого дня, личное и семейное благополучие или неблагополучие. Американцы как нация чувствуют, что сползают с горы самого высокого в мире жизненного уровня, отстают по темпам прироста промышленного производства. Они уступили первенство японцам по производительности труда. Реальные доходы падают, и другие нации, прежде всего западноевропейские, теснят их на Олимпе.  

Лучше живется или хуже? Я тоже задавал этот вопрос. В оценке моих собеседников преобладала трезвость, в прогнозах — дефицит оптимизма.... Джорджтаун, старый респектабельный район Вашингтона. Скромный снаружи и уютный внутри дом. В маленькой гостиной покойная асимметрия старомодных вещей. Хозяин — известный обозреватель, многознающпй, многоопытный, многодумный, вхожий во многие места. На вопрос о настроениях американцев отвечает: неважнецкие, низкие, отвратительные. Люди ожесточаются — экономический спад,, высокий уровень безработицы.... Рассчитанный на триста с лишним пассажиров, широко- фюзеляжный Ди-Си-10 в вечернем небе привычно пересекает континент с востока на запад — из Вашингтона в Сан- Франциско. У соседа слева интеллигентный вид п мужественный профиль киноактера Грегори Пека. Кто он? Нет, не актер и не интеллектуал. Всего лишь фермер. Семейная ферма — 40 акров земли и еще подрабатывает у фермера покрупнее. Зовут Альберт Петерсен. На визитной карточке желтеет персик. Свежие и свежезамороженные овощи — бизнес моего попутчика, и он вернется к нему, прилетев в Сан-Франциско, взяв автомашину, оставленную на платной стоянке в аэропорту, и тут же ночью отправившись к себе под Фресно, где я тоже когда-то бывал, — мы даже находим общих знакомых. Как дела у фермера? Он жалуется на низкие закупочные цепы (а покупатель — на высокие, и, видимо, лишь посредники вполне довольны прибылями). И за его жалобами нам непонятная, но очень угнетающая американских фермеров проблема — рекордных урожаев, перепроизводства. Ему бы в Японию: там дорогие продукты, японцы, как он читал, тратят на питание втрое больше американцев.  

Японцев вообще вспоминают часто, да и не просто вспоминают — они всюду видны. Японцы — объект зависти, иногда и злобы, сильнее всего в автомобилестроении. В 1981 году японцы выпустили больше И миллионов автомашин, а американцы, эти абсолютные чемпионы автомобильного XX века, — чуть выше 6 миллионов. И каждая четвертая автомашина, проданная в США, — японская.... В Нью-Йорке профессиональный политик (из демократов, покинувший Вашингтон после прихода к власти республиканцев и нашедший пристанище в крупной корпорации) предвидит, как минимум, «два беспокойных года». Его тревожит кризис городов, у них все меньше денег, хотя городское хозяйство — от дорог до мостов — вконец запущено. Преступность, считает он, подскочит, для отчаявшихся безработных это — «последнее средство» перебиться п пережить тяжелые времена.  

Рональд Рейган обещал «национальное обновление» путем возвращения к старым «добродетелям» капитализма, к дорузвельтовским временам. Обещал «сиять правительство с народного горба», то есть уменьшить вмешательство Вашингтона в экономическую и социальную жизнь. Порвав путы государственного урегулирования, обещал развязать руки бизнесу и выпустить его на волю с тем, чтобы в дебрях и джунглях капитализма был усилен естественный отбор, при котором сильный торжествует над слабым, а слабый виновен уже тем, что он слаб; «пусть неудачник плачет», не рассчитывая на помощь и сострадание перед лицом посуровевшей судьбы. Вот философия «консервативной революции», которая должна была вернуть Америке ее спортивную форму.  

Главной приманкой не только для крупного бизнеса, но и для среднего американца был план резкого сокращения налогов — подоходных и на корпорации. Тем самым предполагалось дать потребителю дополнительные деньги, которые он понесет на рынок, а бизнесу — новые возможности для капиталовложений, что приведет в итоге к подъему деловой активности и сторицей пополнит государственную казну. Проблема — в самом правительстве, подчеркивал Рейган. И потому — сократить непомерный управленческий аппарат. Сократить разного рода пособия и помощь нуждающимся. Сократить расходы федерального правительства, приостановить рост национального долга, в три года свести на нет бюджетный дефицит, питающий инфляцию, — это зло номер один. В этом наборе было нечто привлекательное для американского «среднего класса», который не жалует вашингтонскую бюрократию и готов увидеть источник своих несчастий в захребетниках, живущих за счет его налоговых долларов.  

В одной области, правда, предлагалось не меньше, а больше того же самого — намного больше военных расходов, чтобы завоевать Америке позиции силы в отношениях со всем миром, прежде всего с Советским Союзом. Но и тут Рональд Рейган верен самому себе. Потому что это та же логика, та же проповедь и практика — сильный побеждает в американской жизни, освобожденной от пут социального сострадания, и сильный имеет право господствовать во всем мире.  

Такой была заявка. Через год торжествует старая-пре- старая истина: гладко было на бумаге да забыли про овраги... В стране свирепствуют безработица и экономический спад. Американские наблюдатели, прибегая к непривычной для них терминологии, говорят, что политика администрации поляризует общество по «классовой линии» — на богатых и бедных. Кому при Рейгане стало жить лучше? 81 процент сочли, что лучше стало людям с высоким доходом и большим корпорациям.... Лафайетт-сквер утопает в белом, крепком снегу. Снег весело и больно блестит на солнце и совсем по-русски хрустит- под ногами. Через Пенсильвания-авеню нарядной кар-  

ТИНКОЙ глядится Белый дом. А ближе к 16-й стрит, тоже как картинки, — три зеленые палатки на белом снегу. Перед палатками — два парня и девушка, и всю эту сцепку, вместе с Белым домом на заднем плане, укладывает в кадр какой-то фоторепортер. Так все нарядно на сверкающем снегу, что поначалу не принимаешь всерьез сигнал бедствия, который подают три палатки, два парня и девушка. Ты всего лишь прохожий, вылезший из теплой машины и идущий в другое теплое место пообедать. Но морозец знатный, и ветер злой, и у одного из троих покрасневший нос и простуженный голос, и все трое вместе со своими товарищами ночуют в этих палатках среди снега — с конца ноября. Еще одна форма протеста. В эту жестокую зиму люди здесь же, в Вашингтоне, мерзнут и даже мрут без крова и тепла.  

Рональд Рейган укоряет тех, кто не знает, где в Америке искать героев, живущих по законам человеческого сострадания. А вот этих бедолаг перед палатками он и сам не хочет найти, хотя они видны из его окон и живут на снегу ради солидарности с несчастными. Он не знает и не признает их, потому что — пусть их снимают для газет и телеэкрана — они малочисленны, по крупному национальному счету они лишь аптекарские гирьки на больших политических весах. Но и тут своя динамика. Да, президент все еще умеет нравиться американцам, и многие склонны дать ему еще один шанс. Но кредит доверия тем меньше, чем плачевнее итоги его первого года у власти.  

3  

Он возник в поле зрения неожиданно и резко. Так возникают въяве те, кого часто видел лишь на фото или в теле-* отображениях. Стоял, прислонясь спиной к стойке бара, и, как все, держал в правой руке высокий стакан с коктейлем. 1 Бледное лицо, белесые волосы, из тех, в которых не приживается и не замечается седина, четко очерченный лоб под славянским вихром. Мелкие морщинки разбегались по лбу и лицу, вызывая образ разбитого зеркала. В этой вашингтонской компании, где почти все были свои, инсайдеры, к нему обращались запанибрата — Збиг, но для нас, аутсайдеров, он оставался мистером Бжезинским.  

— Хочешь, подойдем? — предложил коллега. — А зачем? — Ну как зачем? Для коллекции.  

Бжезинский взглянул на нас с подозрением, как на лазутчиков, ^ но тут же использовал для самой последней, самой свежей своей концепции; позднее, когда начались речи, его так и представили — как известного концептуалиста. Крепко сбитые фразы одна за другой вылетали из иронически раскрывавшегося рта, обнаруживая навык формулировать умело п драматически. Американо-советские отношения, говорил оп, подорванные Афганистаном, сейчас находятся на перепутье — из-за Польши. Либо резкое и долговременное ухудшение, либо поворот к стабилизации. О том, как можно повернуть к стабилизации, он не распространялся, а насчет ухудшения предупредил, что оно может привести даже к войне. Последнее слово концептуалист выговорил, правда, с трудом, помедлив, не без колебания. Но выговорил. И пояснил — к войне не из-за Польши, а, предположим, из-за Ближнего Востока. Как будто это смягчало мрачность его пророчества и делало извинительнее войну.  

В зале института внешней политики при вашингтонском университете Джонса Гопкинса толпились со стаканами в руках американские послы, сотрудники госдепартамента, известные журналисты, люди из известных корпораций, небезразличных к международной жизни, профессора, которые еще вчера были в своеобразном «академическом отпуске», занимая те или иные позиции в той или иной близости от штурвала государственного корабля, и честолюбивые молодые аспиранты и аспирантки, мечтающие попасть в капитанскую, президентскую рубку. Странный и, однако, привычный для Вашингтона ритуал, когда вначале коктейли и полу- светская, полуделовая болтовня, узнавание знакомых и принюхивание к незнакомым, а потом обед за большими круглыми столами и после салата и ростбифа, под торт, кофе и коньяк, ублаженно-сытно отодвинув стулья, заложив ногу на ногу и прикладывая салфетку к губам, внимают двум уверенным в себе, не заглядывающим в бумажки ораторам, которые по какому-то в Америке не оспариваемому праву рассуждают, как поступать с Польшей и заодно с американскими союзниками (в их отношениях с Польшей) и есть ли возможность так повернуть дело, чтобы сосед Польши – Советский Союз — поступился собственными интересами ради американских...  

Симпозиум назывался: «Польский кризис и внешняя политика США». А двумя главными, на десерт, ораторами были бывший поляк Збигнев Бжезинский, вернувшийся в академические рощи после государственной службы при Картере, и Джордж Болл, заместитель госсекретаря при Кеннеди и Джонсоне, видный адвокат и представитель «восточного истэблишмента», далеко не молодой, но физически крепкий, крупный мужчина с большим одутловатым лицом и крутым подбородком. Концептуалист Бжезинским па прежних пере. itVTWix немало потрудился, чтобы дестабилизировать амери. капо-советские отношения, отравить их подозрительностью и недоверием. Теперь в связи с военным положением в Польше он сокрушался, что социализм закрыт для «обнов, ления и перемен». И что же с ним тогда прикажете делать? Джордж Болл — из тех сеятелей, которые не устают бросать семена внешнеполитического реализма в американскую почву, где, увы, на обильных удобрениях политиканства и демагогии лучше произрастают злаки агрессивного шовинизма. И тут он рассуждал не о том, что делать с Польшей или Советским Союзом, а о том, что делать с американской внешней политикой, которая пугает американских союзников, которая, на его взгляд, не просто находится па перепутье, а идет не тем путем. Он предостерегал от попыток раскачивать, воспользовавшись событиями в Польше, опоры послевоенного европейского устройства, потому что храм мира нужен всем, а, рухнув, он может накрыть и Америку.  

На диспуте Джордж Болл, кажется, возобладал. Во всяком случае, под конец, когда кофе и коньяк были выпиты, Бжезинский, отвечая на вопросы, двинулся как бы в его сторону.  

С коллегой мы вышли на Массачусетс-авеню. Было темно, холодно и безлюдно, и лишь грязно-желтый снег, изжеванный автомобильными шинами, летел из-под колес редких машин. В общем-то, все здесь рядом, все на пятачке — Белый дом, конгресс, министерства, посольства, монументы великим мертвым и резиденции живых, иные из которых хлопочут о теплом местечке в истории. За пределами пятачка неведомое его обитателям плескалось большое, неустроенное, с другими, обыденными заботами море негритянского Вашингтона. Дома на державном пятачке выглядели сонными, но их молчание не обманывало. Не таким уж поздним был час, и за молчащими стенами, конечно же, кипело и булькало варево политики, и шеф-повара без высоких накрахмаленных колпаков, с поварятами на подхвате готовили очередное блюдо, или, скажем так, блюдо очередного кризиса.  

Это надо бы подчеркнуть посильнее: в душном ли августе или в январе, когда красивой глазурью отсвечивает на холмах снег, в американской столице сразу же погружаешься в атмосферу нервического самовозбуждения, взвинчивания накала страстей, еще одного кризиса. И в общем-то неважно, каким ярлыком помечен этот кризис — Сальвадор или Польша, проект «газ — трубы» или мифические ливийские террористы, якобы просочившиеся в Штаты с заданием уничтожить президента, вице-президента, госсекретаря и всех, кто ни попадется под руку, американских руководителей. Как бы ни называлось порционное блюдо очередного кризиса, в нем дежурно присутствует смесь высокомерных имперских замашек и внутриамериканских интриг, борьбы разных групп и индивидуальных честолюбий.  

Бжезинский и Болл — люди известные, по не у дел, к тому же демократы, к их голосу не так уж и прислушиваются на нынешней республиканской кухне. Громче был голос другого собрания, проходившего в тот же вашингтонский вечер, — собрания инсайдеров сегодняшнего дня. Пресса говорила даже не о голосе, а о «громе справа». В отеле «Мейфлауэр» собрались так называемые неоконсерваторы, помогавшие Рональду Рейгану прийти к власти, и атаковали своего кумира справа, обвиняя его в «картеризме без Картера», в мягкотелости по отношению к Москве, Варшаве, а также Бонну, Парижу, Брюсселю и т. д., включая даже Лондон миссис Тэтчер. И маячил среди них Генри Киссинджер, все еще мечтающий о важном кресле, большой власти и сладкой жизни и потому перед консерваторами, новыми и старыми, замаливающий грехи человека, причастного к разрядке первой половины 70-х годов. И Киссинджера слушали, но провожали ядовитыми усмешками — и справа и слева.  

Звездой на слете неоконсерваторов был не он, а некий Норман Подгорец, редактор нью-йоркского журнала «Комментарии основатель совсем новенького «Комитета за свободный мир», который и организовал «гром справа». Название комитета выдает отсутствие скромности, а также чувства юмора, но зато хорошо свидетельствует о степени остервенелости американских правых: новый комитет берется восполнить недоделки и недостатки всех многочисленных комитетов предыдущих и впрямую, по-даллесовски, берется «освободить» Восточную Европу, а нынешнего президента поставить на путь еще более непримиримого антикоммунизма.  

Журнал «Комментари» до недавнего времени был всего лишь негромким, неслышным литературным изданием для пикейных жилетов с сионистским уклоном. А теперь это рупор влиятельного неоконсерватизма, политического течения, в котором слились две струи — антикоммунизма и сионизма. Теперь ныо-йоркские интеллектуалы типа Пормана Подгореца и Ирвинга Кристола подводят теоретический Фундамент под нутряной антикоммунизм калифорнийских миллионеров-нуворишей. И с трибуны отеля «Мейфлауэр» Подгорец громит не только либеральствующих соотечественников, но и бесхребетных западноевропейцев, цепляющихся за остатки разрядки. Западная Европа — излюбленная политическая мишень новых американских ультра. «Многие из нас думали, что возрождение американской мощи и решимости укрепит европейский хребет, — вещал Подгорец. — Но теперь мы разуверились».  

Новый консерватизм пугает неблагодарных новым американским изоляционизмом, грозит союзникам США сложить и убрать американский «ядерный зонтик», если они не научатся послушанию и не возьмутся вместе с дядей Сэмом расшатывать здание европейского мира. Поистине он предлагает жесткий выбор!  

Так ли уж взволнованы американцы событиями в Польше? Так ли уж сочувствуют они авантюристам из «Солидарности», которые увлекали Польшу в бездну хаоса и гражданской войны, подстрекаемые аплодисментами (и не только аплодисментами) с Запада? Нет, далеко не так уж возбужден средний американец, как уверяют те, кто берется говорить от его имени. Как ни витийствуют политики, он, этот практичный американец, не перестает удивляться: из-за чего, собственно, шум? Удивляется, так как знает, что дело профсоюзов — заработки и условия труда, а не захват государственной власти. Об этом говорил мпе один нью-йоркский профсоюзный лидер, не забыв, однако, предупредить, что «паблисити не ищет» и что имя его в газете не стоит упоминать. Он не стал жертвой пропагандистского обстрела, но боится, что его могут ошельмовать и сделать жертвой политической мести.  

Я упоминал раньше об опросах, проверявших у американцев, лучше или хуже стало им жить при Рейгане. Теперь пора вспомнить давний анекдот о пессимистах и оптимистах. По анекдоту, пессимист — это тот, кто считает, что хуже быть не может. Оптимист находит утешение в том, что могло быть хуже. К такого рода оптимистам относились многие из моих собеседников.  

Среди них был и Пол Тсонгес, сенатор-демократ от штата Массачусетс, моложавый человек с темными внимательными глазами. Он говорил, что президент оказался умереннее, чем ожидалось, а конгресс — менее консервативен, что экономическое положение ухудшилось — и это очень важный внутриполитический фактор. На его взгляд, маятник американской общественной жизни достиг крайне правой точки и вот-вот начнет движение в обратную сторону, к центру, укрепляя позиции пейлибералов, среди которых сенатор себя числит.  

Мы беседовали в его офисе на Капитолийском холме. Кроме двух помощников сенатора был еще репортер из Бостона, главного города штата Массачусетс. Разговор перешел к международным делам. Сенатор говорил об опасностях гонки вооружений, высказывался за всяческие аме- -рикано-советские переговоры ради ее прекращения. Вдруг, глядя на меня прямым взглядом своих внимательных глаз, мрачно пошутил: «А знаете, что на вас и на меня уже нацелено по ядерной бомбе? » Я возразил: вряд ли, персональные бомбы не рентабельны, но на его и на мой город по бомбе припасено и, наверное, не по одной. И уже без шуток Пол Тсонгес сказал, что у него шестимесячная дочь, что мы уже немало пожили, а жить ли, выжить ли нашим детям в мире, который мы им оставляем? И нас с ним вдруг объединило это тревожное раздумье.  

Я вспоминаю одно из поздних стихотворений Александра Твардовского, грустное, как вздох задумавшегося человека. Поэт пишет, что в «случае главной утопии» (термоядерной катастрофы)... Нам-то опа не гроза:  

Пожили, водочки попили,  

Будет уже за глаза...  

Жаль, вроде песни той, — деточек,  

Мальчиков наших да девочек,  

Всей неоглядной красы...  

Ранних весенних веточек  

В капельках первой росы...  

Пол Тсонгес, сенатор от штата Массачусетс, свою тревогу и свою грусть выразил почти теми же словами, что и родившийся на Смоленщине большой русский поэт. И не мудрено. Разве это не пронизывает нас всех?  

4  

Пасмурное февральское утро. По тротуарам Нижнего Манхэттена, в самом начале знаменитого Бродвея, раскрыв над головами черные зонты, шелестя плащами и подошвами, торопится толпа служащих банков, брокерских фирм и разных других деловых контор. Мокрая мостовая забита автомашинами. Крепкие фасады старых зданий посерели от дождя. У новых небоскребов темные блестящие стекла и резкие металлические грани, их верхушки как будто плывут среди низких облаков. И всюду солидные вывески солидных заведений. Здесь, по соседству с маленькой тесной улочкой, приютившей здание Нью-Йоркской фондовой биржи все эти вывески в совокупности своей создают понятие Уолл-стрит. Рядом другая нью-йоркская реликвия – церковь Троицы — тянет ввысь закопченные черные шпили, и не бог смотрит сверху на свой храм, а банкиры и маклеры, расположившись в поднебесных этажах. Тяжелые врата церкви приоткрыты, ио ряды деревянных скамей с высокими спинками пусты. Людям — некогда.  

И лишь один человек никуда не спешит. Неподалеку от черных церковных стен без зонта и плаща мокнет он под дождем, стоя на коленях, вытянувшись вперед, уткнувшись лбом в асфальт наподобие молящегося мусульманина.  

Дерзко выделяется из толпы этот человек-загадка, хотя скорее всего он лишь бездомный бродяга, не помнящий себя обитатель бездонного нью-йоркского дна, деталь привычная, как чугунный пожарный гидрант у бровки тротуара. В нем загадки не больше, чем у торопящейся, стандартно бодрой, обманчиво знакомой толпы. Рядом с улицей и понятием «Уолл-стрит» хочется каждого в этой толпе не глядя пометить одним клеймом — служителя золотого тельца. Но разве не из индивидуальных, разве не из загадочных душ состоит даже стандартная на вид толпа?..  

Дождь остался на Бродвее. Строгий и вместе с тем уютный кабинет в одном из крупных банков. Деловая троица его вице-президентов. Старший — в годах, немногословный и много курящий — предоставляет слово второму. Снова я слышу рассуждения, к которым привык за несколько дней скитаний по нью-йоркским деловым заведениям, о насущной необходимости приборки и чистки в большом доме американской экономики, о том, что спад, а не инфляция — меньшее из двух зол, что в долговременном плане есть основания для оптимизма, а в кратковременном — болезненный период приспособления к новым временам, что автомобилю уже не суждено играть прежней роли в американской жизни и что навсегда — может быть, к лучшему? — канули времена, когда в год продавали по 11 — 12 миллионов автомашин, что американцы стали осторожнее в своих тратах, приобретениях и расчетах на будущее...  

Квалифицированный и неодушевленный разговор специалиста-экономиста, в котором живой человек задавлен большими цифрами. Но в скупых словах старшего вице-президента мерцает именно человек, опытный и умудреннный, чуточку грустный. Он и банкир, и политик. Из тех  

обитателей Уолл-стрита, которые за развитие американо- советских экономических связей и в этом направлении хотели бы «образовать» калифорнийцев, командующих в Вашингтоне. Что и говорить, сейчас дела неважные (и это общее мнение), но на будущее собеседник наш не теряет надежды. На будущее человеку всегда должна светить надежда.  

Касаемся, конечно, возрастающей опасности войны, и умный банкир-политик из многих других выделяет простейший и фундаментальный факт: в своей национальной исторической памяти американцы даже и не держат, что это такое— воевать на собственной территории. И в отличие от европейцев — с европейской памятью — они беспечны. Экономист соглашается с ним: опасность радиации от аварий на атомных электростанциях беспокоит американцев больше, чем опасность ядерной войны.  

— У меня загородный дом в штате Вермонт, — развивает свою мысль старший. — Своих соседей я хорошо знаю. Разве могут они вообразить, что на них нацелены какие-то ракеты с ядерными боеголовками?!  

Запомнившийся аргумент. Когда-то я бывал в Вермонте и сохранил потускневший образ этого небольшого штата, расположенного к северо-востоку от гигантского штата Нью-Йорк, — лесистые горы, озера и поля, так называемые фермерские дороги, отходящие от автострад к фермам и поместьям, и крошечные, идиллически-спокойные городки, живя в которых, проезжая через которые и в самом деле нелегко вообразить, что земля и небо могут быть расколоты ядерным взрывом.  

Массачусетский сенатор Пол Тсонгес мрачно шутил насчет персональных — так их много — ядерных бомб. А нью- йоркский банкир говорит, что его соседи в штате Вермонт (кстати, граничащем с Массачусетсом) и ухом не ведут, глухи к грозному гулу ракетно-ядерного века. Кому верить? Кто точнее передает ощущения своих соотечественников?  

Когда я вернулся из своей американской поездки в Москву и в числе прочих обдумывал и этот вопрос, из штата Вермонт неожиданно пришел ответ — в свежих сообщениях американской печати. Там, оказывается, жители организовали референдум: не стоит ли двум державам — США и СССР — заморозить свои ядерные арсеналы? В 143 маленьких городках большинство высказалось за замораживание. В 18 — против. Может быть, не те соседи достались нашему банкиру. Или на всякого мудреца довольно простоты? Или эфемерную материю политических ощущений можно толковать и так и сяк, пока ее не испытали прямым политическим действием?  

Не вермонтцы, а калифорнийцы первыми начали переводить антиядерные ощущения в антиядерные действия. Калифорния – самый многонаселенный из штатов, бель многих американских новшеств и починов разного толка. На волне возросшего консерватизма она подарила Америке нынешнего президента США с его программами сверхвооружения, а теперь, испугавшись опасной политики Рональда Рейгана, и новую форму антивоенного движения – ядерное замораживание. Там собирают подписи под призывом к ядерному замораживанию. С легкой руки калифорнийцев антиядерные настроения, тлевшие под спудом, вырываются наружу то в одном, то в другом штате, причем активную роль играют священнослужители, восстающие против ядерных посягательств на священный дар жизни. Многие сенаторы и конгрессмены примкнули к этому движению. Обозреватели предрекают, что с наступлением тепла по Америке прокатятся антиядерные манифестации такие же многолюдные, как в Западной Европе. И вот уже правительство шлет на места специальные агитбригады, чтобы искоренить крамольную идею ядерного замораживания, попытаться убедить общественность, что это замораживание выгодно лишь Советскому Союзу...  

Однако не слишком ли розовую картину вдруг изобразил я на фоне, который до сих пор выглядел таким мрачным? Попробую еще с одной стороны подойти к теме войны и мира.  

В 1973—1974 годах, в пору надежд и сдвигов к лучшему в советско-американских отношениях, когда далеко не все предвидели высоченные барьеры на пути разрядки, мне довелось встречаться с Джорджем Гэллапом, основателем и руководителем знаменитого института опросов общественного мнения. Простой, демократичный п мудрый человек, он недолюбливает и остерегается политиканов, по верит в здравый смысл своего народа и, отдавая себе отчет в различиях наших стран, все-таки целиком был за нормальные, хорошие американо-советские отношения.  

Мне хотелось встретить его и сейчас, когда сбылись отнюдь не все надежды прошлого десятилетия, и мы пробираемся через дебри нового кризисного десятилетия. Гэллапу-старшему уже за восемьдесят, он отдыхал где- то за границей, и я договорился о встрече с его сыном, ДЖОРДжем Гэллапом-младшим. Увы, обстоятельства неожиданно сложились так, что я не смог приехать в университетский город Принстон, где расположена организация Гэллапа, Выслушав извинения, Гэллап-младший согласился дать интервью по телефону. Он был верен себе: никаких комментариев, одни цифры, извлеченные из обширнейшего электронного досье.  

С политической точки зрения цифры можно разделить на положительные и отрицательные. Начну с положительных. 76 процентов американцев, как показывает один из последних опросов, поддерживают предложение о том, чтобы наполовину сократить ядерные арсеналы США и СССР. 72 процента — за то, чтобы не создавать нового ядерного оружия, то есть, по существу, за идею ядерного замораживания. 47 процентов идут еще дальше, высказываясь за уничтожение всего существующего ядерного оружия (при 44 процентах против и 9 — воздержавшихся). Лишь 5 процентов считают, что в случае ядерного конфликта их шансы на выживание будут «хорошими», и это тот случай, когда ћадо приветствовать такую здоровую нехватку оптимистов. Растущее число американцев (пять к одному) исключает войну как средство решения международных проблем. После Вьетнама охотников до новых вооруженных интервенций за границей кот наплакал.  

С такими настроениями, которые, кстати сказать, вполне соответствуют неоднократным предложениям Советского Союза, уже завтра мог бы, кажется, наступить золотой век разоружения и мирного сосуществования, — при условии, что нет никакого расстояния и различия между порывами народа и политикой правительства. Но золотой век, увы, не ждет нас за ближайшим углом. И существует другой ряд цифр и фактов, объясняющий, почему рейгановская администрация все еще держит в идеологическом и политическом плену американцев со всеми их антиядерными настроениями.  

Вот кое-что из другого, негативного ряда, тоже зарегистрированного опросами Гэллапа. Большинство считает, что Америка должна «быть сильной, чтобы пребывать в безопасности», а это мандат на увеличение военных программ. 54 процента американцев полагают, что их страна, их правительство делает все, чтобы добиться сохранения мира, и лишь 7 процентов придерживаются такого же мнения о Советском Союзе.  

И еще один, многое объясняющий показатель. Давно уже Гэллап по специальной шкале замеряет отношение американцев к другим странам, применяя десятибалльную систему — от нуля до положительной пятерки и от нуля до отрицательной пятерки. Из цифр, которые Гэллап-младший а продиктовал мне, видно, что в сознании американцев Советскому Союзу давно и прочно отведено место не просто виновника, по и необыкновенного страшилища. Своеобразный рекорд был зарегистрирован в 1953 году, в разгар «холодной войны»: по упомянутой десятибалльной системе лишь один процент опрошенных американцев относился к нам положительно. Кривая показывает взлеты и падения. Наибольший взлет пришелся на июль 1973 года, пик разрядки. Потом опять падение и взлет, до 34 процентов в 1979 году, когда в Вене был подписан советско-американский Договор ОСВ-2. По опросу 1981 года позитивный процент составил 20, негативный – 77.  

Нужны монографии, и не одна уже написана, чтобы политически расшифровать эти и другие цифры, объяснить, как и кем формируется массовое сознание, как и кто им манипулирует, что идет от невежества, от умышленного обмана, от добросовестных заблуждений, от искреннего неприятия другой системы и т. д. и т. п. Сейчас я выделяю лишь результат этой многолетней массированной обработки умов.  

Историк и бывший дипломат Джордж Кеннан, когда-то работавший американским послом в Москве, определяет его как дегуманизацию, обесчеловечение противника, которого с той стороны видят в Советском Союзе. Кенпан пишет, что дегуманизация включает «бесконечный ряд искажений и упрощенчества, систематические усилия лишить всяких человеческих черт руководство другой великой страны, привычное преувеличение военных возможностей Москвы и предполагаемой злобности советских намерений, постоянное извращение характера и взглядов другого великого народа».  

В начале заметок из своего нового американского блокнота я упоминал о последних героях, поставленных на пьедестал американским президентом, — о генерале, похищенном итальянскими террористами и чудом освобожденном, о молодом клерке, бросившемся в ледяную воду Потомака, чтобы спасти тонущую женщину. Всякий герой хорош и негоже одного возвеличивать за счет другого. Но мужество гражданина — еще драгоценнее, чем мужество воина. В нынешних обстоятельствах международной жизни это мужество выражается в чувстве высокой ответственности, в примате разума над враждой и истерией. Американцы с такими качествами есть, и мне хотелось бы назвать того же Джорджа Кеннана. Он совсем не симпатизирует пашей системе, но в преклонные годы избрал себе трудную долю толмача, переводчика, толкователя. Он добивается, чтобы американцы объективно представляли другую державу, с которой они связаны одной судьбой в наш ракетно-ядерный век. Он добивается понимания и взаимопонимания, что равносильно решению задачи самосохранения человечества...  

Перед тем как закруглиться с впечатлениями двух заокеанских недель, вернусь на берег Тихого океана, в Сан- Франциско. Через залив лежит Беркли с знаменитым кампусом Калифорнийского университета, где в 60-е годы начиналась бурная и скоротечная «молодежная революция» и полыхал протест против грязной вьетнамской войны.  

Время смыло следы бурных лет, утихомирив и буржуазно облагообразив центральную Телеграф-авеню. И студент пошел не тот, и пусто перед Спролл-холл, на вечевой площади университета, и там, на большой доске объявлений среди бумажной ряби приклеенных листочков чаще встретишь предложения об уроках массажа, чем объявления о митингах солидарности с патриотами Сальвадора или протестах против связи университета с близлежащей Ливерморской лабораторией, занятой изобретением новых и новых видов ядерного оружия.  

На одной из улочек Беркли мы попали в маленькую квартирку из тех, что в Америке принято называть студиями. Она была только что арендована под рабочий кабинет и еще не оборудована: несколько стульев, неразобранные картонные ящики и на кухоньке разнокалиберные кружки для чая. И среди этого ералаша нас принимал красивый, начинающий седеть человек с высоким лбом и изящными жестами — Даниэл Эллсберг. Это имя гремело в начале 70-х годов. Ответственный сотрудник Пентагона, он перешел на сторону противников вьетнамской войны, предал огласке тома разоблачительных секретных документов и вызвал всемирный скандал. Его судили и осудили бы, если бы судебный процесс ие погребла мощная волна уотергейтских разоблачений. В общем, «яйцеголовый» интеллектуал из «лучших и талантливейших», навербованных еще при Джоне Кеннеди, прозрел и из технократа, разыгрывающего сценарии обычных и ядерных войн, вырос в гуманиста, пытающегося оттащить человечество от ядерной пропасти. Сейчас Эллсберг — один из зачинателей антиядерного движения в Америке, активно укрепляющий связи с единомышленниками в Западной Европе.  

Он потчевал нас чаем и разговорами об американской ядерной стратегии и о том, как ее таят от американского народа, и у него есть право на эти разговоры, поскольку именно к разработке этой стратегии он был причастен и в возрасте тридцати лет по гражданской табели о рангах был приравнен к трехзвездному генералу. Он говорил о том что американская стратегия всегда исходила из допустимости первого, упреждающего ядерного удара, по попробуй в обыкновенной аудитории спросить американцев, какова в этом вопросе позиция Белого дома, и 100 процентов —- все 100 процентов! — присутствующих скажут: конечно, мы против применения ядерного оружия первыми. Он говорил, что американское руководство всегда стремилось к ядерному превосходству над Советским Союзом, а сейчас потому твердит о советском превосходстве, что боится движеиия за ядерное замораживание, нарастающего, как снеж-t пая лавина в горах. А лавина, в свою очередь, образовалась потому, что руководители нынешней администрации своими частыми, легкомысленными и даже развязными заявлениями о возможности ядерной войны разбудили тревогу и страхи американца.  

Он говорил полтора часа и не успел досказать всего, так как мы опаздывали на другую встречу и должны были уходить, и по коридору второго этажа проводил нас вниз, до выхода, и мы ушли в вечернюю темноту, а он силуэтом остался в освещенном проеме подъезда.  

Через несколько дней, перед отлетом в Москву, я увидел Даниэла Эллсберга на фотоснимке в нью-йоркской газете: распахнутый черный плащ и аккуратно застегнутый на верхнюю пуговку серый пиджак, высокое чело и губы, сжатые в иронической улыбке. Его тащил под руку парень с лицом неандертальца и звездой шерифа на куртке. Это был тот марш, о подготовке к которому Эллсберг говорил нам. 170 человек арестовали возле печально знаменитой Ливерморской лаборатории, разрабатывающей новые и новые системы ядерного оружия.  

То, что он не досказал нам, продолжало доказывать — и доб-Кажет — время.  

– • • ‘ >...  

Март 1982 г.  

НЕСМЕШНОЕ  

Хочется посмеяться, но больно уж предмет горький и годится разве лишь для того самого смеха — сквозь слезы.  

С некоторых пор хозяину Белого дома припугнуть концом света так же просто, как нам, обыкновенным смертным, чихнуть или, выглянув утром в окошко, сказать: «Гляди-кось, дождик припустил... »  

Вот и на последней своей пресс-конференции президент снова пугал. Больше всего тем, что в области стратегических вооружений (то есть тех, что могут доставить ядерные боеголовки прямехонько в Америку) Советский Союз «действительно обладает определенным запасом превосходства, и достаточно большим, чтобы это создавало опасность».  

К этому слову — «опасность» — журналистам, аккредитованным в Белом доме, не привыкать. Однако как ни привыкли — встрепенулись: такой опасностью и в такой решительной форме раньше не пугали. И устремив вперед рога вопросов, журналисты быками ринулись на эту красную тряпку в Белом доме, где красное, как всем известно, представлено сейчас в двух взаимоисключающих видах — как излюбленный цвет нарядов президентской супруги Нэнси и как ненавистная «красная опасность».  

Отрывок из стенографической записи:  

Вопрос. Хотите ли вы сказать, что мы сейчас, сегодня настолько уязвимы в случае ядерного удара, что не смогли бы нанести ответный удар?  

Ответ. Это было бы возможно благодаря способности нанести ответный удар, которой обладает наша триада, но большое превосходство русских позволяет им выдержать наш ответный удар и нанести нам удар снова...  

Нет, скоропалительное сравнение с быками, с корридой, пожалуй, не подойдет. Ядерные удары скакали, как гуттаперчевые мячики для игры в пинг-понг. Советский удар... Ответный американский удар... И еще вдруг советский удар, фатальный и — полный конец тому Новому свету, где так привольно расположились Соединенные Штаты Америки с их народом и их президентом. Так сказать, новосвето-преставление.  

Голова кругом идет. Но президент продолжал как ни в чем не бывало (вновь отрывок из стенографической записи):  

— Если они впереди, то мы позади, и если мы просим их произвести сокращение и присоединиться к нам и опуститься на более низкий уровень, то никакого стимула у них нет...  

По общему мнению, президент умеет блестяще рассказывать анекдоты, но от пресс-конференций с их серьезными и скучными вопросами его бросает в зевоту. Правда, перед последней его, говорят, специально тренировали. Она считалась важнее других. Ее и передавали в вечернее время, лучшее на телевидении. А почему?  

А потому, что президента и его министров стали вдруг допекать — и простые граждане, и непростые, в том числе из конгресса, — сумасбродной идеей замораживания ядерных арсеналов двух держав. Дескать, хватит. Сколько можно! И на пресс-конференции президент должен был сказать и, хорошо бы, доказать, что замораживание его не удовлетворяет, что он глядит дальше, что его администрация душой и телом за драматическое (именно — драматическое! ) сокращение стратегических ядерных вооружений. Но... Лишь после их приращения. Ведь только тогда «у них» появится стимул. Надо не замораживать. Надо подняться, чтобы опуститься. Увеличить, чтобы — драматически! — сократить. Ибо если они впереди, то мы позади....  

Все вроде бы складно. Но жмет, как тесный башмак, мешает проклятое словечко — «если». Если не поверят? Если не впереди или позади, а наравне? Впрочем, почему — если? Так оно и есть — наравне. И это факт международной жизни. Причем главный. И на этом равенстве двух стратегических триад и держится зыбкий, хрупкий мир, как когда-то держался он, по поверью, на трех китах. И не поверив президенту, ничуть не поддавшись на испуг, вот, что, к примеру, написал матерый военный обозреватель Дрю Миддлтон, который за интересы Пентагона стоит не хуже, чем сам председатель объединенного комитета начальников штабов: «Изучение стратегических арсеналов Соединенных Штатов и Советского Союза показывает существование примерного баланса, хотя та и другая стороны имеют превосходство в отдельных категориях оружия».  

Готовились, готовились, а вышел на этой пресс-конференции опять конфуз. Не испугались даже те, кого испугать легче, чем чихнуть, кто пугается, так сказать, автоматически, когда велено или на всякий случай. Напротив, ядерный пинг-понг президента вызвал разговоры, что-де о дьявольском оружии и конце света нельзя говорить всуе. Сенатор Эдвард Кеннеди, зачинатель движения за ядерное замораживание на Капитолийском холме, отверг тот подход к контролю над вооружениями, который «провозглашает, что необходимо иметь больше для того, чтобы иметь меньше».  

Но чего в конце концов ждать от этих «голубей»? А вот от вашингтонских «ястребов» Белый дом не ждал такого подвоха. Они так накинулись на президентский тезис о советском «запасе превосходства», что полетели пух п перья.  

Какой главнокомандующий когда-нибудь заявлял миру, что Соединенные Штаты слабее своего противника?  

И почему об этом вообще говорится, когда все это не отвечает действительности?  

Это атаковал президента Пэт Мойнихэн, сенатор от штата Нью-Йорк, всегда радеющий Пентагону.  

Сенатора Генри Джексона и представлять неловко. Личность в некотором роде историческая — основоположник антиразрядки, родоначальник вашингтонских «ястребов». Сейчас как раз, как печень у Прометея, клюет концепцию ядерного замораживания. И вот пошел родоначальник на президента.  

— Настоящая опасность всего этого, — сказал он, касаясь болтовни об американском отставании, — заключается в том, что у наших союзников возникло ощущение, будто мы в определенном смысле находимся в упадке.  

Не надо, дескать, перегибать палку и переигрывать в «советскую угрозу».  

И Збигнев Бжезинский тоже призвал не перебарщивать и не прибедняться:  

— Я считаю, что это очень вредное заявление, потому что, откровенно говоря, сейчас существует примерное равновесие...  

«Откровенно говоря... » А еще откровеннее выразился обозреватель Джозеф Крафт: «Самое важное — это то, что Рональд Рейган пока не вник как следует в суть проблемы».  

Итак, ядерный удар... Ответный удар... Быть ли третьему? Вот чем наркотически возбуждены в Вашингтоне. А в Москве между тем давно предлагают запретить первый как тягчайшее преступление. А без первого не будет второго. Без второго — третьего.  

Нечто вроде постскриптума к несмешному смеху сквозь слезы. Государственный секретарь Хейг недавно заявил, что нынешняя администрация ни за что не откажется от права первой использовать ядерное оружие. Тем самым он, как сообщают, нанес удар по нескольким влиятельным американцам (бывший министр обороны Макнамара, бывший помощник президента по национальной безопасности Банди, бывший посол Кеннан). Нанес упреждающий удар, узнав, что в следующем номере журнала «Форин афферс» они выступают с предложением изменить ядерную стратегию США и присоединиться к обязательству о неприменении первыми ядерного оружия, убрав тем самым важную причину напряженности в американо-советских отношениях.  

Апрель 1982 г.  

АЛЕКСАНДР ХЕЙГ ПРОТИВ ВИКТОРА ГЮГО  

В последние недели антивоенные, антиядерные настроения в США так быстро растут, что американский еженедельник «Тайм» счел уместным вспомнить знаменитое изречение Виктора Гюго: «Ни одна армия не может остановить его, время которой пришло».  

Движение масс подбадривает кое-кого и на американском верху, тех, кто понимает опасность политики администрации Рейгана. Несогласные говорят все громче.  

Теперь центром оживившейся дискуссии в Вашингтоне стала статья в журнале «Форин афферс», написанная четырьмя известными и весьма осведомленными деятелями, включая бывшего министра обороны США Роберта Макнамару.  

Их главное предложение — США должны изменить свою ядерную стратегию в одном важном пункте, а именно объявить, что отказываются от использования первыми ядерного оружия.  

Осенью 1981 года эту идею мы выдвигали и на Генеральной Ассамблее ООН и в прямом обращении к президенту Рейгану — объявить тягчайшим преступлением применение первыми ядерного оружия. Но от такого «первенства» Вашингтон не захотел отказаться. А теперь советская идея находит понимание в американских влиятельных кругах. И американское правительство вынуждено отбиваться от «своих». И вот как это делает, отвечая четырем критикам, государственный секретарь Хейг: «НАТО последовательно отвергает такие советские предложения (не использовать первыми ядерное оружие. — С. К. ), принять которые, в сущности, означало бы обречь Европу на агрессию с использованием обычных вооруженных сил и вооружений».  

То есть Хейг предсказывает и пугает одновременно: откажись мы сегодня от использования первыми ядерного оружия — и нечем будет их, русских, сдерживать, и советские танки завтра будут на Рейне, а через неделю, чего доброго, — па берегах Сены и Ла-Манша.  

Бред! Даже оппоненты Хейга из среды американской элиты вынуждены опровергать этот бред. Тот же Макнамара говорит про нас: русские вовсе не сумасшедшие, они знают, что такое людские потери. Невелик комплимент, но показывает, с какими чудовищными искажениями истины приходится иметь дело трезво мыслящим американцам.  

Но дело не только в этом. Во-первых, Хейг явно преуменьшает обычные вооруженные силы НАТО, рассказывая свои сказки о волках из Москвы и ягнятах из Вашингтона. И что касается некоторого советского перевеса в танках, то на него со стороны НАТО, как всем известно, существует перевес в средствах противотанковой защиты.  

А во-вторых, Хейг делает вид, что боится, что если Америка откажется первой применить ядерное оружие, то Советский Союз первым применит обычные вооруженные силы. Но известно ли государственному секретарю США, что уже три года — три года! — существует официальное предложение государств Варшавского Договора заключить договор о неприменении первыми друг против друга как ядерных, так и обычных вооружений в Европе.  

Заключение такого договора, говорится в предложении, сделанном в мае 1979 года и не раз повторенном с тех пор, коренным образом укрепит политический и правовой фундамент соблюдения в Европе принципа неприменения силы или угрозы силой, создаст новые гарантии против развязывания военных конфликтов.  

Известно ли это мистеру Хейгу? Если да, то почему он об этом умалчивает? Если нет, то подобает ли главе дипломатического ведомства не знать коренного элемента в позиции другой стороны?  

А может быть, в отличие от Гюго, Хейг считает, что есть все-таки сила, которая может противостоять идее, рожденной самим временем. И что эта сила — в дезинформации и обмане. Опасное заблуждение.  

Апрель 1982 г.  

ТРИ МОМЕНТА В РЕКЛАМНОЙ РЕЧИ  

9 мая президент США Рональд Рейган, выступая перед выпускниками колледжа в городе Юрика, штат Иллинойс, где он когда-то учился, произнес речь. Ее считают чуть ли не важнейшим внешнеполитическим выступлением американского президента за все время его пребывания у власти.  

Рейган говорил, как он выразился, о «дальнейшей судьбе отношений Запада с Советским Союзом». В начале июня он летит в Западную Европу — впервые в качестве президента — для встреч с партнерами по НАТО и заранее оповещает, что именно этот «важнейший вопрос... будет стоять за всеми моими дискуссиями со всеми европейскими руководителями».  

Значит, речь в Юрике — это элемент подготовки к первому появлению па западноевропейской сцене американского президента.  

В речи я бы выделил три момента. Во-первых, рассуждения о «советской угрозе», которая требует «единства Запада», а точнее, согласия остальных с Америкой. Во-вторых, предложение начать к концу июня переговоры с Советским Союзом по сокращению стратегических ядерных вооружений. В-третьих, изложенный в общих чертах план поэтапных сокращений, который, по словам президента, будет предложен американской делегацией на перегов По части антисоветской риторики ничего нового президент не сказал.  

Возьму второй момент — предложение о том, чтобы к концу июня начать американо-советские переговоры по стратегическому оружию. Присмотримся к существу дела: на какой почве — и с каким опозданием! — появилось это предложение. Рональд Рейган воцарился в Белом доме в конце января 1981 года, а уже в конце февраля того же года с трибуны XXVI съезда КПСС из Москвы прозвучал призыв к возобновлению переговоров по стратегическим вооружениям. Почти полтора года, то есть треть четырехлетнего президентского срока, американцы уходили от ответа на это приглашение. Потому что отдавали приоритет программе модернизации своих стратегических сил — мобильные межконтинентальные ракеты MX, новые сверхзвуковые стратегические бомбардировщики В-1, ракетные системы «Трайдент-2» для подводных лодок и так далее.  

И если в эти дни в Вашингтоне говорят о готовности к переговорам, то объяснение этому одно — антивоенное давление общественного мнения, которому уже нельзя противостоять. Американцев пугали советской угрозой, а опи стали пугаться «пугателей».  

Журналист Майкл Бэроун из газеты «Вашингтон пост» задается вопросом: «Почему так много людей высказывают озабоченность, словно они только что узнали о существовании ядерного оружия? » И отвечает: «Любой политический обозреватель сразу даст вам ответ: виной тому Рональд Рейган. По мнению множества американцев и европейцев, при Рейгане опасность того, что мы окажемся втянутыми в ядерную войну, гораздо больше, чем при любом из его Предшественников ».  

Что посеешь, то и пожнешь. Нынешние вашингтонские руководители пожинают неожиданные урожаи тревоги и страха. Один урожай страха они собрали прошлой осенью в Западной Европе, где развернулось движение протеста против американской политики, другой пожинают сейчас в самой Америке.  

Американский президент, можно сказать, обороняется от самого себя, открещивается от того образа, который сам себе создал разговорами о сверхвооружениях и возможности ограниченной ядерной войны.  

Оборонялся в ноябре 1981 г., когда под нажимом Западной Европы согласился на начало переговоров по ядерному оружию средней дальности в Европе. И речь в Юрике — это тоже оборона. Вот что писал об этой речи еще за неделю до ее произнесения обозреватель «Нью-Йорк тайме» Лесли Гелб: «По словам должностных лиц, больше всего администрация заинтересована в том, чтобы официально огласить какой-то простой и всеобъемлющий план, дабы продемонстрировать, что «команда» Рейгана голосует за мир, что лишило бы запала развернувшиеся в Европе и в Соединенных Штатах кампании за замораживание ядерного оружия. С точки зрения высокопоставленных руководителей администрации, эти движения подрывают поддержку нового американского ядерного оружия... »  

Теперь обратимся к третьему моменту в речи американского президента — к его плану поэтапного сокращения стратегических вооружений.  

По этому плану в конце первого этапа сокращения число боеголовок на баллистических ракетах будет доведено до равных пределов и станет, по крайней мере, на треть меньше нынешних уровней. Предлагается также, чтобы не более половины этих боеголовок было установлено на ракетах наземного базирования.  

Что сие означает? Для человека, незнакомого с нынешней ракетно-ядерной арифметикой, это может показаться привлекательным. А человек, элементарно ее знающий, сразу же увидит, что предлагаются совершенно неравномерные сокращения. США оставляют практически нетронутыми наиболее сильные и количественно превосходящие компоненты своей стратегической триады — стратегические бомбардировщики, ракетно-ядерные силы морского базирования, а Советскому Союзу предлагают существенно сократить и ослабить наиболее сильный элемент советской триады — баллистические ракеты наземного базирования.  

Недобросовестный трюк проделывается под лозунгом достижения «стабильности соотношения ядерных сил», а на деле ведет к дестабилизации, опасному перекосу в американскую сторону. Недаром и в самой Америке рейгановский план непредвзятые наблюдатели встретили с откровенным скептицизмом.  

Сошлюсь лишь на мнение журнала «Таим»: «Предлагаемый Рейганом «потолок» для ядерного оружия потребовал бы от Соединенных Штатов значительно меньшего сокращения стратегических систем, чем от Советского Союза... Это предложение так явно выгодно Соединенным Штатам, что скорее всего поставит вопрос о реалистичности и даже об искренности подхода администрации к установлению контроля над вооружениями».  

Май 1982 г.  

В ЗЕРКАЛЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ  

Недавно канадский премьер-министр Трюдо, выступая перед американской аудиторией (студентов-выпускников университета Нотр-Дам в штате Индиана), заявил следующее: «Как союзники мы обязаны не только поддерживать ваше руководство, но и заботиться о том, чтобы вы в своих действиях учитывали законные цели других стран — членов союза. Наш долг как друзей держать перед вами зеркало, в котором вы увидите свое отражение».  

Исполняя свой долг зеркала, Трюдо сказал американцам, что рейгановский «настрой на конфронтацию» между Востоком и Западом «вызвал у общественности беспрецедентную озабоченность».  

Ну что ж, открытие это, как прекрасно знает наш читатель, не ново. И союзники США по НАТО, и сами американцы, включая видных политических деятелей и авторитетных военных стратегов, держат перед вашингтонским руководством множество зеркал, в которых оно видит одно и то же, свое собственное отражение: людей, которые увлекают и Америку, и весь мир по дороге к ядерной пропасти.  

Словом, эти зеркала отразили крупнейший морально- политический просчет нынешней воинственной администрации. В Вашингтоне решили что-то срочно предпринять, каким-то путем облагородить образ, отраженный в зеркалах, потому что с пугающим ликом провозвестника ядерной войны рассчитывать на политическое будущее нельзя.  

Мы знаем, что предприняли в Вашингтоне. После месячных проволочек сели в Женеве за стол американо-советских переговоров о сокращении ядерного оружия средней дальности в Европе. После 16-месячной проволочки объявили о готовности вести переговоры по стратегическим вооружениям.  

Изменилась и смягчилась тональность вашингтонских заявлений. «Есть вещи поважнее, чем мир... » Этот афоризм не забыт и, возможно, останется в истории. Но повторять его уже не рискуют. Из Москвы не увидишь, какие шляпки демонстрировали вашингтонские дамы на традиционном весеннем параде мод, по заметно, что мода на политические изречения изменилась. Из вашингтонских канцелярий посыпались заявления — и заверения, — что нет ничего ужаснее ядерной войны.  

Среди членов рейгановского кабинета министр обороны Каспар Уайнбергер, по общему мнению, идет как «ястреб» номер один. Но и он сменил пластинку. Послушайте, к примеру, что он говорил, выступая неделю назад в Массачусетском медицинском обществе: «Сегодня мне хотелось бы поговорить на тему, которая в равной мере тревожит нас всех. Я имею в виду угрозу ядерной войны, под которой мы, к нашему ужасу, живем вот уже 34 года. Это в высшей степени неприятная и трудная тема, но я принимаю ее крайне близко к сердцу. Некоторые американцы выражают сомнения в том, разделяют ли наш президент и его правительство их отвращение к войне, особенно к ядерной. Это — страшное недоразумение... ».  

Американцев уверяют, что они не так поняли своего президента и его министра обороны. Они-де разделяют их отвращение к войне, они тоже не хотят войны. Допускаем: ведь только истинные безумцы, патологические нелюди могут выступать за ядерную войну. Весь вопрос, однако, в том, па что работает та или иная политика — па приближение войны или ее отдаление, устранение ее угрозы. Взглянув на вашингтонскую политику под этим углом, увидим, что она изменилась лишь внешне, лишь с учетом поистине глобальной критики, лишь в маскировочных целях. Потому что нутро ее осталось прежним — посягательство на основополагающей принцип равной безопасности, попытка взломать существующее военное равновесие и, ввязавшись в новые раунды гонки вооружений, добиться перевеса над Советским Союзом.  

В том же выступлении Уайнбергер сказал своим слушателям-медикам, что мир, как и здоровье, «требует ухода», и разъяснил, что под таким уходом он подразумевает. «В области контроля над вооружениями, — заявил он, — мы сталкиваемся с прискорбным парадоксом, который состоит в том, что путь к миру ознаменован подготовкой к войне. Но никакого другого рационального решения не существует».  

Значит, прежнее: проблема контроля над вооружениями на втором месте после проблемы «подготовки к войне».  

После речи президента Рейгана в Юрике, в которой он изъявил готовность к американо-советским переговорам по стратегическим вооружениям, с заявлениями об американской стратегии выступили многие высокопоставленные вашингтонские деятели: государственный секретарь Хейг и директор агентства по контролю над вооружениями и разоружению Ростоу, отставной генерал Роуни, которому поручено вести переговоры по стратегическим вооружениям, и помощник президента по национальной безопасности Кларк. Все говорили об ужасах ядерной войны, о мирной инициативе президента, и все оправдывали продолжение гонки вооружений.  

Если Уайнбергер прибегал к метафорам и парадоксам, то Кларк, помощник президента по национальной безопасности, говорит напрямую: «Решения о стратегических ядерных силах, о которых президент объявил осенью прошлого года, остаются тем фундаментом, на котором строится наша политика».  

Обратите внимание на это слово—«фундамент».  

И дальше Кларк детализирует, в чем состояло решение президента: «Мы собираемся модернизировать пилотируемые бомбардировщики, усилить точность попадания и полезный груз своих баллистических ракет, запускаемых с подводных лодок, добавить в свой арсенал крылатые ракеты морского базирования, укрепить свою стратегическую оборону и развернуть новые, более крупные и обладающие большей точностью попадания баллистические ракеты наземного базирования».  

Вот с какой программой идет на переговоры страна, президент которой в то же время утверждает, что ему мало простого ограничения стратегических вооружений, что он решительно выступает за их значительное сокращение.  

В Соединенных Штатах существует выражение, совпадающее с нашим, — учеба без отрыва от производства. Такой учебой, случается, занимаются и американские президенты — освоением реальностей и уже накопленного опыта международной жизни. Не вчера — и задолго до появления Рейгана в Белом доме — родилась идея ограничения и сокращения стратегических вооружений (хотя и нынешний президент США не вчера, а уже 20 лет назад начал выступать против всяких попыток контроля над ядерным оружием).  

Не первый раз собираются садиться за стол переговоров советская и американская стороны, имея ее предметом своего обсуждения. Три года ушло в конце 60 — начале 70-х годов на выработку Временного соглашения об ограничении стратегических вооружений. Семь лет длилась — и не по вине Москвы — история с выработкой Договора ОСВ-2, который, будучи подписанным, застрял в Вашингтоне на Капитолийском холме (и уже мертв, как утверждают в американском правительстве, хотя многие видные американские деятели требуют его воскрешения). При всех перепадах американо-советских отношений, при всех переменах политической погоды за океаном никому не удалось и вряд ли удастся заморозить саму идею американо-советского диалога. И если сейчас за него ратуют даже представители администрации, у которой он был явно не в чести, то следует им, видимо, иметь в виду и пройденные, усвоенные, полезные уроки.  

О них снова напоминает Советский Союз, расценив как шаг в правильном направлении готовность другой стороны к возобновлению переговоров по стратегическим вооружениям и излагая тот подход, который может обеспечить успех переговоров и достижение договоренности.  

Во-первых, требуется, чтобы переговоры действительно преследовали цель ограничения и сокращения стратегических вооружений, а не служили прикрытием для продолжения гонки вооружений и ломки сложившегося паритета.  

Во-вторых, необходимо, чтобы обе стороны вели их с учетом законных интересов безопасности друг друга и в строгом соответствии с принципом равенства и одинаковой безопасности.  

В-третьих, надо сохранить все то положительное, что было достигнуто раньше.  

В отличие от двух несогласующихся мотивов, звучащих сейчас в Вашингтоне, в Москве — один мотив, один лейтмотив: перекрыть все каналы гонки вооружений, договориться о снижении уровня военного противостояния.  

Он, этот лейтмотив, подчеркнут советским предложением о том, чтобы оружие стратегического назначения СССР и США было заморожено уже теперь, как только начнутся переговоры. Не вести переговоры параллельно гонке вооружений, а заморозить ее. Это еще одно принципиальное отличие советской позиции от американской. Впрочем, надо уточнить, от официальной американской позиции. Как настойчиво показывают опросы общественного мнения, американцы большинством три к одному поддерживают идею замораживания ядерных арсеналов. Советское предложение о замораживании — отклик на глубоко укоренившиеся п всюду, в том числе и в США, настроения. Отклик не спекулятивный, не демагогический, а продиктованный той же заботой о прекращении наращивания ядерных вооружений  

Американские представители, оправдываясь перед собственным народом, утверждают, что замораживание будет на руку лишь Советскому Союзу и лишит его стимула к серьезным переговорам. Это логика, вывернутая наизнанку. Куда логичнее предположить, что как раз замораживание поможет созданию климата хотя бы минимального доверия, столь нужного на переговорах. И, напротив, продолжение гонки вооружений параллельно переговорам будет способствовать климату подозрительности и вражды.  

Конечно, даже от очень разумных идей многих американцев можно отпугнуть, намекнув, что эти идеи «на руку Москве». И тем не менее, сделав эту оговорку, пожалуй, можно на сегодняшний день говорить о парадоксе более обнадеживающем, чем тот, которым козырял Уайнбергер. Похоже, что в своем отношении к идее ядерного замораживания больше американцев солидаризируется с позицией Москвы, чем с позицией официального Вашингтона.  

Май 1982 г.  

КРОВЬ И РАСЧЕТЫ  

Некто Чарльз Уилсон, член палаты представителей конгресса США от штата Техас, побывал недавно в Южном Ливане и по возвращении в Вашингтон доложил журналистам, что разрушения в результате израильских бомбардировок «совершенно ужасны». Но не это было гвоздем в его заявлении для печати. «Несмотря на большие материальные и людские потери, ливанские граждане рады тому, что Израиль вторгся в их страну, выбив оттуда ООП » — вот каким было главное открытие конгрессмена. Он ссылался, в частности, на разговор с «молодой женщиной, чей дом был разрушен, а племянник убит при израильском обстреле». Где происходил разговор: у развалин дома? Над телом убитого племянника? Детали не уточнены. Главное в том, что женщина, по выражению конгрессмена, «была рада». Рада израильскому вторжению в Ливан.  

Ну что ж, всякое бывает — и противоестественные радости, и коллаборационисты. Допустим, что Чарльз Уилсон из Техаса не выдумал женщину из Южного Ливана, Не будем забывать, что там своя кровавая междоусобица и что ливанские правохристиане готовы блокироваться с израильтянами в деле изгнания и даже истребления палестинцев. И все равно возникает вопрос: радовалась бы эта бесчувственная тетушка, если бы ей пришлось очутиться на месте своего племянника и десятков тысяч убитых и раненых ливанцев и палестинцев? И другой вопрос — о том, что многие в Америке, закрывая глаза на кровь и смерть, на разорванное в клочья международное право, кощунственно и нахально ищут оправдания преступной агрессии.  

Кстати, как попал американский конгрессмен на ливанскую землю? Без визы ливанских властей. Так же незаконно, как израильские солдаты. В их обозе. Поездку его оплачивал израильский институт стратегических исследований. Ездил он по захваченному Ливану с «израильскими должностными лицами». Почему именно его пригласили прокатиться по разбитому и выжженному войной Южному Ливану? Ясно, что это надежный кадр, доведенный до кондиции американскими сионистскими организациями и израильским посольством в Вашингтоне.  

И это вовсе не частный случай. От него без труда и какого-либо насилия над логикой перебрасывается мост к общему — к пропагандистскому обеспечению в Америке израильской агрессии. Уилсон — демократ, но в этом вопросе больше двухпартийности и меньше оппозиции республиканской администрации Рейгана, чем в каком-либо другом. На своей национальной конференции, состоявшейся в конце июня, демократическая партия одобрила заявление, которое усматривает в израильском вторжении «благоприятную возможность по установлению прочного мира для народа Ливана и обеспечению большей безопасности для Израиля», Как видите, черный юмор: кассетные и фосфорные бомбы в очередной раз открывают ворота к миру и безопасности. Между тем эта формулировка прошла на конференции необыкновенно легко. Трения случились, когда кто-то, усовестившись, предложил включить в тот же документ — в самой беззубой форме — «сожаление по поводу гибели тысяч гражданских жителей Ливана».  

Американские средства массовой информации уделяют очень много внимания трагическим событиям в Ливане. Не будем стричь под одну гребенку всех корреспондентов, обозревателей и издателей. Порой жестокий лик войны, мед- лепное мучительное четвертование Западного Бейрута предстает в своем истинном свете. И, однако, нельзя отказать в наблюдательности Джеймсу Абурезку, пишущему в газете «Чикаго трибюн» вот о какой закономерности: «Чем больше становилось число убитых и раненых, тем меньшее значение придавали этому американские органы печати, что является ярким свидетельством их подспудного антиараб- ского расизма».  

Джеймс Абурезк — бывший сенатор от штата Южная Дакота. Он был в сенате единственным американцем арабского происхождения. Был — и перестал быть. Надо думать, не без помощи произраильского лобби, настолько мощного, что поддержкой его должен запастись в США любой человек, мечтающий об успешной и многолетней политической карьере. Знающие наблюдатели в Америке и вне ее согласятся с такой простой и ясной, как день, мыслью экс-сепа- тора: «Поскольку Израиль почти полностью зависит от американских денежных средств, американского оружия и политической поддержки США, он одновременно с вторжением своих вооруженных сил в Ливан открыл в США второй, великолепно скоординированный, фронт по обработке общественного мнения».  

При всем многообразии оттенков, в том числе и критических — в отношении Бегина и его министра обороны Шарона, перья и голоса «второго фронта» в основном служат Израилю, изображая не агрессора, а этакого оригинального воспитателя, сурового, но справедливого экзекутора, который вынужден телесно наказывать своих соседей — в их же собственных интересах. «Второй», пропагандистский, фронт одержал победу на Капитолийском холме. Как правильно подметили, беспримерное вторжение в Ливан вызвало там меньше критических голосов, чем израильская бомбежка атомного научного центра под Багдадом прошлым летом. Казалось бы, какое широкое поле деятельности открылось перед сенаторами и конгрессменами, этими рекордсменами борьбы за «права человека» и против «международного терроризма». Но они молчат в тряпочку. А тряпочка — это кляп, которым затыкает рот всем критикам то же произраильское лобби.  

И вот общий результат активности на «втором фронте», отраженный недавним опросом, проведенным известным институтом Луи Харриса. Как пишет Харрис: «Большинство американцев (76 против 14 процентов) поддерживают цели израильского вторжения в Ливан: добиться того, чтобы Израиль, Сирия и ООП покинули эту страну и дали бы возможность ливанцам самим управлять своими делами».  

Сейчас человека не удивить никакими фальсификациями. Но вдумайтесь в эту цитату, в эти цифры. Вот, оказывается, какие «цели» у израильского вторжения! И вот как ловко промывают мозги американцам!  

Между прочим, эти цифры помогают понять один из примечательнейших парадоксов международной жизни последних лет, вновь продемонстрированный и последними неделями. В Совете Безопасности Соединенные Штаты пребывают в полном одиночестве (даже ближайшие союзники по НАТО голосуют не с ними), накладывая вето на осуждение Израиля. На Генеральной Ассамблее ООН в обнимку с Израилем — и ни души рядом — они бросают вызов всему единодушному мировому сообществу. Редкое зрелище великой державы, добровольно подвергающей себя такому остракизму, чтобы не изменить партнеру, совершившему неприкрытую агрессию. Увы, у себя дома король не выглядит голым. Опрос Харриса — тому свидетельство.  

* * *  

Вашингтон дал «зеленый свет» израильской агрессии в Ливане. Вашингтон — на всех его правительственных уровнях — не обронил ни слова осуждения в адрес агрессора. Вашингтон обеспечил ему дипломатическое прикрытие в ООН. И сейчас, подведя десантные корабли 6-го флота к ливанскому побережью и планируя высадить свою морскую пехоту для «упорядоченного разъединения» отрядов ООП и израильских войск, окруживших Западный Бейрут, Вашингтон мечтает о политических плодах агрессии для укрепления своих позиций на Ближнем Востоке, своего влияния в арабском мире. Образно говоря, без вашингтонского попустительства агрессор не сорвался бы с цепи. Но сейчас, когда Южный Ливан захвачен и разорен, когда Западный Бейрут находится под обстрелом и угрозой беспощадного штурма, администрация Рейгана как бы позирует перед арабами с поводком и намордником своей морской пехоты. Это поза снова лицемерная и отнюдь не бескорыстная. Бегину не мешают делать дело, по в то же время в Вашингтоне не забывают о своей выгоде.  

Нынешние обстоятельства еще раз подводят нас к вопросу о целях Израиля и Соединенных Штатов, которые совпадают, когда дело касается интересов Израиля, и кое в чем расходятся, когда речь заходит о дипломатическом маневрировании Вашингтона в отношении арабских государств и палестинской проблемы.  

Если брать цели израильского вторжения в Ливан, то, конечно же, они не выглядят так благородно-безобидно, как в опросе Харриса или наблюдениях конгрессмена Уилсона. Вытеснив ООП и намереваясь свести на нет ливанские НПС, Бегин и Шарон хотят, как максимум, превращения Ливана в государство-вассал, как минимум — политически безвольный и бесхребетный Ливан, выключенный из арабо-израильского спора и не мешающий планам создания «великого Израиля».  

Чтобы лучше понять эту цель, следует поставить ее в более широкий контекст замыслов израильского экстремизма и в связи с этим подчеркнуть ту внутреннюю связь, которая существует между израильским нападением на арабские страны в июне 1967 года и его нынешней агрессией в Ливане, начавшейся — символическая деталь — ровно через 15 лет после той «шестидневной войны».  

Тогда Израиль захватил Синай, Западный берег реки Иордан, сектор Газа, сирийские Голанские высоты. В конце апреля этого года он завершил возвращение Синая Египту — по сепаратному кэмп-дэвидскому соглашению, ставшему главным инструментом израильской и американской политики на Ближнем Востоке. Синаем Бегин откупился, парализовав главную арабскую страну — Египет (это, кстати, доказывается сейчас поведением Каира) и ослабив и без того раздробленный арабский фронт. Откупившись от Египта, Бегин — уже без всякой дипломатии — заговорил, что все остальное, захваченное у арабов, никогда не вернет. Голанские высоты аннексированы кнессетом, теперь подошла очередь Западного берега реки Иордан и сектора Газа, где живет 1, 3 миллиона палестинцев.  

«Нужно, чтобы наши соседи знали: независимо от того, будут заключены мирные договоры или нет, никогда уже не будет стоять вопрос об эвакуации еврейских поселений, где бы то ни было на этой земле».  

Эти слова Бегина, сказанные в кнессете сразу после эвакуации Синая, вскрыли сокровенный смысл Кэмп-Дэвида и, как сейчас очевидно, были прелюдией к вторжению в Ливан. Они означали, что палестинская земля переходит израильтянам, что никогда Израиль не отдаст территорию, на которой палестинцы могли бы создать свое государство. Бегин поклялся лишить палестинцев земли, но надо было еще лишить их воли к сопротивлению и физически искоренить самых активных борцов за права палестинского народа. Именно этим вот уже больше месяца занимаются в Ливане израильские вояки.  

Несколько слов о нравственной, или историко-нравственной, ■ стороне израильской авантюры и вообще израильской политики. Как известно, государство Израиль было создано вскоре после второй мировой войны и самым мощным толчком к его созданию была трагическая судьба евреев в Европе, захваченной Гитлером. Нацисты уничтожили около 6 миллионов евреев, две трети из проживавших в Европе. Этот чудовищный геноцид руководители Израиля предъявляют как главный исторический мандат, оправдывающий защиту безопасности Израиля. Это не должно повториться! И кто не согласится с этим. Да, не должно. Но дано ли сегодняшнему палачу говорить от имени вчерашних жертв и оправдывать свои зверства их судьбой? Между тем Бегин присваивает себе такое право, перенося на арабов методы, которые Гитлер применял против евреев. И так же, как Гитлер, он требует «жизненного пространства» — за счет территории других народов. Не мудрено, что президенту Миттерану, когда он рассуждал об израильских бомбежках и артобстрелах Западного Бейрута, пришла на ум судьба французской деревни Орадур, где жители были поголовно истреблены нацистами. Сионизм и в самом деле выступает как разновидность расизма.  

* * *  

Теперь снова об американской ближневосточной политике. При всем обилии слагаемых, из которых она состоит, два предстают как ключевые: имперские, империалистические интересы США, выступающие под псевдонимом национальных, и влияние сионистских и полусионистских организаций и группировок, образующих так называемое израильское лобби. При расхождениях второй фактор оказывается, как правило, преобладающим, хотя все больше американцев выражают недовольство этим обстоятельством и среди американских евреев все сильнее протесты против экспансионистской политики Бегина и все громче предостережения об опасностях следования в ее фарватере. Джордж Болл, весьма искушенный наблюдатель американской политической жизни, заметил недавно, что «последний раз Америка оказала противодействие Израилю»... в 1956 году, при Эйзенхауэре, не одобрившем англо-франко-израильскую тройственную агрессию в зоне Суэцкого канала. «Мы позволили правительству Бегина руководить американской внешней политикой», — сказал он, касаясь израильского вторжения в Ливан.  

Совершенно верно. Но разве Бегин с Шароном не работали при этом на Америку? Ослабление ООП и Ливан, «отзывчивый» к требованиям Тель-Авива и освобожденный от межарабских, прежде всего сирийских, сил поддержания порядка, вполне устраивают Вашингтон. В блокированном Бейруте под грохот израильских снарядов рейгановский эмиссар Филип Хабиб спешит собрать политический урожай, угождая и Израилю, и различным ливанским фракциям, и чуть ли даже не палестинским отрядам, поскольку договаривается об их «безопасной эвакуации» из кольца израильской блокады. В первом акте Вашингтон молча наблюдал израильский разбой, а во втором появился па сцепе в роли посредника, пекущегося о предотвращении нового кровопролития. И морская пехота маячит наготове у ливанских берегов.  

«Для пас столь важно иметь там не одного, а несколько друзей», — разъяснил недавно американским журналистам министр обороны Уайнбергер. Это значит, что американцы, изображая себя противниками кровавых излишеств Израиля, хотят доказать свою полезность арабам. Это значит, что заново возрождается похороненный было Кэмп-Дэвид — в надежде, что сопротивление, предположим, Иордании американо-израильскому нажиму ослабнет в новых обстоятельствах. А палестинская проблема? В Вашингтоне много говорят сейчас, что она не снята с повестки дня, что ее надо непременно решать. Но как? Рассчитывают, что теперь-то палестинцы будут более восприимчивы к идее куцей автономии, которой, собственно, и добивался Израиль — в духе Кэмп-Дэвида.  

Президент Рейган заявил, что «нужно создавать новые Египты», имея в виду, разумеется, Египты садатовские, капитулянтские. В этом направлении, распределив роли и работают сейчас Вашингтон и Тель-Авив.  

Июль 1982 г.  

ЛИЦЕМЕРИЕ  

Общая истина о вашингтонском потворстве и прямом пособничестве израильской агрессии в Ливане настолько очевидна, что, кажется, делает излишними «детали». Однако именно через детали вскрывается вся степень соучастия в этом международном преступлении и заодно все жалкое двурушничество администрации Рейгана. Детали, как говорится, стреляют. Детали убивают наповал — и не только в переносном смысле. И не только бойцов Палестинского сопротивления, сражающихся с оружием в руках, но и мирных жителей. И особенно это относится к такой «детали», как американские шариковые снаряды и бомбы, поставляемые Израилю и используемые им в Южном Ливане.  

Что это за штука? Сравнительно новый плод злого гения пентагоновских специалистов, неустанно совершенствующих науку истребления рода человеческого и при этом двигающихся в двух направлениях: с одной стороны, расфасовывают ядерную смерть (предположим, на нейтронные заряды), а с другой стороны, приближают обычное оружие по убойной силе к оружию массового уничтожения. Шариковые снаряды и бомбы, раскрываясь над землей, как из тучи, посыпают ее градом металлических шариков. В каждой градине — смерть!  

Впервые американцы испробовали этот град па вьетнамцах. По описанию двухлетней давности, шариковая бомба представляет собой 35-сантиметровый цилиндр диаметром 7, 5 сантиметра, в стенку которого заделано 250 стальных шариков. До тысячи таких цилиндров, упакованных в кассеты, могли взять на борт истребители-бомбардировщики. Американские специалисты подсчитали, что поражающее действие такой бомбовой нагрузки равно огневой мощи 13160 винтовок, выстреливающих по магазину патронов каждая. А описание совсем недавнее, текущих дней, говорит о шариковых снарядах или бомбах, которые раскрываются и рассеивают 650 мини-бомб, взрывающихся при соприкосновении с землей.  

«Прогресс» не дремлет, а Израилю достаются самые новые изделия с американского конвейера смерти. По характеру своему это оружие против больших скоплений войск. Таковых нет в Ливане, а в тамошних городах, включая Бейрут, военные формирования расположены бок о бок с мирным населением, как островки в море. Это-то людское мирное море израильские генералы и стали поливать американским градом из шариковых снарядов и бомб.  

Оружие террора? Да. И оружие сионистского расизма, безжалостно примененное против арабов. Тут сразу виден почерк двух террористов на правительственных постах — Бегина и его министра обороны Шаропа. Если о первом достаточно много писалось, то второй заслуживает хотя бы краткой характеристики, тем более что кое-кто уже поднимает его на постамент триумфатора и сулит ему в недалеком будущем пост премьера.  

Американский еженедельник «Ньюсуик», поместив жизнеописание Ариэля Шарона, выделяет две черты человека, неспроста прозванного Бульдозером: беспринципность во внутриполитической израильской игре (поскольку он не раз менял партии и союзников) и «принципиальную» жестокость, репутацию «архиястреба» в том, что касается отношения к палестинцам и вообще арабам. Журнал приводит один характерный эпизод. В 1953 году Бен-Гурион, первый израильский премьер, приказал 25-летнему Шарону и его подчиненным убить «десять — двенадцать» арабов в деревне Кибийя на Западном берегу Иордана в отместку за убийство трех израильтян. Шарон не дрогнув перевыполнил план взорвал 46 арабских домов и убил 69 гражданских жителей, включая многих женщин и детей, прятавшихся в погребах. Тогда Совет Безопасности ООН первый раз осудил Израиль за акт безжалостного истребления арабов.  

Сколько раз с тех пор Израиль подвергался такому осуждению? А молодой Шарон вырос в грузного министра обороны по кличке Бульдозер и остался верен себе. Тот же почерк. Та же тактика. Только счет жертв другой — на многие тысячи. И другие инструменты истребления — включая шариковые бомбы.  

Израильские бомбардировки и обстрелы ливанских городов представляют грубейшее нарушение целого ряда международных конвенций и резолюций ООН, запрещающих военные операции против мирного населения (среди этих документов есть и Устав Международного военного трибунала в Нюрнберге, одна из статей которого приравнивает бессмысленное разрушение городов и деревень к военному преступлению). На это обращено внимание в недавно опубликованном коммюнике Международной ассоциации юристов-демократов. Но дело не только в пощечине международному праву. Израиль бросил вызов и внутреннему законодательству своего главного союзника и покровителя. Имеются в виду те законы Соединенных Штатов, которые разрешают использовать поставляемое зарубежным государствам американское оружие лишь в целях самообороны, а также устанавливают особые ограничения на применение такого оружия, как шариковые бомбы и снаряды.  

Бегин с Шароном бросили вызов, а американский президент и американский конгресс от него уклонились и долго делали вид, что никакого вызова американским законам, собственно, и нет. И тут мы переходим к вашингтонской комедии вокруг ливанской трагедии. Комедия, как и траге- дня, длится с начала июня.  

С первых дней израильского вторжения пошли сообщения о том, что мирные ливанцы и палестинцы, и стар и млад, гибнут от варварских американских «шариков», сброшенных израильтянами с самолетов американского производства. Эту «деталь» журналисты и другие наблюдатели, в том числе и американские, выделили даже из общего ужаса, обрушенного на Южный Ливан. Факты трупами погибших лежали на ливанских улицах и дорогах. Этими фактами донимали корреспонденты официальных представителей в Вашингтоне: почему американское правительство молча проглатывает это нарушение американских законов? И чем дальше, тем больше открывалась бездна вашингтонского лицемерия. Лишь приблизительно через полмесяца после вторжения в Ливан госдепартамент направил соответствующий запрос израильскому правительству. Как будто преступление, творимое на глазах у всех, может быть признано таковым, лишь когда покается и признается сам преступник? Но преступник не спешил с ответом, ему было некогда, он продолжал творить преступление.  

11 июля в телевизионной передаче Эн-би-си произошел такой диалог корреспондентов с министром обороны Уайн- бергером:  

Вопрос. Но ведь три недели назад вы попросили ответить на вопрос, были ли использованы кассетные бомбы. Какой ответ вы получили?  

Ответ. Мы еще ведем расследование и пока не закончили его...  

Вопрос. Не удивляет ли вас, что израильские вооруженные силы не могут сообщить Соединенным Штатам, использовали они запрещенное оружие или нет. Не кажется ли вам это странным?  

Ответ. Это просто пример того, что мы не имеем никакого контроля над этой страной или ее вооруженными силами...  

Вопрос. Не придется ли в будущем изменить законы, с тем чтобы не допустить такого рода использования американского оружия и внести большую ясность в вопрос об ответственности за это американцев...  

Ответ. Закон и сейчас совершенно ясен. Это оружие может быть использовано только в оборонительных целях. Но встает вопрос о том, что такое самооборона...  

Каспара Уайнбергера в Вашингтоне относят к тем, кто хотел бы быть пожестче с израильскими руководителями, памятуя о том, что политически невыгодно отталкивать от США такие «умеренные» арабские страны, как Саудовская Аравия, Иордания, ставить в «неудобное положение» Египет. PI все-таки этот патентованный «ястреб» тут воркует «голубем». «Ястребов» на Бегина и Шарона в официальном Вашингтоне не найти. Между тем «контроль над этой страной или ее вооруженными силами» (слова Уайнбергера) легко дался бы Америке. Для этого требуется лишь одно: чтобы, соблюдая собственное законодательство, президент и конгресс США цыкнули бы на агрессора и прекратили поставки ему оружия и другую американскую помощь. «Закон... совершенно ясен», — повторим слова Уайнбергера. Но его — в отношении РІзраиля не хотят соблюдать ни законодатели, ни исполнительная власть.  

Наконец 16 июля, через 40 дней после вторжения в Ливан, доставленный, видимо, на черепахе (поскольку все сверхзвуковые самолеты заняты другим), пришел в Вашин- гтон израильский ответ по поводу шариковых бомб и снарядов. Содержание его держат в тайне. И так же тайно идут контакты между Белым домом и Капитолийским холмом: что делать дальше? Ведется, как сообщают, «изучение» ответа Бегина. Судя по тому, что «не существует никаких крайних сроков завершения изучения» (слова заместителя пресс-секретаря Белого дома Спикса), оно тоже может двигаться со скоростью черепахи.  

Одновременно, 19 июля, было объявлено, что президент Рейган распорядился «приостановить» поставки Израилю шариковых снарядов и бомб. Что означает этот жест? Что Израиль уже сделал все, что хотел, с помощью американского изуверского града? Что у Шарона достаточно «шариков» в запасе, чтобы пережить американскую «приостановку»? Или же это жалкая кость, которую американский президент бросил возмущенной американской и мировой общественности? Трудно проверить первое и второе предположения, но третье представляется верным. Да, кость. Да, жалкая. И, кроме того, ширма. Ведь Белый дом ни словом не заикнулся о приостановлении или прекращении других военных поставок Израилю. Американская военная помощь продолжается как ни в чем не бывало. Высказываются суждения, что она может быть и увеличена, чтобы возместить Израилю понесенный «ущерб».  

Продолжается трагедия в Ливане. Продолжается комедия в Вашингтоне. Поверите ли, там до сих пор так и не пришли к официальному заключению: что же предпринял Израиль преступную агрессию или всего лишь акцию законной «самообороны»?  

Июль 1982 г.  

СЕЗОН МЕРТВЫХ  

Начался август — и в самом разгаре сезон отпусков. Журналисты, если, конечно, и сами не находятся в отпуске, пишут и говорят в своих репортажах о мертвом сезоне, о столицах, которые покинуты жителями и штурмуются туристами.  

Мертвый сезон... Каково это звучит применительно к Ливану, где не успевают хоронить мертвых. И совсем не туристы осаждают Бейрут.  

Ливан остается в центре всеобщего внимания. Вот уже восемь недель на древней земле, которую природа так одарила ласковым морем, красивыми горами и райскими кущами, тянется долгое жаркое — проклятое — лето.  

Уже через три-четыре дня после своего вторжения в Ливан, начавшегося 6 июня, израильтяне прорвались к окраинам Бейрута, и с тех пор, больше полутора месяцев, длится осада.  

Не казнь, а медленная мучительная пытка. 7 раз устанавливалось и нарушалось прекращение огня.  

В последующие дни налеты израильской авиации, артобстрелы истерзанного Западного Бейрута были самыми зверскими. Израильтяне умышленно обрушивали удары па районы, где живет лишь мирное население, — было убито и ранено более 600 человек.  

В четверг Совет Безопасности, срочно собравшись, единодушно принял резолюцию с требованием прекратить блокаду Бейрута и не препятствовать снабжению населения продовольствием и предметами первой необходимости. Лишь представитель США не присоединился к этому требованию, хотя в нем, если хотите, слышен голос совести всего человечества. Человек не может и не должен мириться, когда на его глазах терзают и убивают невинного. Не может примириться с этим и все человечество.  

В чем политический смысл той пытки, которой подвергается полумиллионное население Западного Бейрута? Почему захватчики, беспрестанно угрожая казнью, то есть штурмом, все-таки не идут на штурм?  

Они боятся потерь в своей армии, привыкшей воевать малой кровью в своих молниеносных нападениях на арабских соседей. И еще одно соображение. Израильские экстремисты много раз демонстрировали свое наплевательское отношение к мнению мирового сообщества, по казнь полумиллионного города чревата для них таким морально-политическим ущербом, в том числе в Соединенных Штатах, что они не могут его не учитывать.  

Для Бегина и Шарона пытка осадой — это попытка меньшей ценой добиться той же цели. А цель известна — максимально обескровив Организацию освобождения Палестины, максимально истребив ее физически, добиться и политической капитуляции ООП, поставить ее публично на колени. Израильские, сионистские главари хотят, чтобы ООП с ее военными отрядами не просто ушла из Бейрута, из Ливана, по и канула в политическое небытие, не получив никаких обещаний решения палестинского вопроса на основах самоопределения и создания палестинского государства.  

А палестинцы? Как заявил итальянскому агентству АНСА один из руководителей ООП, Абу Айяд: «Чтобы спасти Бейрут и наших ливанских братьев, которые вместе с нами сопротивлялись врагу, мы готовы согласиться на все. Но есть, однако, черта, которую мы не можем переступить. Мы не можем сдаться и предать наше дело. Мы готовы на все, кроме капитуляции».  

Они готовы сражаться. А если уходить из Бейрута, то с поднятой головой, при условии вывода израильских войск из Ливана, сохранения ООП в качестве законного представителя палестинского народа.  

Итак, вместе с вооруженной борьбой идет политическая борьба. Разговаривая друг с другом языком оружия, противники, естественно, не садятся за стол переговоров. Стола, как такового, вообще нет, а есть посредники, и в качестве главного посредника навязывает себя эмиссар президента США Филип Хабиб, американский дипломат ливанского происхождения. С Израилем Хабиб говорит напрямую, а с палестинцами через ливанцев, сирийцев, саудовцев, иорданцев, поскольку Вашингтон, солидаризируюсь с Тель-Авивом, не признает ООП в качестве представителя палестинского народа. В Вашингтоне говорят, что готовы будут на прямой контакт с ООП, если она признает право государства Израиль на существование. При этом в Вашингтоне намекают, что в таком случае американское правительство сможет нажать на Бегина, чтобы он занял более разумную позицию по палестинскому вопросу.  

Замысловатая тактика. К тому же лицемерная, обманная. Хабиб позирует как беспристрастный посредник, а, по сути, он эмиссар не только Рейгана, но и Бегина.  

Проиллюстрирую это свежим примером. 25 июля председателя исполкома ООП Ясира Арафата навестила в Западном Бейруте делегация из пяти американских конгрессменов, совершающая поездку по Ближнему Востоку. После встречи конгрессмен Пол Макклоски сообщил корреспондентам, что в присутствии американцев Арафат подписал документ, признающий все резолюции ООН по Ближнему Востоку, а значит, и право Израиля на существование.  

Это сообщение вызвало необычайный шум в западной прессе. Но реакция Израиля была абсолютно негативной, а в Вашингтоне официальные представители сначала призвали к «чрезвычайной осторожности», а потом — вслед за Тель-Авивом — объявили все это «пропагандистским трюком».  

Речь идет не о трюке, а о готовности к разумному компромиссу. Представители ООП уточнили и разъяснили содержание документа, подписанного Арафатом в присутствии американских конгрессменов. ООП принимает все резолюции ООН, «касающиеся палестинского вопроса». То есть речь идет о признании права на существование как Израиля, так и палестинского государства. Речь идет о взаимном, а не одностороннем признании. Разумно и справедливо. Но против этого — против палестинского государства — и встают на дыбы Бегин, Шарон и компания.  

Израиль говорит языком ультиматумов. В заявлении израильского правительства говорится, что ООП должна «исчезнуть» с ближневосточной сцены как в военном отношении, так и политически. Эту линию, по существу, гнет и Вашингтон.  

Август 1982 г.  

БЕГИН И ГИТЛЕР  

В эти дни Бейрут стал нашей общей кровоточащей раной, раной всего человечества.  

Даже тем людям, прежде всего в Соединенных Штатах, кто оправдывал израильскую агрессию в Ливане, сейчас не по себе. Хладнокровие изменяет им, когда они видят жестокость завоевателей и страдания невинных в Западном Бейруте.  

Вот один из примеров такого рода — газета «Вашингтон пост». На днях в редакционной статье она предъявила обвинение лично президенту Рейгану. Она писала: «Вчера из Ливана была прислана фотография, в которой как в капле воды отразились достигнутые им (Рейганом) результаты:  

на фотографии запечатлей семимесячный малыш, который потерял обе руки и получил сильнейшие ожоги, когда израильский истребитель по ошибке нанес удар по христианским жилым кварталам в Восточном Бейруте».  

Итак, «ошибка» —обе руки потерял и сильные ожоги получил не мусульманский, а христианский семимесячный мальчик и ие в Западном, а в Восточном Бейруте. Но на этот раз «Вашингтон пост» не извиняет ни израильтян, ни американского президента, предлагая ему лиоо Действительно добиваться прекращения огня, либо «сбросить маску и открыто взять на себя долю ответственности».  

И в тот же день израильская газета «Джерузалем пост» опубликовала текст послания Бегина Рейгану. Поблагодарив «дорогого Рона» за поздравление по случаю дня рождения, Бегин пишет: «Я чувствую себя как премьер-министр, на которого возложена задача командовать доблестной армией у стен «Берлина», где среди мирных жителей прячется в бункере, скрытом глубоко под землей, Гитлер и его подручные».  

Вдумайтесь в эти слова. Бегин живет в каком-то перевернутом мире и там же ищет себе единомышленников. Он, Бегин, уверен, что президент США примет кощунственное сравнение Бейрута, уничтожаемого израильтянами, с нацистским Берлином, а заодно согласится с правом Бегина истреблять ни в чем не повинных жителей ради того, чтобы добраться до вооруженных палестинцев, да не где-нибудь, а на земле чужого государства, куда израильтяне ворвались силой.  

Ненавистное слово — Гитлер — часто мелькает теперь в международных новостях. Но не в той связи, в которой привлек его Бегин. Именно его самого, именно Бегина, сравнивают с Гитлером — и на Востоке, в социалистических странах, и все чаще на Западе. Он показывает себя маньяком и фанатиком, как Гитлер. И расистом, пожалуй, не меньше фюрера. Да, расистом, хотя расизм его, сознание расовой исключительности, ощущение вседозволенности обращены не против евреев или славян, как у Гитлера, а против арабов, против палестинцев.  

Семимесячный ребенок с оторванными руками... Сколько раз сжималось у нас сердце в эти дни! Но Бегин, Шароя и им подобные идут напролом, истребляя ни в чем не повинных людей. И не просто людей. Целый народ, «повинный» лишь в том, что государство Израиль решило расположиться на тех землях, где из века в век жили палестинцы.  

Есть жестокое безнравственное правило — цель оправдывает средства. Цель даже совпадает, сливается со средством, если цель — геноцид, уничтожение целого народа.  

История, конечно, скажет свое слово. Но уже сейчас, песмотря на все их пропагандистские прикрытия, сионисты встали неподалеку от нацистов в нашем сознании, потрясенном картинами варварских разрушений й массовых убийств в Бейруте.  

Август 1982 г.  

НАДЕЖДЫ НА ШУЛЬЦА  

Время бежит так быстро, сегодняшние события так уверенно вытесняют из нашего сознания события вчерашние, что уже забыто — за ненужностью — одно имя, которое лишь какой-то месяц назад было для нас привычным, как домашние шлепанцы, хотя далеко не таким удобным, уютным. Я имею в виду Александра Хейга, бывшего государственного секретаря США.  

Вспомним о нем на минуту, чтобы перейти к его преемнику и некоторым рассуждениям о политике США. Хейг успел произнести много слов с прицелом на вечность. Какие из них станут его политической эпитафией? Может, вот эти: «Есть вещи поважнее, чем мир». Или такое восклицание: «Я беру тут команду на себя». Оно вырвалось у Хейга 30 марта 1980 года, сразу после покушения на президента Рейгана, когда госсекретарь предстал перед репортерами в Белом доме в совершенной панике — с трясущимися руками.  

Честолюбивый генерал, сделавший за какие-то десять лет головокружительную карьеру, не смог взять на себя даже командование американской внешней политикой. Как говорили древние римляне: Sic transit gloria mundi! Так проходит слава мирская!  

Впрочем, некоторые предполагают, что слава не прошла, что Хейг метит в президенты — в 1984 году. Если это и так, то шансы его равны примерно нулю — так же, как при неудачной попытке в 1980 году. У Хейга нет сколько-нибудь широкой политической базы в республиканской партии, к которой он себя причисляет, нет реальной опоры «на местах». А без этого невозможен удачный старт в предвыборной кампании. Во-вторых, пост госсекретаря не добавил ему привлекательности, даже в глазах его возможных сторонников, показав неуживчивость, умение скорее разъединять, чем объединять, а для американского политического деятеля, опирающегося на разные фракции правящей верхушки и ищущего поддержки разных групп населения, важно если не быть, то хотя бы выглядеть «объединителем». Короче, «восточный истеблишмент», то есть политико-экономическая элита Северо-Востока США, недовольная господством в Вашингтоне калифорнийских новоиспеченных и малоопытных миллионеров, для попытки перехватить власть, думается, найдет в 1984 году другую кандидатуру, не Александра Хейга.  

В политическом обиходе имя Александра Хейга уже заменено другим именем — Джордж Шульц, новый государственный секретарь. Правда, он еще не успел одарить мир своими афоризмами и на первых порах в отличие от своего предшественника предпочитает слушать — и молчать.  

61-летний Шульц, экономист по образованию, занимал три министерских поста при Никсоне, а в последние годы был президентом крупнейшей строительной корпорации «Бектел» со штаб-квартирой в Сан-Франциско и операциями в десятках стран мира. Единодушно утвержден в сенате. И осыпан похвалами буржуазных обозревателей и политиков — честный и порядочный, нечестолюбивый и, однако, не позволяющий помыкать собой, спокойный и — в отличие от Хейга — умеющий «играть в команде», не закатывающий по всякому поводу истерик и шумных сцен. К тому же калифорниец — хотя бы по месту последнего жительства, лично и хорошо знающий и самого президента, и его ближайших помощников, командующих в Белом доме, и такого конкурента госсекретаря, как министр обороны Уайнбергер, с которым, кстати, работал в корпорации «Бектел».  

Надо посмотреть, во-первых, как проверятся делом все эти характеристики. Ведь с захлебом, который не вяжется с их обычной практичностью и даже скептицизмом, американские обозреватели многим государственным деятелям приписывают поначалу качества супермена, или, скажем по-русски, чудотворца. А во-вторых, и это главное, к чему приложатся все эти качества, к какой политике.  

Шульц, вне сомнения, консерватор. Иначе он не попал бы в кабинет Рейгана. Но его относят к консерваторам трезвомыслящим, понимающим, в каком мире существует Америка, пределы ее возможностей. Может ли такой человек проводить близорукую и опасную политику, которую президент Рейган называет «крестовым походом за свободу»?  

Прислушаемся к мнению американских обозревателей.  

Вот, к примеру, какие надежды возлагает па Шульца газета «Нью-Йорк тайме»: «Хотя в своих публичных выступлениях Джордж Шульц, как ему и подобает, полностью поддерживает политику Рейгана, новый государственный секретарь хорошо знает, в какую страшную путаницу президент превратил политику Соединенных Штатов по отношению к Советскому Союзу. Неофициально оп с его трезвым взглядом, несомненно, посоветует президенту что-нибудь вроде следующего: задача Соединенных Штатов в Польше и в Советском Союзе не может заключаться в свержении власти коммунистов. Американская политика должна быть направлена на сосуществование — и придерживаться таких норм поведения, которые могут определяться соглашениями и подкрепляться экономическими стимулами. В этом духе можно добиться сдерживания гонки вооружений... Лишь на такой платформе можно убедить союзников сохранять верность своему союзу».  

Такая надежда на «трезвый взгляд» Шульца бытует среди отчаявшихся американских обозревателей. Вот слова одного из них, Лесли Гелба: «Только две вещи могут заставить администрацию изменить свой курс вправо — провал или Шульц». Другой известный обозреватель — Джозеф Крафт называет Шульца «последней надеждой страны на то, что удастся избежать развала еще одного президента».  

Вслушайтесь, что они говорят: развал... провал президента...  

Сильные слова.  

И не случайные.  

За последние десять лет Америка — по конституции — могла бы вполне обойтись двумя президентами, если учесть, что президент может избираться дважды и в общей сложности провести в Белом доме восемь лет. Вместо этого перед нами — четвертый президент за десять лет. За те же десять лет у Соединенных Штатов вот уже шестой по счету государственный секретарь. Были Роджерс и Киссинджер при Никсоне и Форде, Вэнс и Маски —при Картере. Темпы убыстряются — и вот у Рейгана второй государственный секретарь, хотя прошло лишь полтора года его президентства.  

Но я отвлекся. При всех надеждах на «трезвый взгляд» Шульца более правдоподобный, хотя и менее утешительный прогноз высказывает, по-моему, еженедельник «Бизнес уик». Он пишет: «Главная задача Шульца будет состоять не в изменении политики Рейгана, а в том, чтобы сделать ее более действенной».  

Но как сделать действенной нереалистическую политику. Не скажешь всему миру: «Я беру тут команду на себя»^ А и скажешь — мир не послушает.  

Завершу свой комментарий довольно пессимистическими словами газеты «Балтимор сан»: «Создается впечатление, что Америка Рейгана вполне готова заявить, что опа намерена прислушиваться только к своему собственному барабанщику, послав к чертям остальной мир... К сожалению, президент скорее сужает, чем расширяет свой взгляд на мир».  

Август 1982 г.  

ПОД ПРИКРЫТИЕМ АМЕРИКАНСКОГО ВЕТО  

От древних греков идет понятие катарсиса — очищения душ через трагедию. Переведя высокий стиль на язык русской поговорки, получим: нет худа без добра. Беда выявляет характеры людей, а международные кризисы — политику государств. Упрятанное и притворное предстает в подлинном виде, в свете дня. Сейчас, с содроганием и болью наблюдая за трагедией Западного Бейрута, мы можем, однако, говорить о своеобразном катарсисе — о прояснении истины, о приобщении к правде. Мы можем и должны говорить о политических уроках. Они многосложны и многослойны. Не претендуя на полноту и даже на новизну, попробую изложить несколько соображений.  

Первый слой обвинений, предъявленных бейрутским трибуналом убитых и раненых людей и разрушенных улиц, — морального, нравственного порядка. За ожесточенными артобстрелами и безжалостными (и безнаказанными) воздушными налетами просматривается тактика Бегина и Шарона сократить число израильских потерь ценой десятикратного, стократного увеличения жертв среди невинного гражданского населения Западного Бейрута. Они расплачиваются за чужой счет. Они пренебрегают гневом всего мира ради того, чтобы уменьшить критику своей авантюры собственно в Израиле.  

Впрочем, жестокость (на расистской подкладке) этих главарей сионизма не нуждается в доказательствах. А о жестокосердии американского президента стоит сказать. В Америке часто говорят и пишут о равнодушии и бесчувственности Рональда Рейгана в отношении судьбы американских бедняков. Его прозвали «Робин Гудом наоборот» — грабящим бедных, чтобы еще больше обогащать богатых. Теперь жестокосердие к несчастным, к попавшим в беду продемонстрировано на «международном» примере — на участи гражданского населения Западного Бейрута. Прекратить кровавую бойню, уничтожение большого города, убийство и истязания его жителей — все это в силах американского президента. Он обладает своего рода правом вето па экстремистскую практику израильских руководителей, потому что они держатся только на американской всесторонней помощи. Но Рейган не хочет использовать это вето, обусловленное природой американо-израильских отношений, и потому берет на себя большую долю ответственности за происходящее. Для него на шкале человеческих ценностей гуманность стоит явно ниже политических расчетов, желания потрафить американскому сионизму. Кроме того, гуманность в представлении американского президента, видимо, не имеет ничего общего со свободой личности -- этим лейтмотивом его проповедей на морально-этические темы. Видимо, личность, за которую он ратует, свободна от чувства сострадания, крепчайшего из уз, связывающих людей.  

Параллели с прошлым относительны, но допустимость массовых жертв среди мирного населения другой страны (ради сохранения жизней своих солдат) — в традиции ведения войн Соединенными Штатами. Вспомним Трумэна с его атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки. Или бомбардировку Дрездена во время второй мировой войны, «обычную» бомбардировку, жертвами которой стали многие десятки тысяч людей. Или «рождественские», 1972 года, налеты американских стратегических В-52 на Ханой и Хайфон с их «ковровыми» бомбометаниями, когда дорожки смерти расстилались бомбами среди жилых кварталов. Вспомним все это, чтобы сказать, что у Бегина и Шарона есть учителя, а у Рейгана — предшественники.  

Коль скоро речь зашла о нравственных уроках ливанской трагедии, нужно восполнить и некоторые умолчания, характерные сейчас для американских политиков, а также прессы. Куда делась проблема «международного терроризма», которой администрация Рейгана дебютировала в январе 1981 года? И почему она исчезла в эти дни? Конечно, не только потому, что исчез со сцены Александр Хейг, этот борец номер один против «международного терроризма». Нет, она исчезла, так как на сцене очень уж крупно выделились фигуры истинных, без кавычек, международных террористов. Они захватывают не какие-то там самолеты, а треть территории другой страны. Они превращают в заложников не несколько десятков пассажиров, а полмиллиона жителей столицы другой страны. Международные террористы не просто держат мир в напряжении, угрожая убить заложников, если их требования не будут выполнены. Нет, они своих заложников убивают изо дня в день, из недели в неделю. Иностранные посольства они не захватывают. Нет, они обрушивают на их территорию град артиллерийских снарядов. И стоит, предположим, французскому правительству занять политическую позицию, которая не устраивает этих террористов, как по французскому посольству, по резиденции посла открывается прицельный артиллерийский огонь. Это все кровавые будни Бейрута, напрочь закрывшие сейчас тему международного терроризма в устах американских политических деятелей.  

Почему-то и другая коронная тема — «права человека» — не упоминается в скупых описаниях концлагерей, созданных израильскими оккупантами для палестинцев на юге Ливана. От такой забывчивости за тысячи миль несет лицемерием. Но не все исчерпывается лицемерием. Другое объяснение, конечно же, заключается в том, что союзником сионистского расизма выступает расизм американской правящей верхушки, вольно или невольно (что ничуть не лучше) делящей народы на первосортные, второсортные, третьесортные и т. д.  

И еще одно. В том наборе сентенций, которые американский президент, приняв позу защитника морали и права, адресует прежде всего Советскому Союзу, неизменно присутствует призыв к «сдержанности» в международном поведении. Самое время вспомнить о сдержанности сейчас, одернув израильтян. Но нет, и это забыто. И это — не более чем пустое лицемерие. Вашингтон вспомнил и спустил с цепи израильских экстремистов, а ведь экстремизм — это нечто противоположное сдержанности.  

Взяв преимущественно нравственную сторону ливанских событий, нельзя пройти мимо и международно-правовой. Израиль совершил акт агрессии, вооруженным путем ворвавшись на территорию Ливана и захватив часть" ее. Бросая вызов международному сообществу, Израиль с десяток раз нарушал договорённости о прекращении огня в Бейруте и приблизительно столько же — резолюции Совета Безопасности. И если для Бегина и Шарона резолюции Совета Безопасности не более чем клочки бумаги, то объяснение тому опять же в позиции дяди Сэма, покровительственно простершего свою длань над головами международных преступников. В Тель-Авиве знают, что — с молчаливого или тайного благословения Вашингтона — можно нарушать даже те резолюции, за которые голосовал американский представитель, и что этот представитель непременно наложит вето тогда, когда предусматриваются санкции против агрессора.  

И здесь, в вопросе о санкциях, мы тоже наталкиваемся на знаменитый американский «двойной стандарт», а попросту — на двуличие. Кто не знает о пресловутых «санкциях» администрации Рейгана против проекта «газ — трубы» и в связи с положением в Польше. В последний раз, в конце июня, они были направлены даже против западноевропейских корпораций, участвующих в осуществлении упомянутого проекта, вопреки международному праву, законам международной торговли и суверенитету стран — союзниц США. Известно, что это вызвало между США и Западной Европой подобие ожесточенной торговой войны с сильным политическим подтекстом. А вот когда вопрос стоит о применении законных санкций против агрессора (они носят всего лишь минимальный характер: прекращение поставок оружия агрессору), американцы накладывают вето.  

Что общего между самовольным введением Вашингтоном незаконных санкций и отклонением им же санкций законных, предусмотренных Уставом ООН? Общее в том, что и в первом, и во втором случае Соединенные Штаты идут против воли мирового сообщества, оказавшись в полной изоляции, покинутые даже своими ближайшими друзьями. В обоих случаях заокеанская держава исходит также из того, что закон ей не писан, и эгоистично рвет ту материю, без которой невозможно нормальное международное сотрудничество, поддержание мира...  

На прошлой неделе президент Рейган принимал в Белом доме министра иностранных дел Израиля Шамира. О начале их встречи газета «Нью-Йорк тайме» писала следующее: «Хотя президент любит пошутить во время такой процедуры, на которой обычно присутствуют репортеры, на этот раз он сидел молча, стараясь не смотреть на Шамира».  

Вот это, если хотите, и была вся американская «санкция» против Израиля. Для фоторепортеров — и публики. Вызванная небывалыми израильскими налетами на Западный Бейрут, которые повлекли небывалые жертвы. С тех пор израильтяне поставили новые рекорды жестокости. А американцы наложили новое вето на резолюцию, призывающую к санкциям против агрессора.  

Август 1982 г.  

ПОЛИТИКА И КОМПРЕССОРЫ  

В порту Гавра 26 августа французская фирма «Дрессер, Франс» погрузила на борт судна «Бородин» три компрессора, предназначенных для строительства газопровода Сибирь — Западная Европа.  

При нормальной международной жизни и торговле это был бы мелкий факт для подборки кратких сообщений, упрятанных в недрах крупных газет. Но слово «нормальная» как-то не совсем подходит для характеристики нынешней международной жизни и торговли. О мелком факте сообщили аршинными заголовками. Он стал кульминацией еще неоконченного, развивающегося острейшего политического спора между Соединенными Штатами и их западноевропейскими партнерами и союзниками.  

Собственно, предыстория отгрузки трех компрессоров широко освещалась и потому хорошо известна. Правительство Рейгана и лично сам американский президент не хотят ни газопровода в Западную Европу из Советского Союза, ни участия западноевропейских фирм и правительств в этом проекте, получившем название «газ — трубы». Не хотят — и все тут. Хотя, казалось бы, какое им дело. Западноевропейцы и намекали, и прямо говорили американцам, что они сами как-нибудь разберутся насчет того, грозит ли советский газ их экономической независимости или, напротив, поможет нормальной температуре в отношениях Восток — Запад.  

Хотя предыстория длилась долго, американский президент и некоторые из ближайших его советников не вняли ни намекам, ни, как говорится, прямому тексту. 18 июня Рейган пошел ва-банк, запретив филиалам американских фирм, расположенным в Западной Европе, выполнять уже заключенные контракты по поставкам оборудования для проекта «газ — трубы». При всех дипломатических закорючках это решение было откровенным оскорблением для американских союзников. Оно подняло по меньшей мере два вопроса. Будут ли они следовать американской бесцеремонности в отношениях к международным соглашениям и отказываться от уже заключенных контрактов с Советским Союзом? И второй вопрос, еще более существенный: являются ли они хозяевами в своем собственном доме ИЛИ будут терпеть своего рода экстерриториальность американских фирм, действующих на их территории, и признавать их в виде некой легальной экономической «пятой колонны» правительства США? Второй вопрос — ни больше и ни меньше вопрос о национальном суверенитете, который, да еще па глазах у всех, придавливают ковбойским сапогом.  

И вот конкретный пример —дело о трех компрессорах. Американские власти запретили американской многонациональной фирме «Дрессер индастриз» (со штаб-квартирой в Далласе, штат Техас) и ее французскому филиалу «Дрессер- Франс» отгружать в Советский Союз три уже изготовленных компрессора. Французские власти приказали фирме «Дрессер-Франс» отгрузить компрессоры. Что и было сделано 26 августа в Гавре. Не уклонившись от такого лобового столкновения с Вашингтоном, Париж показал пример Бонну, Лондону и Риму, и, судя по официальным заявлениям из этих столиц, там этому примеру последуют, защищая и свой суверенитет, и европейскую концепцию уважения торгово-экономических обязательств, без чего невозможно представить поддержание и развитие межгосударственных связей.  

Вот, к примеру, как излагает суть случившегося западногерманская газета «Вестдойче альгемайне»: «Конечно, забота о снабжении газом также не снимается со счета, но в настоящее время речь прежде всего идет о защите национального суверенитета. На американские нападки и стремление США к господству Миттеран реагировал не менее болезненно, чем это делал в свое время де Голль. Однако в отличие от того времени сейчас французы чувствуют себя... представителями всего европейского сообщества. Против американского эмбарго и его распространения на европейские фирмы Франция выступает единым фронтом с Англией, ФРГ и Италией».  

Те же мысли и тоже без обиняков высказывает американская газета «Вашингтон пост», заявляя в редакционной статье о «провале эмбарго». Вот ее слова: «Крестовый поход президента Рейгана против советского газопровода... должен был стать испытанием для Востока и Запада. Вместо этого он обернулся испытанием для Соединенных Штатов и их европейских союзников. В Европе эта проблема уже не рассматривается в плане отношений с Советским Союзом. Она стала проблемой национального суверенитета европейцев. Чем сильнее будет Рейган давить на Францию, тем сильнее правительства этих стран будут сопротивляться».  

Следующий шаг в давно назревавшей и все же неожиданно драматической конфронтации через Атлантический океан — за Соединенными Штатами. В экономическом плане он уже сделан. Как сообщают, американское министерство торговли отдало распоряжение запретить «Дрессер-Франс» совершать операции в США и получать американское оборудование и технологию. Запрет также распространен на французскую компанию «Крезо-Луар». Это прямое предостережение и другим западноевропейским фирмам, участвующим в проекте «газ — трубы», — они тоже могут угодить в американский «черный список».  

Что касается плана политического, то, получив заслуженный щелчок по носу, в Белом доме, похоже, призадумались — задним числом. Не настолько, конечно, призадумались, чтобы отказаться от своей нахрапистой политики, нет, президент Рейган, как сообщают, по-прежнему за «жесткий» подход и за «крестовый поход». Однако призадумались, вдруг поняв, что руки в данном случае коротки, па французского президента ногой не топнешь, компрессоров назад не вернешь, а раздувание громкого скандала в «атлантическом семействе» не прибавит политического капитала Западу.  

Старое русское слово «самодурство» вполне применимо, оказывается, не только к купцам эпохи Островского, но и к современным калифорнийским нуворишам-миллионерам, сочетающим внешнюю лощеность с весьма дремучими представлениями об окружающем мире. Они тоже выказывают свой «нрав» — и еще какой! Сила, а не право. Сила, а не правда. Вот черты нынешнего вашингтонского самодурства. Америка, разумеется, превыше всего и, по представлениям самодуров, не только свой интерес блюдет, но и интерес своих союзников понимает лучше их самих, особенно когда дело касается «коварных русских», которые, посадив западноевропейцев на свой энергобаланс посредством коварного газопровода, возьмут их голыми руками, даже не потрудившись двинуть через Рейн свои танковые армии. Вот концепция калифорнийцев из Белого дома, изложенная кратко и простыми словами.  

Сильному трудно возражать. Это западноевропейцы знают из опыта своих отношений с Америкой. Тем более, что они льнут под ее ракетно-ядерное крылышко и отнюдь не избавились от страхов «в отношении русских». При всех спорах через Атлантику, ставших уже перманентными, нельзя преуменьшать момент идеологического родства и ощущения общности судьбы у буржуазного Запада. Но различия в подходе, в политике все возрастают, потому что в атлантическом семействе «дети» экономически повзрослели и перестают верить в политическую мудрость своего заокеанского опекуна, понимая вопреки ему, что путь к миру на европейском континенте идет не через разрыв связей Восток — Запад, а через их развитие, не через прощание с разрядкой, а через сохранение ее.  

Политика, вмешавшись в историю с компрессорами и переместив ее на передний план международных новостей, свидетельствует об обострении атлантических разногласий и прямых противоречий. Конечно, находится достаточно западных пропагандистов, которые из случившегося извлекают лишь один вывод — что это-де «на руку» Москве. Что ответить на эти попытки отвлечь внимание от сути дела? Наверное, то, в чем не могут усомниться даже самые отпетые антисоветчики: ведь Елисейский дворец действовал отнюдь не по подсказке Кремля. И еще одно: не только Москве, но, очевидно, и подавляющему большинству людей «на руку» все, что утверждает преобладание здравого смысла над авантюризмом и политической безответственностью.  

Август 1982 г.  

НЕ ПОМЫШЛЯЮТ ОБ УХОДЕ...  

Завершился уход палестинских частей из Западного Бейрута. Вы видели эти сценки на своих телеэкранах: грузовики, заполненные бойцами, поднятые вверх автоматы и пальцы, раздвинутые в виде латинской буквы V — виктори, победа.  

Они победили не в физическом, а в моральном смысле. Не сдались, ушли с оружием в руках и поднятой головой. В моральном плане Израиль, сионизм, конечно, проиграли. Но это малое утешение, если морально-политическая изоляция Израиля на международной арене не превратится в ту силу, которая вытолкнет агрессора из Ливана. Пока Бегин и Шарон не помышляют об уходе. Совсем наоборот...  

Как говорится, стыд глаза не выест, а аппетит приходит во время еды. Стоит напомнить некоторые этапы. Свое вторжение в Ливан израильские руководители объясняли необходимостью создания так называемой «зоны безопасности» на самом Юге Ливана. Но сразу же обнаружилось, что замыслы их пошире. Они заняли всю южную половину Ливана, вошли в Восточный Бейрут, осадили и разрушили Западный. Теперь, после ухода палестинских бойцов из ливанской столицы, израильтяне замахиваются и на северную половину Ливана — под предлогом, что там-де сохранились какие-то палестинские отряды.  

Захватчики также укрепляют свои позиции в восточном» Ливане, в районе долины Бекаа — па границе с Сирией и против дислоцированных там сирийских войск.  

Приобретя новые «позиции силы», Израиль говорит об ускоренном строительстве новых еврейских поселений на арабских землях Западного берега реки Иордан и сектора Газа.  

Вот что реально происходит, что требует сопротивления новым и новым притязаниям агрессора.  

Между тем эти тревожные реальные процессы хотят затушевать, раздувая сейчас некие мнимые разногласия между Тель-Авивом и его покровителями в Вашингтоне.  

Большой шум поднят в связи с телевизионным выступлением президента Рейгана 1 сентября. Он, в частности, предложил израильскому правительству заморозить создание новых поселений на Западном берегу и в секторе Газа, что и преподносится как «ужесточение» американской позиции в отношении распоясавшегося «стратегического союзника».  

Но это всего лишь обманчивый американский бальзам на арабские раны. Текст президентского выступления занимает 15 страниц, но ни слова в нем о самой злободневной проблеме — ухода израильтян из Ливана. О палестинской проблеме сказано много слов, но весьма туманных — во всяком случае о палестинском государстве речи не идет. Прозрачным намеком проходит идея давления на Иорданию с целью подключения ее к процессу Кэмп-Дэвида.  

В общем, Вашингтон дал зеленый свет нападению Израиля на Ливан, а сейчас, как и в прежних арабо-израильских войнах, помогает ему переваривать плоды агрессии.  

Сентябрь 1982 г.  

БОМБЫ И ДИПЛОМАТИЯ  

Пушки еще не успели умолкнуть в Ливане: даже после ухода палестинских отрядов израильтяне продолжают сжимать свои военные тиски вокруг Западного Бейрута и грозят сирийцам в долине Бекаа. Пушки еще не успели умолкнуть, как заговорила дипломатия. Та самая — американская — дипломатия, которая с начала июня поддерживала (вопреки мировому общественному мнению и всем остальным членам Совета Безопасности) израильские бомбы, израильские пушки и производимую Бегином и Шароном медленную мучительную казнь Западного Бейрута.  

Вашингтон дал Тель-Авиву все, начиная от кассетных бомб и кончая послом Филипом Хабибом, чтобы добиться своих целей в Ливане. А теперь, когда палестинские бойцы покинули Западный Бейрут, президент Рейган, немедля и вдруг? провозглашает «новую американскую политику» и среди южноливанских руин усматривает «новую благоприятную возможность в отношении установления мира на Ближнем Востоке». Да, он по-прежнему горой стоит за «безопасность» Израиля, но как будто хлопочет и о судьбе палестинского народа, огорченный его «бездомностью». И новый вашингтонский план до небес превозносит даже та часть американской буржуазной прессы, которая критически расценивала рейгановскую позицию полной поддержки израильского экспансионизма. И этот же план решительно, хотя и с противоположных точек зрения, отвергают два политических антагониста — Израиль и Сирия. Но, судя по сообщениям печати, кое-какие умеренные и прозападные арабские режимы находят в «новой инициативе» некие «позитивные элементы», правда, не решаясь определить их сколь-либо четкими словами.  

В общем, из Вашингтона запущен большой пробный шар, и, показывая на него пальцем, многие западные политики и журналисты говорят, что американцы, учтя уроки последней ближневосточной трагедии, производят политическую перегруппировку, что соображения «сбалансированной политики» все-таки берут верх над слепым следованием за Бегином и Шароном и что даже до Рейгана, самого про- израильского из американских президентов (хотя тут первенство установить весьма трудно), дошла простейшая и существеннейшая из ближневосточных истин — не может быть мира среди тамошних песков и апельсиновых рощ, пока не будет решена палестинская проблема.  

В чем смысл новой шумной политико-пропагандистской операции Вашингтона? Американцы хотят ковать железо, пока горячо, воспользовавшись тем, что наделали израильские бомбы и снаряды (преимущественно американского производства). Они думают о своих нефтяных интересах, об укреплении своего влияния, но при этом безо всякого зазрения совести президент США объявляет первейшей проблемой Ближнего Востока «стратегическую угрозу, создаваемую Советским Союзом и его вассалами». Каково это — пугать «советской угрозой» в т# дни, когда израильские части с полного благословений Америки захватил#  

Юг Ливана и стоят на позициях вокруг разрушенного ими Западного Бейрута?! Впрочем, пытаться усовестить вашинг- тонских политиков — пустое дело.  

Лучше попробуем разобраться в существе американского плана и причинах, породивших его именно сейчас. Вот как выглядит американская сбалансированность в дословном переводе с английского на русский трех ключевых абзацев из речи Рейгана:  

«... Если говорить о будущей судьбе Западного берега (реки Иордан) и Газы, мир не может быть достигнут на основе создания независимого палестинского государства на этих территориях. Мир не может быть также достигнут на основе суверенитета или постоянного контроля Израиля в отношении Западного берега и Газы.  

Поэтому Соединенные Штаты не будут поддерживать создание независимого палестинского государства на Западном берегу и в Газе точно так же, как мы не будем поддерживать аннексию и постоянный контроль Израиля в отношении этой территории.  

Однако есть другой путь к миру. Окончательный статус этих земель, безусловно, должен быть определен на основе компромиссных решений, достигнутых на переговорах. Но Соединенные Штаты твердо убеждены в том, что самоуправление палестинцев, живущих на Западном берегу и в Газе, в рамках ассоциации с Иорданией сулит самую большую надежду на достижение прочного, справедливого и надежного мира».  

Западный берег реки Иордан и сектор Газа — это арабские земли, захваченные Израилем в 1967 году. На них проживает 1, 3 миллиона палестинцев, они считаются, будучи традиционно частью Палестины, самым естественным местом для образования самостоятельного палестинского государства. Но, как видим, создание этого государства на этих землях президент США отвергает. Прямой удар по палестинцам, прямой вызов их чаяниям.  

Чем же «сбалансирован» американский план? А тем, как видим, что Вашингтон выступает против аннексии Израилем этих арабских земель. Итак, палестинцы платят отказом от заветнейшей, от исторической своей мечты. И эту плату Израиль получает за свой отказ от того, что ему не принадлежит. Награбленное должно быть возвращено законному владельцу без какого-либо вознаграждения грабителю. Это непререкаемая норма уголовного права. Надо ли говорить, что никакими нормами международного права не предусматривается поощрение и вознаграждение агрессора?  

Агрессия — вид международного преступления, а возвращение захваченных агрессором чужих земель — не акт великодушия, а то правило, без которого немыслима нормальная международная жизнь. Между тем по «плану Рейгана» Израиль за свои захваты должен получить весьма крупный политический куш — в виде отказа палестинцев от идеи создания самостоятельного государства. По нынешней вашингтонской терминологии это и называется «новым реализмом».  

Однако Бегин и другие израильские лидеры не хотят даже такого «реализма» и даже такой куш отвергают как недостаточный. Упоенные своими захватами в Ливане, они воинственны, как никогда. Они открыто стремятся к аннексии Западного берега и сектора Газа и потому с порога отвергли рейгановский призыв «заморозить» строительство новых израильских поселений на этих территориях — давний испытанный метод ползучей аннексии, предваряющей аннексию официальную. В ответ на миротворческий призыв Рейгана израильский кабинет распорядился о немедленном строительстве трех новых поселений на Западном берегу Иордана. Этот вызов американскому покровителю свидетельствует о решимости израильских руководителей идти напролом, рассчитывая, что их внутриамериканские связи, влияние сионистского лобби помогут «управиться» не только с Капитолием (такой способностью открыто похвалялся Бегин), но и с самим американским президентом — при помощи того же Капитолия.  

В известном смысле можно понять возмущение тель- авивских террористов непоследовательностью старшего партнера. В самом деле, американцы вспоили и вскормили сионистский экспансионизм, покровительствуя ему или, по меньшей мере, сквозь пальцы глядя на акты ползучей аннексии на Западном берегу Иордана или на вопиющий разбой в Ливане. Американцы приучили Израиль действовать не в согласии с международным правом, а по праву кулака, по праву силы. И вот сейчас те же самые американцы высказываются против аннексии Западного берега. Есть от чего впасть в истерику! Тем более — и это стоит подчеркнуть — именно израильские кулак и сила, продемонстрированные в Ливане, позволяют сейчас Рейгану претендовать на роль миротворца и чуть ли не третейского судьи в арабо-израильском споре (и, кстати добавим, делают фальшивой эту роль).  

Вот логика тель-авивского негодования. Но в Вашингтоне вспомнили о своих интересах на Ближнем Востоке, более широких, чем израильские. И тут уместно сказать еще несколько слов о причинах, заставивших президента Рейгана выступить со своей инициативой именно в нынешний момент.  

С одной стороны, пособничество агрессору обернулось существенным морально-политическим ущербом для заокеанской державы в арабском мире. Друг в беде — настоящий друг, но и враг в беде — настоящий враг. Именно таким врагом увидели арабы Америку, и потому понадобилось срочно подремонтировать ее политическую репутацию как на Арабском Востоке, так и вообще среди неприсоединившихся стран.  

С другой стороны, никогда еще, пожалуй, арабская раздробленность и арабская беспомощность не были такими наглядными, как в дни и недели осады Западного Бейрута, когда палестинцы ждали и не получили реальной помощи от других арабских стран. В этих условиях американские лицемерные воздыхания о необходимости решить проблему «палестинской бездомности» и предлагаемый компромисс по поводу судьбы Западного берега и сектора Газа некоторым арабским режимам, преимущественно прозападного толка, представляются выходом из пережитого политического конфуза. Уж раз — после случившегося в Ливане — не видно журавля в небе, дайте хотя бы синицу в руки. На такую психологическую приманку тоже, видимо, рассчитывали в Вашингтоне, и кое-кто на нее клюнул, если судить по тем «позитивным элементам», которые вдруг обнаружили в «плане Рейгана» некоторые арабские столицы. Надо думать, что в этом направлении работает сейчас американская дипломатия и за кулисами арабского совещания в верхах, проходящего в марокканском городе Фесе.  

И наконец об умолчаниях. Ими американская инициатива тоже очень характерна. Она обходит молчанием роль ООП, которая более чем ста государствами мира признана единственным законным представителем палестинского народа. А тема Ливана присутствует лишь как тема уже упоминавшихся «благоприятных возможностей», созданных израильской агрессией для дипломатических усилий Вашингтона, но отнюдь не как тема, не как проблема скорейшего ухода войск агрессора. Об уходе —- ни слова. Ливан отдается на произвол израильтян.  

Упоминание о «сильном и возрожденном Ливане» — насмешка, пока войска захватчиков остаются в этой стране как определяющая военная сила. Теперь Бегин, Шарон и другие твердят, что уйдут из Ливана лишь после эвакуации сирийских частей, которые находятся там, как известно, по мандату Лиги арабских стран.  

С военной точки зрения уход сирийцев означал бы, что Израиль станет полным хозяином положения. А с точки зрения политической новый ливанский президент Башир Жмайель целиком устраивает сионистов. В итоге так называемую «зону безопасности» — предлог для вторжения в Ливан — они обеспечивают не только на ливанском юге. Вся эта страна стала бы «зоной безопасности», а попросту — сателлитом Израиля, по рукам и ногам связанным «мирным договором» по типу кэмп-дэвидского. Дальше—больше. Прикарманив Ливан, Израиль навис бы на сирийских границах, многократно усилив политическое и военное давление на самое несговорчивое из соседних с ним арабских государств. Ослаблены были бы и позиции Иордании, которая и без того давно подвергается обработке в духе Кэмп- Дэвида и которой отводится, как мы видели, особое место в новом ближневосточном плане Вашингтона.  

Вот что вытекает из одного лишь умолчания в этом плане — умолчания о необходимости незамедлительного вывода израильских войск из Ливана. Получается, что и здесь агрессор будет вознагражден — и очень щедро. Ему-то оставляют в руках ливанского журавля, а арабов приманивают уже упомянутой синицей туманного «самоуправления палестинцев» в туманных «рамках ассоциации с Иорданией». Но и эту жалкую синицу намерен отобрать Бегин, продолжающий израильскую колонизацию Западного берега. Вот вам и весь «новый реализм» американской дипломатии, пытающейся своекорыстно увенчать кровавое дело снарядов и бомб.  

Сентябрь 1982 г.  

ОБОРОТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛЕЙ ХАБИБА  

Филип Хабиб — американский дипломат ливанского происхождения, специальный представитель президента Рейгана. Это он не первый уже год выступает посредником между арабами и Израилем. В последние три месяца, когда израильтяне вторглись в Ливан, Филип Хабиб бессчетное число раз летал в Бейрут, Иерусалим, Дамаск, Амман, Каир, в другие арабские столицы, ведя переговоры об условиях разъединения воюющих сторон в Западном Бейруте.  

Условия были наконец выработаны, международные силы разъединения, в том числе 800 американских морских пехотинцев, были введены в Бейрут палестинские бойцы ушли под их наблюдением. Для Хабиба, человека в возраСте и больного, возившего с собой чемоданчик с лекарствами, наступило время отдыха и наград.  

На прошлой неделе уходящий президент Ливана Саркис вручил ему большую ленту ордена «Ливанский кедр». На этой неделе президент Рейган на специальной церемонии в Белом доме удостоил его высшей американской награды — Медали свободы.  

Вроде бы: кончил дело — гуляй смело. Но, если позволить каламбур, эти медали Хабиба — лишь парадная сторона той медали, которая называется положением в Ливане. Дело далеко не кончено.  

Палестинцы ушли, в минувшую пятницу начали было эвакуацию и американские морские пехотинцы, улетел Хабиб, но Шарон, его войска из Ливана уходить не собираются. Повестка дня израильской агрессии далеко не исчерпана и тут, оглядываясь назад, мы видим либо близорукость, либо злой умысел у тех, кто считал, что вся ливанская проблема, собственно, и состоит в уходе из Ливана ООП и ее вооруженных формирований.  

Нет, Бегин с Шароном с самого начала смотрели дальше, но до поры до времени маскировали свои замыслы. И вот палестинцы ушли, но израильтяне но оставили в покое Западный Бейрут. Теперь они теснят там ливанские  

национально-патриотические силы, продолжая менять к своей выгоде расстановку политических сил в Ливане, усиливая правохристиан и ослабляя мусульманские фракции ливанского общества.  

Еще один — и очень существенный — вопрос в неисчерпанной повестке дня агрессоров. Они хотят, чтобы вслед за палестинцами Ливан покинули и сирийские части из межарабских сил поддержания порядка, направленных по мандату Лиги арабских стран еще в 1976 году.  

«Мы не уйдем, пока не уйдут сирийцы». Так израильтяне ставят вопрос, подтягивая свои танки к долине Бекаа, где в эти дни не раз происходили вооруженные столкновения.  

Хабиб получил свои медали вроде бы за достижение мира, а Ливан на самом деле стоит перед угрозой двух конфликтов возобновления междоусобной гражданской войны христиан и мусульман и начала крупномасштабного сражения израильтян и сирийцев.  

Располагая войсками на ливанской территории Израиль хочет территории из этого факта выжать максимум. И в максимум входит настойчивое, почти ультимативное требование к Ливану — заключить с Израилем сепаратный мирный договор по кэмп-дэвидскому образцу. Тут берет оторопь даже ливанских доброхотов Тель-Авива, вроде недавно избранного, по еще не приступившего к обязанностям президента Башира Жмайеля. Каково это — подписывать договор с соседом, войска которого командуют на твоей территории?  

Но Шарон твердит: не уйдем, пока не подпишете. И тем самым доказывает даже ливанским коллаборационистам, что с Израилем шутки плохи, что стоит протянуть ему палец, как и всю руку могут отхватить.  

6 сентября в марокканском городе Фесе началось арабское совещание в верхах. Его назвали Фес-2, потому что первая фаза имела место еще в ноябре 1981 года и была прервана из-за разногласий участников. Собрались марокканский, саудовский, иорданский короли, сирийский, иракский и другие президенты, а также другие лидеры. Не было Египта, исключенного из Лиги арабских стран после сепаратной сделки с Израилем. Не было и ливийского лидера Каддафи.  

Никогда еще раздробленность арабского мира не сказывалась так, как в последние месяцы. Но на совещании в Фесе, несмотря на разные политические ориентации участников, по палестинскому вопросу все-таки пришли к общему мнению. Оно, вопреки ожиданиям Вашингтона, не совпадает с шумно рекламируемым «планом Рейгана». Американский план, как известно, исключает идею создания независимого арабского палестинского государства и игнорирует ООП как законного представителя палестинского народа.  

Заключительная декларация совещания в Фесе включает такие пункты: вывод израильских войск со всех оккупированных в 1967 году арабских территорий, включая арабскую часть Иерусалима; ликвидация израильских поселений на этих землях; подтверждение права палестинского народа на самоопределение и осуществление его неотъемлемых национальных прав под руководством ООП — единственного законного представителя палестинцев; передача Западного берега реки Иордан и сектора Газа под контроль ООН в течение переходного периода, не превышающего несколько месяцев; создание независимого палестинского государства со столицей в арабской части Иерусалима; обеспечение Советом Безопасности гарантий мира для всех стран региона, включая независимое палестинское государство; обеспечение гарантий Совета Безопасности по осуществлению этих принципов.  

Фесские предложения широко комментируются. В Вашингтоне госсекретарь Шульц заявил, что арабский план противоречит «плану Рейгана». Израильский МИД с порога категорически отверг арабские предложения, хотя, как отмечают многие обозреватели, впервые арабский мир в такой форме признает право Израиля на существование.  

В фесских принципах среди других я бы выделил такой момент: упор на контроль ООН, на гарантии Совета Безопасности. Арабы с полным основанием опасаются такого мира, который Америка навязывает под своей эгидой. И по египетскому, и по ливанскому опыту они знают, к чему это приводит. Они не хотят отдаваться на милость — и на произвол — Вашингтона и Тель-Авива.  

Сентябрь 1982 г.  

УРОКИ САБРЫ И ШАТИЛЫ  

Наверняка будут написаны книги о новой драме людей и идей, которая развертывается на древней, прокаленной солнцем и историей земле и называется агрессией Израиля в Ливане. Но и сейчас, когда действие далеко не закончено и сулит новые ходы и повороты, видно, что в этой драме уже были свои кульминации — запланированные и неожиданные.  

К запланированным, во всяком случае американской дипломатией, относится уход палестинских бойцов из Западного Бейрута. При помощи израильских снарядов и бомб ради этой кульминации не покладая рук работал полномочный представитель. американского президента Филип Хабиб. Не успели палестинские отряды покинуть ливанскую столицу, как за океаном раздались победные фанфары, и в их звуках угадывалась привычная смесь благочестия и ханжества, а также типично американской оперативности, страстного желания не упустить момент. Ничуть не смущаясь того, что кровь еще не высохла и руины дымятся, президент Рейган в телевизионном обращении к американцам объявил 1 сентября: «Сегодня день, которым мы все должны гордиться». В той же речи была обнаружена «новая благоприятная возможность» для мира на Ближнем Востоке и изложен очередной американский план решения палестинской проблемы. В нем, как известно, Вашингтон еще дальше отошел от признания за палестинцами права на самоопределение, решительно исключив идею самостоятельного палестинского государства, но недостаточно близко подошел к позиции Бегина, который, проутюжив Ливан, считает подтвержденным свое «право» на аннексию Западного берега реки Иордан и сектора Газа. Тем не менее это и была кульминация по-американски, заранее подготовленная, — американцы, воспользовавшись израильской агрессией, хотели вновь утвердить себя в качестве арбитра ближневосточного мира и порядка.  

Однако, находясь в те дни в благословенной Калифорнии, американский президент и его советники, видно, не учуяли внутреннего, потайного хода ливанских событий. Кровавая драма требовала другой, кровавой кульминации. Она наступила не тогда, когда из Западного Бейрута ушли вооруженные палестинцы, а через две недели, когда в палестинских лагерях Сабра и Шатила стали сотнями и тысячами убивать безоружных — женщин, детей, стариков. Вооруженные палестинцы ушли, получив гарантии Филиппа Хабиба (а значит, и Рональда Рейгана), что оставшихся, невооруженных и мирных, не тронут. Во что превратились американские гарантии, мы знаем по жутким снимкам, на которых груды мертвых тел. От американских гарантий исходит трупный запах. По соглашению, разработанному Хабибом, Бегин обещал Рейгану не вступать в Западный Бейрут — и нарушил свое обещание.  

Кто залил потоками крови Сабру и Шатилу? Кто убивал без разбору, стреляя в затылки грудным младенцам, не щадя глубоких стариков и беременных женщин? Израильтяне утверждают, что это делали не они, и в порядке уточнения чаще всего упоминают правохристиан-фалангистов, а иногда головорезов южноливанского майора Хаддада. Тщетные попытки уйти от ответственности. «Убийцы! » — это обвинение, брошенное в лицо Бегину и Шарону одним из депутатов кнессета, неопровержимо. Его предъявляет весь мир. Бегину и Шарону принадлежал военный контроль над Западным Бейрутом и вместе с тем право выдавать или не выдавать «пропуск» убийцам.  

После кульминации в Сабре и Шатиле американский президент снова предстал перед телекамерами. Но это уже не был «день, которым мы все должны гордиться». Ему пришлось говорить о «душераздирающих сценах» и о том, как «положить конец этому ужасу». Он вспомнил о том, о чем забыл в своей предыдущей речи, — об израильской оккупации Ливана, и даже сказал, что «крайне важно, чтобы израильтяне ушли из Бейрута». Но он промолчал о том, что именно американцы дали гарантии безопасности безоружным и беззащитным палестинцам. У него не хватило духу признать свою вину.  

Ну что ж, бывают моменты, когда рыдания живых над трупами безвинно погибших слышат даже самые хладнокровные политики. Не могут не слышать. Слышат хотя бы потому, что глухота и немота — политический просчет в то моменты, когда судорога боли искажает лицо человечества. Сейчас в американском конгрессе и в израильском кнессете часто слышится слово «расследование». Кто преступники-исполнители? Кто допустил жуткую резню? Кажется, Бегин нанес последний мазок на свой давно писавшийся автопортрет международного террориста. Хотя в кнессете ему удалось вырвать вотум доверия, никогда еще внутри- израильская оппозиция зарвавшемуся премьеру не была так широка и напориста. Многие предполагают, что дпи его кабинета сочтены и что на этот раз ему не удастся отделаться, даже принеся в жертву Шарода, отставки которого требуют возмущенные критики. Поживем — увидим. Во всяком случае, Бегин вынужден был отступить от прежней своей наглой позиции, исключавшей какое бы то пи было расследование случившегося в Сабре и Шатиле.  

В Вашингтоне за требованиями расследования стоят разные чувства и соображения. Тель-Авив оказывает Вашингтону неоценимые услуги, пытаясь приручить еще одну арабскую страну — Ливан и давая американцам возможность в очередной раз позировать в качестве кураторов мира на Ближнем Востоке. В то же время Бегин путает американскую игру: его захватническая стратегия, мягко говоря, не по нраву арабам, и они, увы, уверены, что именно потворство и покровительство заокеанского «стратегического союзника» спускают с цепи израильских экстремистов. В Америке хотели бы и капитал приобрести (господствующие позиции на Ближнем Востоке), и невинность соблюсти (держась на расстоянии от своего чересчур ретивого младшего партнера). Трудная задача. И Бегин с Шароном не хотят «войти в положение» своих американских опекунов. Даже по видимости они теперь все чаще не считаются с ними, идут напролом, будучи уверенными, что при заступничестве мощнейшего сионистского лобби им все сойдет с рук. Это чувство безнаказанности — да еще в чрезвычайных обстоятельствах всемирного потрясения случившимся в Сабре и Шатиле — вызывает раздражение в Белом доме и на Капитолийском холме. Много говорят сейчас об американо-израильских разногласиях, много громов и молний низвергается из Вашингтона на Тель-Авив.  

Какова их, так сказать, поражающая способность? По правде говоря, очень мала. Санкции — чисто словесного порядка, да и то с неизменными оговорками на тему о том, что «безопасность» Израиля — первейшая американская забота на Ближнем Востоке (как будто кто-то из соседей в состоянии угрожать этому вооруженному до зубов государству). А санкции практические? Таковыми было бы сокращение американской помощи — фундамента израильского экспансионизма. Но нет, максимальное «наказание», па которое способен сейчас американский конгресс, — это отказ Израилю в... увеличении помощи, на чем Тель-Авив настаивает, добиваясь возмещения расходов по агрессии в Ливане. По всему видно, что помощь на следующий финансовый год оставят такой, какой она была намечена. А это более 2 миллиардов долларов, из них две трети — на военные нужды. Желая зримо передать гигантский объем американской помощи Израилю, обозреватель Джеймс Рестон отмечает, что она составляет в год «от трех с половиной до четырех с половиной тысяч долларов на каждую израильскую семью из пяти человек... ».  

В общем, не преуменьшая нынешних тактических разногласий между Вашингтоном и Тель-Авивом, можно сказать, что они как пыль, поднятая бульдозерами убийц, сгребавшими мертвые тела в лагерях палестинских беженцев. Когда пыль осядет, увидим, что здание американо- израильских отношений осталось в принципе нетронутым.  

Да, расследование необходимо. Надо рассказать правду о чудовищном преступлении, ставшем кульминацией (последней ли? ) еще далеко не закончившейся ливанской драмы. Но при этом важно выяснить не только то, кто был убийцами и кто пустил их в два палестинских лагеря в южных предместьях Западного Бейрута, кто натравил их на безоружных и беззащитных. Важно исследовать и распознать, откуда исторически вела дорога к резне, которая, конечно же, еще одной мрачной метой останется в истории. Занявшись таким расследованием, мы набредем на один живописный горный уголок в американском штате Мэриленд под названием Кэмп-Дэвид. Это там четыре года назад, также в сентябре, экс-президентом Картером, покойным Садатом и все еще не ушедшим с политической сцены Бегином были выработаны так называемые рамки ближневосточного урегулирования.  

Кэмп-Дэвид при Картере, а сейчас и при Рейгане пытались и пытаются внедрить в сознание арабской и международной общественности как слово-пароль на пути к миру па Ближнем Востоке. Между тем Кэмп-Дэвид имеет такое же отношение к миру, как террорист Бегин к Нобелевской премии мира, хотя, напомню не злорадства, а истины ради, он и разделил ее с Садатом в 1978 году — к стыду и позору Нобелевского комитета.  

«Мирный процесс» Кэмп-Дэвида оказался для арабов ловушкой, для Израиля дорогой к безнаказанным агрессиям и расправам над палестинцами, ливанцами и кто еще на очереди?! Египет, вернув по Кэмп-Дэвиду Синайский полуостров, фактически дезертировал из арабских рядов, ослабив и еще больше раздробив их. Израиль, обезопасив себя с юга, все смелее рвется в бой на севере. Американо-израильский стратегический союз окреп и, как не раз подчеркивалось, получил куда как больше возможностей поодиночке «обрабатывать» арабские страны, понуждая их к сепаратным сделкам по образцу Кэмп-Дэвида. Теперь в послужной список Кэмп-Дэвида можно смело включить акт геноцида в Сабре и Шатиле.  

Что дальше? В свете нового горького опыта арабские государства и их руководители должны отвернуться от вашингтонских сирен, снова поющих о прелестях Кэмп- Дэвида. Ловушка остается ловушкой, и справедливым может быть лишь то ближневосточное урегулирование, которое носит не сепаратный, а всеобъемлющий характер. Израиль пребывает сейчас в полнейшей морально-политической изоляции, но на любых сепаратных трехсторонних переговорах он вкупе с Америкой всегда составит «большинство» против еще одного арабского государства, подлежащего обработке. Единственный верный путь к справедливому урегулированию не очередной закулисный Кэмп- Дэвид, а международная конференция с участием всех заинтересованных сторон, включая Организацию освобождения Палестины, и непременно с участием Советского Союза. Не американские гарантии мира и безопасности, о которых многое могли бы сказать жертвы Сабры и Шаттлы, а международные гарантии, гарантии Совета Безопасности или его постоянных членов.  

Вот здравый подход, открывающий подлинную перспективу мира. Его выдвигает. Советский Союз. За такой подход высказались и руководители арабских государств на своем совещании в Фесе. Эта близость позиций проблеском надежды озаряет затянутый тучами, мрачный небосвод Ближнего Востока.  

Сентябрь 1982 г.  

СЕМНАДЦАТАЯ НЕДЕЛЯ АГРЕССИИ  

Минувшая педеля была семнадцатой неделей агрессии Израиля в Ливане. Над семнадцатой неделей гремело эхо недели пятнадцатой, того жуткого акта геноцида, когда 16, 17 и 18 сентября тысячи мирных жителей были зверски расстреляны, зарезаны, истреблены в палестинских лагерях Сабра и Шатила, расположенных у южной окраины Западного Бейрута.  

В чем состояло это эхо? Во-первых, на минувшей неделе Бегин вынужден был согласиться на юридическое расследование массовых убийств в Сабре и Шатиле. Сначала он и Шарон были категорически против расследования. С высокомерием, от которого несет расизмом, отмахнувшись от возмущения всего мира, израильский кабинет в своем первом заявлении о случившемся заявил: «Никто не смеет учить нас морали и уважению к человеческой жизни, качествам, на которых воспитывались и будут воспитываться поколения израильских бойцов».  

Никто не смеет учить... Мировое общественное мнение Бегину нипочем. Но когда в самом Израиле состоялась чуть ли не 400-тысячная демонстрация протеста, когда несколько министров пригрозили уйти в отставку и развалить правительственную коалицию, если премьер не распорядится о расследовании, Бегину пришлось лавировать и в конце концов уступить. Члены специальной комиссии будут назначены председателем Верховного суда Израиля. Комиссия,, как сообщают, изучит политические и военные решения правительства, приведшие к массовым убийствам, а также решения, которые были приняты после них.  

Посмотрим, насколько объективной окажется эта комиссия. Мотивы Бегина ясны — уступив, он хочет по меньшей мере выиграть время, избежать правительственного кризиса, по большей мере — засунуть истину под ковер волокиты и крючкотворства.  

То, что произошло в Сабре и Шатиле, вызвало в Израиле очень широкое возмущение. Но — об этом тоже не мешает сказать — Бегин и Шарон как руководители продолжают пользоваться поддержкой многих израильтян. Последние опросы свидетельствуют, что, если бы сейчас состоялись всеобщие выборы, бегиновский блок правых партий «Ликуд» одержал бы победу. Шовинизм, воинственность все еще преобладают в пастроепиях.  

Теперь еще об одном эхо резни в Сабре и Шатиле. В Бейрут по просьбе ливанского правительства и для обеспечения безопасности гражданского населения вновь введены так называемые многонациональные силы: 1140 французов и столько же итальянцев. Последними, в среду 29 сентября, начали высадку американские морские пехотинцы. Опи задержались — ждали, когда израильские части покинут Западный Бейрут, в частности район международного бейрутского аэропорта. Американцев теперь 1200 человек, а не 800, как при первой их высадке в августе. Они будут сосредоточены в районе аэропорта, где 30 сентября началось движение гражданских самолетов. Итальянцы и французы берут на себя охрану палестинских лагерей во избежание повторения гибели мирных жителей. Жизнь в Бейруте нормализуется.  

Уместно напомнить некоторые недавние факты, отодвинутые страшными сенсационными событиями. Вооруженные палестинцы завершили свой отход из Западного Бейрута в начале сентября, после почти трехмесячной израильской осады. Они ушли, потому что не хотели дальнейшей гибели мирных жителей под израильскими снарядами и бомбами и еще потому, что получили американские гарантии — письменные гарантии представителя Рейгана посла Филипа Хабиба, — что оставшихся, беззащитных, безоружных, мирных палестинцев, не тронут. А их тронули, перестреляв и перерезав тысячами. И Бегин с Шароном тоже, разумеется, несут полную ответственность за чудовищную резню.  

В начале сентября ушли палестинцы. И вроде бы поспешили уйти — досрочно — американские морские пехотинцы, напоследок повесив над аппарелью десантного судна лихой транспарант: «Задание выполнено. Прощайте! » Мы видели эту сценку на своих телеэкранах.  

Задание-то, возможно, было выполнено. А жители Сабры и Шатилы оказались беззащитными овцами перед кровожадными волками.  

И вот — не прощайте, а здравствуйте.  

Надолго ли задержатся в Бейруте американские солдаты? Как дал понять президент Рейган на пресс-конференции 28 сентября, они уйдут лишь тогда, когда выведут свои войска из Ливана и израильтяне и сирийцы.  

Это может оказаться — надолго. Израиль не спешит, кивая на присутствие сирийских частей в долине Бекаа. А в нынешних условиях, когда израильская артиллерия держит, под прицелом Дамаск, сирийцы говорят, что уйдут только одновременно с израильтянами. Речь, видимо, идет не о неделях, а о месяцах...  

Кроме американцев в составе многонациональных сил французы и итальянцы. Не будем, однако, заблуждаться: главную игру ведут янки. 1200 солдат — не так уж много, но их присутствие дает Вашингтону очень сильный, скорее политический, чем военный, рычаг влияния на ливанское правительство.  

Не только посол Хабиб, но и американские солдаты теперь как бы становятся посредниками в непростых «отношениях» ливанского правительства с израильскими оккупантами. Без американских услуг ливанцы не могут выпроводить непрошеных гостей. А за услуги платят.  

Чем же платят? Возросшим американским влиянием в Ливане. Будут, конечно, продолжаться маневры по приобщению Ливана к кэмп-дэвидскому процессу, к реализации «плана Рейгана», который, как известно, исключает создание арабского палестинского государства. Израиль действует, требует от ливанцев вассального «мирного договора». Вашингтон будет как бы удерживать своего союзника на поводке, не забывая, однако, ни о своих, ни об израильских интересах.  

Октябрь 1982 г.  

ДВА ПИСЬМА ИЗ ВАШИНГТОНА  

1. В конце первого акта  

Вновь прибывшего человека Вашингтон встречает все еще теплой осенью и, как всегда, суматохой новостей.  

Все вперемежку. Вызывая волны паники и ужаса, по всей стране агенты ФБР ловят и не могут поймать маньяков новой, даже здесь еще неведомой разновидности — они подсыпают смертельные яды в лекарства и продукты, продающиеся в магазинах. Маячит на телеэкране в тюремной робе автомобильный магнат Джон де Лорин, вчера еще бывший воплощением американской предприимчивости и удачливости, а сегодня пойманный на торговле рекордной партией наркотиков...  

Как осенние листья, гонимые ветром по тротуарам, летают сенсации по страницам американских газет и в теленовостях. Все вперемежку и все вприпрыжку, в судорожном здешнем темпе.  

Но в этом калейдоскопе, где причудливо перемешано частное и общее, быт и политика, одно событие привлекает первое внимание. Во вторник, 2 ноября, состоятся так называемые промежуточные выборы. Промежуточные потому, НТО они по конституции США проходят в промежутке между выборами президентскими. Два года истекло с тех пор, как в ноябре 1980 года был избран президентом консервативный республиканец Рональд Рейган. И ровно два года осталось до следующих президентских выборов. А сейчас пока избираются все 435 членов палаты представителей конгресса США, 33 из 100 сенаторов и 36 из 50 губернатор ров штатов.  

Таким образом, никто пока не покушается на Белый дом. Но именно к обитателю и политике Белого дома опять привлечено наибольшее внимание. Промежуточные выборы — эТо как финал первого акта в четырехлетием сроке Рональда Рейгана. Промежуточные выборы это промежуточные итоги очередного президентства. От того, как подведет их избиратель, будет во многом зависеть развитие действия во втором акте, в последующие два года. От промежуточных итогов, подбитых промежуточными выборами, будет в какой-то мере зависеть и то, станет ли нынешний президент баллотироваться в 1984 году на второй срок.  

Короче, по мнению здешних обозревателей, 2 ноября при голосовании на местах за республиканских или демократических кандидатов в конгресс состоится своего рода референдум по Рейгану, а точнее, по рейганизму как течению в американской политической жизни. И так как работы кармана и желудка важнейшие для типичного среднего американца, прежде всего это будет референдум по «рейганомике», то есть по экономической программе президента.  

В том чередовании надежд и разочарований, которое называется «американской демократией в действии», сейчас подошло время отчитываться за обещания. И вот что примечательно. Республиканские кандидаты во многих местах предпочитают держаться подальше от Рейгана, даже если они два года назад попали в конгресс на волне его победы над Картером и демократами. Это, конечно, не случайно. Президент с его «рейганомикой» стоит перед народом с пустыми руками.  

Провозглашая свою «консервативную революцию» и занося топор над программами социальной помощи, Рейган обещал, что американцы будут жить лучше, забыв тревоги минувшего десятилетия, что инфляция резко сократится, а безработице будет положен конец, что сократятся налоги и, наступит уверенный экономический подъем. Как язвительно пишет сейчас журнал «Нью рипаблик», в 1980 году «публика не могла удержаться от соблазна бесплатного обеда из четырех блюд». Журнал с насмешкой добавляет: «Теперь Америка отведала этой рейгановской снеди и нашла ее несъедобной».  

Инфляция действительно сократилась, и это единственное, что Рейган не устает ставить себе в заслугу, хотя объяснение лежит вовсе не в рецептах «рейганомики». Но дальше начинается тот знакомый и внушительный список провалов, с которым так не хотят сейчас себя связывать республиканские кандидаты. Безработица поднялась до 10, 1 процента, достигнув рекордного уровня последних сорока лет. Глубокий экономический спад продолжается, несмотря на зимнее обещание преодолеть его весной и летнее обещание покончить с ним осенью. Реальные доходы и жизненный уровень американцев продолжают снижаться — весьма тревожное обстоятельство для нации, привыкшей чувствовать себя баловнем судьбы. Топор «рейганомики» обрушивался в последние два года на американских бедняков, причем социальные программы приносились в жертву двум богам — богу стремительно растущих военных расходов и богу сокращения дефицита государственного бюджета. Но этих двух разных богов не накормить одновременно. Первый бог кормится досыта, а как насчет второго? Дефицит бюджета в прошлом финансовом году превысил 100 миллиардов долларов, и этот всеамериканский рекорд, как предполагают, будет вдвое превышен в текущем финансовом году.  

В общем, к концу первой половины своего срока — и к промежуточным выборам — Рональд Рейган пришел с плачевными результатами. Многим американцам все еще нравится его поза сильного и уверенного лидера, но когда они оказываются не перед телеэкраном, а перед анкетой, присланной фирмой по опросам общественного мнения, они все чаще задумываются. Последние опросы показывают, что более половины американцев не одобряют президентской деятельности Рейгана. Больше половины считают, что при нем стало хуже жить. И еще одно. Больше половины предпочитают демократов, и не потому, что демократы преодолели кризис своей партии, вызванный поражением 80-го года. И не потому, что у них есть какая-то конструктивная платформа, — нет ни платформы, ни общепризнанного лидера. От республиканского президента отворачиваются, потому что он, как становится очевидным для все большего числа американцев, не туда ведет страну.  

Давно известно, что к выборам у среднего американца два подхода. Во-первых, исходя из принципа «чума на оба ваши дома», он воздерживается от голосования. Предполагают, что именно на этот путь станет 2 ноября большинство граждан, имеющих право голоса. Второй подход— это так называемый негативный голос. Это значит, что избиратель голосует против кого-то, против представителя одной из двух партий и только в силу этой оппозиции за представителя другой партии.  

Республиканцы, баллотирующиеся в конгресс, больше всего боятся негативного голосования при выборах в палату представителей. Тут их неудача считается предрешенной. Сомнения лишь в отношении размеров предстоящих республиканских потерь. Напомним, что в палате представителей формальное большинство и так принадлежит демократам, но республиканцам в коалиции с консервативными демократами в прошедшие два года удавалось добиваться фактического «рабочего большинства» и с его помощью проталкивать через конгресс экономическую программу администрации. Теперь «рабочее большинство» под угрозой. Оно исчезнет, если республиканцы потеряют в нижней палате 20—30 мест. В сенате, как известно, больше республиканцев, чем демократов. Предполагают, что это соотношение сохранится, хотя некоторые опытные наблюдатели не исключают сюрпризов и в сенате.  

Предвыборное ожесточение нарастает. Президент Рейган предпринял в последние дни пропагандистское блицтурне по ряду западных штатов, пытаясь вызволить из нависшей беды и свою политику, и кандидатов своей партии. Откровенное признание неудач было бы гибельно. Поэтому на передний план президент выдвигает свою решимость продолжить тот же курс, требуя новые кредиты во времени и везде повторяя призыв: «Так держать! » Он обвиняет демократов в том, что те сеют необоснованные страхи, и пытается противопоставить им «стратегию надежды», ’ от которой за милю несет откровенной демагогией. Весь вопрос в том, можно ли без конца дурачить публику одними и теми же трюками?  

Помимо отношения к «рейганомике» еще одна важная проба общественных настроений будет взята на выборах 2 ноября. В девяти штатах, а также в 30 отдельных округах и городах активисты замораживания ядерных арсеналов США и СССР добились включения этого вопроса в проведение местных референдумов. Известно, что эта форма антивоенного движения получила в последние месяцы широкое распространение. Белый дом, госдепартамент, Пентагон, разослав агитаторов во все концы, сделали максимум возможного, чтобы скомпрометировать и убить идею ядерного замораживания, пока опа не овладела большинством американцев.  

30 октября 1982 г.  

2. Рейганам буксует  

В минувший вторник американцы пережили еще один день выборов и еще один вечер и ночь перед телеэкранами, на которых команды трех главных телекорпораций сражались за внимание зрителей не менее рьяно, чем кандидаты двух партий за голоса избирателей. К тому же это была еще одна битва компьютеров, разыгранная по законам американского политического цирка с присущими ему головокружительными скоростями. Компьютеры телекомпаний обгоняли компьютеры, подключенные к избирательным участкам, пытаясь предугадывать результаты голосования тогда, когда еще и десятая часть избирателей не исполнила своего гражданского долга. Кстати, два из каждых трех американцев вообще предпочли уклониться от него. Очевидно, не находя в нем смысла. Как сообщают, в выборах приняло участие лишь 39 процентов имеющих право голоса. Поразительно? Нет, это настолько обычный и привычный факт, что о нем лишь мимоходом упоминают здешние наблюдатели.  

Сейчас они заняты другим — превращением простой арифметики итогов в более сложную алгебру оценок и прогнозов. Сначала об арифметике. Республиканцы, то есть партия президента Рейгана, потеряли 26 мест в палате представителей. В конгрессе нового созыва им будет принадлежать 166 мест (вместо 192 нынешних). Демократы упрочили свои позиции партии большинства, проведя 269 человек. Если палата представителей избиралась вся, то в сенате решалась судьба 33 из 100 мест. Здесь численная раскладка осталась неизменной: 54 республиканца против 46 демократов. Избирались также губернаторы в 36 из 50 штатов. Демократы в дополнение к имеющимся выиграли еще 7 постов. Теперь опи губернаторствуют в 36 штатах, а республиканцы — в 14.  

Такова «арифметика». Переходя к оценкам и прогнозам, здесь прежде всего толкуют о потерях республиканцев в палате представителей. Президент Рейган, делая хорошую мину при плохой игре, заявил вчера, что «очень доволен результатами» и что именно это он и предвидел, считая вполне приемлемой потерю от 17 до 27 мест. По-другому рассудил спикер палаты представителей демократ Томас О’Нил. «Это сокрушительное поражение для президента», сказал он. Большинство обозревателей тоже говорят о поражении республиканцев, и лично Рейгана. Но не считают его сокрушительным. По их мнению, более реалистично говорить, что избиратель послал президенту «предупредительный сигнал»: он, избиратель, встревожен последствиями «рейганомики», особенно такими, как небывало высокая безработица, продолжающийся экономический спад, наступление на социальные программы.  

«Так держать! » — этим лозунгом обозначил свою позицию Рональд Рейган, агитируя за свою экономическую программу и за верных ему кандидатов. Избиратель не поддался на его призыв, прокатил многих «роботов Рейгана» (так прозвали ультраконсерваторов, попавших в 1980 году в конгресс на победоносной волне Рейгана и рейганизма).  

Два года назад, завоевав большинство в сенате, республиканцы мечтали добиться большинства и в палате представителей — стать неоспоримой партией большинства, то есть поменяться местами с демократами на Капитолийском холме. Мечта связывалась с эрой консерватизма, которую персонифицировал Рейган. Но случилось по-другому. Это означает, пожалуй, что наступление консерватизма рейгановского типа на американской политической сцене иссякает, что, более того, американский избиратель обращает его вспять. Такой вывод, однако, следует делать пока осторожно, с оговорками. Кажется, массовый избиратель больше готов дать отпор республиканцам-консерваторам, чем их противники-демократы. Последние дезорганизованы, в противном случае размеры поражения республиканцев были бы больше. Сыграло свою роль и то, что республиканцы истратили на обработку избирателя в 5—6 раз больше денег, чем демократы. Вообще предвыборная кампания поставила два рекорда: рекорд по количеству грязи, которую лили Друг на друга оппоненты, и рекорд расходов, составивших в общей сложности более 300 миллионов долларов.  

Выборные должности, мягко говоря, никогда не были в Америке правом или привилегией бедняков. Но еще ни одни выборы не превращались в такое откровенное состязание миллионеров. Время — деньги, особенно время, покупаемое для телевизионной политической рекламы. А где их взять? Это не вопрос для миллионера. Один из кандидатов, некий Люис Лерман, экстравагантный джентльмен, появлявшийся перед избирателями не иначе как в широких красных подтяжках, без пиджака, из собственного кармана выложил 8 миллионов долларов, баллотируясь от республиканцев в губернаторы штата Нью-Йорк. Правда, и за эту сумму Лерману не удалось «продать» избирателю свои консервативные взгляды.  

Так держать? Этот номер не прошел. Американцы требуют корректировки курса. Как раз в этом главный результат выборов. Такие лидеры демократов, как Эдвард Кеннеди, вновь переизбранный в сенат, как сенатор Джон Гленп и бывший вице-президент Уолтер Мондейл, говорят сейчас о необходимости «перемен в экономической политике».  

Администрация Рейгана, конечно, предпочитает акцептировать отсутствие потерь в сенате. Но она уже не может рассчитывать на новую легкую победу своей «консервативной революции» на Капитолийском холме. Во-первых, теперь в палате представителей исчезло находившееся в ее распоряжении прежнее «рабочее большинство», состоявшее из республиканцев и правых демократов. Во-вторых, и сенат, несмотря на республиканское большинство, теперь, как считают, будет более независимым в отношениях с президентом. Время покажет, сбудутся ли на практике эти прогнозы. Однако уже сейчас поговаривают о возможных столкновениях по двум вопросам — о социальном обеспечении и о военных расходах. Новый конгресс будет менее сговорчивым, настаивая на сохранении программ помощи нуждающимся и на сокращении гигантской дани Пентагону. Это подчеркивают первые комментарии. В ответ представители администрации уже переходят в контратаку, утверждая, что в деле раздувания военных расходов администрация останется верна старому лозунгу: «Так держать! »  

Проблемы внешней политики практически не затрагивались на нынешних промежуточных выборах. Таков один из парадоксов американской политической жизни, слишком занятой сугубо «домашними» делами даже в то время, когда правительство США столь напористо ведет дело к возрастанию угрозы ядерной войны. Но то, что «упустили» из виду кандидаты на политические посты, вспомнили простые люди. Я имею в виду итоги голосования по вопросу о замораживании ядерных арсеналов США и СССР. Как известно, эта форма антиядерной борьбы родилась стихийно и с прошлой весны широко распространилась. Эту идею пытались прибить, загасить, затоптать й выкорчевать. Нигде так не усердствовали официальные представители, начиная от президента и кончая десятками экспертов из Пентагона и госдепартамента, как в Калифорнии, «домашнем штате» нынешнего обитателя Белого дома. И что же? Референдум по ядерному замораживанию состоялся в девяти штатах, от Род-Айленда па востоке до Орегона на дальнем западе. В восьми штатах (кроме Аризоны) большинство избирателей высказалось за замораживание, включая Калифорнию, самый многочисленный штат в США. Высказалось вопреки позиции своего правительства, которое дурачит американцев утверждениями, что замораживание выгодно-де лишь Советскому Союзу.  

Это поистине победа здравого смысла над воинственностью официального Вашингтона, над его оголтелым антисоветизмом. Я не случайно пишу — «официальный Вашингтон». В Вашингтоне неофициальном с его неофициальными домами, улицами и жителями, на его избирательных участках, за пределами его канцелярий 2 ноября также проходил референдум по вопросу о ядерном замораживании. Примерно две трети избирателей одобрили эту идею. Итак, против взглядов президента Рейгана в этом существеннейшем вопросе восстали и его штат — Калифорния, и столица — Вашингтон, где он живет и работает. И еще семь штатов, ряд округов и городов, в том числе Филадельфия, пятый по величине в США.  

Конечно, было бы преждевременным предполагать, что в противоборстве Вашингтона официального и неофициального победил последний. Но, с другой стороны, нельзя не подчеркнуть следующее: когда на нынешних выборах американцу представился случай высказаться за мир, против угрозы ядерной войны, он этот случай не упустил.  

4 ноября 1982 г.  

РЕПОРТАЖ ИЗ САН-ФРАНЦИСКО  

Уильям Брокетт — 41-летний адвокат из Сан-Франциско, совладелец юридической фирмы «Кекер энд Брокетт». Какое может быть дело у советского журналиста, на несколько недель приехавшего в Соединенные Штаты, к американскому адвокату? Я знал какое, когда по склону одного из знаменитых сан-францисских холмов поднимался вдоль Монтгомери-стрит к двухэтажному краснокирпичному зданию, еще крепкому, но сильно постаревшему от соседства новых небоскребов на финансово-банковской Калифорния-стрит. Я-то знал, и читатель, думаю, догадается, если вспомнит,  

какое общее дело находим мы теперь с американскими адвокатами, американскими медиками, американскими ядерными физиками. Из тех, кто к названию своей профессии прибавляет в последние годы слово «обеспокоенные». Обеспокоенные возросшей угрозой ядерной войны.  

И пока мы еще не добрались до У. Брокетта на втором этаже краснокирпичного особняка, приведу лишь один пример, почему они так обеспокоены. Нью-йоркским издательством «Рэндом-хаус» только что выпущена книга с броским, несколько загадочным названием — «Лишь бы лопат хватило» Ее автор Роберт Шеер, возглавляя вашингтонское бюро газеты «Лос-Анджелес тайме», много раз по душам беседовал с высокопоставленными представителями администрации Рейгана. Они были откровенны. И Шеер увидел, что нынешняя администрация опаснее, чем любая предыдущая, играет с идеей возможности и, так сказать, «переживаемости» ядерной войны. Иногда с ужасающим легкомыслием. Один из представителей власти, а именно Т. К. Джонс, помощник заместителя министра обороны по стратегическим ядерным силам, в разговоре с Шеером подсказал американцам, что делать в случае ядерного конфликта. «Вырой яму, прикрой ее парой дверей и затем набросай сверху земли с метр толщиной... Земля как раз и спасет... Если лопат хватит, любой с этим справится».  

Звучит как дурной анекдот, но это доподлинные слова мистера Джонса. И его, надо думать, доподлинная философия. Если пережить ядерную войну проще пареной репы, то разве не просто начать ее?  

Вот почему в числе очень многих обеспокоенных сан- францисский адвокат Уильям Брокетт. Долговязый, с высоким лбом и мальчишеской чистой улыбкой, он шутит: «Адвокаты, как известно, красноречивы. Нельзя допустить, чтобы наш дар пропадал впустую». Два года назад в Бостоне, штат Массачусетс, на другом — атлантическом — побережье США, была создана организация адвокатов, выступающих против угрозы ядерной войны. Она стала общенациональной. Брокетт руководит ее сан-францисским отделением, насчитывающим около 400 человек. Задачу свою он видит в том, чтобы просвещать общественность в отношении реальностей ядерного века. Собрания, встречи, симпозиумы... Они убеждают американцев, что от ядерных боеголовок вряд ли спасешься, даже если лопат будет в избытке.  

В последние месяцы общественная борьба в штате Калифорния вращалась вокруг предложения о замораживании ядерных арсеналов США и СССР. Собирали подписи, чтобы внести это предложение на референдум, па общее голосование жителей штата. Собрали. Дело, как известно, не ограничилось Калифорнией. В девяти штатах и 30 округах и городах предложение о ядерном замораживании голосовалось на выборах, проходивших 2 ноября. Напомню, что за высказалось большинство избирателей в восьми штатах и почти во всех этих округах и городах.  

По оценкам печати, из 18 миллионов избирателей, голосовавших в упомянутых штатах и городах и округах, 10, 8 миллиона высказалось за ядерное замораживание. Это внушительное большинство, особенно если учесть, что американец шел против политики своего правительства. Это, как указывают, вообще крупнейший референдум, когда-либо проводившийся в Америке по какому-либо вопросу. Но будучи крупнейшим, это все-таки не общенациональный референдум, для власть предержащих он не имеет обязывающей силы. По условиям, к примеру, калифорнийского голосования губернатор штата доведет до сведения президента США, что большинство калифорнийцев хотело бы заморозить ядерные арсеналы двух держав. Но Белый дом, конечно, уже знает об этом. И, судя по официальной реакции, пока результаты голосования по ядерному замораживанию не произвели ни малейшего впечатления на правительство. В более широком плане, как сообщают со ссылкой на осведомленные круги, даже понеся политический урон на минувших выборах, Белый дом не собирается «ни на йоту» сокращать военные расходы в сумме 1, 6 триллиона долларов, запланированной на пятилетие.  

Вернемся, однако, к сторонникам ядерного замораживания. Что дальше? Вспоминаю, что в августе резолюция о замораживании ядерных арсеналов США и СССР, составленная сенаторами Эдвардом Кеннеди и Марком Хэтфилдом, была отклонена в палате представителей 204 голосами против 202. В конгрессе нового созыва нижняя палата выглядит более либеральной. Избиратели вывели из нее ряд консерваторов рейгановского толка. Так что еще при одной попытке голосования прежняя резолюция о замораживании могла бы пройти. Это было бы сильным ударом по администрации. Но пока такой вариант не выходит из области предположений.  

Борьба вокруг ядерного замораживания приобрела символическое значение, став показателем соотношения общественных сил по вопросу о ядерной стратегии США, барометром политического климата. Но американец недолго довольствуется символами, если они не оборачиваются практическими политическими сдвигами. Что дальше? Одержав немалую победу на выборах 2 ноября, антиядерное движение в Америке ищет новые вопросы, новые области приложения и ооъедипепия сил, опасаясь, что в противном случае размах его сократится, ход замедлится. В частности, если брать того же Билла Брокетта, он считает, что обеспокоенные сан-францисские адвокаты в скором времени распадутся на две группы. Одна будет по-прежнему заниматься антиядерной просветительской агитацией, другая перейдет к «политическим действиям». На его взгляд, задача сегодняшнего дня и состоит в том, чтобы превратить успех голосования о ядерном замораживании в политические действия. Что имеется в виду? Политическая борьба против создания новых систем вооружения, прежде всего межконтинентальных ракет MX, за изменение позиции правительства по коренным вопросам ядерной стратегии, прежде всего за присоединение США к советскому призыву об отказе от применения первыми ядерного оружия.  

Не всегда уместно типизировать живого конкретного человека. Это не литературный герой. В нем преобладает индивидуальное. Но глядя со стороны, что облегчает дело и извиняет некоторое упрощение, я вижу кое-что типичное в сан-францисском адвокате с Монтгомери-стрит. Билл Брокетт окончил военно-морскую академию, воевал во Вьетнаме, отец его — отставной адмирал. В консультативном совете антиядерной организации, которую возглавляет Билл, пять бывших морских пехотинцев. Эти детали показывают, что рискованный курс Вашингтона пробудил протест и у тех, кто раньше в движениях протеста не имел обыкновения участвовать, кто скорее готов был видеть в антивоенном протесте некую разновидность антиамериканской деятельности. Такие привыкли доверять американскому правительству. А сейчас адвокат, вышедший из семьи адмирала, отвечая на вопрос советского корреспондента, признает, что по важнейшим вопросам (ядерное замораживание, ратификация Договора ОСВ-2, полное запрещение ядерных испытаний) его взгляды ближе к официальным позициям Москвы, чем к официальным позициям Вашингтона.  

Что заставило этого обычного американского адвоката стать адвокатом мира и взаимопонимания? Он отвечает, что любит жизнь и людей, снег и солнце, путешествия и встречи. Не слишком ли общие слова? не отдают ли они всего лишь сентиментальной романтикой? Да пет. Это, пожалуй, деловой ответ. Деловой ответ мистеру Г. К. Джонсу, конструктивная альтернатива его совету вырыть щель, при, крыть ее парой дверей, забросать землей и пи о чем больше не беспокоиться.  

Но вот еще деталь, о которой по хочу умалчивать. Когда мы беседовали с Брокеттом, на адвокатском столе был включенный магнитофон. Не мой, а моего собеседника. Брокетт записывал нашу беседу. Он же объяснил для чего: «Если завтра ко мне придет сотрудник ФБР и спросит, о чем это я разговаривал с советским посетителем, я дам ему послушать — вот о чем».  

Это не просто адвокатская предусмотрительность. Это новое. Такого мне не приходилось наблюдать за 20 лет журналистских занятий Америкой. Человек, возвышенно говорящий о любви к жизни, не витает в небесах, он знает, что такое угар антисоветского психоза и новый маккартизм, пришедший в его страну. «Красных» опять ищут под столами и кроватями. Прислушаться к голосу 10 миллионов американцев, которые две недели назад высказались за ядерное замораживание, Вашингтон не хочет. Но зато он все делает для того, чтобы этот голос заглушить. Сам президент не гнушается методами прямого запугивания. Он вновь прибег к нему на своей пресс-конференции 12 ноября, утверждая, что-де «иностранные агенты» возбуждают антиядерные выступления в США, и не утруждая себя при этом какими-либо доказательствами по причине отсутствия оных.  

Здесь, в Сан-Франциско, в церкви святой Марии, сооруженной в модернистском стиле, проходил на днях своего рода семинар активистов разных групп и организаций, показавший, какой широкий спектр людей и общественных течений создан одной идеей — идеей бдительности перед лицом возросшей угрозы ядерной войны. Среди ораторов был Гарольд Уилленс, миллионер, бизнесмен из Лос-Анджелеса, самый известный из организаторов калифорнийской кампании за ядерное замораживание. Он назвал недостойными новые обвинения и намеки президента и призвал продолжать борьбу с двумя нынешними вашингтонскими болезнями — русофобией (т. е. слепой ненавистью к Советскому Союзу) и милитаризмом.  

У антиядерной борьбы много сторонников и доброжелателей, иногда неожиданных. Юджин Ньюпорт, мэр города Беркли, расположенного по другую сторону залива Сан- Франциско, сказал нам в беседе, что шесть из каждых семи избирателей в его городе одобрили ядерное замораживание. Но Беркли не показателен — либеральный студенческий юрод. Показательно, однако, что такую же позицию заняли крупнейшие калифорнийские газеты. А если брать всю страну, то обнаруживается, что в пользу ядерного замораживания выступает большое число весьма известных деятелей, занимавших крупные правительственные посты. За несколько дней до выборов в групповом письме в газету «Нью-Іїорк тайме» эту идею одобрили Аверелл Гарриман, бывший министр обороны Кларк Клиффорд, бывший дирек- ™Р Уильям Колби и бывший руководитель делегации США на переговорах об ОСВ-2 Поль Уорнке. С другой стороны, нельзя не видеть опасного упорства не бывших, а находящихся у власти людей. Обозреватель Антони Льюис пишет: «Общественность, выступающая за прекращение гонки ядерных вооружений, не должна упускать из поля зрения следующий центральный политический факт: многие из ключевых советников Рейгана хотят гонки вооружений».  

Верно. Хотят. И в этом опасность. В этом истоки нынешней небывалой озабоченности американцев и напряженности противоборства, развертывающегося на здешней политической сцене.  

Ноябрь 1982 г.  

ЕЩЕ ОДНО ПИСЬМО ИЗ ВАШИНГТОНА  

Могут ли американские католические епископы, коих около 300, впасть в ересь, да еще не поодиночке, а, как говорится, в своем подавляющем большинстве? Могут. В глазах Белого дома. Могут — и уже впали, оспаривая вашингтонское евангелие от Большой Бомбы, согласно которому путь к миру лежит через горные хребты новых вооружений, прежде всего ядерных. Духовные пастыри 50 миллионов американских католиков впали в «ядерную ересь».  

В чем конкретно она состоит? Американская военная стратегия почти со дня Хиросимы оправдывает ядерное оружие как «средство сдерживания», причем сдерживание это, особенно по ныне бытующим представлениям, тем эффективнее, чем больше оружия у США. Именно под такой догмат веры закладывают новые системы ядерного оружия, такие, например, как межконтинентальные баллистические ракеты MX. Католические епископы, вопреки американскому правительству, готовы признать концепцию «ядерного сдерживания» лишь в том случае, если Вашингтон будет выступать не за наращивание, а за сокращение ядерных арсеналов и откажется от «поисков превосходства» над Советским Союзом. «Еретики» не согласпы и с другим ва- шипгтонским догматом, провозглашающим готовность первыми пустить ядерное оружие в ход. Ни при каких обстоятельствах нельзя «нравственно оправдать» применение ядерного оружия — вот какую позицию занимает католическая иерархия в США.  

Таковы два пункта этого далеко не богословского спора, по на них не кончаются разногласия.  

«Ядерная ересь» сказалась, когда специальная группа епископов приступила к работе над так называемым пастырским посланием по вопросам войны и мира, которое предполагается огласить с церковных амвонов и сделать как бы религиозно-нравственным руководством для американских католиков. Первый проект послания появился в июне и, разумеется, вызвал широкий отклик с разных сторон. Среди других откликнулся министр обороны Каспар Уайнбергер. Богу — богово, кесарю — кесарево, а Пентагону подавай пентагоново. Уайнбергер не одобрил вторжения епископов в ту епархию, которую считает своей, и только своей. С другой стороны, он настаивал, что нет на свете ничего более богоугодного, чем гонка вооружений. К нему присоединились его по кабинету. Как саркастически заметила обозревательница Мэри Макгрори, «различные члены правительства принялись внушать священнослужителям, что будущее человечества не их забота». Но внушить не сумели. Епископы упорствовали в своих заблуждениях. В октябре был опубликован второй проект пастырского послания, и в нем безнравственность подготовки к ядерной войне была осуждена еще решительнее.  

А в середине ноября автору этих строк самолично довелось наблюдать в вашингтонском отеле «Кэпитл Хилтон», от которого рукой подать до Белого дома, множество благообразных мужчин, одинаково одетых в черные строгие костюмы с черными стоячими воротничками рубашек. Около 300 католических епископов съехались на свою национальную конференцию. Она вряд ли бы попала в центр внимания, если бы не тот же проект пастырского послания по вопросам войны и мира. Снова общественные дискуссии, и еще более жаркие. Снова одобрение снизу и порицание сверху. С официальной стороны самым активным участником спора оказался на этот раз помощник президента по национальной безопасности Уильям Кларк.  

Это он обратился к епископам с письмом, которое раньше всех почему-то получили газеты. Взывая к патриотичен ским чувствам, президентский помощник призвал конференцию пощадить «доктрину сдерживания» и не скупиться на похвалы несуществующим усилиям Белого дома в области контроля над вооружениями. Короткий смысл длинного письма был понят правильно. «Мы не поддадимся на запугивание», — ответил Кларку архиепископ Чикагский Бернардин, руководящий разработкой пастырского послания. Участники конференции усилили, а не ослабили свою критику официальной политики. Они снова соберутся в мае 1983 года для утверждения окончательного текста.  

Почему в Вашингтоне так взволнованы «ядерной ересью»? Причины не составляют тайны. И одна из них в том, что по ряду ключевых вопросов американские епископы ближе к позиции атеистической Москвы, чем американского правительства с его новым «крестовым походом» против коммунизма. Так, они вполне определенно выступают за ядерное замораживание, в поддержку «соглашений с целью положить конец испытаниям, производству и размещению новых стратегических систем». Они — против применения первыми ядерного оружия. Они — за полное и всеобщее запрещение испытаний ядерного оружия, против чего фактически выступает Вашингтон.  

Другая причина беспокойства власти состоит в том, что этих критиков-еретиков не предашь анафеме как «иностранных агентов». Кто поверит? В то же время своим несогласием с правительством они подрывают доверие к нему и поощряют несогласие других американцев. Перед верующими католиками, в том числе военнослужащими, епископы, по существу, ставят острые вопросы совести и уместности участия в такой деятельности, которая способствует возрастанию угрозы ядерной войны.  

Итак, еще одно — и своеобычное — проявление растущих антиядерных настроений. Есть обеспокоенные медики, обеспокоенные ученые, обеспокоенные женщины и адвокаты. Есть и обеспокоенные священнослужители — католики, протестанты и другие. Опасная политика Вашингтона привела в движение протеста самые разные профессии и группы людей. Политика не только внешняя, но и внутренняя, внутриэкономическая. И не случайно участники той же католической конференции призвали американских руководителей «отвергнуть нынешнюю политику, которая пытается освободиться от бремени экономических болезней за счет бедных и безработных».  

Два года назад, став президентом, Рейган считал, что избиратели вручили ему два мандата — на гигантское наращивание вооруженных сил и па экономическую «консервативную революцию», резко сокращающую программы социальной помощи разным категориям нуждающихся. Главной приманкой для среднего американца было при этом сокращение подоходных налогов.  

Американский президент и по сей день исходит в своих действиях из того, что оба мандата полностью остаются в силе. Оп ошибается. Самая характерная, хотя и не полностью еще выявившаяся черта текущего момента заключается в том, что американец исподволь, но упорно отбирает у президента упомянутые мандаты, получив вместо обещанного экономического чуда безработицу довоенного уровня и безнадежно долгий спад.  

«Осенью 1980 года торжествующий Рональд Рейган захватил Вашингтон и подтвердил свою клятву, данную в ходе предвыборной кампании, — сбалансировать федеральный бюджет, сократить налоги и подстегнуть военные расходы больше, чем когда-либо за последние десятилетия», — напоминает о первоначальных целях президента Питер Стоун в «Нью-Йорк тайме». Что же получилось? «Первой была отброшена цель сбалансированного бюджета, — разъясняет Стоун. — Второй —цель сокращения налогов. И сейчас, когда доживающий последние недели конгресс старого созыва возвращается в Вашингтон, президент, может быть, будет вынужден отказаться также от третьей своей цели».  

Отказаться? Не слишком ли размашисто и оптимистично сказано? Стоун так уточняет свой прогноз: «Конечно, военные расходы в ближайшем будущем будут расти быстрее, чем в недавнем прошлом. Но амбициозный план президента Рейгана — каждый год увеличивать ассигнования Пентагону более чем на 8 процентов в реальном исчислении — наталкивается на огромную оппозицию как внутри, так и вне правительства».  

Вот показательный факт, иллюстрирующий эту мысль. По заказу журнала «Бизнес уик» известная служба Луиса Харриса провела опрос общественного мнения. Выяснилось, что лишь 17 процентов американцев поддерживают увеличение военных расходов. А два года назад, когда Рейган пришел к власти, за удовлетворение аппетитов Пентагона, какими бы ненасытными они ни были, высказался 71 процент опрошенных.  

О меняющемся политическом климате, как уже писалось, свидетельствуют итоги состоявшихся в начале ноября промежуточных выборов. Напомним, что республиканская партия недосчиталась 26 мест в палате представителей, причем за счет тех, кто в 1980 году пришел на Капитолийский холм на волне победы Рейгана. С другой стороны, три четверти избранных в ни палату демократов в ходе избирательной кампании ратовали за замедление темпов роста военного бюджета.  

Активные настроения усилились из-за возросшей угрозы ядерной войны. Их влиятельным союзником стала экономическая необходимость. Выше себя не прыгнешь. Чтобы убедиться в этом, надо лишь попробовать. В Вашингтоне попробовали. И оказалось, что рейганизм не срабатывает в области экономики и что Америка вряд ли может позволить себе рейганизм в области военных расходов.  

Об экономической необходимости напоминает официально прогнозируемый на следующий финансовый год дефицит государственного бюджета — порядка 185—195 миллиардов долларов. На экономическую необходимость ссылается председатель бюджетной комиссии сената республиканец Питер Доменичи, заявляя, что уровень безработицы «политически неприемлем для американского народа». Недосчитавшись после выборов семи коллег, губернаторы-республиканцы, встретившись в Канзас-Сити, говорили, что без сокращения военных расходов не обойтись и что безработица и общая политика администрации «пугают народ до смерти».  

Как отвечает на все эти голоса администрация Рейгана? В основном упорным нежеланием считаться с новыми настроениями. Объявив 22 ноября о решении разместить в штате Вайоминг 100 новых межконтинентальных ракет MX способом «компактного базирования», президент Рейган снова пытался убедить американцев, что нет другого пути к миру, кроме подготовки войны.  

И что же? Через полмесяца после президентской речи насчет MX и всего через неделю после возобновления сессии конгресса старого, 97-го созыва Белый дом потерпел крупное поражение на Капитолийском холме. Палата представителей 245 голосами против 176 вычеркнула из пентагоновского бюджета 988 миллионов долларов, предназначенных на производство первых пяти ракет МХ.  

Правда, Пентагону осталось 1, 7 миллиарда долларов на дальейшую разработку этого типа межконтинентальной баллистическом ракеты и еще 715 миллионов долларов – на разработку способа ее базирования. Правда и другое – разные мотивы голосовавших. Одни конгрессмены в принципе выступают против новой системы ядерного оружия, нарушающей договоренности по ОСВ-1 и ОСВ-2 и дестабилизирующей стратегическую обстановку в мире. Другие, не имея в принципе возражений против MX, отвергли предложенный администрацией способ ее базирования. Третьи, ставя выше всего соображения сугубо экономические, сочли, что не время расточительствовать и пора подсократить непомерный пентагоновский кусок национального пирога (к этой третьей категории в той или иной степени примыкают и первые и вторые).  

Так или иначе, но на Капитолийском холме Рейган потерпел самое серьезное за свои два президентских года поражение по вопросу о военных ассигнованиях. Ряд обозревателей, углубляясь в историю, полагают, что это вообще беспримерный случай. Конгресс, указывают они, никогда не восставал так против президента, блокируя столь крупную военную программу.  

Сражение вокруг MX, развернувшееся между Бельш домом и конгрессом, далеко не закончено. Предсказывать полную победу здравого смысла преждевременно и рискованно. Извлекши кое-какие уроки из самоуверенности, обернувшейся политическим унижением, администрация теперь усиленно обрабатывает сенат, где в отличие от палаты представителей большинство принадлежит республиканцам. Чтобы спасти саму ракету MX, президент Рейган, видимо, готов идти на компромисс в отношении способа ее базирования.  

Но один вывод можно сделать уже сейчас. Критические настроения общественности все чаще будут проявляться в критических действиях конгресса, особенно конгресса нового созыва, приступающего к работе в январе следующего года.  

Декабрь 1982 г.  

ЕЩЕ НЕМНОГО ОБ АМЕРИКАНСКИХ ВПЕЧАТЛЕНИЯХ  

Мне только что довелось в качестве специального корреспондента «Известий» провести несколько недель в Соединенных Штатах. Вернулся домой и от своих знакомых снова слышу знакомый вопрос, на который сколько раз приходилось отвечать. Спрашивают: ну как там, в Америке?  

Если отвечать шуткой, американцы, во-первых, живут по-американски, а во-вторых, — по-разному. А всерьез в двух словах не ответишь.  

Попробую, однако, поделиться некоторыми впечатлениями.  

Я был, к примеру, в Сан-Франциско, и там заметно прибавилось небоскребов банков и корпораций па территории так называемого финансового района. Навестил штаб- квартиру гигантской строительной корпорации «Бектел», которая в последнее время прославилась тем, что из ее недр вышли госсекретарь Шульц и министр обороны Уайн- боргер. У «Бектела» дела идут хорошо — миллиардные обороты, заказы в десятках стран, многомиллионные прибыли.  

Но в штате Калифорния, из которого вышли президент Рейган и многие его ближайшие сотрудники, безработица сейчас выше среднего национального уровня. А когда я был там в январе этого года, она была ниже среднего уровня. Под боком у Сан-Франциско расположена знаменитая Селикон-вэлли — Силиконовая долина, район с большой концентрацией передовой электронной индустрии. Научный редактор газеты «Сан-Франциско кроникл» говорил мне, что Селикон-вэлли все сильнее ощущает нажим японской конкуренции. Японцы, говорил оп, разрабатывают компьютеры пятого поколения, скорость операции возрастет в тысячу раз. Американцы —отстают. Японских цветных телевизоров продается в США больше, чем американских.  

Чарльстон — столица небольшого штата Западная Вирджиния. От Вашингтона час лета над Аппалачскими горами. Городок небольшой, 64 тысячи жителей, но это американский городок. Крохотный местный университет на 2, 5 тысячи студентов, представьте, имеет три филиала за границей — в Риме, Рио-де-Жанейро и Токио. Об этом мимоходом, по не без удовольствия сообщает его президент, моложавый ироничный человек. Также мимоходом — что студентам обучение обходится в 5 тысяч долларов в год, хотя университет незнатный, негромкий.  

Чарльстон — как город — экономически вполне благополучен за счет окрестной химической индустрии. Мэр в своем кабинете подводит меня к схеме — много застроек, частный бизнес вкладывает в строительство десятки миллионов долларов. Отель, только что построенный компанией «Мариотт», выдерживает столичные стандарты. Страховые компании, отделения банков, множество магазинов, так называемые кафетерии «быстрой пищи», улицы, заполненные автомашинами, — все это черты Америки.  

Но вот разговор с четырьмя руководителями местного отделения профсоюзного объединения АФТ — КПП. Их слова дышат глубоким пессимизмом. За пределами благополучного города Чарльстон лежит бедствующий штат Западная Впрджипия. В строительной индустрии безработица __ 60 процентов. А в угольных районах на юге штата — поверите ли? — безработица до 80 процентов. В чем дело? Кризис в автомобильной промышленности тянет за собой кризис в сталелитейной, а дальше — падающей костяшкой домино — кризис на угольных шахтах. А еще говорят, что западиовирджинский уголь теперь слабо идет на экспорт, в Европу. А еще^ как предполагает один из профсоюзников, — дело в корысти американских нефтяных корпораций. Водь это они заблаговременно скупили почти все угольные месторождения и теперь, как он выразился, «сидят на угле» как собака на сене — пока не выжмут последний доллар из нефти.  

Профсоюзники жалуются: возрос уровень самоубийств, семьи распадаются, люди чаще прикладываются к бутылке. Пособия по безработице выдаются в течение 29 недель, потом по другим каналам можно наскрести еще недель 20. А дальше? Они удивлены, как это до сих пор не дошло до взрыва.  

Об ожиданиях социальных взрывов, вызванных рекордной безработицей, об опасениях таких взрывов приходилось слышать не раз в Вашингтоне и Нью-Йорке. И речь, конечно, шла не только о шахтерах.  

Панорама американской жизни чрезвычайно пестра и вмещает много. Иногда в одном и том же эпизоде сближаются, казалось бы, невозможно далекие полюса. Вот пример. В ноябре в Лас-Вегасе во время матча на ринге был жесточайшим образом избит — и по существу убит — южнокорейский боксер. Дикость! И — сенсация! Жестокость профессионального бокса журналисты — не в первый раз — сравнивали с битвами древнеримских гладиаторов. Но что происходит дальше? С разрешения матери у мертвого берут почки и, соответствующим образом сохраняя их, везут на самолете в Сан-Франциско, чтобы пересадить больному человеку, который давно уже стоит в очереди на почки. Да, есть и такая очередь: «номерки» пишутся не на бумажках и не па ладонях, они заложены в специальный компьютер.  

Вот переплетение невообразимой дикости и новейших достижений, и это очень характерно для Америки.  

Когда следишь за Соединенными Штатами издалека, видишь в основном их внешнюю политику, то есть ту сторону, которая обращена к остальному миру. Когда приезжаешь и в сознание твое вливается широкий поток жизни этой большой страны, то сразу же заново осознаешь, так сказать» примат быта над политикой, преобладание внутренних дел под внешними. Главные, подавляющие заботы американца — экономические. Особенно сейчас, когда никак не кончается экономический спад и все еще растет безработица.  

Через эту призму экономики и своего благополучия или неблагополучия люди смотрят на президента Рейгана и его администрацию, и из общения с ними обнаруживаешь, что довольных почти нет, а встревоженных — масса. Через эту же призму смотрят — и все более критически — на гигантские военные программы Рейгана. Отсюда и препятствия, на которые натолкнулась в конгрессе программа ракет MX, предложенная Белым домом.  

Не буду повторяться. Скажу лишь, что один из главных доводов противников MX очень прост — не по карману.  

В общем, из разговоров с американскими журналистами, политиками, бизнесменами, из непосредственного наблюдения складывается сейчас некая двойственная картина: с одной стороны, существует широкое недовольство внутриэкономической и внешней политикой Рейгана. С другой стороны, президент упорствует в этой политике и даже как бы бравирует своими сугубо консервативными принципами, не считаясь с фактами роста оппозиции.  

Недавно журнал «Тайм» посвятил свой помер президенту Рейгану, его характеристике, манере принимать решения. При всем желании подсластить пилюлю «Тайм» вынужден был предупредить хозяина Белого дома: «Самое глубокое беспокойство американской общественности вызывает то, что администрация Рейгана теряет связь с реальностью».  

Этот вывод тоже имеет отношение к вопросу: ну как там, в Америке?  

Декабрь 1982 г.  

ЗАБЫТОЕ ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ  

У каждой профессии свои повинные забавы. С некоторых пор я люблю заманить к себе в служебный кабинет коллегу-американиста, усадить его в вертящееся финское кресло, коими, за неимением подходящих отечественных, снабжено новое здание «Известий», и расположиться напротив с маленькой брошюркой, перегнув ее так, чтобы не разглядеть было фамилии автора на желтенькой обложке.  

— Попробуй-ка, братец, угадать — чье это?  

Наклонив голову, поседелую в идеологических битвах братец настраивается на угадывание. Читаю:  

«... У янки есть два постоянных занятия. Не makes money and boom. Он делает деньги и делает шум. Без того и без другого он не может жить.  

Когда в Америке хотят спросить, что это за человек, спрашивают: — Сколько оп стоит? И, глядя по цифре, определяют, что оп «большой» или не «большой» человек.  

Обыкновенные вывески и афиши терялись бы среди 22-этажных домов. Нужны какие-нибудь грандиозные, кричащие вывески, афиши... Все это кричит со стен, вопит своими яркими красками, своими чудовищными буквами... Это «бум», который делают торговля и промышленность. Надо кричать на улице, среди этой толкотни, суетни, беготни, крика, шума, гама — надо кричать, чтобы быть услышанным...  

Нет народа более шумного, чем янки».  

Оторвав глаза от брошюрки, вопросительно смотрю на коллегу. Он давно уже вышел из возраста, в котором пребывают участники телевизионной викторины «Что? Где? Когда? ». Но янки — по его специальности. Тут он в клубе знатоков, и самолюбие его явно задето. Да и текст знаком, как азбука. Нет народа более шумного, чем янки. Бизнес — реклама — небоскребы... Но где? Когда? И почему дома всего лишь 22-этажные? Коллега жил в Нью-Йорке, когда там поставили два домика ровно в 5 раз выше. Он морщит лоб и ерзает в финском кресле.  

— Маяковский?  

Это первое, что приходит ему на ум.  

— Ильф и Петров? — еще один патрон из знакомой обоймы.  

— Нет, брат, опять мимо.  

— Катаев? Есенин?  

— Пальцем в небо. Лучше послушай-ка еще.  

Перелистав несколько страничек, снова читаю:  

«Кто бы мог подумать, что этот янки, который все меряет на доллары, суеверен, как старая баба?! У этой машины, которая называется «янки», есть душа. Совершенно ненужная вещь для «бизнесмена». Но раз она существует, она заявляет свои требования. Никто так не увлекается всем метафизическим, всем сверхъестественным, сверхчувственным, таинственным, непостижимым, как «положительные», американцы. Это протест духа против материализма, заевшего беднягу янки. Нигде нет такой массы сект, и притом самых невероятных, самых нелепых, самых бессмысленных, как в Соединенных Штатах... Родина фонографа, телефона — в то же самое время страна спиритизма, монотеизма, оккультизма, мапсспнзма п тысячи других всевозможных ерундизмов. Янки верит в существование какого-то таинственного «того мира». Но человек — машина, он требует, чтобы и «тот мир» не сидел сложа руки. «Тот мир» должен постоянно работать, проявлять признаки своего существования, показывать чудесные явления... открывать будущее, помогать янки в делах».  

Как схвачено! Душа у человека-машины. Практичность рядом с суеверием — и насчет «того света», который тоже должен работать у практичного янки. Опять терзается самолюбивый коллега. Черт побери, он не только читал обо всем этом, но и сам тысячу раз описал, только злее и раздражение! И в его памяти всплывают сейчас зеленые газетные киоски Америки и специальные секции богатых книжных магазинов Нью-Йорка или Вашингтона с разными «ерупдпзмами» в броских переплетах. Особенно много их перед очередным новым годом, когда повышается спрос на прорицания на рынок поступает свежая продукция астрологов, ясновидцев и гадалок. Но кто же увидел все это в давние годы, когда небоскребы не поднимались выше двадцать второго этажа?  

Коллега чувствует, что проиграл. Но прежде чем поднять руки вверх, отстреливается последней пулей.  

— Горький?  

Нет, и не Горький...  

Признаться, я не обольщаюсь своей победой. Будь он с желтенькой брошюркой, руки пришлось бы поднимать мне.  

Газета живет один день. Газетчик — одним днем, в ее ритме.  

Когда не помнишь вчерашнего, мир полон открытий — как в детстве. Говорят, что новое — это хорошо забытое старое. Но еще чаще новое — это то старое, которого ты попросту не знал.  

Л ведь небесполезно время от времени хотя бы полистать пожелтевшие подшивки старых газет и журналов. Чем в занялись однажды в «Крокодиле». И вот, полистав, нашли заметки о путешествии в Соединенные Штаты Америки дореволюционного русского газетчика Власа Михайловича Дорошевича.  

Имя Дорошевича гремело при жизни, а после смерти родило не сразу умолкшее эхо легенд и былей. Сам помню: от старого выпускающего «Известий» Василия Ивановича Гридипа мы, будучи еще газетными салагами, слышали рассказы, как Влас Дорошевич, прямо с театральной премьеры, не скинув фрака, приезжал ночью в типографию и, примостившись у стальных верстальных столов, среди промасленных наборщиков, писал рецензию в номер. Непостижимая оперативность! Она, оказывается, существовала тогда, когда, надо думать, еще не было самого этого слова — «оперативность».  

Но не будем отвлекаться. Так вот, Влас Дорошевич, еще до своих громких петербургских и московских лет, еще сотрудником «Одесского листка», в 1897 году отправился в Америку. И, как все, открыл ее. Восемьдесят пять лет назад. Канул бы в Лету этот вклад в отечественную американистику, как и многие другие, если бы не памятливый «Крокодил». Он-то и отметил юбилей, выпустив сборничек очерков Дорошевича под названием «Золотая лихорадка».  

Почему, кстати, «Золотая лихорадка»?  

Приехав 12 июня 1897 года в тогдашний главный калифорнийский город Сан-Франциско, Влас Дорошевич обнаружил, что Калифорнии не существует. Калифорния в те дни перемещалась в Аляску, в Клондайк, на берега Юкоиа. Америка переживала очередную золотую лихорадку. Так и назвал Влас Дорошевич один из остроумнейших своих очерков, предвосхитив гротеск и юмор Чарли Чаплина в одноименной кинокомедии.  

«При этих рассказах о полных золотом банках из-под варенья, которые привозят счастливые «майнеры» из Клондайка, в янки проснулась кровь смелых авантюристов, кровь пионеров. И они кинулись в эту полярную область, страну вечного холода, где природа, как скряга, спрятала под ледяной корой свои богатства», — писал русский газетчик.  

Он поставил точный диагноз этой болезни — помешательство толпы.  

Помешательство толпы? Не эту ли болезнь мы теперь именуем массовым психозом? Два слова с иностранными корнями вместо двух русских слов. Смысл смазан отступничеством от родного языка. Массовый психоз? Нет, именно помешательство толпы, и оно прямо возникает из двух занятий янки —делать деньги и делать шум...  

Много воды утекло в холодной реке Юкон с тех пор, как энергичные американцы, схватив за шиворот скрягу-приро- ДУ, обобрали ее подчистую. Калифорния давным-давно вернулась к себе, забыла клондайкских «майнеров», успела стать первым по населению из пятидесяти Соединенных Штатов п дала много всякого добра и недобра, включая Рональда Рейгана н членов обоих его кабинетов — теневого, из калифорнийских миллионеров, и официального, тоже не из бедняков.  

Всего стало больше в Америке: денег, шуму, помешательства толпы, этажей в небоскребах. Больше пренебрежения к Европе — о пренебрежении к Европе самодовольного янки тоже писал Дорошевич. «Большой» — любимое американское слово, писал он. Но не знал в те годы, что появится за океаном самый большой в мире автомобиль и помчится по самой большой дороге, оставляя над американскими городами самые большие и ядовитые облака смога.  

Он не считал себя «пророком», которых в Америке нашел больше, чем где-либо, но ненароком предсказал американский телевизор. Как иначе понять его слова: «Идеал газеты — газета из одних рисунков, где все события как бы нарисованы»?  

«Тут есть все, — писал Дорошевич. —... И если начать читать американскую газету подряд, получится впечатление горячечного бреда». Как раз такое впечатление испытываем мы от американских газет и еще больше от американского круглосуточного и многоканального телевизора.  

Все проходит и все остается... Об этой старой мудрой формуле думаешь, вчитываясь в странички, где запечатлено забытое открытие Америки. Англосакс-янки, этот выходец из штатов Новой Англии, по горло стоит теперь в море разноплеменного пестрого люда, запрудившего Америку, а генетический код странной нации иммигрантов все тот же, как и в очерках Власа Дорошевича.  

С одной большой разницей. Влас Дорошевич благодушно посмеивался —чудная страна, чудные люди. Это была немыслимо далекая страна. И она нас не касалась. Теперь не до благодушия.  

Америка стала еще дальше —и опасно приблизилась.  

Нас отдалила пропасть, называемая разностью двух систем. А приблизило ракетно-ядерное оружие, отбивающее благодушие и юмор. Америка перестала быть посторонней — пет, обоих наших народов касаются вопросы войны и мира и самого выживания человечества.  

Все проходит и все остается... Увы, не проходит, а остается смешанная с авантюризмом предприимчивость япки.  

«Янки — игрок. Его отцы, его деды приехали сюда, бросив все: родину, родных, друзей. Все ликвидировав, поставив всё! на карту: либо пан, либо пропал. И опи передали явки по наследственности темперамент, инстинкты азартного игрока. Янки — игрок всегда, во всем: в делах и удовольствиях... Этот нервно-взвинченный народ должен играть, должен играть постоянно, непрерывно, чтобы поддерживать свои поднятые, бог знает до чего, напряженные нервы».  

Неужели нервы бывали напряженными в конце прошлого столетия?  

Но не в них, не в нервах беда, а в том, что игрушек у янки стало больше. Играют в варианты ядерных войн, ограниченных и затяжных. Человек-машина суеверен, как старая баба, и одновременно практичен — до безумия. Он думает, что ядерные боеголовки не выйдут из-под его контроля, даже если начнут взрываться. Ведь он уже 120 лет не нюхал пороха на своей земле, этот неисправимый игрок — янки.  

Как сделать, чтобы он не доигрался до конца света? За которым, возможно, не последует новых открытий Америки.  

Декабрь 1982 г.  

Самый острый вопрос 1983 года  

САМЫЙ ОСТРЫЙ ВОПРОС  

Из проблем, которые ушедший год оставил своему наследнику, самая острая — проблема ядерных вооружений в Европе. В наш век дипломатия, увы, напрямую связывается с ядерным оружием. Именно оружие все чаще стоит в повестке дня дипломатических переговоров. Дипломатия, можно сказать, соревнуется с ракетами и ядерными боеголовками: кто кого опередит?  

Так обстоит дело и с женевскими переговорами об ограничении ядерных вооружений в Европе. Если взаимоприемлемая договоренность не будет достигнута, то — по натовскому графику — к концу 1983 года в Западной Европе должно начаться размещение новых американских ракет. Будучи ракетами средней дальности, «Першинги-2» для Советского Союза выглядят стратегическими ракетами, предназначенными для нанесения первого удара, — всего за 8—10 минут они достигают жизненно важных целей на советской территории. Нетрудно догадаться, что с такими «гостинцами» под новогодней елкой в следующем декабре мир в Европе станет еще более хрупким.  

Итак, кто выйдет победителем: дипломатия, возобновляющая советско-американские переговоры в Женеве в конце января, или новый раунд гонки вооружений?  

Времени — в обрез. Вот почему на перевале двух годов не было, пожалуй, международного вопроса, который обсуждался бы более интенсивно, чем новые советские предложения по ядерным вооружениям средней дальности, внесенные Ю. В. Андроповым 21 декабря 1982 года в докладе по случаю 60-летия образования СССР.  

Советский Союз сделал крупный шаг навстречу своим американским партнерам по женевским переговорам и, разумеется, западноевропейским правительствам, которые согласно «двойному решению» НАТО готовы принять американские ракеты на своей территории в случае провала переговоров. В чем заключается этот шаг? Раньше при подсчетах с советской стороны речь шла о суммарных, совокупных количествах разных носителей ядерного оружия средней дальности, будь то ракеты или самолеты. Советский Союз говорил, и это отвечает истинному положению дел, что существует равновесие в области ядерного оружия средней дальности, поскольку обе стороны, то есть Советский Союз и страны НАТО, располагают примерно по тысяче таких носителей.  

Так вот, в новых советских предложениях выдвинут принцип отдельного подсчета ракет и самолетов носителей ядерного оружия.  

Москва как бы говорит своим оппонентам в Вашингтоне, а также в Бонне, Лондоне, Париже и других западных столицах: «Послушайте, вы упираете на советское превосходство в ракетах, твердите, что оно больше всего беспокоит вас и что именно поэтому вы собираетесь разместить в Западной Европе около 600 американских «Першингов» и крылатых ракет. Хорошо. Мы готовы отказаться от этого превосходства и сохранить в Европе ровно столько ракет, сколько их имеют Англия и Франция — и ни одной ракетой больше. Теперь-то вы видите, что мы действительно хотим договоренности, что мы идем вам навстречу».  

И Москва действительно идет навстречу, причем далеко. Ведь если перевести на язык цифр советское предложение, оно означает, что Советский Союз сократил бы сотни своих ракет, в том числе не один десяток наиболее современных ракет — СС-20.  

Наряду с этим предлагается сократить до равных уровней и число самолетов-носителей ядерного оружия, предназначенных для операций в Европе.  

Итак, ни одной ракетой, ни одним самолетом больше. Этот принцип советский руководитель подтвердил и в ответах Дж. Кингсбери-Смиту, передавая свои новогодние приветы американскому народу и подчеркивая, что у советских людей и у американцев сейчас один общий враг — угроза войны и все, что ее усиливает.  

Принцип строжайшего равенства теперь доведен до арифметической наглядности. И в нем куда больше логики — и справедливости! — чем в так называемом «пулевом варианте» президента Рейгана. Этот вариант предусматривает ликвидацию всех советских ракет средней дальности в обмен на отказ Вашингтона от размещения американских ракет в Западной Европе. Все советские ракеты ликвидируются, а английские и французские ракеты — в количестве 162 — остаются нетронутыми. Какой же это нуль? Когда против советского нуля стоит на стороне НАТО 162 ракеты, это называется приглашением Советского Союза к одностороннему разоружению.  

I  

Советский план, если уж прибегать к американской терминологии, имеет больше отношения к «нулевому варианту», чем план американский, который вот уже больше года держит женевские переговоры на холостом ходу. Советский Союз оставляет ровно столько ракет средней дальности, сколько имеется у американских союзников по НАТО – Англии и Франции. Что касается ракетного противостояния в Европе между СССР и США, то оно действительно сводится к нулю. Советский план выглядит истинным, а не обманным «нулевым вариантом», если вспомнить, какую программу-максимум выдвигает он для Европы — континент, свободный от всякого ядерного оружия — как средней дальности, так и тактического.  

В Вашингтоне поторопились отвергнуть советскую инициативу с той поспешностью, которая выдает не государственную осмотрительность, а автоматический воинственный антисоветизм. Но, думается, этим история не кончится. Судя по реакции западноевропейской общественности, да и политических кругов, судя по откликам многих думающих американцев, на этот раз автоматический антисоветизм не проходит. Думается, что Вашингтону придется вернуться к этим крупным серьезным предложениям. Или — в противном случае — признать перед лицом мировой общественности, что в состязании дипломатии и ракет, под знаком которого начался новый год, администрация Рейгана слишком уж вызывающе делает ставку на ракеты.  

Как писала в одной из своих редакционных статей газета «Нью-Йорк тайме», «говоря по совести, западные союзники обязаны рассматривать советское предложение как пригодное для переговоров». Обязаны — это слово не случайно и хорошо выбрано. «Можно ли будет теперь ограничить число евроракет путем соглашения, зависит больше от психологии, чем от арифметики», — полагает «Нью-Йорк тайме».  

И впрямь вопросы ракетной арифметики не могут теперь выдвигаться в качестве принципиального препятствия. Опи устранены. Дело теперь упирается в психологию, иными словами —в политическую волю. В добрую волю к соглашению- во имя укрепления европейского — и не только европейского — мира. Проявления такой доброй воли, такой политической воли люди вправе ждать от Запада, прежде всего от Вашингтона.  

Январь 1983 г.  

МИРНОЕ НАСТУПЛЕНИЕ ЯНВАРЯ  

В конце 1982 года в итальянском журнале «Эспрессо» были опубликованы заметки известного итальянского писателя Альберто Моравиа. Оп рассказывал о посещении Хиросимы. Заметки так и назывались: «Атомная бомба и мы. Письмо из Хиросимы». Там много интересных и довольно грустных мыслей, иногда неожиданных. Моравиа, например, пишет, что в отношении атомной бомбы «не имеет смысла» даже мудрость, это высшее из человеческих качеств. Ведь мудрость, говорит он, — «это конечный результат всего человеческого опыта», но к чему этот опыт, если ядерное оружие предназначено для уничтожения человека вообще, как биологического вида.  

Хочу привести и другую мысль Моравиа, па мой взгляд очень важную. Он пишет: «Самый ужасный аспект атомной бомбы, наверное, состоит в невозможности для мира продолжать существовать, развиваться и прогрессировать под угрозой ядерной гибели».  

В самом деле перспектива ядерной гибели не только застила, заволокла для пас завтрашний день. Она отравляет нам и день сегодняшний, давит на психику, влияет на экономическое здоровье народов. Нельзя отдельному человеку нормально жить с головой в петле или на плахе, под дулом пистолета. Нельзя всему человечеству нормально жить под угрозой уничтожения. Надо сдернуть эту пелену, сбросить это бремя, избавиться от этого наваждения. И в этом главная задача дипломатии, всей международной политики.  

Новый год стареет на глазах, уже отсчитал две недели. И вот уже почти четыре недели главное в международной жизни — это «мирное наступление» Советского Союза и других социалистических стран. Если выделять этапы этого «мирного наступления», то первый начался 21 декабря, когда были выдвинуты новые советские предложения по сокращению ядерного оружия средней дальности в Европе и стратегических ядерных вооружений. Второй этап — это совещание Политического консультативного комитета в Праге, его итоги, Политическая декларация государств — участников Варшавского Договора, и прежде всего выдвинутое в ней предложение о заключении Договора о взаимном неприменении военной силы и поддержании отношений мира между двумя военно-политическими союзами, противостоящими друг другу в Европе.  

Писатель Альберто Моравиа — и не оп один — настроен грустно, фаталистически. Но в политике фатализм недопустим. On помощник на пути к войне. Положение в мпро в целом, в Европе в частности — тревожное, но ядерной войне, ядерной угрозе есть реальная альтернатива — диалог и справедливые соглашения, радикальное сокращение ядерных арсеналов, укрепление взаимного доверия и всеобщей безопасности. Таков общий смысл новогоднего пролога, новогоднего послания руководителей социалистических государств правительствам Запада и всего мира, всем народам. Этот общий смысл мощно подкреплен конкретными предложениями.  

В нынешних битвах за и против разрядки особая роль досталась Федеративной Республике Германии. Там острее, чем где-либо в Западной Европе, развертывается антиядерная, антиракетная драма, и в ней, можно сказать, соблюден старый принцип драматургии — единство места, времени и действия. Место? Это ведь в Западной Германии должны разместить более одной трети всех американских ракет средней дальности, в том числе все 108 «Першингов-2», самых опасных для мира в Европе. Время? Начавшийся год. К концу года в ФРГ должны быть развернуты первые ракеты. Это предусмотрено натовским графиком. Действие? Это антиядерное движение в ФРГ, более широкое и активное, чем когда-либо. Сюжеты западногерманской политической драмы закручиваются еще и оттого, что 6 марта предстоят выборы в бундестаг и политикам надо отвечать перед избирателем. Как показало одно конфиденциальное исследование, проведенное по заданию правительства Гельмута Коля, 61 процент жителей ФРГ считает, что размещение новых ракет должно быть отложено, даже если к осени на советско-американских переговорах в Женеве не удастся достигнуть соглашения.  

Советский Союз открыл путь к реалистическому соглашению, выдвинув принцип равного числа ракет и равного числа самолетов-носителей ядерного оружия с советской стороны и со стороны НАТО. Американцы все еще стоят на своем обманном «нулевом варианте».  

Правительство Коля даже в свете новой советской инициативы продолжает держаться за бесперспективный американский вариант. В оппозиционной социал-демократической партии антиракетные настроения очень сильны. Кандидат СДПГ в канцлеры Ганс-Йохен Фогель хочет доказать своим коллегам по партии и вообще своим согражданам, что его подход более гибок.  

В конце прошлой недели Фогель побывал в Вашингтоне, на этой неделе — в Москве. Западногерманскому политику разъяснили смысл новых предложений Советского Союза и обратили его внимание па то, что реализация ракетных планов США и НАТО в Западной Европе, и прежде всего в ФРГ, имела бы крайне опасные последствия.  

На пресс-конференции в Москве Фогель заявил, что высказывания советского руководителя носят конструктивный характер и выразил надежду, что на женевских переговорах, возобновляющихся в конце января, американская сторона не будет настаивать на своей первоначальной позиции.  

Мы не избалованы похвалами Запада. Но в эти дни и западная пресса, и даже официальные лица в общем-то не скупятся на слова об инициативности и конструктивности советской внешней политики. Говорят и об умной пропаганде, рассчитанной на завоевание общественного мнения Запада. Это комплимент с подвохом. Пропаганда — немаловажная вещь, но не в пропагандистских победах заинтересован Советский Союз, а в реальном движении к миру, в реальных выходах из военно-политических тупиков в Европе, в отношениях между СССР и США, в таких соглашениях, которые учитывают интересы всех.  

В отличие от военного «мирное наступление» не надо отражать. К нему надо присоединяться. А присоединяться — значит делать шаги навстречу. Как в этом смысле обстоит дело? Позитивных откликов на Западе много, даже официальных, но практических шагов навстречу пока не замечено. Если пользоваться той же военной терминологией, НАТО сейчас — в обороне. В обороне главная западная столица — Вашингтон. Причем обороняться приходится и от «своих». «Свои» атакуют, «свои» критикуют.  

Читаем, например, на страницах лондонской газеты «Таймс»:  

«Пришла пора, чтобы те, кто с давних пор считает себя испытанными приверженцами как НАТО, так и многостороннего разоружения, поставили открыто под сомнение права президента Рейгана и г-жи Тэтчер выступать в качестве единственных и подлинных представителей НАТО... ПАЮ должна выдвинуть позитивные контрпредложения, а не просто отвергать все советские инициативы».  

Как смотрит на это администрация Рейгана?  

Американский президент объявил, что 30 января отправляет вице-президента Буша в 12-дневную поездку в западную Европу, по натовским столицам и в Женеву, к месту советско-американских переговоров. Объявленная цель поездки – консультации с союзниками, согласование перед лицом «мирного наступления» Москвы.  

Что это — полезная деловая акция или еще один жест на публику?  

Дадим слово газете «Вашингтон пост», которая хорошо знает подноготную мероприятий, проводимых Белым домом. Она считает миссию Буша «неосуществимой». И вот почему: «Никому не известно, как по-настоящему относится президент к перспективе переговоров с Советским Союзом на предмет заключения соглашения. У президента в этом вопросе семь пятниц на неделе».  

И дальше «Вашингтон пост» пишет: «Из Москвы сыплются предложения сократить вооружения, приглашения на встречу в верхах, предложения заключить договор о неприменении военной силы между НАТО и странами Варшавского Договора. Президент прячет голову в плечи и всячески уворачивается, то недовольно, то добродушно отмахиваясь. Вопрос, который будут закулисно задавать Бушу во время его поездки в Европу, гласит: действительно ли президент искренне хочет, чтобы гонке вооружений был положен конец? На этот вопрос можно ответить: «И да, и пет! »  

И да и нет. Это не просто юмор. Рейган чувствует нажим, в том числе конгресса и американской общественности. Но он не может подавить свои антисоветские инстинкты. К этому добавим распри внутри его администрации. В результате распрей подал в отставку Юджин Ростоу, директор агентства по контролю над вооружениями и разоружению. Это патентованный «ястреб», но в нынешней иерархии приближенных к власти Ростоу, оказывается, гляделся чуть ли не «голубем». Ведь на Рейгана — и это не стоит забывать — нажимают и со стороны крайне правых.  

Январь 1983 г.  

СЛОВА И ДЕЛА БЕГИНА  

Вот одно любопытное словесное свидетельство: «Израиль не хочет держать свои войска в Ливане хоть на минуту дольше, чем необходимо. Ливан — это не израильская земля. Это суверенное иностранное государство. Мы желаем независимого Ливана, границы которого мы будем уважать... Мы готовы уйти из Ливана сегодня, завтра, в любое ближайшее время. Мы хотим, чтобы наши солдаты вернулись домой... »  

Чьи это слова? Менахема Бегина, израильского премьера. И сказаны там, где он бывает довольно часто — в Вашингтоне. Сказаны в начале июля 1982 года, приблизительно через месяц после начала израильского вторжения в Ливан. Прошло с тех пор шесть с половиной месяцев. Почти пять месяцев прошло после того, как палестинские бойцы покинули Западный Бейрут, чтобы спасти мирное население от израильских снарядов и бомб.  

Бегин, Шарон и кампания говорили, что они не воюют против Ливана, что их цель — лишь создать «зону безопасности» па Юге Ливана и вытеснить палестинские отряды. Им удалось добиться этой цели. И что же? Израильские войска не уходят из Ливана, о суверенитете и независимости которого лицемерно распинались прошлым летом израильские руководители.  

На смену трагедии, которой была беспощадная осада Западного Бейрута, пришла комедия израильско-ливанских переговоров. Они начались три недели назад и продолжаются то в ливанском городке Хальда, то в израильском городке Кирьят-Шемона. Вернее, не продолжаются, а продолжают топтаться на месте. Три недели стороны не могли договориться, о чем говорить, о повестке дня. Ливанцы говорят: выводите свои войска немедленно и полностью. Чего уж проще и справедливее! Ливан — действительно суверенное государство, которое вправе не терпеть чужих солдат на своей земле. А израильтяне такую повестку дня отвергают, требуют обсудить так называемую «нормализацию» отношений.  

Невинная формула — нормализация. Но только внешне невинная. На самом деле Ливан хотят насильно, силком подключить к кэмп-дэвидскому процессу, отколоть от других арабских стран, заставить подписать «мирный договор» с Израилем. Ливану бесцеремонно навязывают «мир» с Израилем ценой ссоры, розни, разрыва с арабскими государствами. Ливан толкают на путь Египта, хотя в Египте — уже и на официальном уровне — все больше сомнений по поводу Кэмп-Дэвида.  

И как инструмент давления используют оккупационные войска, их присутствие, отказ их вывести.  

Участники переговоров сидят за столом треугольником. Третью сторону занимают американцы. Фальшивые друзья Ливана, они фактически помогают Тель-Авиву саботировать вывод израильских войск и заодно затягивают тем самым срок пребывания на ливанской земле собственной морской пехоты.  

Январь 1983 г.  

ДВА ГОДА «ЭКСПЕРИМЕНТОВ» В ВАШИНГТОНЕ  

Один американский ученый-политолог высказал предположение, что президентство Рональда Рейгана войдет в историю как «экспериментальное». Эта догадка приходит на ум сейчас, когда истекла ровно половина срока президентства. Конечно, два года — не юбилейная дата. G другой стороны, деятельность Белого дома всегда находится в поле зрения политических наблюдателей, и в этом смысле итоги подводятся чуть ли не каждый день. И все-таки... И все- таки ость повод оглянуться с полдороги и поделиться кое- какими соображениями насчет «экспериментов» Рейгана и того, что из них получается.  

В узком смысле, с точки зрения его политических взглядов и психологии, нынешний президент — плоть от плоти калифорнийских миллионеров-нуворишей, успешно сколотивших свои состояния и потому отстаивающих «право» навязывать себя и страну, где они преуспели, в качестве примера для подражания всему миру. В более широком смысле Рональд Рейган — выразитель интересов консервативного правого крыла республиканской партии, для которого лидеров обычно поставляет кондовая американская провинция, а идеологическую оснастку — в последние годы — нью-йоркские интеллектуалы-неоконсерваторы. Напомним, что к тому же он пришел на волне консервативных и воинственно-шовинистических настроений, подхватившей и массового избирателя. Этот избиратель, в частности, поддался на разговоры о «советской угрозе» и осенью 1980 года считал также, что надо в конце концов постоять за Америку, оскорбленную исламскими экстремистами в Тегеране, взявшими в качестве заложников персонал американского посольства и продержавшими его в плену ровно 444 дня.  

Упомянутые политическая родословная и политическая база предопределили характер рейгановских «экспериментов». Как далеко вправо можно сдвинуть американский политический маятник и как долго задержать его в этой крайне правой точке? Можно ли в экономической и социальной областях действовать так, как будто корыстные представления калифорнийских миллионеров разделяются большинством американцев? Можно ли, разогнав па новых орбитах гонку вооружений, добиться военного превосходства над Советским Союзом и попрать принципы мирного сосуществования, невзирая на то, что в наш ракетно-ядерный век они действуют, помимо всего прочего, с силой и непреложностью инстинкта самосохранения человечества?  

В общем, как представляется, суть «эксперимента», или, по-другому, «консервативной революции», Рейгана состояла в том, чтобы дать бой времени, пользуясь властью и, следовательно, доступом к немалому американскому могуществу.  

Называлось это, естественно, иными словами. К ним полезно вернуться. Вот, например, из речи Рейгана при вступлении в должность 20 января 1981 года: «Перефразируя Уинстона Черчилля, скажу: «Я только что принес присягу не для того, чтобы, будучи президентом, смотреть, как у меня на глазах разваливается самая мощная экономика в мире».  

Два прошедших года были годами экономического спада, которому не находят параллелей в послевоенной истории Соединенных Штатов. Безработице, поднявшейся с 7, 4 до 10, 8 процента за те же два года, находят лишь параллели 40-летней давности, довоенные. 12 миллионов безработных (а с частично работающими и отчаявшимися найти работу— все 20 миллионов) стали подопытными свинками «рейганомики». Они панически влияют па самочувствие остальных, и страх потерять работу никак не собьешь похвальбой по поводу действительно сократившегося роста цен. Бездомные люди, ночующие в картонных коробках, — это новый штрих в меняющихся картинах американских улиц. Примета самого последнего времени.  

Будем откровенны: многие американцы считают, что программы социальной помощи разным категориям нуждающихся лишь плодят нахлебников и дармоедов. Рейган использовал эти настроения, но и тут его «опыты» зашли слишком далеко в направлении бессердечия и жестокости к бедным и обездоленным. За войну против бедняков он заслужил прозвище Робин Гуд наоборот. Сам того не желая, он стал довольно эффективным лекарем, способным избавить многих своих соотечественников от консервативной лихорадки. Как далеко вправо сдвигается американский политический маятник? Частичный ответ был дан на промежуточных выборах в ноябре прошлого года, когда рейгановских консерваторов потеснили в палате представителей конгресса США. Іеперь уже и конгресс не дает отодвинуть маятник «еще правее».  

Еще Джимми Картер, основательно забытый, в своем последнем послании конгрессу объявил первейшей внешнеполитической задачей «укреплять военную мощь Америки  

и ее союзников и друзей». Милитаризацией внешней политики грешили все послевоенные президенты США. Но, пожалуй, никогда на этом не делалось такого акцепта, как при Рейгане. Особенно по контрасту с 70-ми годами, когда его предшественники признавали наличие военно-стратегического паритета между США и СССР и так или иначе считались с принципом равенства и одинаковой безопасности. И, пожалуй, никогда еще не была так велика потребность власть предержащих в утолении особой жажды — неприязни и прямой ненависти к Советскому Союзу, к социалистическим странам, к коммунизму.  

Эти калифорнийские эмоции, а также расчеты на достижение военного превосходства над Советским Союзом, будучи переведенными на язык военных программ, дали всем хорошо известную цифру — 1, 6 триллиона долларов ассигнований Пентагону на пять лет. Может ли выдержать этот «эксперимент» американская экономика? Сомнения множатся. Сопротивление безумным военным расходам растет по мере роста бюджетного дефицита. Дефицит может достигнуть в текущем финансовом году около 200 миллиардов долларов и еще больше вырасти в следующем году, то есть тогда, когда, по первоначальным обещаниям президента, он должен был быть сведен на нет.  

Сообщают, что сейчас на американском книжном рынке есть примерно 250 книг о ядерном оружии, ядерной войне и ее последствиях, о ядерной катастрофе. В 10 раз больше, чем десять лет назад. Почему вдруг принялись американцы за это невеселое чтение? Страх и тревога, небывалые страхи и тревоги — это тоже промежуточные последствия «экспериментального» президентства. Конечно, антисоветизм нагнетается все пуще, но грань между небылицами и нелепостями, абсурдом условна и часто неуловима. Так случилось и с небылицами о «советской угрозе». Их довели до нелепости, абсурда. Им все меньше верят, а страхи и тревоги все больше происходят от слов и действий облеченных властью американцев. Жажду ненависти утоляет лишь меньшинство. Большинство людей просто хотят жить —просто и в мире.  

Всегда трудно расчленять время, которое идет сплошным потоком, в котором и сам плывешь. Но если все-таки попытаться разделить обозреваемый нами период, то увидим, что в 1981 году опасная политика администрации Рейгана пробудила массовое антиядерное движение в Западной Европе. С весны 1982 года проснулась Америка и заявила о своих новых настроениях референдумами за замораживание ядерных арсеналов США и СССР, а затем и июньской миллионной манифестацией в Нью-Йорке, приуроченной  

к началу второй специальной сессии ООН по разоружению. На ноябрьских выборах миллионы американцев в разных штатах, городах и округах проголосовали за замораживание, выразив несогласие с правительственной политикой.  

Американские обозреватели до сих пор спорят, чего больше в президенте Рейгане — от «идеолога» или от «прагматика», от человека жестких взглядов, находящегося в плену своего консервативного мировоззрения, или от человека, готового проявлять гибкость и учитывать обстоятельства, когда обстоятельства, что называется, выше нас. Не будем вовлекаться в этот спор, но отметим, однако, что по важнейшему вопросу контроля над вооружениями нынешняя администрация вынуждена была учитывать такое властное обстоятельство, как давление общественного мнения. Целых десять месяцев в 1981 году Белый дом не хотел возобновлять американо-советские переговоры по ядерному оружию средней дальности в Европе и вынужден-таки был отправить своего посла в Женеву, когда по западноевропейским столицам прокатились антиядерные, антиракетные демонстрации. Почти полтора года затягивал Вашингтон возобновление переговоров по ограничению и сокращению стратегических ядерных вооружений, ссылаясь на неспешный процесс «разработки» новой позиции. Весной 1982 года ему пришлось поспешить, чтобы сбить мощно поднимавшуюся волну антиядерного движения в Америке.  

Но... И в том, и в другом случае это были подачки обеспокоенным народам по обе стороны Атлантики, а заодно и западноевропейским союзникам. Нужны не переговоры ради прикрытия гонки вооружений, а переговоры ради заключения взаимовыгодного соглашения. За обоими столами переговоров в Женеве американцы, как известно, выступают с заведомо неприемлемыми предложениями. Непримиримая идеология консерваторов берет верх над соображениями политического реализма, заботы о будущем мира и человечества.  

Как преодолеть эту неподатливость? И можно ли ее преодолеть, учитывая нутряной антисоветизм нынешних вашингтонских лидеров? На этот вопрос нет четкого ответа. Мне довелось дважды побывать в Соединенных Штатах в 1982 году— в начале и в конце года. Заметна растущая изоляция правительства в обществе, растущая оппозиция ему. Попытка бросить вызов времени и плыть против течения дается все труднее, но президент продолжает гнуть свою линию. Несмотря на разлад внутри его администрации,  

о чем свидетельствует серия педавпих отставок. Несмотря па разброд, который ряд наблюдателей предпочитает называть полным развалом. Несмотря на разногласия с союзниками по НАТО и продолжающийся упадок американского авторитета.  

Необходима политическая воля к диалогу, сотрудничеству, соглашению. Эта мысль красной нитью проходит через Политическую декларацию, подписанную руководителями социалистических стран в Праге 5 января 1983 г. Как добиться этой воли от Вашингтона? Очевидно, решимостью доказать американцам, что их попытки достичь превосходства обречены на неудачу. И еще через волю общественности, народов, с которой не могут не считаться правительства. На такой политический климат, на такую волю народов, которая должна оказать влияние на действия правительств, работают мирные инициативы Советского Союза и других социалистических государств. Работают эффективнее и сильнее, чем раньше. Тут, как представляется, возникает новое качество.  

Советские позиции (о неприменении ядерного оружия первыми, о замораживании ядерных арсеналов) всегда пользовались поддержкой мировой общественности. И теперь новые предложения — по стратегическим ядерным вооружениям и ядерному оружию в Европе, идея Договора о взаимном неприменении военной силы между государствами — участниками Варшавского Договора и НАТО — выступают как действенный фактор борьбы за мир, за разоружение. Характер откликов западной прессы и политических деятелей позволяет проиллюстрировать эту мысль. Не отмахиваться от советских инициатив, а рассмотреть их в позитивном духе и сделать ответные шаги навстречу. И снова давление общественности заставляет лавировать Вашингтон...  

В этих заметках высказаны лишь некоторые соображения в связи с двухлетием президентства Рейгана. Автор отталкивался от термина — «экспериментальное». Не знаю, подойдет ли это определение историку, а для журналиста оно наполнено иронией и горечью. Короткими размышлениями не ухватить всю диалектику, всю игру времени и обстоятельств. «Эксперименты», да еще рискованные, с такими большими понятиями, как мировая политика и судьба народов, подразумевают непомерную дозу эгоцентризма и ' самонадеянности, преувеличенное мнение о возможностях американского капитализма. «Эксперименты» чреваты потерей времени, и, как мы знаем, эти потери были не только при нынешнем президенте. Опи означают упущенные возможности укрепления мира. Они ведут к опасной нестабильности в американо-советских отношениях.  

Январь 1983 г,  

ГАЛОПОМ ПО ЕВРОПАМ  

Вице-президент Соединенных Штатов Америки Джордж Буш перемещается по Западной Европе, планируя за 12 суток посетить семь столиц и 10 февраля отправиться в обратный путь, в Вашингтон, с докладом тому, кто отправил его в это турне, — президенту Рональду Рейгану. Попробуем для начала применить к этой поездке простой арифметический подход. Разделив 12 суток на семь столиц, получим примерно по 40 часов на каждую. Вычтем еще заезд в Западный Берлин и аудиенцию у папы римского, время на перелеты, неизбежные торжественные церемонии встреч, завтраков и обедов, время на сон и физические упражнения, коим каждодневно предается вице-президент, чтобы не потерять форму.  

Что остается? Остается — галопом по Европам. Добавим, что лишь на прошлой неделе Рейган, а также и Буш принимали в Вашингтоне министра иностранных дел ФРГ Геншера, что вроде бы лишает практической целесообразности встречу Буша с канцлером ФРГ Колем в Бонне. Добавим, что в Женеве Буш встречается с делегацией США на переговорах по ядерному оружию средней дальности, хотя совсем недавно президент Рейган напутствовал главу этой делегации посла Нитце. Добавим, наконец, кое-что из заявлений самого Буша, к примеру из его пресс-конференции перед поездкой. Он сказал, что его миссия «не предусматривает ведения переговоров» и — еще существеннее! — что он «не везёт с собой в Европу каких-либо новых предложений». Для чего же тогда устраивается галоп, о котором с таким шумом раззвонили еще за три недели до старта? Буш говорит о консультациях с союзниками. Но ведь консультации, если это серьезные консультации, тоже требуют времени, которого у Буша, как мы прикинули, пет.  

Остается одно объяснение — реклама, политическая реклама. Еще один спектакль, поставленный теми, кто у себя в Вашингтоне как раз в эти дни предложил бюджет, увеличивающий па 35 миллиардов долларов и без топ) гигантские военные расходы, а в ходе европейских гастролей хочет уверить всех в своем стремлении к контролю над вооружениями и их ограничению. В спектакле приглашены сыграть свои роли те западноевропейские лидеры, которых навещает американский вице-президент.  

Между тем дело чрезвычайно серьезное. 1983 год обещает стать поворотным — либо к оздоровлению политической обстановки в Европе, либо к ее еще большему обострению. К концу года, если не завершатся соглашением советско-американские переговоры в Женеве, американцы начнут внедрять в Западную Европу свои «Першинги-2» и крылатые ракеты.  

На столе только что возобновившихся женевских переговоров лежат новые советские предложения о ядерных вооружениях средней дальности. Они, как известно, исходят из принципа примерного равенства Советского Союза и стран НАТО — и по ракетам, и по самолетам — носителям ядерного оружия. Причем предлагается равенство па несравнимо более низком уровне, чем теперь.  

Нужны ответные шаги с другой стороны, со стороны США. О необходимости этих шагов говорят не только в Москве. Широчайшие западноевропейские круги, не только общественные, но и официальные, поглядывают в сторону Вашингтона, ожидая конкретного и конструктивного отклика на советские инициативы. В этом характернейшая черта нынешнего момента, и достаточно полистать едва ли не любую крупную западноевропейскую газету, чтобы обнаружить этот настойчивый мотив: дело — за Вашингтоном, очередь — за Вашингтоном. И еще один мотив, перекликающийся с первым: рейгановский «нулевой вариант», предусматривающий на деле одностороннее разоружение СССР, упрямое отстаивание этого варианта не открывают путь к соглашению в Женеве, а, напротив, держат советско-американские переговоры в тупике.  

О необходимости гибкости, включающей отказ от жесткой конструкции «нулевого варианта» и новые конструктивные предложения со стороны Вашингтона, так или иначе рассуждают в Париже и Лондоне, в Риме и Бонне. И больше всего — в Боппе, где страсти накалены из-за политической борьбы перед выборами в бундестаг б марта. В Бонне социал-демократическая оппозиция призывает к компромиссу в Женеве с учетом новых советских предложений, а правящая коалиция во главе с канцлером Колем, хотя и демонстрирует более других солидарность с американской позицией, не без опаски оглядывается на массового избирателя, явно предпочитающего обойтись без американских ракет на западногерманской территории.  

Нынешняя американская администрация за два года пребывания у власти доказала верность принципу: если факты против нас, тем хуже для фактов. Но факты советского «мирного наступления», его воздействия на западноевропейскую общественность даже она не может игнорировать, боясь политической изоляции и еще большего обострения отношений с союзными правительствами, испытывающими усиливающийся нажим своих народов.  

В последнее время за океаном много говорят о битве за умы и сердца западноевропейцев, о «публичной дипломатии». Как можно понять, «публичная дипломатия» — это попытка сбыть неходовой товар, непопулярную политику в новой, более привлекательной пропагандистской упаковке. Не для переговоров и даже не ради консультаций с западноевропейскими руководителями путешествует сейчас Джордж Буш по Западной Европе. Чемоданы его пусты («не везет с собой каких-либо новых предложений»), но зато обклеены пестрыми этикетками новоявленной «публичной дипломатии».  

Примеры? Обращение президента Рейгана к народам Европы, которое Буш огласил в Западном Берлине. В обращении пропагандируется все тот же «нулевой вариант», хотя сам термин опущен, — не в этом ли и состоит единственная «уступка» общественному мнению?  

Отклики прессы западноевропейской, да и американской на это обращение поразительно единодушны — ничего нового, сугубо пропагандистский жест.  

Последовал быстрый официальный отклик п с советской стороны. В ответах 10. В. Андропова на вопросы корреспондента «Правды» говорится, что приверженность американского президента прежней позиции «свидетельствует об одном: Соединенные Штаты не хотят искать взаимоприемлемые договоренности с Советским Союзом и тем самым намеренно обрекают женевские переговоры на неуспех».  

Западногерманская «Гепераль-апцайгер» пишет, что американская политика «все больше наталкивается на скепсис даже среди друзей». На скепсис даже среди буржуазной, «атлантической» печати натолкнулась и поездка вице- президента США. Ее цель многие обозреватели сочли заведомо недостижимой.  

Между тем есть один верный способ добиться успеха в «публичной дипломатии». Не из арсенала Голливуда и рекламных агентств. И состоит этот способ не в том, чтобы отправить американского вице-президента галопом по Европам. А в том, чтобы положить на стол переговоров в Женеве конструктивные реалистические предложения, которые внесли бы свой вклад в достижение соглашения. Именно этого ждут от американского руководства народы. Именно эти ожидания не могут не учитывать западноевропейские деятели, собеседники Буша в эти дни.  

Февраль 1983 г.  

КАК ГЕНЕРАЛ ПОПАЛ ВПРОСАК  

По широко бытующему мнению, «пулевой вариант» президента Рейгана политически скончался, не выдержав испытания логикой и критики со стороны общественности, а также многих политиков и специалистов. Но об официальных его похоронах говорить еще рановато. Вместо того чтобы предать «пулевой вариант» земле или забвению, американцы все еще упорно держат его в залах женевских переговоров по ядерному вооружению средней дальности в Европе. Вице-президент Джордж Буш возит почившего по западноевропейским столицам. Более того, прижав американских союзников к стенке, он в ходе своей поездки добился от них заявлений, что «нулевой вариант» ж нездоров и ничего лучше его пока не придумано.  

Американский генерал Бернард Роджерс, главнокомандующий войсками НАТО в Европе, должен защищать — и защищает — «пулевой вариант», что называется, по долгу службы. Но вот в прошлое воскресенье ему довелось предстать перед телевизионными камерами компании Эй-би-си. ч II достался ему в качестве спрашивающего корреспондент Эй-би-сп Сэм Допальдсоп, известный своим умением ставить вопросы в лоб, своей настырностью. И вот что вышло пз противостояния генерала и корреспондента. Приводим их диалог дословно.  

Дональдсон. Г-н генерал, «пулевой вариант» кажется весьма справедливым решением, но в нем есть один тревожный момент, которым русские успешно воспользовались в своей пропагандистской кампании. Французы и англичане имеют свои собственные ракеты, нацеленные на Советский Союз. По «нулевому варианту» они не будут приниматься в расчет. Если мы сократим свои вооружения до нулевого уровня с каждой стороны, русским придется демонтировать свои ракеты СС-20, мы откажемся от развертывания своих ракет «Першинг» и крылатых ракет, но французские и английские ракеты останутся. Разъясните, пожалуйста, этот вопрос. Почему справедливо позволить англичанам и французам сохранить эти ракеты?  

Роджерс. Честно говоря, не мне судить, что справедливо, а что нет. Англичане и французы весьма решительно заявили, что они…  

Роджерс. Я бы сказал, что я очень встревожен тем, что мне не только приходится принимать в расчет системы оружия, которые Соединенные Штаты могли бы разместить, но что мне также приходится учитывать системы других двух стран. Мне же лично это очень помогает на посту верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе, поскольку русским приходится принимать в расчет и эти системы оружия, помимо американских.  

Дональдсон. Ну вот, видите, но в этом и состоит проблема, г-н генерал. Как же ее решить? Если мы действительно всерьез настаиваем на «нулевом варианте», что же мы говорим о французских и английских ракетах?  

Роджерс. Все, что нужно сказать, должны говорить англичане и французы, а они заявили, что их ракетные системы не будут обсуждаться на нынешних двусторонних переговорах между Соединенными Штатами и Советским Союзом. И, как я уже говорил, я не могу быть к ним в претензии за то, что они занимают такую позицию, поскольку они все время говорят, что будут иметь свои собственные независимые ядерные силы, и, как я уже указывал, это мне очень помогает.  

Дональдсон. Но если бы вы жили в Киеве и взлетели на воздух в результате взрыва французской ракеты, неужели для вас имело бы какое-то значение, что она была французской, а не американской?  

Роджерс. Я не живу в Киеве, и поэтому я не могу занять позицию, очевидно желательную для русских, хотя я и понимаю их проблему...  

Вот такой получился откровенный и поучительный диалог. Читатель способен сам сделать из него выводы. Со своей стороны скажу лишь одно: то, что «очень помогает» генералу Роджерсу и его шефам в Пентагоне и Белом доме, очень вредит делу мира.  

Генерал говорит: «Не мне судить, что справедливо, а что пет». Скажите, какая скромность! Но дело, конечно, по а скромности или в отсутствии опой, а в том, что невозможно (даже по долгу службы! Даже верховному главнокомандующему НАТО! ) защищать тот самый «нулевой вариант», который как будто не замечает наличия более полутора сотен английских и французских ракет. И генерал Роджерс, как видите, сдает позиции, отступает под атакой корреспондента, у которого всего одно оружие, причем не ядер- bog, а обычное — логика.  

Логика и справедливость требуют засчитывать английские и французские ракеты в общем балансе ядерных сил. Именно из этого и исходят советские предложения, утверждающие принцип: ни одной ракетой, ни одним самолетом больше ни с одной, ни с другой стороны.  

Февраль 1983 г.  

ПРИТВОРСТВО И ПОТВОРСТВО  

Среди наблюдателей внешней — и военной — политики государства Израиль иорданскому королю Хусейну принадлежит не последнее место. Многолетняя жизнь с соседом, которого никак не назовешь добрым, придает его наблюдениям остроту и вес. И вот одно из них, высказанное западным журналистам летом 1982 года, когда войска Бегина и Шарона осаждали Западный Бейрут:  

«Израиль постоянно пытается расширяться за счет других, обеспечивать себе приобретения за счет арабской нации, — говорил иорданский король. — Израиль пытается, как и в прошлом — надо сказать, успешно, — неожиданно ставить мир перед новым статус-кво. В подобных ситуациях внимание мира отвлекается на решение вопросов, связанных с урегулированием создавшейся, то есть повой, ситуации, в то время как забывается или делается вид, что забывается, основная проблема, требующая урегулирования... »  

Иными словами, каждый новый акт экспансионизма и агрессии, предпринятый израильскими руководителями сегодня, нужен им не только «сам по себе», но и для того, чтобы нагородить совершенное вчера, сделать его привычным, или, как говорит Хусейн, поставить мир перед новым статус-кво.  

Это верная мысль, которая многим приходила на ум. Нынешние события убедительно ее подтверждают. В самом деле, что мы имеем сегодня на переднем, так сказать, пла- пе? Израильтяне как бы нависли над Сирией, сосредоточивая войска в долине Бекаа и угрожая ударами по позициям сирийской ПВО и даже по сирийской столице Дамаску. Это новая угрожающая ситуация. И она же — заслон, которым Израиль хотел бы отвлечь внимание от того, как он «переваривает» добычу своей агрессии в Ливане.  

В июле прошлого года Бегин уверял, что «не хочет держать свои войска в Ливане хоть на минуту дольше, чем необходимо». Но что это такое — «необходимо»? Израильские войска не уходят, израильско-ливанские переговоры топчутся на месте, поскольку, как выясняется, Израилю «необходимо» сохранить военный контроль по меньшей мере пад Югом Ливана, лишая это арабское государство суверенитета (хотя, если вспомнить недавние заявления Бегина, именно для восстановления этого суверенитета от посягательств палестинских отрядов вторглись в Ливан израильские войска). Бегин теперь ведет счет не на минуты. Он призывает запастись терпением и говорит, что переговоры об урегулировании ливанского кризиса не смогут завершиться «за день или неделю». Пахнет месяцами и годами. Пахнет новым статус-кво, попирающим все нормы международного права.  

Итак, на переднем плане кризисное положение па границах Сирии. На втором плане — уходящая в бесконечность перспектива израильско-ливанских переговоров, и в этой перспективе мечущиеся фигурки вашингтонских посредников Хабиба и Дрейпера, уговаривающих Бегина поторопиться.  

А на третьем плане в этой израильской тактике, когда сегодняшними кризисами хотят отодвинуть вчерашние и решить их по-своему, самое главное — палестинский вопрос. Израиль вынудил палестинские отряды уйти из Южного Ливана и Западного Бейрута, вынудил палестинское руководство перебраться в другие страны. Но самое драматическое и зловещее отнюдь не обязательно свершается под грохот снарядов и бомб. Самое драматическое происходит сейчас именно на третьем плане — и без военных действий. Израиль заглатывает и «переваривает» захваченную им палестинскую землю па Западном берегу реки Иордан. И для палестинцев это — самое страшное. Государство не может существовать без территории. Правительство Бегина хочет убить идею арабского палестинского государства самым радикальным образом — лишая палестинцев земли.  

О чем практически идет речь? О программе небывало активного переселения израильтян па арабские палестинские земли Западного берега. Судите сами: с 1967 года, когда эти земли были захвачены Израилем, и по сию пору там было создано около 130 еврейских поселений с общим числом жителей почти 30 тысяч. К середине этого года там должно быть построено 6 тысяч единиц жилья для 35 тысяч человек, с тем чтобы еврейское население Западного берега превысило 60 тысяч человек. По официальным прогнозам, к 1987 году или еще раньше число израильских поселенцев на Западном берегу должно достигнуть 100 тысяч. Это значит, что у них будет пять своих представителей в кнессете и такая политическая сила, что даже израильское правительство со взглядами не такими агрессивными, как у Бегина, вряд ли возьмется переселить их обратно.  

А нынешние израильские лидеры, по свидетельству американского еженедельника «Тайм», мечтают о том, что к 2010 году на Западном берегу Иордана будет проживать 1, 4 миллиона евреев наряду с 1, 6 миллиона арабов, сведенных на положение «второсортных граждан» и экономически, и политически.  

Усиленная колонизация, ползучая аннексия Западного берега не секрет и для тех на Западе, кто (вспомним слова короля Хусейна) хотел бы забыть «основную проблему». Бывшие президенты США Джимми Картер и Джеральд Форд пишут в журнале «Ридерс дайджест»: «Факты убедительно показывают странам арабского мира, да и другим странам тоже, что израильские руководители попросту решили захватить эти земли и удерживать их силой».  

Бегин сам никоим образом не скрывает эти факты. Он гордится ими. Перечеркивая историческую толщу двух тысячелетий, он ставит над современным международным правом, воспрещающим акты агрессии и территориальной экспансии, право библейское, или, если называть вещи своими именами, обыкновенный (и необыкновенный! ) сионизм, выступающий в качестве разновидности расизма. Вот его слова: «Мы родились как нация в Иудее и Самарии (то есть на Западном берегу Иордана. —С. К. ). Здесь правили наши цари... Чтобы израильское правительство запретило сыновьям и дочерям нашего народа жить в Иудее, Самарии и в секторе Газа? Если такое и придет кому-то в голову, то это будет не больше чем фантазия».  

«Фантазия» пришла однажды в голову президенту США Рональду Рейгану. В своем плане ближневосточного урегулирования, оглашенном 1 сентября 1982 года, после ухода палестинских бойцов из Западного Бейрута, он призвал Израиль «заморозить» создание еврейских поселений на Западном берегу и в секторе Газа, рассматривая это как шаг на пути возвращения оккупированных территорий палестинским арабам, которые, по мысли вашингтонских стратегов, должны решить свое будущее в рамках «ассоциации» с Иорданией. Американский план, напомню, отказывает ООП в признании, а палестинцам — в создании собственного независимого государства. Но этого для Бегина и его сторонников мало. Они ни за что не соглашаются заморозить израильскую колонизацию Западного берега.  

И до сих пор Бегин стоит на своем. Недавно он снова заявил без обиняков: «Если бы нам кто-нибудь приказал заморозить процесс создания поселений, мы бы заявили в ответ, что это так же невозможно, как невозможно остановить саму жизнь. Это абсолютно невозможно».  

Ответом на американский призыв к «замораживанию» была, как видим, программа ускоренного заселения захваченных земель. Увещевания Вашингтона не помогли. И не могли помочь. Когда прошлой осенью речь зашла о том, кто кого пересилит в американском конгрессе — Рейган или Бегин, па лопатках оказался Рейган. Конгресс вопреки рекомендациям администрации накинул Израилю еще примерно полмиллиарда долларов поверх предложенных двух. Американская помощь не «замораживает», а размораживает строительство новых поселений.  

Сейчас в очередной раз американская пресса полна сообщений об очередном (и опять небывалом) обострении отношений между Вашингтоном и Тель-Авивом: из-за Ливана и израильского нежелания выводить оттуда войска, а также из-за Западного берега и сектора Газа. Разногласия и в самом деле есть, потому что Вашингтон, стремясь к гегемонии на Ближнем Востоке и имея в качестве первоначального плацдарма для осуществления этой цели союз с Израилем, хотел бы ладить и с арабами, с тем же Ливаном, с топ же Иорданией и даже с палестинцами, если они откажутся от своих и примут американские условия. Но если брать не поверхность, а нутро, сердцевину американо-израильских отношений, то все эти разногласия — притворство. Притворство, пока длится потворство Америки Израилю.  

Притворство еще и потому, что дает Соединенным Штатам возможность выступать в роли радетелей арабов. Для некоторых арабов эта американская поза соблазнительна сегодня, побуждает их играть в американскую игру. Но стоит ли забывать о горьком опыте, о том, что завтра и послезавтра такая игра чревата огромным политическим ущербом для арабского дела? Маня арабов призраком урегулирования, заведомо несбыточного, американцы дают Израилю выигрыш во времени, дают время переваривать добычу и готовиться к новым захватам.  

Февраль 1983 г.  

СЛУЧАЙ НА КАПИТОЛИЙСКОМ ХОЛМЕ  

Президент Рейган, что называется, напрашивался на неприятность, предложив сенату США утвердить кандидатуру Кеннета Эдельмана на пост директора агентства по контролю над вооружениями и разоружению. И он ее получил. Как уже сообщалось, сенатская комиссия по иностранным делам отложила «на неопределенное время» голосование по этой кандидатуре и предложила президенту подыскать другую, более подходящую. Рейган стоит на своем, и исход нового столкновения в коридорах вашингтонской власти пока не ясен, что, однако, не мешает пристальнее приглядеться к нему.  

Такие столкновения между Капитолийским холмом и Белым домом происходят нечасто: учтем, что большинство в сенате в целом и в каждой его комиссии принадлежит республиканцам, то есть партии Рейгана. Поэтому дополнительную остроту приобретают два вопроса. Почему было выражено недоверие Эделману? И почему Рейган выбрал его в качестве главы того правительствепного ведомства, которому выделена важная роль при разработке и осуществлении американской политики в области контроля над вооружениями и их ограничения?  

Сенатская комиссия «забодала» кандидатуру Эдельмана, потому что па двух слушаниях этот молодой, 36-летний выдвиженец президента показал, во-первых, дремучее невежество в важнейшем деле, которое ему собирались поручить. Во-вторых, он видел свою задачу не в том, чтобы добиться контроля иад вооружениями, а в том, чтобы препятствовать этому контролю во имя так называемого «перевооружения» Америки. Усилия по ограничению вооружении, о которых па всех перекрестках распинается сейчас Белый дом Эдельман назвал всего лишь «притворством».  

Почему Рейган предложил такую, мягко говоря, спорную кандидатуру? Некомпетентность его видимо, не смущает. Она — фирменный знак нынешней администрации. Ведь это совсем не анекдот, что в ходе предвыборной кампании 1980 года президент путал Индокитай с Индонезией, а ого помощник по национальной безопасности позднее поразил членов той же сенатской комиссии по иностранным делам своими обширными незнаниями по части имен международных деятелей и существа мировых проблем. Дальше. Случай с Эйдельманом еще раз свидетельствует, что в выборе и политики и людей американский президент — добровольный пленник своих весьма консервативных взглядов, эмоций, инстинктов.  

Пощечина, полученная от сенатской комиссии по иностранным делам, где, повторяю, большинство принадлежит его партии, — показательна. Коль скоро речь зашла о настроениях, нелишне привести данные одного из последних опросов известного специалиста Луиса Харриса. В соотношении 66 процентов к 31 американцы признали «неудовлетворительной» деятельность президента в области переговоров о контроле над вооружениями. В соотношении 57 процентов к 39 опрошенные зарегистрировали свою встревоженность тем, что он «может вовлечь страну в крупную ядерную войну».  

Щедрый кредит доверия, выданный конгрессом новому президенту, когда он приступил к обязанностям в начале 1981 года, убывал прежде всего по мере провалов «рейганомики». Итоги промежуточных выборов в ноябре 1982 года были сильным ударом по рейганизму вообще и означали появление более критичного конгресса. Гигантские военные программы перестали быть «священной коровой» на Капитолийском холме, хотя пока их всего лишь щиплют, а не режут. В декабре произошла история с ракетами MX, когда вопреки администрации и лично президенту конгресс до марта отложил решение вопроса об ассигнованиях на создание первых пяти ракет. Многие обозреватели увидели в поражении Белого дома знак меняющихся времен. «Вашингтон пост» тогда писала: «Конгресс наконец подводит черту, показывая предел своей готовности позволять подталкивать себя навстречу затеям администрации, которые сам он считает в лучшем случае сомнительными». Теперь оспаривается еще одна сомнительная затея — с Эйдельманом.  

Когда в начале февраля Эдельман впервые предстал перед сенатской комиссией по иностранным делам, ему напомнили его высказывания о том, что переговоры о контроле над вооружениями — всего лишь трюк, предпринимаемый с целью успокоения западноевропейских союзников, о том, что переговоры не имеют никакого смысла, пока американцы не закончат «перевооружение». В те дни хорошо извест- 240  

ный обозреватель телекомпании Эн-би-си Джои Чанселлор говорил. «Все это происходит тогда, когда вице-президент Ьуиі носится по Западной Европе, хватает союзников за пуговицы и твердит им, что администрация Рейгана действительно искренне стремится к разоружению. Чему верить? »  

Буш уже вернулся домой, открутив в пропагандистском раже немало пуговиц. Вместе с Рейганом он продолжает твердить об искреннем стремлении к ограничению вооружений. Но, видно, не ему и не президенту нужно верить. Верить нужно Эдельману — «довооружение» и «перевооружение» превыше всего и прежде всего. Это — откровенное и точное изложение курса нынешней администрации, хотя пока оно и подвело молодого «ястреба» перед многоопытными сенаторами на Капитолийском холме.  

Февраль 1983 г.  

ЧЕМ ОТДЕЛАЛСЯ ШАРОН  

Комиссия трудилась четыре месяца, обещая, что с истиной и справедливостью будет полный порядок. Не взирая на лица. А как взирали на это лица? Они попрали истину, поглумились над справедливостью. И остались у власти.  

Речь идет о «специальной комиссии» в Тель-Авиве по расследованию обстоятельств массовых убийств в палестинских лагерях Сабра и Шатила. Они произошли 16—18 сентября 1982 года. Кто не помнит жутких фотоснимков и кинокадров — груды мертвых тел женщин, стариков, детей, младенцев, лежащих вповалку под жарким южным солнцем, в пыли бедных улиц, у стен глинобитных домов?! Кто не ужаснулся этому кровавому апофеозу израильской агрессии в Ливане? Как попали убийцы в лагеря, окруженные израильскими танками и солдатами и к тому же «защищенные» американскими гарантиями безопасности мирного па- селения?  

Напомню, что Бегин и его кабинет поначалу хотели уйти и от ответов, и от ответственности. Первое правительственное заявление, сделанное, когда еще не остыла кровь и не успел высохнуть песок, прикрывший братские могилы, дышало непостижимым высокомерием. «Никто не смеет учить нас морали и уважению к человеческой личности», говорилось в нем. Бегин с презрением отверг возмущение и протесты всего мира. Но когда в Тель-Авиве состоялась невиданная 400-тысячная (10 процентов всего израильского населения! ) демонстрация, ему пришлось изменить тактику. Была создана «специальная комиссия» из трех человек иод председательством судьи Кагана.  

И вот после четырех месяцев расследования, после опроса 65 свидетелей комиссия опубликовала 8 февраля свой доклад. Непосредственными участниками резни названы ливанские фалангисты-правохристиане, разведывательное подразделение их милиции во главе с неким Эли Хубейзой. В Сабру и Шатилу, доложила комиссия, убийцы вошли с разрешения министра обороны Израиля Шарона. Они держали связь с начальником израильской военной разведки Саги и перед своим вхождением в лагеря совещались с командующим израильскими войсками в Бейруте бригадным генералом Яроном.  

«Министр обороны несет личную ответственность за случившееся»— таким был один из выводов. Комиссия рекомендовала отставку Шаропа и Саги и лишение генерала Ярова на три года права занимать руководящие посты.  

Отставка, всего лишь отставка за соучастие в чудовищном преступлении... Комиссия была скорее милостива, чем сурова к Шарону и его подчиненным. Правду смягчили и затушевали. Бегина пытались выгородить, обвинения в прямом пособничестве убийцам — отклонить, что выглядит нелогичным даже в свете фактов, приведенных самой же комиссией. А факты, судя по многим признакам, были оглашены не все. Взаимодействие фалангистов и израильтян было на деле еще теснее. Об этом хорошо знают американские спецслужбы. Специальный корреспондент американской телекомпании Си-би-эс Макглокмэп сообщает: «Согласно данным американских источников, Хубейза и его люди были оснащены, вооружены и оплачены израильской разведкой и действовали по ее приказам. Разведка приказала Хубейзе вступить в лагеря, зная, что он настроен на месть».  

Шарон и его помощники цинично делали грязное дело чужими руками. В частности, потому, что не хотели подвергать риску своих солдат. Па это указал в связи с докладом комиссии официальный представитель израильского премьера Ури Порат. Фалангистам разрешили войти в Сабру и Шатилу, чтобы, как он выразился, «избежать больших потерь в израильской армии». Большие потери среди невинных мирных жителей не волновали. Вспомните: «Никто не смеет учить вас морали и уважению к человеческой личности».  

Что случилось с рекомендациями комиссии? Их, конечно, провозгласили торжеством израильской демократии и — отвергли.  

Во вторник, 8 февраля, комиссия опубликовала свой доклад. 10 февраля заседал израильский кабинет и 16 голосами против одного (Шарона) решил принять рекомендацию насчет отставки министра обороны. На следующий день Шарон подал в отставку. Но... был оставлен в кабинете. Дальше, вполне в духе «торжества демократии», придумали циничный трюк с кнессетом (израильским парламентом). Ему вручили судьбу Шарона — в предвкушении нужного результата. Вышло, как задумали. В понедельник 61 голосом против 56 при одном воздержавшемся кнессет оставил Шарона «министром без портфеля». После голосования Бегин умыл руки, заявив, что его правительство выполнило рекомендации комиссии и ничего больше делать не будет.  

Бегин отделался еще легче, чем Шарон: пи правительственного кризиса, о возможности которого шумно кричали после опубликования доклада «специальной комиссии», ни ответственности за случившееся, пи каких-либо перемен в политике. На пост министра обороны назначен израильский посол в Вашингтоне Моше Аренс, «ястреб» такой же отпетый, как и Шарон. А Шарону, как поговаривают, собираются поручить важный и для него не новый участок — заселение израильскими колонистами отвоеванных у арабов земель, работу по практическому осуществлению идеи «великого Израиля». Там он вполне может проявить те же свои качества.  

За крутой нрав и жестокость Шарона, как известно, прозвали Бульдозером. Бульдозером он прошелся по Ливану, как прошлись убийцы израильскими бульдозерами по Сабре и Шатиле, сгребая трупы жертв. Бульдозером прошлись они вместе с Бегином по истине и правосудию, выгораживая самих себя, соучастников преступления. Им не отмыть рук, обагренных кровью невинных. Легче замять грязное дело в административном порядке, чем закрыть его в истории, стереть в сердцах и памяти людей.  

Февраль 1983 г.  

МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ  

Положение между молотом и наковальней не принадлежит к числу самых удобных и не обещает спокойной жизни. Это по себе знают правительства тех стран Западной Европы, где предполагается разместить американские ядерные ракеты. Они оказались сейчас именно в упомянутом положении.  

Молот — это антиракетное движение широкой общественности. Оно приобрело такой размах, что с точки зрения внутриполитических последствий для касающихся его стран решение НАТО о «довооружении» стало, по определению лондонской «Санди тайме», подобно «катастрофе». А наковальня? Это позиция официального Вашингтона на советско- американских переговорах в Женеве, «пулевой вариант», с которым не желает распроститься президент Рейган. Чем дольше упорствуют американцы в своей неуступчивости, тем меньше шансов на соглашение и больше — на «Першинги» и крылатые ракеты, которые в Западную Европу начнут завозить к концу года. И тем сильнее удары молота, нажим западноевропейской общественности на правительства. Лучше всего это видно на примере ФРГ, находящейся в накаленных обстоятельствах последней недели предвыборной борьбы.  

Однако наше сравнение нуждается в уточнении. Раскаленный кусок металла податлив под молотом в руках кузнеца. Этого не скажешь о линии правительств в тех странах, которым предназначены американские ракеты, — в той же ФРГ, а также в Англии и Италии и даже в Голландии и Бельгии. Да, в какой-то, преимущественно тактической, мере линия их политики поддается молоту анти- ракетных настроений. Но если лекарственные слова об «озабоченности» сопоставить с делами, с внешнеполитическими акциями, то получается, что не молот играет решающую роль, а именно наковальня — американская позиция, принятая другими членами НАТО по соображениям солидарности и привычной подчиненности старшему партнеру.  

Напомним уроки недавней поездки вице-президента США Джорджа Буша по Западной Европе. Буш прокатился по всем натовским странам, предназначенным для американских ракет, всюду размахивал «нулевым вариантом» своего шефа и одновременно заявлял о готовности выслушать советы союзников. Советы, если верить сообщениям печати, учитывали настроения общественности и были однозначны: больше гибкости, больше конструктивности на женевских переговорах. О советах публику широко уведомляли. А дальше? Буш с чем приехал, с тем и уехал, причем добился официального одобрения американской позиции западноевропейскими лидерами. Правда, потом прошел слушок пасчет того, что оп, учитывая пожелания насчет гибкости, порекомендует Рейгану «промежуточный вариант». Слушок оказался едва ли не самым скоротечным из тех, что каждый день рождаются на вашингтонской кухне.  

Американских союзников выслушали, но не послушали. Они не смогли, да и не захотели переубедить Вашингтон, не проявили достаточной самостоятельности в отношениях со старшим партнером, хотя речь идет о судьбе их стран. Малоутешительный факт, но о нем не стоит забывать, даже отмечая крепнущий напор антиракетных настроений в Западной Европе.  

На достойную сожаления двойственность и противоречивость в поведении официальных представителей ряда стран НАТО обратил внимание товарищ А. А. Громыко в своих ответах на вопросы корреспондента «Правды». С одной стороны, они заявляют о своей приверженности урегулированию вопроса за столом переговоров, делают акцент па ту часть решения НАТО 1979 года, которая говорит о возможной договоренности как альтернативе размещению американских ракет в Западной Европе. С другой стороны, они выражают поддержку американскому, предназначенному для Советского Союза «нулю», с помощью которого Вашингтон уходит от договоренности. Фактическая позиция официальных кругов противоречит заявлениям в пользу договоренности.  

Чем же ее пытаются обосновать?  

После того как Советский Союз предложил оставить в Европе лишь столько ракет средней дальности, сколько есть у Франции и Англии, и выдвинул принцип равного числа ракет и самолетов — носителей ядерного оружия с обеих сторон, у США и Запада в целом наблюдается острая нехватка логических аргументов. В Вашингтоне, а также в Париже и Лондоне просто не хотят (не хотят — и все тут! ) учитывать французские п английские ракеты, объявляя их «независимыми» или «национальными», как будто от этого они делаются менее смертоносными и уже не принадлежат к общему ядерному потенциалу Запада. В Боппе официальные представители из правящей коалиции тоже в упор не видят французских и английских ракет, продолжают толковать о советской «монополии» па ядерные средства этой категории и о том, что эту несуществующую «монополию» могут уравновесить лишь ракеты американские.  

Получается, логику — побоку. Теперь упирают па своего рода «принцип», не утруждая себя доказательствами. В принципе Запад не желает терпеть советских ракет сред- пой дальности в Европе. В принципе Западу нужны американские ракеты на европейской территории. Для чего? И тут мы сталкиваемся с центральным доводом сторонников ядерного «довооружения», который за отсутствием логических подпорок висит в воздухе. Для того, оказывается, чтобы предотвратить «откол» Западной Европы от Америки или — если другим концом — чтобы обеспечить стратегическую «стыковку» обороны Западной Европы с Соединенными Штатами.  

Больше всего об угрозе «откола» твердят опять же в Бонне, опять же в рядах правящей коалиции ХДС/ХСС и СвДП, опять же оправдывая автоматическое следование в фарватере рейгановской политики. Вот, к примеру, слова канцлера Коля: «Двойное решение было и остается ответом западного союза на попытку СССР открыть путь к отколу Европы от США... Следствием этого была бы уязвимость Европы для политического шантажа, а вместе с тем под угрозой оказалась бы и наша свобода». Вот слова министра иностранных дел Геншера: «Ядерный потенциал Советского Союза в области средней дальности... вызывает возможность откола Западной Европы от США. А это повлекло бы за собой откол нашей страны от ее соседей — Франции, Великобритании и других союзников. Здесь начинается путь в бездну».  

Как видите, у Геншера разработана целая новая «теория домино» — применительно к «отколам», ведущим в бездну. А американские ракеты всюду в таких заявлениях фигурируют как стыковочные узлы, как скрепы, без которых мгновенно расползется по швам бедный и несчастный «западный союз» под натиском Советского Союза.  

При возведении дела «в принцип» американские «Пер- шинги-2» и крылатые ракеты не просто системы оружия, по прежде всего жизненно важная военно-стратегическая гарантия Западной Европе, что Америка не бросит ее в беде и на произвол судьбы или, точнее, Москвы. «Живой гарантией» стратегической взаимосвязи США и Западной Европы, американской решимости защищать своих партнеров по НАТО Рейган и Буш называют присутствие 300 тысяч американских солдат на европейском континенте. Но теперь «живой гарантии» недостаточно. Как недостаточно той примерно тысячи единиц ядерных вооружений средней дальности, которой страны НАТО в целом располагают в районе Европы. Как недостаточно колоссальной американской мощи в стратегических ядерных вооружениях. Все это, оказывается, уже не в состоянии предотвратить «откол», если на западноевропейской территории не разместить еще около 600 американских ракет.  

Концепция «откола» на беду была выдвинута впервые западноевропейскими политиками. По ту сторону Атлантического океана в милитаристском угаре ее охотно развивают дальше. И поворачивают... другим концом. «Не хотите наших новых ракет? Тогда совсем и навсегда от вас «отколемся»! Западную Европу стращают полным развалом «западного союза». И не без успеха...  

Как спорить с воображением, разгулявшимся и, однако, целенаправленным, питающимся из неиссякаемого источника под знакомым названием «советская угроза»? Как остановить полеты фантазии, в которых советские танки с помощью советских ракет мгновенно перемещаются на берега Рейна, а то и Сены и даже Тибра? Ведь, как ни кинь, речь идет едва ли не о главном доводе адвокатов американских ракет. Он имеет самое широкое хождение в самых серьезных учреждениях Запада.  

Конечно, существует опыт, есть история, есть та же логика. Опи противостоят выдумкам и фантазиям. Логику, к примеру, призывает в свидетели видный деятель СДПГ Эгоп Бар. «Если присутствие американских ракет служит условием сцепки с США, — говорит он, — то сегодня мы оторваны от США, потому что таких ракет пет. А это явная нелепица».  

И в самом деле — неЛепица: ФРГ не оторвана от США.  

Американский обозреватель Том Уикер опровергает концепцию «откола» историческим опытом последних двадцати лет. Напоминая, что в 1963 году Соединенные Штаты убрали из Западной Европы свои ракеты средней дальности «Тор» и «Юпитер», он пишет: «Однако ни к какому «нарушению взаимосвязи» это не привело». И объясняет почему: «... на протяжении большей части этого периода американские межконтинентальные ракеты наземного и морского базирования в сочетании с английскими и французскими ядерными средствами и натовскими самолетами с ядерными вооружениями па борту считались достаточным потенциалом сдерживания... »  

Иными словами, в Европе сохранялся — и сохраняется — паритет по ядерным вооружениям средней дальности.  

В случае реализации новых советских предложений (пи одной ракетой, ни одним самолетом больше у СССР и НАТО) в Европе было бы сокращено в общей сложности более 1300 единиц ядерных вооружений средней дальности.  

При этом и количество пусковых установок советских ракет средней дальности в европейской части СССР, и суммарное число боеголовок на них были бы меньше, чем в 1976 году, то есть до начала модернизации Советским Союзом ракет средней дальности.  

Поясню, что именно эта модернизация породила на Западе разговоры об опасности «откола».  

Таковы факты. Но с точки зрения нынешних американских руководителей, у них все тот же существенный и неизвинительный изъян — они не подкрепляют фантазии, рожденные воспаленным антисоветизмом.  

Администрация Рейгана пугает Западную Европу американским «отколом» и как следствие «советским шантажом». Но не о советском, а об американском шантаже идет па деле речь, и у шантажистов сразу два адреса — Советский Союз и Западная Европа. Сокровенные вашингтонские замыслы не составляют секрета. Достаточно глянуть на карту Европы и прикинуть, что с территории ФРГ ракета «Першипг-2» за 8—10 минут достигает жизненно важных центров Советского Союза. Не дополнительная «сцепка» в обороне Западной Европы нужна американцам, а оружие первого удара, вплотную приближенное к границам СССР. Вот где настоящая угроза крайнего обострения военно-политического положения в Европе.  

Многое поставлено с ног на голову. В проверке на лояльность, на верность, которую Вашингтон учиняет своим союзникам, на первый план выдвинута их покорность, их готовность к размещению американских ракет, а не учет ими собственных интересов, не их долг и право добиваться достижения справедливой договоренности в Женеве.  

«Думается, западноевропейские государства не вправе играть роль сторонних наблюдателей, а тем более популяризаторов нынешней американской позиции», — сказал А. А. Громыко в ответах корреспонденту «Правды».  

Эта роль не пристала западноевропейцам. К тому же она — опасна.  

Март 1983 г.  

ЛОЖЬ В ПОМОЩЬ ПУШКАМ  

В послевоенной истории США записан как классический один случай спекуляции на выдумке о «советской угрозе». Во время избирательной кампании 1960 года Джон Кеннеди, состязающийся с Ричардом Никсоном за Белый дом, все уши прожужжал американцам, пугая их советскими ракетами и американским отставанием в этой области. Его данные, как обнаружилось позднее, были преувеличены в 15—20 раз.  

И до и после практически каждый президент США вносил свою лепту в нещадную эксплуатацию мифа о «советской угрозе». Но никто не усердствовал — и не усердствует — так, как Рональд Рейган и его команда. И объяснение этому чрезвычайно простое: никто еще не предлагал таких гигантских военных бюджетов, не прилагал таких усилии сломать стратегический паритет между США и СССР, сложившийся в 70-е годы.  

Нынешний конвейер фальсификаций, запущенный в ходе предвыборной борьбы 1980 года, можно сказать, ни разу не остановился с тех пор. Старая ложь выходит новыми изданиями. Иногда — буквально. Имеем в виду второе издание пентагоновской брошюры «Советская военная мощь». Впервые она вышла в сентябре 1981 года. Сейчас дополнена и снабжена новым предисловием министра обороны США Уайнбергера. Отпечатана тиражом в 320 тысяч на английском языке — с обещанием переводов еще на пять языков. На пресс-конференции, состоявшейся 9 марта и транслировавшейся не только на США, но и на Западную Европу, Уайнбергер торжественно выпустил эту утку. Она тяжело взмахнула крыльями. И сразу видно — далеко не улетит.  

Почему? И тут объяснение просто. Советскую военную мощь всячески преувеличивают, а свою — не замечают. На это перекошенное зрение, как и полтора года назад, обратили внимание. К примеру, в брошюре число американских стратегических бомбардировщиков В-52 занижено более чем вдвое, на 300 штук. А в советскую стратегическую авиацию записаны те бомбардировщики («Бэкфайр»), которые по своим характеристикам к пей не принадлежат, — факт этот в дорейгановское время признавался и Вашингтоном. Сообщается, что у Советского Союза есть три авианосных корабля класса «Киев». А у Соединенных Штатов авианосцев 21 —и куда как больших! Пугают американцев советской подводной лодкой класса «Тайфун», пренебрегая такой «малостью», как американские подводные лодки класса «Огайо». Каждая из пих одним ракетным залпом выпускает ядерные заряды, разрушительная мощь которых равна примерно 1200 бомбам типа сброшеппой па Хиросиму. На подходе же новая ракетная система «Трайдент-2». С пей каждая лодка класса «Огайо» будет нести больше 8 тысяч Хиросим.  

Между тем Советский Союз предлагал Соединенным Штатам совместно отказаться от разработки этих новых ракетных систем, как и других новых видов ракетно-ядерного оружия. Для упоминания об этом предложении также не нашлось места в пентагоновский брошюре. Как и для многих других, свидетельствующих, что Советский Союз давно призывал и призывает США остановить гонку вооружений.  

В своем глазу авторы пентагоновской брошюры не видят не только бревна гигантских американских вооружений, но и бревна американской политики. А оно, это бревно, лежит главным барьером на пути соглашений об ограничении и сокращении вооружений. Кто отказывается взять па себя обязательство не применять первым ядерное оружие? Кто избегает приглашений сесть за стол переговоров и подписать договор о взаимном неприменении военной силы между государствами Варшавского Договора и НАТО? Говорят, что в конце концов убивают не ракеты. Себе подобных убивают люди. Это верно в том смысле, что угрозу войны песет политика, дающая зеленую улицу ракетно-ядерным вооружениям. Все знают, какие политики проводят такую политику. Президент Рейган не упускает ни одного случая, чтобы продемонстрировать свою неприязнь не только к Советскому Союзу, но и к самой идее мирного сосуществования. Его выступление на съезде американских евангелистов в городе Орландо, штат Флорида, — еще одно тому свидетельство.  

А ведь эти выступления участились в последнее время. И здесь пора перейти к вопросу: почему именно сейчас вышло новое издание потрепанной пентагоновской лжи? Непосредственная причина — прохождение через конгресс бюджета на 1984 финансовый год с его военными ассигнованиями, на 30 с лишним миллиардов долларов превышающими расходы текущего финансового года. Пентагоновское довольствие под угрозой. Не под советской. Под угрозой со стороны американца, того американца, который за два с небольшим года правления Рейгана убедился, что наибольшая угроза ему лежит не за морями, а у себя дома — в виде «рейганомики» с ее рекордной безработицей, урезанными социальными программами и экономическим спадом.  

«Экономические основы нашей национальной безопасности, которые имеют столь же важное значение, как и оборонный компонент, подорваны», — это заявление о рейгановской политике сделали па днях бывший министр обороны Макнамара, бывший госсекретарь Вэпс, бывший советник по национальной безопасности Банди и отставной адмирал Замуолт, который занимал пост начальника штаба ВМС СІЛА п пользуется репутацией «ястреба». Эта четверка направила в бюджетные комиссии палаты представителей и сената предложение сократить в последующие пять лет военный бюджет президента Рейгана на 135, 9 миллиарда долларов.  

Это критики из среды «благонамеренных» и «благонадежных». Число их растет и в самом конгрессе, о чем свидетельствует недавнее голосование в комиссии по иностранным делам палаты представителей, поддержавшей идею взаимного замораживания ядерных потенциалов США и СССР, и в бюджетной комиссии той же палаты, высказавшейся за сокращение темпов роста военных расходов. Воинственная администрация, переживает своеобразный кризис доверия в своей стране, мобилизует в помощь пушкам ложь, но все с меньшим успехом.  

Март 1983 г.  

ВЫМОГАТЕЛИ  

Начну с двух пространных цитат. Они помогут перейти к сути дела.  

Цитата первая: «Что касается Ливана, ясно, что и мы, и Израиль в одинаковой мере стремимся к прекращению насилия в этой стране и к тому, чтобы Ливан стал суверенным, независимым государством под властью сильного централизованного правительства».  

Цитата вторая: «Израиль не хочет держать свои войска в Ливане хоть на минуту дольше, чем необходимо. Ливан — это не израильская земля. Это суверенное иностранное государство. Мы желаем независимого Ливана, границы которого мы будем уважать. Мы хотим заключить с Ливаном мирный договор на основе его территориальной целостности. Мы готовы уйти из Ливана сегодня, завтра, в любое ближайшее время... Но, как заявил недавно в английском парламенте президент Рейган, бич терроризма на Ближнем Востоке необходимо искоренить. Мы не уйдем из Ливана до тех пор, пока жизнь наших детей не будет избавлена от угрозы».  

Первое заявление принадлежит Рейгану, второе — Бегину. Оба были сделаны в июне 1982 года в Вашингтоне, через две недели после израильского вторжения в Ливан.  

I! Вашингтон и Тель-Авив выдавали тогда агрессию за оправданную акцию самообороны Израиля. В глазах многих американцев — а это главное для израильских лидеров — Бегин тогда еще мог оправдывать гибель детей палестинских и ливанских необходимостью защиты израильских детей, хотя они и не гибли от снарядов и бомб.  

Стыдить циников — бессмысленное занятие. Но напомнить другим о вчерашнем цинизме не лишне — ради трезвой оценки настоящего и будущего. Итак, оба были согласны насчет «бича терроризма», который «необходимо искоренять» посредством акций «самообороны», включающей захват столицы другого государства. И оба пытались обелить свои действия, повторяя, что Ливан — суверенное и независимое государство.  

Прошло девять с половиной месяцев с тех пор, как израильтяне ворвались в Ливан. Восемь месяцев с тех пор, как Западный Бейрут покинули палестинские военные отряды и на побережье высадились американские морские пехотинцы наряду с французскими и итальянскими солдатами. Что сталось с готовностью Бегина вывести свои войска «сегодня, завтра, в любое ближайшее время»? Даже в Вашингтоне он приобрел репутацию лгуна.  

Прежде тянул с началом израильско-ливанской переговоров, теперь вот уже два с половиной месяца затягивает переговоры, а вместе с тем, разумеется, решение вопроса о выводе войск агрессора. Говорил о территориальной целостности Ливана, а настаивает на том, чтобы иметь на ливанской территории так называемые «станции слежения», укомплектованные израильскими солдатами. Ничего себе «территориальная целостность»! Говорил о независимости и суверенитете Ливапа, а навязывает ливанскому правительству садатовскую капитулянтскую линию сепаратного мира — мира ценой ссоры, розни, разрыва с арабскими государствами. Это «независимость» и «суверенность» сателлита, марионетки. Не только политической, по и экономической марионетки, потому что Израиль хотел бы окончательно подорвать позиции Ливана, как самой торговой из арабских стран. Не случайно ливанские власти решительно отвергают «мир» по-израильски.  

На примере Ливана последних девяти с половиной месяцев еще раз убедительно доказывается, что Израиль и международный сионизм не выпускают из рук ни одной своей жертвы, не подвергнув ее своего рода комплексной обработке, не выжав из нее максимума территориальных, политических, экономических уступок.  

На днях ливано-израильские переговоры, проходящие тур за туром (порядка 20 туров) то в израильском местечке Кирьят-Шемона, то в ливанском городке Хальда, перенеслись на новую сцену — в Вашингтон. Гостями американского госсекретаря были одновременно два министра иностранных дел — израильский Шамир и ливанский Салем. Друг с другом они не встречались, может быть, потому, что тень Садата и былых «тройственных» встреч в Кэмп-Дэвиде предостерегающе витала над Салемом. Но с Шульцем обсуждали один и тот же вопрос — о выводе израильских войск из Ливана.  

Результат? Он сводится к новой американской «инициативе» — добиться, чтобы и волки были сыты, и овцы целы... с помощью других волков, американских. Американцы пошли навстречу израильским требованиям «безопасности», опирающимся — как и в американской политике — па позиции бесцеремонной силы и военного превосходства. По новым предложениям, которые, видимо, будут положены на стол переговоров, израильтяне должны отказаться от прямого военного присутствия на Юге Ливана, но зато военные формирования майора Хаддада войдут в состав ливанской армии, что означает легализацию этой израильской марионетки и через нее израильских «прав» на ливанской территории. Кроме того, «многонациональные силы разъединения» будут увеличены и зона их контроля расширена. Это прежде всего означает, что вырастет численность и роль американских морских пехотинцев, а заодно, естественно, удлинится и срок их пребывания.  

Параллельные визиты Шамира и Салема в Вашингтон и их итоги заставляют еще раз задуматься о распределении ролей в этом странном треугольнике. У ливанского президента и правительства, далеко не в полной мере контролирующих положение в своей собственной стране, — роль вынужденная. Управы па одного разбойника они ищут у другого разбойника. Ливанские власти прибегают к помощи США в надежде выдворить Израиль и тем самым невольно открывают путь в свою страну дяде Сэму. После урока садатовского Египта это еще один урок для тех, кто считает, что ключи к миру на Ближнем Востоке находятся в кармане упомянутого дяди, и в результате оказываются один на один или, вернее, один на два — с США и Израилем.  

Роль Израиля вполне очевидна. Вцепившись войсками в ливанскую землю, он не выпускает, как уже говорилось, жертву из рук, вымогая все новые и новые уступки. Его тактика — одну за другой обрабатывать арабские страны. Для эффективности — поодиночке. На очереди — Сирия и Иордания. А израильский метод «решения» палестинской проблемы — это идущее сейчас полным ходом заселение израильтянами палестинских земель на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа.  

У Вашингтона роль двуличная. В создавшихся условиях он выступает как бы куратором ливано-израильских отношений, способным якобы беспристрастно уравновешивать интересы обеих сторон, не преследуя собственной выгоды. На потребу публике, преимущественно арабской, устраиваются сцены разногласий с Израилем, разыгрывается высочайшее президентское «нетерпение» по поводу израильских проволочек с выводом войск. Фальшивая игра.  

Сначала Вашингтон сделал возможной саму агрессию против Ливана, а теперь хочет доказать ливанцам и другим арабам, что только он в состоянии удержать агрессора. Но, во-первых, за океаном всегда простят и защитят Израиль, поставив знак равенства между его «безопасностью» и американской. Вот и в последнем случае, в ходе визита Ша- мира, «позиции стали ближе», и израильтянам обещаны новые отступные — увеличение военной помощи. Во-вторых, правы и те деятели из Тель-Авива, которые в сердцах нет- нет да и пожалуются, что израильским солдатам приходится таскать для американцев каштаны из огня. Если бы израильтяне не вторглись в Ливан, как бы удалось там высадиться американцам? Если бы израильтяне не торговались так насчет «гарантий безопасности», чем американцы могли бы оправдать планы усиления своей морской пехоты, расширения района ее действий в Ливане, удлинения срока ее пребывания там?  

Американцы позируют в роли заступника Ливана, а действуют как вымогатели.  

Март 1983 г.  

СЛОВО О КИНГЕ  

Сегодня — особая годовщина. Ровно 15 лет назад, 4 апреля 1968 года, был убит Мартин Лютер Кинг, самый известный и популярный лидер чернокожих американцев. Сражен наповал снайперским выстрелом убийцы, скорее всего подосланного и оплаченного расистами, теми, кому Кинг мозолил глаза.  

Убийство случилось в Мемфисе, штат Теннеси. Пастор Кинг приехал туда, чтобы своим авторитетом поддержать забастовку городских мусорщиков. Против них была брошена вооруженная национальная гвардия. Гвардейцы стояли со штыками наперевес, а мусорщики ходили в пикетах с плакатами на груди. На плакатах было написано; «Я человек! » В конце концов к этому и сводилась программа Кинга, его борьба, его жизнь. Утвердить гордое, достойное — «Я человек»—в сознании каждого американского негра, вопреки их противникам.  

Кинг боролся за права человека и за братство людей. Оп любил говорить, что люди научились плавать в морях, как рыбы, и летать в небе, как птицы, по не научились ходить по матери-земле, как братья.  

Когда Кинга убили в Мемфисе, я был в Нью-Йорке, работая корреспондентом «Известий». Помню эти дни до грандиозных похорон в Атланте, на родине Кинга. Помню потрясение американцев, да и свое собственное.  

Методом Кинга были массовые ненасильственные действия, многое он взял от Махатмы Ганди. А со сцены его убрало насилие. И откликом на его смерть тоже было насилие — мятежи и восстания негров в десятках американских городов, прежде всего в Вашингтоне. Свое правительство — за войну во Вьетнаме — Кинг называл «величайшим поставщиком насилия» в современном мире. Оценка его и посейчас остается в силе.  

Путь Кинга-человека был длиной всего в 39 лет. Путь Кинга-борца и того меньше, 13 лет. С 1955 года, когда молодой 26-летний священник возглавил в Монтгомери, штат Алабама, бойкот городских автобусов — в автобусах пеграм отводились лишь задние места, да и с этих мест их мог согнать любой белый.  

За эти 13 лет Кинга не раз бросали за решетку, забрасывали камнями, избивали, один раз ударили ножом. Путь его не был усеян розами, о лаврах он не думал. Но стал всемирно известным, получил Нобелевскую премию мира. И все время был в первых рядах маршей в защиту гражданских прав. В глазах своих черных соотечественников оп вырос в пророка Моисея, выведшего их в землю обетованную равенства и достойной жизни.  

И вот прошло 15 лет. Мартин Лютер Кинг не забыт. Его именем в США названы школы и библиотеки, улицы и площади. Он признан великим американцем, выше всех послевоенных президентов. Американский конгресс обсуждает вопрос о том, чтобы день рождения Кинга, 15 января, объявить национальным праздником. Правда, решение конгрессом пока не принято. Но ведь ни о ком другом такой вопрос и не стоит. И лишь два американца удостоены такой чести — президенты Вашингтон и Линкольн.  

Кинг не забыт. А что стало с движением за гражданские права? При нем и после него оно добилось больших успехов. Законы о сегрегации белых и черных упразднены. Негры получили равное с белыми избирательное право и занимают сейчас довольно много выборных должностей. Но прав Кинг, говоривший: «Огромная часть белой Америки все еще отравлена расизмом, который так же привычен для нашей почвы, как сосны, шалфей и буйволиная трава».  

Расизм сохраняется даже на Севере США. Это мы знаем по антинегритянским вылазкам в таком «либеральном» городе, как Бостон.  

Главное, однако, не в этом. Добившись равенства формального, по закону, негры не стали равны фактически, равны экономически. Тут нельзя не вспомнить о нынешней — и не только нынешней — самой страшной американской язве. О язве безработицы. В среднем по стране она составляет более 10 процентов, но среди взрослых негров без работы не каждый десятый, а каждый пятый или четвертый. Среди негритянской молодежи — каждый второй. Бедность по-прежнему запирает негров в гетто, а там преступность, наркомания, безотцовщина и другие социальные болезни…  

Мне доводилось видеть и слышать Кинга, живого Кинга, а потом заново вглядываться в его жизнь — и смерть, — когда я работал над книгой о нем. Он был пламенным, магнетическим оратором. Его речи захватывали и завораживали, как завораживают слова великого поэта. Он мечтал с таком человеке, о таких людях, в глазах которых, как он говорил, «красота подлинного братства драгоценнее, чем бриллианты, или серебро, или золото». Он задумывался о судьбах мира и предостерегал, что по спиралям гонки вооружений человечество может спуститься в ад термоядерной катастрофы. Конечно, сейчас он был бы в рядах антиядерного, антиракетного движения.  

Был бы, но, увы...  

Для Мартина Лютера Кинга в Америке была отлита не одна пуля, не только мемфисская. Он предчувствовал свой конец, спокойно рассуждал о возможности преждевременной смерти. В этих рассуждениях налет религиозного мистицизма смешивался с политическим реализмом, потому что он знал страну, в которой жил опасной жизнью борца.  

Зная все это, он не менял своего пути — как истинный подвижник и герой.  

Апрель 1083 г.  

ЖИВЫМ ЖИТЬ В МИРЕ  

Впутриамериканская оппозиция воинственному курсу Рейгана, выйдя за рамки просто критических слов, переместилась в область политических действий, прежде всего на Капитолийском холме. Примеры у всех на виду. Лишь после двухмесячных усилий, включавших своего рода поштучную обработку колеблющихся сенаторов, администрация пробила на пост директора агентства по контролю над вооружениями и разоружению Кеннета Эделмана, «ястреба», который был дважды отвергнут сенатской комиссией по иностранным делам. Опасаясь поражения в палате представителей, Белый дом с большим трудом добился второй отсрочки голосования резолюции о замораживании ядерных арсеналов США и СССР. Бюджетные комиссии обеих палат высказались за сокращение минимум вдвое темпов прироста военных расходов...  

Что побуждает американских законодателей к этим схваткам со своим правительством? Конечно же, настроения масс, избирателей. Они обеспокоены безбрежным рейгановским милитаризмом.  

Но есть и другая, менее обнадеживающая сторона картины. Милитаристы отнюдь не утратили целиком умение, играть на страхах американцев. Методы ловли запуганных и не очень осведомленных душ давно отработаны, проверены и перепроверены.  

На днях в штате Массачусетс специалисты из трех почтенных вузов провели очередной опрос общественного мнения. Среди заданных жителям вопросов один был с подвохом поистине драматическим: «Что вы предпочтете — ядерную войну или коммунистический режим? » 49 процентов опрошенных предпочли ядерную войну, 40 процентов — «коммунистический режим», И процентов уклонились от предложенного выбора, не дав ответа. Тех, кто предпочел ядерную войну, вновь спросили: «Если бы вы считали, что в результате тотальной ядерной войны погибнут все жители нашей страны, предпочли бы вы все же войну или же вы выбрали бы «коммунистический режим»? 33 процента выдержали и эту проверку. Пусть, дескать, горит все синим атомным пламенем, но мы сохраним верность своему, американскому образу жизни, хотя ни от кого, ни от пас ничего уже не останется...  

Однако, пока до пламени дело не дошло, стоит порассуждать об этих, мягко говоря, отчаянно-экстремальных настроениях. Очередной опрос не дал ничего принципиально нового. Сошлюсь на свой опыт: не помню, когда впервые вошла в сознание американцев хлесткая, на английском даже зарифмованная поговорка: better dead than red — лучше быть мертвым, чем красным, но точно знаю, что из упомянутого сознания она так и не вышла. Какая бы погода ни стояла на международном дворе, сознание американского обывателя, застряв на десятилетия, буксует на этой ложной дилемме, как автомашина, завязшая на бездорожье под беспросветным осенним небом.  

Лучше быть мертвым, чем красным. На этом оселке у людей, которые в обыденных делах славятся здравым смыслом, прагматизмом, оттачивается слепой и опасный фанатизм. Особенно при Рейгане. За последние лет этак 30 мрачная поговорка, как и весь миф о «советской угрозе», никогда еще не была в таком ходу, как сейчас.  

Между тем перед нами пример чудовищной и, увы, живучей подтасовки. Передернуты два вопроса. Один — о выборе, о предпочтении того или иного общественно-политического строя. У нас нет желания и планов огнем и мечом обращать американцев в коммунистическую веру. Какого «цвета» ему быть — это сугубо внутреннее дело, суверенное право любого народа, в том числе, разумеется, и американского. А выбирать между войной и миром, между мертвыми и живыми должны все народы и правительства. И в том, каков будет этот выбор — не на словах, а па деле, —чрезвычайно важную роль играют политические курсы Соединенных Штатов и Советского Союза.  

Надуманный выбор между мертвыми и красными служит лишь международным злоумышленникам, чтобы усиливать вражду и подозрительность, разъединять людей и народы. А разве этого требует сложное время, угрожающее все политическое и национальное многоцветье мира привести к одному безжизненно-пепельному знаменателю ядер- ной гибели?! В общем, разумный выбор и выход — один- единственный. Не посягая на образы жизни, разделяющие пас друг от друга, объединиться ради спасения самой Жизни.  

Лучше быть живым и жить в мире друг с другом. Если бы такой вопрос поставили жителям штата Массачусетс, то, наверное, не нашлось бы и одного процента возразивших. Но такая постановка вопроса, чего доброго, обезвредит прививки ненависти к Советскому Союзу, которыми вашингтонская администрация хотела бы охватить всех американцев, распространяя эпидемию советофобии. Так как болезнь советофобии носит ярко выраженный политический характер, за определение ее берутся не медики, а политики и профессора политических наук.  

Слово Стивену Коэну из Принстонского университета: «Советофобии — старая американская политическая болезнь... Среди ее симптомов — подход к советско-американским отношениям, окрашенный милитаризмом, алармистские заявления насчет намерений Советского Союза и его возможностей и беспочвенные утверждения, что стратегическое «отставание» создает опасность для Соединенных Штатов. В 60-х и в начале 70-х годов советофобия в течение некоторого непродолжительного времени пошла на убыль, а затем возродилась в форме даже более опасной... »  

Лучше быть мертвым, чем красным, — этот крик, конечно же, исходит от зараженных советофобией. Она рождает панику и граничит с безумием. Профессор Коэн пишет: «Лучшее лекарство от советофобии — признать ее патологической, а не нормальной реакцией на существование Советского Союза».  

Было бы наивным ожидать, что этим лекарством воспользуются нынешние обитатели кабинетов в Белом доме. Их застарелая советофобия, как показывает опыт, не поддается лечению. Не очень утешает и все послевоенное прошлое, доказывая, что почти за каждой убылью советофобии следует ее взлет. Что же остается? Смотреть в будущее в надежде, что здравый смысл большинства американцев все- таки раз и навсегда признает патологию патологией. От этого зависит очень многое в отношениях наших двух стран.  

Апрель 1983 г.  

ВЕСНА И РАКЕТЫ  

В апрельскую пору, когда распускаются деревья и расцветают улыбки на лицах людей, даже журналисту, имеющему дело с неулыбчивой материей международной жизни, приходят на ум замечательные тютчевские строчки: «Что устоит перед дыханьем и первой встречею весны! » В них гимн во славу радостно и безмятежно возрождающейся жизни. Хотя понимаешь, что никаким волшебством весны и поэзии не развеять неотступных проблем, не вытравить термояда из воздуха международных отношений и даже из обыкновенного, но неотделимого в наши дни от политики человеческого бытия. Приходят на ум эти строчки, хотя сам прекрасно знаешь, что устоит и кто устоит «перед дыханьем и первой встречею весны».  

Так уж получилось по заокеанскому политическому календарю, что пора весны совпала с прозаической порой прохождения — и пробивания — через конгресс бюджета, в котором реальные (за вычетом роста цен) военные расходы подскакивают более чем на 10 процентов. И вот с конца марта всем хорошо известные деятели проводят своего рода месячник дружбы с ракетами и невесенней любви к гонке вооружений. Они, собственно, культивируют эти чувства с того январского, 1981 года, дня, когда Рональд Рейган произнес, положив руку на Библию, слова президентской присяги. Но, перебирая в памяти прошедшее, думаешь, что упомянутая извращенная дружба и замешенная на ненависти любовь никогда, пожалуй, не заявляли о себе так убедительно. И так разнообразно.  

Возьмем ракеты. Предложен за последние недели широкий набор, на все вкусы. С «промежуточным решением», исключающим договоренность на советско-американских переговорах в Женеве, вашингтонские деятели подошли еще ближе к размещению в Западной Европе своих «Першингов-2» и крылатых ракет. Затем специальная президентская комиссия под руководством Брента Скаукрофта, занимавшаяся будущим стратегических вооружений США, предложила два типа межконтинентальных ракет. Одна, старая знакомая, — MX. Мощная ракета, годная для нанесения первого удара, с десятью боеголовками индивидуального наведения. Комиссия Скаукрофта предложила приступить к немедленному размещению ста ракет MX в шахтах для старых ракет «Минитмен». Вторая рекомендованная ракета — новая. Малогабаритная, что не мешает ей быть межконтинентальной. С одной боеголовкой. MX —для 80-х годов, а новая «Миджитмен» — на 90-е годы. Предполагается испечь сотни, если не тысячи этих малогабариток и с новым видом стратегического оружия изменить стратегию. Вместо прежней ставки на ракеты с многозарядными боеголовками, которую американцы сделали в 70-х годах, начав очередной виток гонки ядерных вооружений, провозглашают как новое слово возврат к однозарядным боеголовкам па ракетах, рассеянных по всей американской территории и потому, дескать, менее уязвимых для советского удара. Приведет ли эта новая (она же — старая) концепция, как заверяют ее авторы, к упрочению стратегической стабильности — вилами на воде писано. То, что она предвещает новый раунд старой гонки вооружений, — несомненно. Ею, кстати, хотели бы увлечь и Советский Союз, любезно приглашая его списать в металлолом нынешние вооружения.  

–  

Президент Рейган утвердил рекомендации комиссии Скаукрофта и откомандировал своих министров на Капитолийский холм добиваться согласия американских законодателей. Как нетрудно догадаться, при их согласии следующее Десятилетие примет эстафету текущего.  

Будущее закладывается сегодня., Американский президент заглядывает не только в следующее десятилетие, но и в следующий век, кладущий начало новому тысячелетию. И этот взгляд тоже проявился в ходе вашингтонского месячника увековечения гонки вооружений. Как известно, президент призвал американских ученых взглянуть в третье тысячелетие под углом возможности «звездных», космических войн. От них ждут фантастического оружия, которое могло бы сбивать в космосе советские межконтинентальные ракеты и спутники. Преподносится это как противоракетная оборона, по всякому человеку, знакомому с азбукой ядерного века, понятен сокровенный смысл новой фантазии: подготовка к первому ракетному удару по Советскому Союзу в расчете на то, что американский противоракетный щит в космосе отразит ответный удар и убережет нападающего от возмездия. Если фантазии будут предаваться всерьез, то один ее реальный итог неотвратим — гонка вооружений в XXI веке. С новыми расходами в сотни миллиардов долларов.  

Вот с какими картинами встретили вашингтонские футурологи приход еще одной весны, и вот как нарисовали рни будущее. Что еще выставлено на весеннем вернисаже в Вашингтоне? На Капитолийском холме американская администрация вовсю пытается заморозить движение за ядерное замораживание, добившись еще одной отсрочки голосования соответствующей резолюции в палате представителей. В Женеве ею же заморожены переговоры с Советским Союзом и по ядерным средствам средней дальности в Европе, и по стратегическим вооружениям.  

Американской позиции противостояла и противостоит позиция Советского Союза. Опа вновь четко выражена в ответах 10. В. Андропова журналу «Шпигель»: «Не начинать гонки вооружений там, где ее не было, прекратить ее там, где она сейчас имеет место. Вот в чем суть нашей позиции, вот чем мы руководствуемся на переговорах».  

И далее в своих ответах Ю. В. Андропов касается всей послевоенной истории, объясняющей и сегодняшний день: «... дело все время было так, что в наращивании вооружений мы только следовали за американцами, а не наоборот. Причем, догоняя США, мы все время предлагали прекратить эту гонку, предлагали заморозить уровень вооружений с обеих сторон и перейти к их сокращению. К сожалению, мы не получили на это согласия американской стороны».  

Весна — пора надежд. Битвы между Белым домом и Капитолийским холмом показывают, что безудержный милитаризм рождает тревогу и страхи, но также и желание взглянуть на вещи разумно и трезво.  

«Лучший способ остановить гонку вооружений — это остановить ее сейчас, вместо того чтобы пытаться справиться с возрастающими уровнями эскалации ядерных вооружений», — писали недавно в газету «Нью-Йорк тайме» авторы резолюции о ядерном замораживании сенаторы Эдвард Кеннеди и Марк Хэтфилд и члены палаты представителей Эдвард Марки и Сильвио Конте.  

Обратите внимание: их слова созвучны словам советского руководителя. Объяснение тому, конечно, не в идеологической близости, а в трезвом прочтении прошлого, предостерегающего относительно будущего.  

Апрель 1983 г.  

ДВА ПОРАЖЕНИЯ  

Президент США Рональд Рейган не в меньшей степени, чем любой другой послевоенный американский президент, претендует на роль руководителя всего «западного мира». А между тем в самих Соединенных Штатах Америки открыто высказывают недовольство политикой Рейгана.  

Два события, происшедшие на первой майской неделе, подтверждают это. В Чикаго против рейгановской политики выступили католические епископы США, в Вашингтоне — члены палаты представителей конгресса, одобрившие резолюцию с призывом к «немедленному, взаимному и поддающемуся проверке замораживанию производства, испытаний и развертывания ядерных вооружений США и СССР».  

Оба события, впо сомнения, вызовут широкий общественный резонанс, а возможно, повлекут за собой и другие события. Оба подвергнутся детальному рассмотрению со стороны политических наблюдателей. Но и в первом поспешном отклике можно выделить несколько моментов. Прежде всего, – против политики нынешней администрации в отношении контроля над вооружениями, против ее подхода вообще к ядерной войне восстали не какие-то там «левые», «радикалы» или «экстремисты», от которых Белому дому или Пентагону легко отмахнуться, а авторитетные представители американской политической середины, политический центр, дающий, в частности, большинство избирателей на президентских выборах.  

Католические епископы провозглашают безнравственной саму мысль о возможности применения первыми ядерного оружия (а такая возможность санкционируется стратегической доктриной США), саму идею о допустимости ядерной войны, «ограниченной» или «затяжной» (а эти идеи не раз излагало американское руководство). Кто скажет при этом, что пастырей 50 миллионов американских католиков направляет «рука Москвы»?! Кто скажет? — если учесть к тому же, что их пастырское послание обсуждалось ими около двух лет, было принято их национальной конференцией большинством в 238 голосов всего при девяти голосах против.  

А рука Вашингтона между тем была. Специальные послания епископам направлял президентский помощник Кларк, министр обороны Уайнбергер вел с ними душеспасительные беседы на пентагоновский лад, да и сам президент не раз уговаривал одуматься и подумать, какой ущерб может нанести их духовная позиция его дипломатической позиции. Рука Вашингтона оказалась бессильной — после некоторых уступок официальной линии епископы в Чикаго вернулись к прежним и еще более решительным формулировкам своего послания пастве.  

О чем это говорит? Об учете настроений широкой общественности. О том, что соображения нравственного долга поставлены выше казенно-патриотических, выше политической конъюнктуры. И в первую очередь о том, как испугала, более того, как запугала и до крайности встревожила американцев политика их правительства и опасность ядерной войны.  

Голосование в Чикаго — отражение широких вещественных настроений. Еще более уместно сказать это о голосовании в Вашингтоне, в палате представителей конгресса. С начала 1982 года движение за замораживание ядерных арсеналов США и СССР быстро набирало силу в Соединенных Штатах —на уровне «корней травы», то есть общественных низов. В августе прошлого года резолюция о ядерном замораживании едва не прошла в палате представителей — 202 голоса за при 204 против. На ноябрьских выборах референдумы насчет ядерного замораживания состоялись в девяти штатах, причем в восьми завершились победой сторонников замораживания. И вот новая проба сил на Капитолийском холме: резолюция принята 278 голосами против 149, за нее голосовало не только демократическое большинство палаты, но и часть республиканцев — партии Рейгана. Исход был ясен еще два с половиной месяца назад, когда резолюция о ядерном замораживании была внесена повторно. Вместо того чтобы намотать очевидное себе на ус и так или иначе учесть в политике, администрация развернула ожесточенную кампанию с целью опорочить и ошельмовать сторонников замораживания, играющих-де «па руку Москве» (опять рука! ) и подрывающих американскую позицию на переговорах в Женеве. Не помогло — как и в случае с епископами.  

Голосование в палате представителей назвали фактическим вотумом недоверия правительству Рейгана. Конституционно вотума недоверия в США не существует, отставки президента и кабинета не последует. Тем не менее важно разобраться в политическом значении этого явного недоверия. Чему не доверяют конгрессмены? Не доверяют искренности президента и его сотрудников, когда они говорят о своем пылком стремлении к ограничению вооружений и к успеху на советско-американских переговорах в Женеве. О таком недоверии свидетельствовала недавно история с Кеннетом Эделманом, которого президент назначил директором агентства по контролю над вооружениями и разоружению. С превеликим трудом удалось пробить это назначение через сенат, хотя там республиканцы располагают большинством. Но, предположим, многие конгрессмены все-таки готовы поверить в искренность стремления президента к ограничению вооружений. Чему же тогда они не верят? В чем их никак не мог разубедить Белый дом? Ответ очевиден — не верят правильности того пути, который предлагает администрация. Не верят основному ее, рассчитанному на публику, посылу — что к ограничению вооружений можно и должно идти лишь через «довооружение», через новые раунды гонки вооружений. Замораживание — это прекращение гонки вооружений и первый шаг на пути их ограничения, на пути к конечной цели — разоружению.  

Итак, несмотря на недавние известные активные попытки установить своего рода доверительные отношения со всевышним и выдать себя за его политического наместника зла», епископы, похоже, обнаружили этот центр по американской территории, там, где разрабатываются опасные ядерные доктрины. А на Капитолийском холме против президента в эти дни выступил здравый смысл, доказывающий  

Остается подождать, последует ли за палатой представителей сенат и как откликнется Белый дом па столь недвусмысленно выраженное мнение американского народа.  

Май 1983 г.  

ПРОПАГАНДА И ПОЛИТИКА  

Американского генерала Бернарда Роджерса, верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе, никак не отнесешь к классическому типу молчаливых военных. Генерал говорит охотно. Говорит без умолку, заставляя вспомнить, что в его академическом багаже числится не только военная академия в Уэст-Пойнте, но и три года Оксфордского университета. Он так часто и щедро раздает свои интервью, что во всех странах НАТО ими охвачены — и не по одному разу — все сколь-либо заметные буржуазные издания.  

Бернард Роджерс, как и его предшественник Александр Хейг, выступает в трех ипостасях: просто генерала, хотя и с четырьмя звездами, генерала-дипломата в сношепиях с президентами, премьерами и министрами и генерала-пропагандиста па печатных страницах и на телеэкранах. По военной терминологии, это пропагандистское средство передового базирования, выдвинутое Пентагоном на европейские рубежи. Его пускают в действие, чтобы проповедовать евангелие от Рональда Рейгана (то есть от гонки вооружений), заглушать по возможности голоса усомнившихся и держать западноевропейцев в ежедневном и еженощном страхе перед «советской угрозой».  

Послушать генерала, таге требуемый им рост расходов на обычные вооружения для среднего европейца обернется потерей всего лишь «пары хороших обедов в год». Обычные вооружения никоим образом не загораживают для пего ядерные: «Мы должны сохранить за собой возможность применения первыми ядерного оружия и никогда (! ) от нее не отказываться». Он стращает подопечные породы выводом американских войск из Западной Европы, если они откажутся от новых американских ракет. А утешает их решимостью США выполнять свои «защитные функции» до конца, приводя в качестве доказательства этой решимости факт строительства ядерного бункера для него, Бернарда Роджерса, в 50 километрах от Брюсселя. Он, Бернард Роджерс, готов-де разделить с западноевропейцами их судьбу, укрывшись от нее в бункере.  

Таковы некоторые из откровений и пропагандистских построений верховного главнокомандующего НАТО. Больше всего печется он — вместе со своим президентом и министром обороны — об американских ракетах для Западной Европы. И в этом важнейшем для него деле, увы, чувствует меньше всего контакта с аудиторией. Тут, по мнению Роджерса, уже идет ожесточеннейшее сражение с русскими — пропагандистское. И, как сказал он в недавнем интервью итальянской газете «Джорнале нуово», «в этой сфере наблюдается тревожное неравновесие»—в пользу русских, берущих западноевропейцев в плен своей пропаганды. Что можно ответить на это? Поднаторевший в пропаганде генерал все-таки преувеличивает ее значение. Разве в пропаганде дело? На своем атлантическом опыте Роджерс должен был бы знать: пропаганда не может заменить политики. Пропаганда может быть хуже политики или лучше, но не настолько лучше, чтобы заделать все трещины, тем более пропасти, плохой политики. Пропагандировать недостойную, лицемерную политику все равно что делать хорошую мину при плохой игре.  

Роджерс говорит в упомянутом интервью: «Я считаю, что, оставив в стороне просоветские круги и профессиональных демонстрантов, нужно убедить разумную и здравомыслящую часть публики, совершенно искренне озабоченную судьбами мира, что Советский Союз не будет вести в Женеве серьезных переговоров до тех пор, пока мы не разместим (в Западной Европе) свои ракеты, чтобы вести эти переговоры с позиции силы».  

Вот вам пример плохой пропаганды, точно отражающей плохую политику. Из этого короткого рассуждения, как из русской матрешки, вынимаются все фигуры рейгановской стратегии вплоть до изначальной — «позиции силы». Ничего, оказывается, не может быть в Женеве, где вскоре снова собираются советские и американские представители, пока американцы не разместят в Западной Европе свои ракеты и не обретут «позиции силы». И ничего не могло быть, поскольку не было этих позиций. И, значит, полтора года переговоров для отвода глаз (вспомним, что почти целый год, первый год рейгановской администрации, ушел у западноевропейской и американской общественности на то, чтобы выбить это согласие у воинственного американского президента). И «нулевой вариант» — для отвода глаз. И нынешний, «промежуточный». Потому что главное — разместить ракеты. А там с «Першингами-2», этим оружием первого удара, и приступить к борьбе за мир...  

При всем этом Роджерс утверждает, что в Женеве Советский Союз не ведет «серьезных переговоров». Эти слова можно было бы оставить на совести натовского командующего. Но стоит ли? Нельзя оставлять на совести, мягко говоря, неправду. Снова перед нами пример плохой пропаганды. Плохой, потому что она пренебрегает правдой и замалчивает неудобные и неугодные кому-то факты..  

Приведем лишь один из них, но какой капитальный! В соответствии с недавними советскими предложениями должны быть точно уравнены ядерные средства средней дальности СССР и НАТО по числу ракет, самолетов и боеголовок. В результате в европейской части Советского Союза ракет средней дальности и боеголовок на них было бы значительно меньше, чем до 1976 года, когда еще не было ракет СС-20. Между тем натовское решение 1979 года о размещении почти 600 американских ракет в Западной Европе мотивировалось наращиванием числа советских ракет. Советские предложения наглядным и убедительнейшим образом лишают натовское решение о «довооружении» самой его первоосновы. Но этот кардинальный факт замалчивается генералом-пропагандистом, как, впрочем, и почти всей западной прессой.  

Молчат тогда, когда нет аргументов и нет желания менять позицию, которую невозможно удержать при помощи логики или здравого смысла. Предпочитают отмалчиваться или отмахиваться в ответ на советское требование засчитывать французские и английские ядерные силы при определении общего ядерного баланса НАТО и СССР в Европе. Между тем в руках этих двух натовских государств одна четверть ядерних сил НАТО в Европе. Они модернизируются. Английские подводные лодки предполагается оснастить американскими ракетами «Трайдент-2». Каждая такая лодка сможет поражать одновременно 100 целей на территории СССР. Советскому Союзу предлагают закрыть глаза и на такую не очень отдаленную перспективу.  

И снова отказываются видеть факты генерал-пропагандист и его единомышленники в мундирах и без оных. А ведь такими фактами и объясняется тревожное для них «неравновесие» в сознании западноевропейцев, ставящих мир выше ракет и предпочитающих истину дезинформации.  

Май 1983 г.  

ГРАБЕЖ СРЕДЬ БЕЛА ДНЯ  

17 мая после пятимесячных переговоров было подписано израильско-ливанское соглашение о выводе израильских войск, которые вторглись в Ливан почти год назад. Будут ли выведены войска — бабушка надвое сказала. Но непосредственный результат этого «соглашения о мире» — еще большее обострение положения.  

Рассмотрим израильско-ливанское «соглашение о мире» конкретно, по тексту, применительно к Ливану, а также в более широком плане — применительно к Сирии, палестинцам и всей ближневосточной проблеме. Как сообщили газеты и как официально признают (например, помощник госсекретаря США Велиотес), соглашение сопровождают секретные приложения. Но даже из самого текста соглашения следует, что Ливану в отношении Израиля отведен статус полувассального государства. И это никакой не секрет. В статьях соглашения есть реверансы международному праву и Уставу ООН, они вроде бы касаются обеих сторон, а на деле кладут ограничения лишь на ливанский суверенитет. Только на ливанской территории создается так называемая зона безопасности, где контроль будет осуществляться ливанским персоналом совместно с израильским. Только для Ливана строго регламентировано, сколько и каких военных и полувоенных частей он может держать в этой зоне, каким составом и каким оружием и боевой техникой они могут располагать, включая численность, предположим, танков для ливанской бригады (40 штук), боевых машин пехоты (4 штуки), бронемашин (10 штук), бронетранспортеров, артиллерии (сколько единиц и какого калибра), средств ПВО, средств связи и т. д.  

Никаких ограничений для израильских войск по ту, израильскую, сторону границы.  

А что стоит, например, статья 6. Цитирую: «Стороны не допускают ввода на свою территорию, размещения па прохода через нее, включая воздушное пространство и. территориальные воды... вооруженных сил, военной техники и снаряжения, принадлежащих враждебному одной из сторон государству».  

В пояснении к этой статье указывается, что «враждебной» стороной считается «любое государство, не имеющее дипломатических отношений с любой из двух стран». Это значит, что во «враждебные» не только Израилю, по и Ливану переводятся все арабские страны, за исключением Египта. Сам себе Ливан становится как бы «враждебным» государством, поскольку соглашением ведь не предусматривается установление израильско-ливанских дипломатических отношений.  

Дальше. Ливан не имеет дипломатических отношений с Израилем, но все свои международные связи, договоры, соглашения отныне подчиняет интересам Израиля. Разве не об этом статья 9 соглашения? Цитирую: «В течение периода, не превышающего одного года с момента вступления в силу настоящего соглашения, каждая из сторон примет все необходимые меры для аннулирования договоров, законов и регламентаций, противоречащих настоящему соглашению... Стороны обязуются не выполнять имеющиеся обязательства, противоречащие настоящему соглашению... »  

Таким образом, вся внешняя политика Ливана подчинена положениям соглашения с Израилем.  

Ливанское правительство подписало «соглашение о мире», ливанский парламент его одобрил, но впечатление не меняется: это грабеж средь бела дня, насилие над ливанским государством, руководители которого, видимо, сочли, что у них перед лицом совместного нажима США и Израиля нет иного выхода.  

Теперь возьму более широкие последствия этого вас- сального соглашения. Ясно как божий день, что прямой мишенью Израиля и США теперь становится Сирия, что речь идет о дальнейшем подрыве палестинского освободительного движения. Возьмем статью 4, в которой говорится: «Территория каждой из сторон не будет использоваться в качестве базы для враждебной или террористической деятельности против другой стороны или ее народа».  

Что такое «враждебной», мы уже знаем — все что мешает Израилю. Эта статья прямо нацелена на сирийские  

войска в Ливане, введенные по приглашению ливанского правительства и под флагом Лиги арабских стран. Этой нее статьей возбраняется пребывание в Ливане палестинских военных формирований.  

Как верно заметила лондонская «Файнэнгпл тр|мр», Ливан «из союзника арабов превратится в союзника Израиля».  

Серьезнейшая опасность нависла над Сирией, особенно если учесть, что израильские части стоят в 40 километрах от Дамаска. Не случайна резко негативная реакция сирийских властей на «соглашение о мире». Израиль, заявляя, что не выведет войска, если того же не сделает Сирия, одновременно концентрирует свои силы в долине Бекаа и политически нажимает на Сирию через ливанских представителей.  

Угрозы в адрес Сирии раздаются из Вашингтона. Госсекретарь Шульц, а следом президент Рейган недаром почти в одних и тех же словах повторяют эту угрозу. Шульц говорит: «Я уверен, что все страны осознают, что риск, сопряженный с неудачей процесса вывода войск (из Ливана), является большим, чем риск, сопряженный с доведением этого процесса до конца». А вот слова Рейгана: «Не следует допускать, чтобы эта благоприятная возможность не была использована. Опасность, которая возникает, если такой уход не будет произведен, намного больше, чем опасность завершения этого ухода».  

Речь тут идет об опасности израильской расправы с Сирией.  

Но главная жертва израильско-ливанского соглашения — палестинцы. Ведь оно исходит из того, как будто палестинской проблемы нет, а есть лишь проблема безопасности Израиля. Большинство наблюдателей увидели за всем этим еще одну попытку вытеснить палестинцев с ближневосточной сцены, более того, упразднить саму палестинскую проблему — главную в любом подлинном ближневосточном урегулировании. Палестинцам тоже грозят из Вашингтона. Представитель госдепартамента Ромберг говорит: «В настоящее время имеется шанс на достижение мира и Арафат должен принять в этом участие».  

В существующих условиях это не более чем приглашение к капитуляции. Естественно, что палестинцы, ООП, как и Сирия, решительно отвергают израильско-ливанское «соглашение о мире».  

Май 1983 г.  

ОПАСНЫЙ ПЕРСОНАЖ  

У президента Рейгана в разгаре очередной раунд пробивания через конгресс ракеты MX. Ракеты ныне тесно увязаны с политикой, они становятся действующими лицами в драмах международной жизни. MX — чрезвычайно серьезный и опасный персонаж. Это межконтинентальная баллистическая ракета, оснащенная десятью боеголовками индивидуального наведения мощностью в 600 килотонн взрывчатки каждая. Каждая боеголовка — это 30 Хиросим. Каждая ракета — 300 Хиросим. 100 ракет MX — это 30 тысяч Хиросим.  

К этому надо добавить, что, по распространенному мнению специалистов, высокоточная ракета MX является оружием первого удара.  

Кстати, на днях газета «Вашингтон пост» опубликовала статью обозревателя Джека Андерсона, который умеет раскрывать подноготную американской политики. Андерсон на этот раз писал, что, «несмотря на неоднократные опровержения, существуют секретные свидетельства наличия у американских военных стратегов планов нанесения первого ядерного удара по Советскому Союзу». «Ракета МХ, — пишет Андерсон, — является важным элементом этих планов».  

Так вот этот угрожающий персонаж появился на сцене еще лет десять назад. Ему никак не могут найти крышу над головой, убежище или, выражаясь специальным языком, способ базирования. При Картере предлагалась так называемая «игра в скорлупку» или принцип «скакового круга». 200 ракет МХ должны были постоянно перемещаться в контейнерах между укрытиями, которых предполагалось создать 4000, по 20 на к а ищу ю ракету. Русские-де будут теряться в догадках, какие «скорлупки» пустые, а какие с начинкой, и потому не атакуют Америку, боясь ответного удара уцелевших МХ.  

Это была версия на публику. Надо сказать, что еще при Картере и особенно при Рейгане нужду в этих страшилищах выводили из наличия некоего «окна уязвимости». «Окно уязвимости», кратко говоря, —это такое якобы имеющее место отставание американских стратегических вооружений, которое соблазняет Советский Союз возможностью нанести первый удар, не боясь ответного удара. Это «окно» требовали закрыть, прежде всего при помощи МХ.  

Вариант с «игрой в скорлупку» не прошел. Конгресс США счел его слишком дорогостоящим. Рейган на первых порах хотел привлечь конгресс более дешевым способом базирования — всего 100 ракет в старых, дополнительно укрепленных шахтах для ракет «Минитмен». Не прошел и этот вариант. Тогда был предложен способ «компактного базирования», или «ракетное братоубийство». 100 MX размещались в шахтах на сравнительно небольшой полосе земли. Расчет был такой: при ядерном нападении на MX, сосредоточенных на небольшой площади, советские ракеты должны ложиться так густо, что взрывы первых ракет будут уничтожать ракеты последующие, летящие за ними. Это и называлось «братоубийство», «братоубийство» советских ракет, которое должно было уберечь американские MX.  

Все эти игры взрослых и облеченных властью людей выглядят какой-то необузданной научной фантастикой. Особенно для нас, поскольку мы никак не узнаем себя в тех русских, которыми пугают американцев. Но и американцы, надо отдать им должное, не пропустили «ракетное братоубийство», В декабре 1982 года палата представителей конгресса США заблокировала доллары, предназначенные на производство первых пяти ракет MX.  

Как видите, даже в кратком пересказе это довольно длинная история. И хотя все это время, по утверждению Белого дома, существовало соблазнительное «окно уязвимости», русские почему-то так и не воспользовались им.  

Что было дальше? Потерпев поражение на Капитолийском холме, Рейган создал специальную комиссию под председательством отставного генерала Скаукрофта. В конце марта комиссия передала президенту свои рекомендации. Во-первых, обнаружилось, что «окна уязвимости» не существует. Комиссия его не обнаружила и тем самым подтвердила, что речь шла об официальной выдумке для оправдания сверхвооружения Америки. Во-вторых, закрыв упомянутое несуществующее окно, комиссия все-таки рекомендовала развертывание 100 ракет MX в шахтах для ракет «Минитмен-3». Опа исходила из того, что ракета MX будет убедительным американским «аргументом» на переговорах с Советским Союзом об ограничении вооружений. В-третьих, на 90-е годы комиссия предложила создание малогабаритных межконтинентальных ракет с одной боеголовкой. Они должны быть в большом количестве рассредоточены по американской территории, с тем чтобы затруднить Советскому Союзу дело нападения на Соединенные Штаты.  

Таковы последний из ядерных сценариев и еще одна педо- писанная глава бесконечной повести о ракетных прожектах неугомонных янки.  

На днях комиссии по ассигнованиям сената и палаты представителей утвердили начальные расходы в сумме 62о миллионов долларов на создание ракет MX. Куда же делись прежние критические настроения? Вывод трудно избежать: Рейган сумел на этом этапе обработать колеблющихся. Он направил им специальные письма, заверяя, что (всей душой стремится к контролю над вооружениями, что именно для этого нужны MX и что он в принципе готов поддержать новую идею о «гарантированном сокращении». Что это за идея? Наращивая, сокращать — так ее формулируют. За каждую боеголовку на новой ракете снимать с вооружения две боеголовки на старых.  

Таков теперь «новый» американский путь к сокращению (вооружений, точнее, самая последняя по времени уловка. Оглядываясь на прошлое, к новому подходу трудно и попросту невозможно относиться всерьез. Наблюдая, как Рейган пробивает опаснейшие MX под обещание «гарантированного сокращения», журналистка Мэри Макгрори пишет, что «торговец Рейган пытается всучить заведомый брак простофилям из конгресса».  

Она пишет: «Наш главнокомандующий суетится, подобно мелкому торговцу подержанными автомобилями, пытающемуся всучить негодную марку провинциальному простофиле. «Спору нет, основной товар — барахло, но ведь поглядите, что к нему прилагается, —говорит он членагм конгресса. — Да мы без дополнительной оплаты добавим еще стереосистему, кондиционер и встроенный в задней части салона бар». А подтекст: принимайте программу MX — и довольно с вас. Что же касается достижения контроля над вооружениями, то на это можете не рассчитывать».  

Глядя как президент хочет сейчас обвести вокруг паль- па конгресс, вспоминаешь слова бывшего госсекретаря Дина Ряска- «Одна из самых старых и самых бесплодных идеи, которую периодически обрушивают на легковерную американскую Общественность, – это идея, что нам надо быстро наращивать наши ядерные потенциалы, дабы иметь возможность вести переговоры о сокращениях вооружении с позиции силы».  

Май 1983 г.  

В ГОСТЯХ У СОСЕДА  

Как журналисту-международнику мне много раз приходилось вылетать за границу. А выезжал лишь дважды и оба раза — в Финляндию. И убедился: к соседям лучше не летать, а ездить. Передвигаясь по рельсам, без отрыва от родной земли в землю чужую, чуть ли не кожей oihyщаешь, как своими массивами они примыкают друг к другу,  

В конце мая в десять вечера еще длится день. Готовый к отправлению, стоит у платформы Ленинградского вокзала поезд N2 32, ежесуточно следующий из Москвы в Хельсинки через Ленинград и Выборг. У поезда название —«Толстой». Фамилия без имени, должно быть, свидетельствует, что из всех знаменитых Толстых в Министерстве путей сообщения признают одного лишь Льва.  

По признакам одежды и осанке хочешь отличить своих от финнов. Подходит незнакомый молодой человек и представляется как пресс-атташе финского посольства в Москве. Ои высок и симпатичен, свободно говорит по-русски и позднее, за ужином в вагоне-ресторане, между Москвой и Каливином, дает нам почувствовать финское гостеприимство — без кавказских тостов, сродни русскому: «Поехали! » Еще далеко до границы, а Ханну (Ваня) Мяркяля уже опекает вас, шестерых советских журналистов, приглашенных ми ппстерством иностранных дел Финляндии в канун официального визита в Москву президента Мауно Койвисто.  

Так начинается путешествие в гости к соседу. Майская ночь неохотно приходит, и проходит быстро. Колеса уже отстучали больше 600 отечественных километров. За Выборгом поезд идет медленнее и как бы осмотрительнее, таможенники, люди в зеленых фуражках, и среди чистого и частого, нетронутого леса — пограничная станция Лужайка, полоса вспаханной земли• между двумя рядами колючей проволоки. И те же березы, сосны и ели, та же весна с россыпями желтых лютиков, но уже на финской территории.  

На станции Вайникала передвигаем часы на час назад, завтракаем в кафетерии, где заявляет о себе западный стандарт обслуживания, и еще три с лишним часа па быстром плавном ходу поезда мелькает за окном эта соседняя северная страна, Финляндия. Да, ели, сосны и березы, как у пас, разве что не мощнее и тоньше. Граниты угрожающе выпирают из земли, наступая на дорогу. Весенние поля. Города и поселки с трудными названиями малоэтажны, аккуратны, чисты. Машины — невелики. Дороги — добротны.  

Скромнее само солнце и бледное голубое небо, доставшееся детям европейского Севера. Но оно было безоблачным все паши пять дней. Мы приехали в лучший сезон. И путешествовали, можно сказать, под двойной эгидой — МИД Финляндии и белых ночей. От МИД была деловая проза четко расписанных и организованных встреч, бесед, осмотров, обедов, переездов. Л от белых ночей — то очарование, которое лучше передать пушкинскими словами: «Прозрачный сумрак, блеск безлунный... » Белые ночи роднят финскую столицу с Ленинградом.  

Впрочем, может ли журналист-международник поддаваться этому очарованию? Имеет ли право даже в спокойной Финляндии забыться от тяжелых ракетно-ядерных страстей нашего времени? И так ли уж она спокойна — даже в прозрачных бесконечных сумерках белых ночей? В Тампере, к слову, нам показали капитальное ядерное бомбоубежище на глубине 27 метров под землей — там сейчас городской бассейн для плавания и огромная платная автомобильная стоянка. Но в этой стране все-таки преобладает оптимистический взгляд на мир. Там, на северо-западе, лежит рядом государство, где прочно взяли верх соображения добрососедства.  

В Финляндии живет около 5 миллионов человек, в 50 раз меньше, чем у нас. По площади (одна треть миллиона квадратных километров) она в 60 раз меньше нашей страны, хотя в Европе и занимает пятое место, впереди Англии и Италии. Но эта страна и этот народ вызывают неподдельное уважение. Труд, как говорят, создал человека. Труд создает репутацию людям и государствам. У финнов давняя слава хороших работников. Максим Горький писал о дореволюционной Финляндии: «... каждый кусок земли заботливо обработан, огорожен и всюду упрямо трудятся, побеждая камень и болото, медлительные финны».  

Сейчас в сельском хозяйстве Финляндии занято лишь 10 процентов самодеятельного населения, а «медлительные финны» побеждают не только камень и болото. С 1950 года промышленное производство растет в среднем на 5—6 процентов в год, и половина продукции продается в другие страны...  

Мудрый принцип совмещения приятного с полезным реализуется у финнов через сауну. Не руководству, а именно сауне отдан верхний, восьмой этаж штаб-квартиры известного концерна «Вяртсиля». Через большие чистые окна предбанника в ровном свете еще одного долгого вечера видны крыши Хельсинки. А па слайдах, которые показывают нам хозяева, — белый ледокол в хрустком дыму 52-градусного мороза: испытания «Таймыра» на Енисее. Хозяева говорят, что штаб-квартира концерна «стратегически» хорошо расположена, все рядом — резиденция премьера и руководство профсоюзов, парламент, порт, вокзал. «Вяртсиля» неплохо расположилась и на мировом рынке. После ее верфи дали почти 50 ледоколов, то есть большую часть ледоколов мира. В 70-е годы она построила треть всех круизных морских лайнеров. А кроме судов выпускает ди? вели, отличное оборудование для деревообрабатывающей промышленности, сельхозтехнику, лучшие в мире (как утверждают) дверные замки «Аблой», так называемый санитарный фарфор и т. д. Имеет 16 предприятий в Финляндии, 8 зарубежных филиалов (от Швеции до Сингапура и Калифорнии) и на начало 1983 года портфель заказов на сумму около 2 миллиардов долларов. Вот вам фирма из небольшой страны. 16 900 рабочих и служащих. И в пояснениях никакого хвастовства, одни цифры и факты.  

Финский способ совмещения приятного с полезным не без умысла демонстрируют советским журналистам. Советский Союз — главный торговый партнер этого концерна, как и вообще Финляндии. С 1932 года верфи Турку и Хельсинки поставили соседу примерно 450 судов разных типов. Без советского рынка старая «Вяртсиля» не стала бы «Вяртсиля» нынешней. Финляндия не стала бы «ведущей стра* ной арктического судостроения». Это мы услышали уже не в сауне от директоров «Вяртсиля», а в кабинете премьер^ министра Калеви Сорса.  

Я вернусь к беседе с ним. А пока еще несколько слов о репутации финнов как хороших работников. Кроме Хельсинки мы побывали в Тампере и Лахти, больше беседовали, чем смотрели, и я не отважился бы на обобщение, если бы его не подкрепляли хорошо известные факты. Финляндия — небольшая страна, но она не дает себе потачки и поблажки. Не признает и не мыслит — другого уровня и стандарта', кроме мирового, технически передового. А ведь на первый взгляд это задача великана — держать на своих плечах мировой стандарт. К тому же он постоянно повышается, и насущную экономическую проблему Финляндии ее прави* тельство и деловые круги все время видят в том, чтобы не отстать и сохранить конкурентоспособность на мировом рынке.  

В гостях у соседа мы прежде всего интересовались политикой. Торговля расширяет и укрепляет путь, а прокладывает его именно политика. Прокладывает, а порой и прорубает сквозь завалы истории. Это и произошло с советско- финляндскими отношениями в конце второй мировой войны. По имени послевоенных президентов этот путь с финской стороны был назван «линией Паасикиви — Кекконена».  

С января 1982 года в Финляндии новый президент — Мауно Койвисто. 6 июня 1983 года начнется его первый официальный визит в Советский Союз.  

Мауно Койвисто принял нашу журналистскую группу. Президентский дворец невелик и скромен, вполне в национальном духе, но все-таки это, может быть, единственное место в Хельсинки, где у подъезда стоят два часовых с винтовками. В залах на втором этаже — паркет, ковры, картины на стенах и старомодная солидная мебель из березы, Которую у нас называют карельской, а там — финской. Мау- по Койвисто — 59 лет. У него высокий рост, суровое лицо и большие ладони человека, вышедшего из низов и не потерявшего пристрастия к физическому труду и спорту.  

Уже на перроне перед самым отъездом нам были вручены письменные ответы президента на наши вопросы. Он придает особую значимость своему официальному визиту в Москву, потому что правительства Финляндии и Советского Союза решили подписать во время визита протокол о продлении срока действия договора 1948 года о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между нашими странами. Заключение договора, сказал президент, имело решающее воздействие на установление между нашими странами отношений, основывающихся на добром соседстве, обоюдном доверии и взаимной выгоде. Результаты дружбы и сотрудничества, полученные за эти 35 лет, — неоспоримое доказательство правильности принятого тогда дальновидного решения. Мауно Койвисто заявил: «Продление срока действия договора в его неизменном виде в нынешних международных условиях является убедительным доказательством того, что никакие конъюнктурные изменения в области международной политики не в состоянии поколебать финляндско-советского сотрудничества».  

Заявление, как видите, четкое.  

35 лет, прошедшие после заключения договора, — немалый срок. Сейчас в руководстве Финляндии происходит своеобразная смена поколений. При последних выборах в марте этого года почти на треть появился парламент, во многом за счет более молодых людей.  

Когда нас принял министр иностранных дел Пааво Вяюрюнен, я сказал ему, что ведь он, по существу, ровесник договора 1948 года. Он ответил, что тогда ему было лишь два года и что о том времени он знает лишь по книгам и рассказам людей старшего поколения. Среди финнов, в том числе политических и общественных деятелей, бытовало в 40-е годы еще немало предрассудков в отношении намерений СССР. Многие побаивались, относились с недоверием. И тем не менее, отметил министр, государственные Довели Финляндии, проявив трезвость и реалистически оценив ситуацию, пошли на заключение с Советским Союзом договора, отвечавшего коренным интересам финского народа. Он положил начало новой внешней политике Финляндии, и, как показали последующие события, среди самых различных слоев финского народа поддержка договора очень быстро росла.  

— Мы добились того, что в финском обществе уже нет разногласий в отношении договора, — сказал министр. — Практически опыт нашего сотрудничества преодолел все предрассудки и сейчас можно идти вперед.  

— Можно ли говорить, что новое поколение приняло эстафету уходящего? — задали мы еще один вопрос министру.  

И вот что он ответил:  

— Я принадлежу к тем политикам, которые включились в общественную жизнь, когда уже установились хорошие отношения между нашими странами. Мы приняли эстафету дружбы и сотрудничества в благоприятных условиях... Президент Койвисто получил ценное наследство. Под его руководством Финляндия продолжает внешнеполитическую «линию Паасикиви — Кекконена». И она непоколебима. Спекуляции насчет того, будто этот термин устранен из нашего политического словаря, не имеют под собой оснований. Эта линия развивается так же, как развивалась раньше. Суть беседы, которая состоялась у нас в парламенте с видными представителями разных партий, однозначна: отношения доброго соседства и доверия с Советским Союзом вошли в кровь и плоть финской политики, финского национального сознания.  

Нынешнее правительство основывается на парламентском большинстве, обеспеченном депутатами от четырех партий: ведущей Социал-демократической партии Финляндии, Партии центра (именно ее председатель П. Вяюрюнен занимает пост заместителя премьера и министра иностранных дел), Шведской народной партии и Сельской партии Финляндии, выдвинувшейся на прошлых выборах. Слева от правительственной коалиции стоит Демократический союз народа Финляндии, в который наряду с социалистами входят коммунисты. Оппозицию справа осуществляет Национальная коалиционная партия.  

Что думают консерваторы? После короткой поездки не скажешь с гарантией, что они думают, по в Тампере от руководства консервативной газеты «Ламулехти», в Лахти от мэра-консерватора мы слышали, что они говорят: разногласия между правительством и правой оппозицией есть лишь во внутренней, но не во внешней политике. Но знаю, можно ли принимать на веру все слова и заверения. По меньшей мере они говорят о господствующем общественном и политическом климате.  

Наконец вернусь к тому, о чем упоминал. Отношения с Советским Союзом выгодны в прямом смысле этого слова, окупают себя экономически. На этом подробно остановился премьер-министр Сорса.  

Экономическая депрессия 70-х годов не обошла стороной и Финляндию, да и сейчас трудности не кончились: в стране довольно сильная инфляция, безработица тоже представляет проблему, хотя и составляет 5, 8 процента, вдвое меньше, чем в ряде капиталистических стран Западной Европы. Но что помогло и помогает Финляндии в нелегкие времена? Премьер подчеркнул, что его страна справлялась с экономическими трудностями лучше других стран благодаря характеру торговых связей с Советским Союзом, их стабильности и долговременности. На пять и больше лет вперед, сказал Калеви Сорса, мы знаем, как будут развиваться эти связи, и это дает возможность более планомерно строить нашу экономическую политику. «Это стабилизатор нашей внешней торговли» — вот какое определение дал премьер-министр. В Центральном союзе промышленности Финляндии, важной организации финских предпринимателей, директор-распорядитель Стиг Хясте нашел не менее выразительные слова: «Благодаря Советскому Союзу мы быстрее других выбрались из ямы депрессии... »  

Пять дней — всего лишь пять дней. Но когда пытается уложить их в слова, оказывается, что впечатлений больше, чем отведенного места в газете. И многое снова приходится отсекать ради того, что считаешь главным. В президентском дворце мы услышали упоминание о старых временах, когда северяне-финны, как все люди, ио очень обласканные солнцем, любили песни о юге, и в них, конечно, пелось, что на юге живется лучше. Сейчас информации, добавил рассказчик, поступает больше и финны знают о конфликтах, случающихся в разных концах мира. И уже не песни, а опросы общественного мнения говорят теперь: финны довольны, что живут в том месте мира, которое им отвела история.... Домой мы возвращались тоже поездом. В безлунном блеске очаровательного вечера пересекли государственную границу. А рано утром проснулся под бойкий стук колес. Неслись мимо иссиня-зеленые зубчатые ели, березы’ 'еще не перестали радоваться своей свежей листве, спокойно сверкнуло и одиноко осталось позади узкое зеркало безвестной реки. И впитывая заново свою землю, думал: хорошо, что там, на северо-западе, у нас добрые соседи и что мы научились понимать друг друга.  

Июнь 1983 г.  

ГОДОВЩИНА ВТОРЖЕНИЯ  

В начале июня 1982 года израильские войска вторглись в Ливан. Снова наступил месяц июнь, а они еще там, оккупируя примерно третью часть этой арабской страны.  

Любопытно вспомнить, с чего все началось? С покушения на израильского посла в Лондоне. Израильтяне приписали его Организации освобождения Палестины и использовали как предлог для первых бомбежек Бейрута и вообще для вторжения. Сейчас об этом не вспоминают — предлог оказался надуманным, фальшивым. ООП не имела отношения к покушению. В этой истории жестокость все время оправдывают ложью. Позднее это было еще раз доказано — случившимся в Сабре и Шатиле. Бегин и Шарон отрицали свою причастность к массовому истреблению невинных, пока ее, причастность, не подтвердила — пусть с оговорками — даже специальная израильская комиссия.  

Вначале агрессию называли также актом самообороны —» против обстрелов израильской территории отрядами ООП» И об этом предлоге давно забыто. Вооруженные формирования ООП ушли с Юга Ливана, еще в августе прошлого года покинули Западный Бейрут, предотвращая дальней* шую гибель города и его населения под снарядами и бомбами. Израильские войска остались, хотя все предлоги отпали.  

Теперь оккупация Ливана, растянувшаяся на год, заставляет вспомнить об оккупации, растянувшейся уже на 16 лет, — об израильской оккупации Голанских высот, принадлежащих Сирии, а также Западного берега реки Иордан и сектора Газа. Западный берег и Газа вовсю заселяются израильтянами, и смысл этого процесса предельно ясен — прикарманить навечно эти палестинские земли, лишить палестинцев территории, на которой они могли бы создать свое государство.  

Что же уготовано Ливану? Участь подневольного государства. Это черным по белому написано в так называемом «соглашении о мире» между Израилем и Ливаном.  

Вот что выходит из одного «акта самообороны», предпринятого год назад. В порядке «самообороны» прихватывают целое соседнее государство и грозят еще двум — Сирии и Иордании. В этом улавливается почерк стратегического союзника и покровителя Израиля. США тоже «самооборо- няются», объявляя зонами своей безопасности любые районы земного шара.  

В общем, Израиль не собирается уходить из Ливана. Американцы, видите ли, разрешили ему не уходить, пока не уйдут сирийцы. То есть пока сирийцы не согласятся с тем, что соседний Ливан станет вассалом Израиля. Разумеется, сирийцы не хотят соглашаться с таким подкопом под их независимость и безопасность.  

Положение в Ливане остается чрезвычайно напряженным. Даже в те дни, когда пушки там молчат, это всего лишь обманчивое и непрочное затишье. До мира еще дальше, чем год назад.  

Июнь 1983 г.  

КУРС НА РАКЕТЫ  

В начале лета не хочется торопить время и заглядывать в декабрь с его стужами и короткими хмурыми днями. Но как быть, если с конца мая ударили морозы? Политические морозы зимней крепости напускают, собираясь на свои летние совещания, западные лидеры.  

Верховная встреча «семерки» в Вильямсбурге. Затем в Брюсселе — сессия комитета военного планирования НАТО с участием министров обороны. Теперь только что закончившаяся сессия совета НАТО в Париже, на которую слетелись министры иностранных дел. Погоду — даже в двух упомянутых славных европейских столицах — делают американцы: Рейган, Уайнбергер, Шульц. И, судя по их погоде па начало июня, в конце года — «по графику» — мы будем лицезреть первые «Першинги-2» па территории ФРГ, а также первые связки американских крылатых ракет в Англии и Италии. Ракеты на последнем этапе —так, пожалуй, формулируется с их стороны военно-политическое содержание периода между июнем и декабрем.  

В декабре минет четыре года со дня принятия так называемого «двойного решения» НАТО. Оно сулило «параллельный процесс» подготовки к размещению почти 600 американских ядерных ракет в Западной Европе и переговоров по ядерным средствам средней дальности между СССР и США. Встревоженным европейцам намекали, что при успехе переговоров нужда в ракетах отпадет. На деле «двойное решение» было и остается состязанием двух бегунов с заранее угадывавшимся результатом. Один бегун вышел па четырехлетнюю дистанцию еще до выстрела стартового пистолета, и тренеры из Вашингтона обеспечивали ему бег по графику (подготовки к размещению ракет). Другой бегун — переговоры — запоздал со стартом почти на два года — лишь в ноябре 1981 года американцы встретились в Женеве с советскими представителями. И как ему угнаться за первым, если его сразу же стреножили американским «нулевым вариантом», а теперь и «промежуточным решением»?  

Полистав подшивки газет, освежите свою память об этой важной и еще не оконченной истории. Советский Союз с самого начала предостерегал западноевропейцев: американцам нужны ракеты, а переговоры — лишь маскировочная сетка, под которой ракеты до поры до времени таятся. Советский Союз говорил, что американцы добиваются ядерного превосходства в Европе, но мы его не допустим, заботясь о собственной и наших союзников безопасности, равно как п о будущем всего «старого континента», которому угрожают авантюристические замашки заокеанских крестоносцев. Советский Союз сделал ряд важных предложений, демонстрирующих, что нас удовлетворит не больше, — но и не меньше! — чем строгое соблюдение законного принципа равенства и одинаковой безопасности. Последние предложения дают этому принципу, можно сказать, математическую завершенность: одно и то же число носителей ядерного ору* жия и ядерных боезарядов как на стороне СССР, так и на стороне Североатлантического союза, куда входят и такие ядерные государства, как Англия и Франция.  

Увы, предостережениям не вняли, предложения отказываются рассматривать всерьез. И вот сейчас, когда переговоры по-прежнему представляют бег на месте, а ракеты выходят на финишную прямую, Советский Союз предпринимает в духе своей последовательной политики еще одну попытку остановить опасное развитие событий. Заявление Советского правительства, опубликованное 28 мая, предупреждает, что установка американских ракет привела бы к серьезному изменению ситуации в Европе, резко обострила бы ядерное противостояние и увеличила риск возникновения войны.  

И снова два акцента в советской позиции — готовность к разумному компромиссу и твердость перед лицом угрозы. С одной стороны, на взгляд Советского Союза, еще не поздно остановить опасное обострение обстановки, если Соединенные Штаты и их союзники тщательно взвесят последствия своего курса, откликнутся на конструктивные советские предложения. С другой стороны, если размещение американских ракет начнется, Советский Союз примет своевременные и эффективные ответные меры, имея в виду как территории, где будут находиться новые американские ракеты, так и территорию самих США.  

Как откликнулся Запад? В Вильямсбурге, а теперь и в Париже раздался знакомый мотив. Выражают «желание» достичь «сбалансированного» соглашения в Женеве. Ну а если «желание» не будет удовлетворено — «запланированное развертывание американских систем». Какая цена «желанию», если оно не подкреплено доброй волей и политической позицией? Это лишь неосуществимое желание добиться капитуляции партнера на переговорах. В Вильямсбурге советское требование учета английских и французских ядерных сил назвали «попытками внести раскол в ряды западных стран». Между тем законность этого требования подтверждается поведением не только Лондона, но и Парижа. И факт созыва сессии совета НАТО во французской столице (впервые с 1966 года), и демонстративно заявляемая близость ядерных стратегий США и Франции доказывают, что все ядерные силы западных государств образуют единый арсенал.  

Лучше всего курс на ракеты проглядывает, однако, в речениях некоторых высокопоставленных лиц. Среди них Каспар Уайнбергер, любящий резать пептагоновскую правду-матку. Побывав недавно по ракетным делам в Западной Европе, он дважды или трижды высказался так: «Если мы не развернем эти ракеты, не будет никаких значащих переговоров». С американской подачи с этой мыслью играет v генеральный секретарь НАТО Йозеф Лупе. «Я думаю, что соглашение может быть достигнуто лишь после того, как будут размещены первые ракеты, сказал он. Ужо одна ракета «Першипг» изменит положение».  

Итак, на пути к декабрю лицемерное «двойное решение» модифицируется. В середине 1983 года уже не удается дурачить публику обещаниями, данными в конце 1979-го. И потому взамен параллельного подхода предлагают, так сказать, поочередный, при котором успешные переговоры возможны лишь после успешного размещения ракет. Новый пропагандистский номер будут теперь все чаще исполнять ​​перед западными европейцами. Посмотрим, пройдет ли он.  

Но помимо новой ловушки для общественности в этом «поочередном» подходе есть еще один компонент — угроза в адрес Советского Союза. Угроза — и шантаж. Нам как будто предлагают урегулирование на американских условиях и под прицелом новых американских ракет. Вновь забывая, что с Советским Союзом такие номера никогда не проходили.  

Июнь 1983 г.  

ОБ ОДНОМ ВЫСТУПЛЕНИИ ДЖ. ШУЛЬЦА  

На днях в комиссии по иностранным делам сената США выступил государственный секретарь Джордж Шульц. Он говорил почти час, и текст его выступления, озаглавленного «Американо-советские отношения в контексте американской внешней политики», занял 35 страниц. Но дело не в объеме, а в значении, которое придается этому появлению государственного секретаря на Капитолийском холме. Его выступление называют самым детальным, всеобъемлющим, излагающим «философию» подхода нынешней администрации к отношениям с Советским Союзом. Сообщают также, что текст самолично просмотрел, выправил и как бы благословил президент Рейган.  

Что же сказал глава дипломатического ведомства США? Что обещает изложенный им подход для американо-советских отношений, от которых в решающей степени зависят судьбы мира и которые дают столь много оснований для беспокойства при нынешней администрации США?  

Несколько слов об «оформлении» выступления Шульца, прежде чем перейти к его анализу по существу.  

Надо сказать, что Шульц в своем выступлении много говорил именно о важности мира и о важности американо-советских отношений для дела мира.  

«Разногласия быстро ликвидировать не удастся. Любое другое предположение было бы нереальным, — сказал государственный секретарь. — В то же время обе наши сірапьі кровно заинтересованы в предотвращении войны. Эта общая заинтересованность побуждает вас добиваться установления между нашими странами таких отношений, чтобы они смогли содействовать укреплению безопасности в мире в интересах всего человечества».  

Ну что ж, тут, пожалуй, можно подписаться под любым словом.  

«Мы не хотим признавать неизбежной перспективу бесконечной опасной конфронтации с Советским Союзом, и в этом нет необходимости».  

В самом деле, нет решительно никакой необходимости в том, чтобы человечество раскачивалось на канате «равновесия страха», протянутом между растущими горами ядерных вооружений.  

«Нельзя считать извечно неизбежным, что соперничество между Соединенными Штатами и Советским Союзом непременно должно играть доминирующую роль в международной политической жизни и искажать ее общую картину».  

И в этих словах, в отрицании «извечной неизбежности» американо-советского соперничества проглядывает некая надежда.  

Можно было бы искренне приветствовать заявления такого рода, если бы они подкреплялись конструктивным подходом, конструктивными позициями в разных областях наших отношений. Но этого не происходит. Программное выступление государственного секретаря США при всех упомянутых реверансах не только не изменяет, но, напротив, полностью подтверждает прежний курс американского руководства, порождающий растущую напряженность в международной жизни, ведущий к обострению угрозы ядерной войны.  

Не будем, однако, голословны. Реализм в политике начинается с трезвого и своевременного учета существующих обстоятельств. Между тем даже через 50 лет после установления дипломатических отношений с Москвой в Вашингтоне продолжают биться над вопросом: признавать или не признавать? И склоняются к тому, чтобы не признавать — Советскую власть, социалистическую систему, социалистическое содружество. Это отсутствие реализма в оценке современного мира, характерное для нынешней вашингтонской администрации, доказывается и выступлением Шульца.  

Год назад, выступая в британском парламенте, президент Рейган призвал к «крестовому походу» против СССР и обещал выбросить социализм на «пепелище истории».  

Госсекретарь Шульц умереннее в выражениях, по что это: «в связи со своей приверженностью миру мы считаем своим долгом содействовать постепенной эволюции советской системы»? В принципе это та же бесцеремонно провозглашаемая политика вмешательства во внутренние дела другой державы. Причем в самом ее откровенном проявлении — с американской имперской претензией на господство и диктат, на навязывание другим своих взглядов и порядков. Это не «приверженность миру», а подкоп под мирное сосуществование государств с разными общественно-политическими системами.  

Шульц говорит о «вовлечении русских в активный и продуктивный диалог» — и это на первый взгляд звучит благородно, хотя можно, конечно, заметить, что негоже позировать в качестве инициатора диалога той администрации, которая оборвала его, придя к власти, и долго отказывалась возобновить. Но что значится первым пунктом в предложенной для диалога повестке дня? А вот что: «Добиваться улучшения деятельности русских в области прав человека». Снова без спроса и церемоний лезут в чужие дела и порядки, снова претензия мерить все и вся американскими мерками. А под видом заботы о «правах человека» — попытки приобрести своего рода «права» на идеологические диверсии, дать свободу рук для противников социалистического строя. Не будем здесь поднимать контрвопрос о «правах человека» где-нибудь в Сальвадоре, Чили и ЮАР или в конце концов в негритянском гетто, плещущемся в Вашингтоне всего лишь в миле от Белого дома и в полутора милях от государственного департамента. Но стоит со всей откровенностью подчеркнуть: напряженность в наших отношениях с США останется поистине «извечно неизбежной», если американские политики — поколение за поколением и всякий раз заново — будут игнорировать коренной факт различия двух систем.  

Шульц говорит, что при разработке стратегии амери- капо-советских отношений нынешняя администрация «частично воспользовалась различными старыми стратегиями — от стратегии сдерживания до курса на разрядку». Кое-что бралось, а кое-что отбрасывалось. Отбросили то, что шло по линии сотрудничества двух стран. Это Шульц называет «непрочной паутиной взаимозависимости». А взяли, еще с трумэповских времеп, «стратегию сдерживания». Но сочли ее географически недостаточной, слишком ограниченной. Решили распространить на весь мир. В этом, пожалуй, и заключено зерно «новой философии», изложенной американским госсекретарем: поскольку СССР стал «глобальной державой», проводящей «глобальную внешнюю и военную политику», США должны сдерживать его в «глобальном масштабе».  

По существу, речь идет о глобальной конфронтации, не только с Советским Союзом. О глобальной ии со всеми переменами в мире, будь то (возьмем названия из списка Шульца) в Юго-Восточной Азии, на юге Африки или в Карибском бассейне, — со всеми переменами, которые неугодны американскому империализму. Поистине глобальный «крестовый поход» провозглашает администрация Рейгана в выступлении своего госсекретаря, которое к тому же выдают за «примирительное».  

Три года назад, еще на пути в Белый дом, Рональд Рейган заявил: «Давайте не будем обманывать себя — Советский Союз стоит за всеми волнениями, которые происходят. Если бы русские не вели эту игру в домино, в мире не было бы ни одной горячей точки». Что же изменилось с тех пор в этом, мягко говоря, упрощенном подходе? Может быть, лишь то, что американские руководители теряют чувство не только реальности, но и юмора. Нас не перестают учить «сдержанности» — даже, к примеру, на Ближнем Востоке. Как будто это с благословения и при прямой помощи не Соединенных Штатов, а Советского Союза Израиль год назад предпринял агрессию против Ливана и вот уже 16 лет оккупирует другие арабские земли? Как будто не американские союзники спровоцировали ужаснувшую весь мир резню невинных в палестинских лагерях Сабра и Шатила? А если брать другие районы в обоих полушариях, то нелишне вспомнить, насколько «сдержанно» ведут себя американцы, осуществляя через Гондурас интервенцию своих клевретов в Никарагуа или держа свои авианосцы в районе Персидского залива.  

Когда на мир смотрят через призму глобальной конфронтации, в экономических связях видят не мостки к сотрудничеству, а всего лишь «постоянный компонент стратегического уравнения». Правда, Шульц объявляет себя противником «экономической войны» Восток Запад, по это скорее вопрос терминов — экономические сражения им допускаются, как и ограничения кредитов, и другие меры дискриминации.  

Нет нужды приводить другие примеры. Посмотрим лучше, какая позиция занята по центральному вопросу американо-советских отношений — о контроле над вооружениями, об обуздании гонки вооружений. В выступлении Шульца делается сознательная попытка преуменьшить значение переговоров по этому вопросу. Там говорится, что ограничение вооружений «не является, да и не может быть основной темой нашего диалога с русскими». Там возрождается несостоятельная концепция «увязки» переговоров о сокращении вооружений с международным «поведением» Советского Союза. Ио и «увязки» мало. В Вашингтоне требуют совершенно особого, неслыханного права, которое можно было бы назвать правом па неудачу переговоров.  

Послушаем Шульца: «Нет никакой уверенности в том, что переговоры, которые мы сейчас ведем с Советским Союзом, приведут к достижению приемлемых соглашений... Мы не делаем такую большую ставку на перспективу успешного исхода переговоров, чтобы не застраховаться на случай неудачи».  

Словом, как у поэта: «Принимаю тебя, неудача и удача, тебе мой привет! » Поэт, однако, не вел переговоров о судьбах мира, стоя на горе ядерного оружия, способного испепелить человечество.  

А вот дополнительное разъяснение госсекретаря непонятливым сенаторам: «Мы должны тщательно следить за тем, чтобы не оказаться каким-то образом в таком положении, когда у нас возникало бы такое чувство, что заключить соглашение о контроле над вооружениями для нас очень важно».  

Вдумайтесь в это ценное саморазоблачительное признание. Раз заключить соглашение не так уж важно, то можно выдвинуть условия, неприемлемые для партнера, отказаться рассматривать его предложения, исключить какой- либо разумный компромисс и в итоге месяцами держать переговоры в тупике. Что, собственно, и происходит в Женеве. Американцы не сделали там ни одной попытки вести переговоры всерьез и всем своим обструкционистским поведением обрекают их на заведомую неудачу, ибо нельзя же предполагать, что к договоренности будет двигаться лишь другая сторона. С точки зрения укрепления мира и международной стабильности это несерьезный, более того безответственный и опасный подход. Отстаивать его могут лишь те, кто ставит своей первоочередной задачей не сокращение, а умножение вооружений. Впрочем, стоит ли удивляться. В Вашингтоне давно утверждают, что гонка вооружений есть кратчайший путь к разоружению. А женевские переговоры американская сторона использует как ширму, за которой намерена реализовать до конца решение о размещении в Западной Европе новых американских ракет, нарушающих в пользу США и НАТО существующее сейчас равновесие...  

Внимательное рассмотрение речи Шульца убеждает в лицемерности инспирированных официальными кругами попыток выдать ее за проявление «гибкости» и чуть ли не ((примирительности» администрации США. Правы те, кто, прочитав это выступление, за элементами некоего словесного «благообразия» разглядели тот же жесткий курс на глобальную конфронтацию.  

Нормальные и перспективные отношения между США и СССР могут строиться лишь как отношения равных партнеров, на основе взаимной выгоды, при справедливом учете взаимных интересов, что исключает попытки сломать установившийся стратегический паритет и добиться превосходства над другой стороной или преимуществ в ущерб ей. Даже если за океаном не хотят признавать эту истину, Отменить ее там не в силах. А чем быстрее ее признают, рем лучше для американского народа, как и для всех народов. Пока же остается выразить сожаление, что творцы американской политики упорствуют в своей внешнеполитической программе, в которой не найти и грана конструктивности.  

Июнь 1983 г.  

ФАЛЬШИВАЯ МОНЕТА ДЖ. БУША  

25 июня вице-президент США Джордж Буш оказался на левом берегу реки Рейн, в городе Крефельд, и вот по какому поводу: вместе со своими официальными западногерманскими хозяевами заокеанский гость торжественно отметил 300-летие прибытия первых немецких поселенцев в Северную Америку. Дата почтенная и важная во многих 'отношениях, тем более что примерно каждый четвертый нынешний гражданин США имеет немецкие корни, уходящие в пласты веков или десятилетий.  

Но разумеется, не только уважение к историческим корням побудило американского вице-президента сесть в реактивный самолет и перенестись в Европу, благо путь этот теперь намного короче и удоопее, чем 300 лет назад. Мистер Буш прилетел хлопотать за одного «поселенца», которого как бы в порядке ответной любезности Америка снаряжает сейчас в Западную Германию. За день до прибытия ш  

Буша в Крефельд «поселенец» этот как раз проходил испытание, четырнадцатое по счету, в пустынных просторах американского штата Нью-Мексико и, как сообщили, «поразил цель». У него имя американского генерала, и читатель, думаю, уже догадался, что речь идет о ракете «Пер- шип г-2».  

В своей речи об «общих корнях» и «духовных ценностях» вице-президент, чтобы не возбуждать страсти, дипломатично не упомянул о ракетах. Но его тем не менее правильно поняли. В Крефельде состоялась 20-тысячная апти- ракетная демонстрация. Пуленепробиваемый лимузин гостя забросали камнями и бутылками. Более ста демонстрантов было арестовано. Канцлер Гельмут Коль принес свои извинения американцу и заверил его, что правительство ФРГ «не склонится перед уличным террором».  

Старый немецкий город Крефельд с 1980 года широко известен миру как родина Крефельдского воззвания. Оно призывает правительство ФРГ отказаться от размещения американских ракет на западногерманской территории. Воззвание стало активной формой мобилизации общественности. Под ним подписалось более 4 миллионов человек. И вот Крефельд снова на устах. Буш прибыл славить прошлое и угрожать будущему. Вот почему на его слова ответили камнями.  

Но протесты и проклятия не прервали маршрут американского эмиссара и не заставили его отказаться от своих намерений. Его поездка продлится до 7 июля — Англия, ФРГ, Норвегия, Швеция, Финляндия, Дания, Ирландия, Исландия. В Англии и ФРГ Буш проверял, насколько верпы союзные правительства обязательствам принять американские ракеты, и убедился: да, верны. В ходе визитов в страны Северной Европы, где широко распространены антиядерные настроения, вице-президент в зависимости от обстановки будет пытаться приглушить критику политики США, а также воспрепятствовать идее создания безъядерной зоны, получающей в последнее время растущую поддержку общественности и официальных кругов.  

Двойственный прием, оказанный Бушу в Крефельде, символичен для политической обстановки в Западной Европе за пять месяцев до начала размещения американских ракет. С одной стороны, политика, обостряющая угрозу ядерной войны, встречает все более сильное противодействие и осуждение. Убедительнейший пример — Всемирная ассамблея миролюбивых сил, проходившая на прошлой неделе в Праге. Аптивоеппые манифестации организуются во многих европейских и американских городах, С другой стороны, официальные круги Запада никогда еще с такой откровенностью не говорили о размещении американских «Першингов и «Томагавков», как о решенном деле, не подлежащем никаким дальнейшим отсрочкам.  

Следует напомнить, что Джордж Буш — нередкий гость в Западной Европе. Последний его визит имел место в январе феврале этого года. В то время Вашингтон еще держался за «нулевой вариант», из-за которого американо-советские переговоры в Женеве более года пребывали в тупике. «Нуль» явно исчерпал свою пропагандистскую привлекательность. Тогда, позондировав почву у союзников, Буш вернулся домой с черновой идеей «промежуточного решения». После нескольких недель вашингтонских раздумий она была утверждена и публично изложена президентом Рейганом. Измененный американский подход преследовал старую цель — блокирование переговоров. Ну что ж, этой цели нетрудно было достичь, отказываясь засчитывать английские и французские вооружения в общем балансе ядерных сил средней дальности в Европе.  

И вот новый визит Буша. Маскировочные одеяния теперь отброшены. После его посещения из Лондона сообщили о согласии обеих сторон насчет «жесткого подхода» к вопросу о ракетах. Канцлер же Коль, принимая гостя, выразился так: «Если на переговорах не произойдет чудо— а все говорит о том, что оно не произойдет, — размещение ракет будет осуществлено».  

Уповать на чудо — необычная позиция для государственного деятеля. Коль не разъяснил, что он подразумевает. В порядке догадки предлагаем два варианта. США, а вместе с тем и их союзники занимают на женевских переговорах конструктивную позицию, учитывающую реальности существующего положения, в числе которых — отнюдь не мифические, реально нацеленные на Советский Союз английские и французские ракеты. Если брать нынешний, несерьезный подход американцев к переговорам, то этот элементарный реализм, пожалуй, и был бы «чудом» с их стороны. Или, напротив, как чуда, на Западе ждут, что Советский Союз согласится на договоренность, ставящую его в неравное положение, а его безопасность — под прямую угрозу? Скорее всего это «чудо» и имел в виду канцлер ФРГ, не без основания предполагая, что оно «не произойдет».  

Недавно я писал, что с приближением ноября — декабря, когда первые «Першинги» и крылатые ракеты будут доставлены и установлены, пропагандистское прикрытие этой акции меняется. В Вильямсбурге па западном совещании в верхах, а затем в Париже на сессии совета НАТО и намеками и прямым текстом стали говорить: не ждите результатов на переговорах до размещения ракет, а с американскими ракетами, развернутыми на позициях, дела в Женеве как раз и пойдут лучше. Это последний этап обмана общественности, начатого «двойным решением» НАТО от декабря 1979 года. И вот после «нулевого варианта», после «промежуточного решения» Джордж Буш и его собеседники в странах НАТО еще циничнее пускают в оборот новую фальшивую монету, пытаясь оплатить ею сомнения, тревоги и страхи западноевропейцев.  

Июнь 1983 г.  

СЕКРЕТЫ НА ВИДУ У ВСЕХ  

В Вашингтоне многие, можно сказать, на дух не принимают никарагуанскую революцию. Стоит ли удивляться, что тамошние мероприятия, совпавшие с четвертой годовщиной ее победы, носили отнюдь не поздравительный характер? 19 июля, как раз в день никарагуанского праздника, палата представителей конгресса США собралась на секретное (редкий случай) заседание. В повестке дня был доклад специальной комиссии по разведке и обсуждение вопроса, продолжать ли финансирование попыток свержения никарагуанского правительства. Помощь контрреволюционерам по линии ЦРУ тоже считается секретной, хотя давно у всех на виду.  

Как вам нравится эта иллюстрация к американской демократии? Избранные представители одного народа размышляют, что им делать с другим народом.  

А 18 июля в Голливуде выступил сам президент Рейган. И хотя это был Голливуд в штате Флорида, речь его вполне соответствовала духу того знаменитого Голливуда, что в штате Калифорпия. Американский президент представился ревностным поборником никарагуанской революции, но не той, что победила четыре года назад, а «подлинной».  

Тут уместно вкратце напомнить, что означал XX век для никарагуанцев. Четверть века Никарагуа оккупировали североамериканские солдаты, а потом почти полвека оккупантами в собственной стране сидело ненавистное семейство Сомосы. И из Белого дома, от предшественников Рейгана не было слышно возражений против тиранического режима или призывов к «подлинной» революции. А теперь самый консервативный за последние полвека президент США наградил званием революционеров недобитых последователей тирана, нападающих на Никарагуа из Гондураса.  

Если бы успех политики решался одной демагогией, вашингтонской администрации не о чем было бы беспокоиться. Но неожиданная концентрация мероприятий, посвященных Никарагуа и всей проблеме Центральной Америки, говорит как раз о том, что беспокойство растет. Несмотря на лихорадочную деятельность, развернувшуюся сразу после вселения Рейгана в Белый дом, американский народ не верит, что его «свободе» угрожает маленькая страна с населением почти в 100 раз и по площади в 60 с лишним раз меньше, чем США. Опросы, в том числе и самые свежие, свидетельствуют, что большинство противится вмешательству США в Никарагуа.  

Такие же настроения сильны в конгрессе, особенно в палате представителей. В общем, внутри США явно ощущается нехватка общественной поддержки оголтело-воинственной политики в Центральной Америке.  

Конечно, еще большую реакцию неприятия вызывает интервенционизм Вашингтона в Латинской Америке. Отказываясь повторять североамериканских суфлеров, там лучше разбираются в корнях и характере никарагуанской революции, а равно и в том, откуда исходит истинная угроза странам, лежащим южнее Рио-Гранде. На днях в мексиканском городе Канкуне встретились участники «контадор- ской группы» — президенты Венесуэлы, Колумбии, Мексики и Панамы. В принятой ими декларации излагается ряд мер по политическому урегулированию проблем Центральной Америки и делается решительное предостережение: «Использование силы в качестве альтернативы решения конфликта только ухудшит ситуацию в регионе».  

От имени руководства Никарагуа Даниэль Ортега, выступая на 200-тысячном митинге в Леоне, расцепил предложения «контадорской группы» как позитивные. Со своей стороны он выдвинул ряд инициатив, среди них: положить конец военному противоборству в Центральной Америке, в частности немедленно заключив договор о ненападении между Гондурасом и Никарагуа; полностью прекратить поставки оружия воюющим сторонам в Сальвадоре; отка? заться от военной поддержки любых антиправительственных сил в регионе и т. д. Это важные инициативы, намечающие конкретные и реальные пути выхода из кризисной обстановки.  

Чем ответил Вашингтон? Посылкой второго авианосного соединения к берегам Никарагуа. Объявлением о том, что в августе возле границы с Никарагуа состоятся крупные американо-гондурасские военные маневры. С территории Гондураса против Никарагуа уже сейчас действует, по данным Манагуа, до 12 тысяч контрреволюционеров. Но в Белом доме и Пентагоне пажим считают недостаточным.  

Недавно в печать попал секретный доклад специальной межведомственной группы, подготовленный для заседания совета национальной безопасности США, состоявшегося 8 июля. В своих оценках и рекомендациях он выдает, увы, не новые секреты. «Ситуация в Центральной Америке близится к критической точке» — вот вывод доклада. А рекомендации? Они направлены не на политическое, а на военное решение. Рекомендуется продолжение и усиление подрывной деятельности против Никарагуа. Рекомендуется увеличить военную помощь на 1984 финансовый год Сальвадору с 86 миллионов долларов до 120—140 миллионов, Гондурасу — с 41 миллиона до 55—56, Гватемале — с 10 до 18—20 миллионов, Коста-Рике — с 2, 2 до 7—9 миллионов.  

На этом фоне президент США и объявил о создании так называемой «национальной комиссии по Центральной Америке». Главой комиссии назначен Генри Киссинджер бывший госсекретарь, давно тоскующий по заметной официальной или полуофициальной должности.  

Белый дом подчеркивает двухпартийный характер комиссии, и это заставляет вспомнить о другой президентской комиссии — комиссии Брента Скаукрофта по стратегическим вооружениям, а также о приближении 1984 года и предвыборных баталий. Комиссию Скаукрофта создали, когда в прошлом ноябре палата представителей провалила запрос администрации на первоначальные ассигнования для ракет МХ. После рекомендаций, внесенных комиссией, конгресс в мае утвердил эти ассигнования. Сейчас на Капитолийском холме проваливают центральноамериканскую политику Рейгана, и он хотел бы вытянуть и спасти ее при помощи новой «двухпартийной» комиссии.  

Кроме того, Рейган хотел бы превратить эту комиссию в своего рода политический громоотвод. Она должна отводить от него критику демократических претендентов на Белый дом.  

«Уже обанкротившаяся политика представлена ныне в новой упаковке» — так определил смысл рейгановского маневра сенатор К. Додд. Обозреватель Т. Уикер назвал это «подведением фундамента под непопулярную политику».  

Ну что ж, новая упаковка не изменит существа, и фундамент не может быть прочным под политикой, если ее все чаще называют обанкротившейся или непопулярной.  

Июль 1983 г.  

ТРАНШЕИ «НОВОГО ВЬЕТНАМА»  

Официальным представителям, выступающим перед прессой, чувство юмора не вредит, а чувство меры просто необходимо, в частности, тогда, когда по долгу службы им приходится лакировать действительность и выдавать черное за белое. Во вторник заместитель пресс-секретаря Белого дома Спике обнаружил зияющее отсутствие как юмора, так и чувства меры, заявив, что запланированные администрацией Рейгана крупные военные маневры будут «способствовать смягчению напряженности в Центральной Америке». Нелишне напомнить, как выглядят и из чего состоят американские силы «смягчения напряженности».  

К тихоокеанскому побережью Никарагуа направлено военно-морское соединение, ядром которого является вертолетоносец «Рейнджер». Восточное, карибское, побережье центральноамериканской страны, неугодной Вашингтону, будут патрулировать поочередно и вместе с другими боевыми кораблями мощный модернизированный линкор «Нью-Джерси» и авианосец «Корал си», который десять лет назад стоял в Тонкинском заливе, поднимая свои самолеты бомбить Вьетнам. А на суше, с севера, «смягчать напряженность» вокруг Никарагуа намечено посредством небывало масштабных американо-гондурасских маневров. Они состоятся в августе, и со стороны США в них примут участие 5 тысяч военнослужащих.  

Никарагуа с ее 2, 7 миллиона жителей почти в 100 раз меньше по населению, чем США (что не мешает американским руководителям в 100 раз больше говорить об «угрозе» со стороны Никарагуа). Так вот, если эти две страны, а также предстоящие маневры поменять местами, то 5 тысяч американских солдат в Гондурасе на границе с Никарагуа превратились бы примерно в полмиллиона никарагуанцев в Канаде на границе с США. Если продолжить эту фантастическую аналогию, распространив ее и на американские военно-морские меры по «смягчению напряженности», то мы имели бы десятки враждебных авианосцев и сотни, если но тысячи боевых кораблей вблизи тихоокеанского и атлантического побережий Соединенных Штатов.  

Что сказали бы тогда в Вашингтоне? Наверное, то же, что сейчас говорят в Манагуа? С запада и востока над Никарагуа заводят клещи военно-морской блокады. На севере силы циничного политического давления в любой момент могут стать силами прямого вторжения. Впрочем, силы вторжения, диверсий, провокаций, составленные из сомосистов, жаждущих крови и реванша, уже действуют под руководством инструкторов ЦРУ. И это немалые силы. По никарагуанским данным, в бандитских формированиях, совершающих набеги на Никарагуа из Гондураса, сейчас около 12 тысяч человек.  

Они занимаются своим наемным контрреволюционным долом уже год, но не преуспели в главном — в попытках раскачать революционный режим и лишить его народной поддержки. В Вашингтоне, конечно же, предпочли бы сделать дело чужими руками. Они оказались коротки. И вот к горлу сандинистской молодой республики тянутся руки подлиннее, самих североамериканцев, тянутся и с моря и с суши. В последнее время президент Рейган не раз давал понять, что его администрация добивается свержения никарагуанского правительства, если оно и впредь будет отказываться плясать под вашингтонскую дудку.  

Так, в «мертвый сезон» конца июля, когда государственная и межгосударственная деятельность традиционно затихает, Вашингтон загрохотал «дипломатией канонерок», создав кризис небывалой остроты вокруг маленькой страны, к которой он уже два с половиной года не может «подобрать ключи».  

Ставка на грубое военное давление, угроза военно-морской блокады и вооруженного вторжения выглядят особенно провокационно сейчас, когда и участники «контадорской группы», авторитетно представляющие настроения Латинской Америки, и никарагуанское руководство высказываются за мирное решение спорных вопросов. Никарагуанцы выдвинули ряд важных практических инициатив.  

Эти предложения при наличии доброй воли со всех сторон открывают возможности для политического урегулирования. Но, очевидно, другого хочет президент Рейган в Центральной Америке — хирургической операции по устранению источника крамолы. Многоопытный американский журналист Дж. Оукс резонно пишет в «Нью-Йорк тайме»: «Эскалация гонки вооружений — ответ администрации Рейгана на любую сложную политическую или дипломатическую проблему в любой части света».  

Такой ответ не устраивает большинство американцев. Военные ходы, сделанные Вашингтоном в последние дни, вызвали бурю критики. Призрак «нового Вьетнама», всегда сопровождавший центральноамериканскую политику нынешней администрации, приблизился и все более обретает реальные памятные черты. Оппозиция в конгрессе, кажется, вот- вот возьмет верх.  

Но... При нынешнем президенте гордятся тем, что политику можно делать не в согласии, а вопреки настроениям широкой общественности. На всякий случай администрация изыскивает возможности обойти конгресс с его «властью кошелька», то есть распорядителя кредитов и помощи иностранным государствам. Так на сцене появился Израиль как поставщик оружия центральноамериканским клиентам США. Как видите, на обоих полушариях в отношениях между Рейганом и Бегином действует система взаимных услуг. Много пишется в эти дни о том, что «новый Вьетнам» грозит острым кризисом внутри НАТО, поскольку западноевропейские союзники не одобряют милитаризм США в Центральной Америке. Что ж, эти оценки не лишены оснований. Но, с другой стороны, не стоит забывать, что в ряде крупных западноевропейских столиц в последние месяцы велась игра в поддавки американскому милитаризму, — взять тот же вопрос о размещении новых американских ракет. У этой игры своя логика, которая может проявиться в большем, чем раньше, попустительстве западноевропейских правительств и сейчас, когда речь идет о бряцании оружием в Центральной Америке...  

Прошлой осенью в Вашингтоне был открыт памятник американцам, погибшим во Вьетнаме, — нечто вроде гигантской траншеи, стена которой составлена из черных мраморных плит с именами погибших. Новый черный мемориал расположен рядом с беломраморным мемориалом президента Линкольна. Не знаю, входило ли в намерение создателей памятника напомнить этим соседством, что от величия до бесславия всего лишь несколько шагов. Во всяком случае, об этом думаешь сейчас, когда, пренебрегая уроками недавнего прошлого, официальный Вашингтон копает траншеи «нового Вьетнама».  

Июль 1983 г.  

ЧЕРЕЗ ЗНАНИЕ — К ПОНИМАНИЮ  

Аверелл Гарриман — богатый человек, что широко известно в Соединенных Штатах, и не только там. Несведущие могли убедиться в этом некоторое время назад, прочитав, что вместе с супругой Памелой он выделил 10 миллионов долларов в дар Колумбийскому университету в Нью- Йорке. Когда-то Гарриман был губернатором штата Нью- Йорк, по в данном случае он действовал как бывший посол посол США в Москве военных лет и боевого американо-советского сотрудничества. Свои 10 миллионов Аверелл Гарриман специально передал Русскому институту Колумбийского университета, который теперь называется Гарримановским институтом перспективного изучения Советского Союза.  

Бывший губернатор и посол, ветеран американской политической жизни озабочен неважным состоянием отношений между нашими двумя странами. Он считает, в частности, что изучение Советского Союза в его стране поставлено из рук вон плохо и что это способствует сохранению плохих отношений.  

Сделанный в октябре 1982 года жест привлек широкое внимание не только к Колумбийскому университету, но и вообще к проблеме изучения Советского Союза, советской жизни и политики в США. Общее мнение американских знатоков: состояние — критическое. Парадоксально, но, кажется, факт — уровень знаний о Советском Союзе среди американцев скорее снижается, чем возрастает. И это если брать не публику в целом, а число и качество специалистов. Вот некоторые из показателей. С 1968 года число изучающих русский язык в вузах сократилось на 40 процентов, а в средних школах — на 70 с лишним процентов. Денежные средства, выделяемые различными частными и правительственными организациями на изучение Советского Союза и социалистических стран Восточной Европы, уменьшились на 70 процентов.  

Помощник директора Фонда Рокфеллера Джон Стремлоу писал недавно в газете «Вашингтон пост»: «В своем соревновании с Советским Союзом Соединенные Штаты по-прежнему действуют, как динозавр. Хотя страна охотно расходует почти 250 миллиардов долларов на оборону, число выпускаемых у нас ежегодно специалистов, прошедших обучение с применением новейших методов, позволяющее им анализировать советскую внешнюю политику, редко превышает семь или восемь человек, а число специалистов по Советскому Союзу, пишущих книги и статьи на эти темы, в общей сложности составляет менее 30».  

Джон Стремлоу, занимая свой пост, довольно хорошо знает затронутый им предмет. Фонд Рокфеллера — крупнейшая благотворительная организация с весьма четко выраженным политическим уклоном. Обеспокоенный растущим американским незнанием Советского Союза, фонд провел недавно конкурс среди американских академических заведений. Разыгрывалось 2 миллиона долларов — тем, кто сможет доказать, что лучше других использует их на дело углубленного изучения «советских проблем». Один миллион выиграл Гарримаповский институт Колумбийского университета, другой поделили два университета в Калифорнии — Стэнфордский и в Беркли. Известный Гарвардский университет объявил о начале кампании по сбору 5 миллионов долларов для улучшения деятельности своего Центра русских исследований, созданного 35 лет назад. Можно привести и другие факты, указывающие на размах проблемы и нынешние попытки ее решения посредством доллара.  

А теперь попробую поговорить об этой теме, касаясь не только долларов. Никогда в Америке сильных, в Америке, которую принято называть правящей, не говорили так много о «советской угрозе». И вот, оказывается, давно уже не было в ней таких зияющих пробелов в знании той страны, откуда, как уверяют, исходит угроза. В чем причины этого парадокса? Их много, начиная от особого американского высокомерия и кончая американским прагматизмом. Высокомерие исходит из уверенности в божественном предназначении Америки: мы превыше всех, и все остальные лишь мечтают стать такими, как мы, и посему они должны изучать нас, а не мы их. Невежество вредит делу, но, оказывается, помогает самочувствию. Чем меньше знаний, тем легче объявить противника «средоточием зла», а себя — воплощением божественного промысла. И вообще нельзя не отметить некую закономерность: чем дальше движешься по территории США па запад, тем чаще встречаешь людей двух разрядов — политиков, несведущих в отношении остального мира, и их друзей из миллионеров-нуворишей. В этом движении упираешься наконец в «золотой штат» Калифорнию, откуда люди упомянутых двух разрядов иногда перебираются в Вашингтон.  

С небес высокомерия, свойственного, конечно, далеко не всем американцам, даже быстро разбогатевшим, спустимся теперь па землю американского прагматизма. Он не жалует знания, которые не приносят дивидендов, не окупают себя. 302  

В первой половине 70-х годов, когда разрядка сулила быстрый рост торговых и экономических связей с Советским Союзом, в США наблюдался рост практического интереса к другой великой державе. Но надежды не сбылись, связи были придушены сначала Картером, а потом и Рейганом, п практический интерес упал. Но ведь чем меньше связей, тем напряженнее отношения и тем сильнее выступает связь особого рода общей судьбы в ракетно-ядерный век. Тем опаснее парадокс, который выражается в двух цифрах: в США меньше студентов (24 тысячи), изучающих русский язык, чем ядерных боеголовок, припасенных против Советского Союза. Вопрос, следовательно, в том: уменьшится ли число вторых, если увеличится число первых?  

В самом деле, какой урожай взойдет на пиве «советологии», удобренной теперь гарримановскими и рокфеллеровскими долларами? Было бы верхом наивности рассчитывать, что из американских научных центров выйдут сочувствующие идее социализма люди. Мы помним, к примеру, о Збигневе Бжезинском, обитавшем в Белом доме при президенте Картере, и об оголтелом эксперте по Советскому Союзу Ричарде Пайпсе, служившем президенту Рейгану.  

Аверелл Гарриман и те, кто практически распорядится его миллионами, не будут выращивать «красных» или «розовых» в американских академических рощах. В нашем разделенном мире знания еще не дают волшебных рецептов для преодоления разногласий, а иногда и углубляют их. Но по крайней мере знание другой стороны, устройства ее жизни, мотивов ее поведения, традиций ее народа удерживает от поползновений переделать ее по своему образу и подобию, поползновений опасных и авантюристических даже тогда, когда их объявляют волей божьей. Тем самым знания оказывают услугу идее и практике мирного сосуществования.  

Понимание — через знание. Нам позарез необходимо понимание друг друга. И путь к нему никак не может идти через то культивирование невежества и неосведомленности, которое вдруг обнаружили у себя американцы.  

Август 1983 г.  

СУДЬБА ДРУГА  

Жизнь его оборвалась до срока, но теперь выглядит законченной историей с драматическим ядром. Восемнадцатилетним, почти мальчишкой, Борис Стрельников воевал и был тяжело ранен, учился в Центральной комсомольской 303 школе, работал в «Комсомолке» и от пее провел сто дней во Вьетнаме в середине 50-х годов. Потом 15 лет, в два присеста, был корреспондентом «Правды» в Ныо-Йорке и Вашингтоне, а по возвращении, после нескольких лет Москвы, от «Правды» же, отправился в Лондон. Не молодой романтический ветер странствий повлек его туда, в последнюю загранкомандировку, а не для всех попятная и лишь со стороны завидная планида международника.  

Лондонская командировка не продлилась и полутора лет. Однажды после короткой поездки домой, в Москву, он ехал поездом к своему заграничному месту работы. В Орше путь пришлось прервать. Подсказало ли ему заболевшее сердце, что Орша, ни разу не значившаяся в маршрутах его тридцатилетних журналистских странствий, станет их конечным пунктом? Там он скончался в местной больнице...  

Родился в сибирской деревне, прославился очерками и репортажами из Нью-Йорка, возвращался на работу в Лондон и умер среди родных снегов в незнакомом белорусском городе. Ему было 56 лет, и жизнь его о многом скажет тому, кто смог бы рассмотреть ее год за годом, а потом оглядеть всю разом.  

Прошло три с половиной года после его смерти и полтора года с тех пор, как в издательстве «Правда» вышла книга — «Всем сердцем верю... ». Борис стоит там на обложке среди каких-то американских просторов, то ли дакотских прерий, то ли аризонской пустыни, красивый и задумчивый человек в пути. Я получил один экземпляр книги и все собирался написать о ней, и чем дольше лежала опа на столе, тем грустнее казался его взгляд. А я все собирался — и все откладывал. Природа нашей профессии — и нашей суеты. То собственные впечатления от новой поездки в Америку, то фолклендский кризис, Уайнбергер что-то заявил, Хейг куда-то поехал (тогда нас еще интересовали его передвижения)... Вперед, время! Мы гонимся за текущим днем, добиваясь синхронности его отражения, мы освещаем самое свежее, самое распоследнее событие, забывая ради него все, что осталось позади. Даже если позади осталась целая жизнь незаурядного, знаменитого ' представителя нашей спешащей профессии. И книга Бориса Стрельникова продолжала лежать в сторонке, уже под другими книгами, и, когда я с чувством вины доставал ее, взгляд его был прощальным.  

Мы познакомились там, в Нью-Йорке. Он был старше на пять лет — возрастом и познаниями Америки. Я постигал истины, им уже постигнутые. Долгие годы мы были друзьями, и я не понаслышке знаю то, о чем он пишет в своей книге, «рот почему я должен сейчас оправдываться.  

Кроме суеты мешало еще одно обстоятельство. Больше полутора-двух страниц газета не дает па рецензию о газетчике, о своем. Что сказать ими, полутора-двумя, о книге, как бы подводящей литературный итог жизни пишущего человека? А между тем на той же газетной полосе мы, международники, на чужих не скупимся, пишем и говорим о людях, далеких и порой случайных, о разных громких деятелях — сколько их было на памяти каждого из нас, мелькнувших и бесследно канувших, — а ведь казалось, что чуть ли не свет на них клином сошелся. А тут большой и близкий человек со всей его неожиданно короткой жизнью, наш корреспондентский флагман, лучший наш мастеровой и его прекрасная посмертно изданная книга. Тут не только дань памяти. Тут, если хотите, и показатель серьезности отношения к собственной профессии. И полторы-две страницы? Почему? Жизнь наша полна парадоксами, которые не перестали быть нелепыми из-за того, что стали привычными.  

Но вот недавно тот же вопрос о рецензии возник в принципиально иной плоскости: «Это ваш святой долг». И последние два слова поразили меня своей простой п непреложной правдой. Святой долг — это долг, который нельзя не выполнить и нельзя переложить на других.  

II при таком уговоре отступает суета. Вчитываюсь в книгу Бориса Стрельникова, в его Избранное, возвращаюсь вместе с ним в нью-йоркские дома и улицы, еду рядом в Теннесси, Кентукки и Мичиган, вижу его глазами десятки людей и через слова и строчки вижу еще и его, живого, каким знал, — с женой и детьми, с друзьями.  

Что говорит он нам, оставшись жить в книгах? Первый из уроков Бориса Стрельникова труднее всего поддается усвоению. Это сугубо индивидуальный урок таланта. Название одного из разделов книги — «Карандашный набросок Нью-Йорка» — указывает на главное свойство Стрельников- ского дара. Он мастер миниатюр. В американской части книги содержатся около сорока превосходных словесных изображений разных человеческих типажей и сторон жизни. В газете с ее потребой и злобой дня газетчик Стрельников теснил писателя, но в его книгах писатель брал верх. Перед нами маленькие рассказы художника слова, уже выдержавшие проверку временем и имеющие право на долгую жизнь. Их следует переиздавать в ряду других произведений своеобразной отечественной классики на международные темы. И тут возникает старая проблема: международники — беспризорники в нашем литературном хозяйстве, потому что чохом идут чисто по ведомству политики, а не литературы. Каждый из живых в свою меру заботится о себе, но кто будет хлопотать в издательствах об ушедшем?  

Борис Стрельников никогда не забывал, что его широкому читателю американская жизнь неведома и невидима. Он писал ее зрительно, и это ему давалось. Он прекрасно владел русской речью и — редкое для журналиста-международника качество — ограждал ее достоинство от наступления иностранных слов; это очень трудно, когда пишешь о загранице и живешь там, когда со всех сторон тебя обступают слова и понятия другой жизни. Вкус его был безукоризненным, в чувстве меры сквозило нечто чеховское, так же как в его мягкости, спокойствии, уравновешенности. Сарказму, незаменимому в обличениях и разоблачениях, Стрельников предпочитал мягкий юмор, доказывая, что и юмор сражает наповал, если за ним чувствуется присутствие силы.  

Оп был писателем не только потому, что владел словом и умел заинтересовать читателя. Он был писателем потому, что его томила жажда рассказать о том, что он видел и чувствовал, и потому, что в его книгах бьется доброе и мудрое сердце. Он хотел понимания между людьми, и на его месте международника это означало понимание между двумя народами — советским и американским.  

К типичным международникам Стрельникова не отнести. В молодости он хватил лиха, прошел университеты войны. Образование его было скорее народным, чем международным. Формулы никогда не загораживали ему живых людей, а газеты и журналы — личных впечатлений, и последняя книга в полной мере выражает это его свойство. Он льнул к простым людям, будь то в Америке, Индии или Англии, избирал их своими героями и собеседниками и чувствовал себя не в своей тарелке среди людей знатных, «больших», даже тогда, когда его самого начали относить к таковым.  

Разумеется, освещение политических событий и явлений, дипломатических, военно-дипломатических и чисто военных акций занимает главное место и время в работе наших зарубежных корреспондентов, особенно в США. Политика — хлеб насущный. Журналисты так или иначе участвуют в делании международной политики. Но важно, чтобы политическая кухня не превратилась в единственную территорию, знакомую корреспонденту, па которой оп действует. Стремясь к объемному, а не двухмерному видению вещей, журналист- международник должен соотносить политику с будничной жизнью обыкновенных людей, с их заботами о хлебе насущном. В этом один из важных уроков Бориса Стрельникова. В здравом смысле народа он находил надежду на лучшие времена и лекарство от ужесточения политики и упорно отказывался участвовать в состязаниях по дегуманизации, в которые пытаются втянуть нас наши идеологические противники за океаном. Его гуманность органически сочеталась с взглядами коммуниста и интернационалиста.  

Человек живет там, где работает, а у международника место работы — за границей. Но ум — один и сердце — одно, принадлежащее родной земле. У Бориса Стрельникова круг жизни подходил к той поре, когда все сильнее тянет к истокам. И он едет в сибирское село под Минусинском, где провел детство, и вспоминает эпизоды военных лет. Впрочем, это его родное жизненное начало подспудно, так или иначе сказывалось и тогда, когда он писал о загранице. Писал об Америке, о Вьетнаме, об Индии, а в глубине текста, как в таинственной воде колодца, мерцала родная земля.  

Пересказывать маленький рассказ «Трехногая лошадь» так же трудно, как полотно живописца. Нью-йоркский быт. Американский сервис. В разных магазинах автор производит приготовления к очередной своей поездке по этой далекой нам и привычной ему стране, и вечером поручение жены приводит его в супермаркет, где нужно купить порошок «тендерайзер», или «унежнитель», для мяса. И вот там, в американском потребительском раю, он встречает свою соседку миссис Грип, седенькую и все еще кокетливую старушку. Миссис Грин приглашает его выпить чашку кофе и попутно в который раз требует от него объяснений, почему же у нас, у советских, нет таких, как в Америке, супермаркетов, — объяснений «без политики».  

Ничего, однако, не объяснишь без политики, без истории, без войны, без воспоминаний. И начинаются воспоминания.  

Миссис Грин вспоминает свои лишения военного времени, когда ввели карточки на бензин для автомашин и опа не могла каждый день покупать куриную печенку для заболевшей любимой кошки.  

И Борис вспоминает. Вспоминает своего отца, сельского учителя, он и в мирное время всегда носил гимнастерки гимнастерки первой мировой войны, гимнастерки гражданской войны. В 1942 году под Харьковом отцу выжгло глаза снарядом, а умер он через два года после Победы и в гробу лежал в гимнастерке.  

Борис вспоминает... Воспоминания вдруг переносят его далеко от знакомой и привычной и все-таки чужой Америки.  

«Подождите, миссис Грин, я тоже что-то вспомнил. Это было зимой 1942 года под Мценском. Я был связистом в 21-й Особой подвижной группе. За спиной у меня была рация, знаменитая тогда «6 ПК». Я искал ремонтную мастерскую, которая расположилась где-то в лесу. Догорал морозный закат. Было так холодно, что месяц в быстро гаснущем бирюзовом небе казался мне кусочком льда. Снег скрипел под моими валенками.  

На опушке леса что-то чернело: не то избушка, не то стог сена. Я пошел туда по санному пути, стараясь ставить ноги вслед полоза — так было легче идти. Я шел, опустив голову, шаря в карманах шипели крошки от сухарей.  

Подняв голову, я обомлел. То, что я считал избушкой или стогом сепа, было штабелем трупов. Это были наши солдаты, убитые накануне. Их еще не успели похоронить. Они лежали друг на друге в одних гимнастерках, без ушанок, босые. Застывшие в последнем крике рты, широко раскрытые глаза, раскинутые руки.  

Один из них был похож на меня. Я как будто увидел себя убитого. Это мог быть я. Такой же юный, тоненький. Снег в кудрявых, как у меня, волосах, прозрачная ледяная корочка на лице.  

Потом я вышел к какой-то сожженной деревне. Печные трубы безмолвно вздымали к небу свое горе. Неожиданно кошка метнулась от меня в кусты, и мне показалось, что стук моего сердца долетает до месяца.  

Прислонившись к трубе, опустив голову, стояла лошадь. Я обрадовался ей. Здесь было трое живых: я, кошка и лошадь. Но лошадь даже не шевельнулась при моем приближении. Она стояла па трех ногах. Вместо четвертой торчал окровавленный обрубок. Голова ее почти касалась сугроба. По заиндевелой морде, оставляя бороздки от глаз до ноздрей, поблескивая при лунном свете, одна за другой катились слезы... »  

Воспоминания обрываются. Миссис Грин возвращает его из зимней ночи под Мценском в Нью-Йорк...  

Воспоминания обрываются, потому что оборвалась жизнь...  

Талант в газете — поначалу признание и известность, а в конце — крест и нелегкая судьба. Борис Стрельников порывался писать о своей стране и своем жизненном пути. Для этого надо было, наверное, уходить пз международников и из газеты на вольные писательские хлеба. Момент выбора был, однако, упущен, и в постоянном внутреннем состязании газетчик в нем вновь одолел писателя. Он слишком далеко зашел по дороге международной журналистики, чтобы поменять маршрут, и слишком привык работать с живым материалом для своих очерков и репортажей, чтобы найти себя в аналитических статьях и комментариях, для которых не обязателен приток свежих непосредственных впечатлений. Это было бы отказом от себя и своего дара. Он не смог остановиться. За этим живым материалом он снова отправился в длительную загранкомандировку — в Лондон, и она оказалась последней...  

В свои зарубежные годы Борис Стрельников никогда не упускал случая описать какую-нибудь крохотную Москву из штата Теннесси, сообщив при этом, что в Америке не меньше десятка тезок нашей столицы. Хоть как-то связать чужбину с родной землей — законный и проверенный способ завлечь читателя, а завлекательностью он не пренебрегал. II вот в Шотландии незадолго до своей смерти он тоже разыскал Москву и разговорился там с могучим седым стариком рабочим.  

Старик рассказал, откуда пошла шотландская Москва, а потом добавил:  

— У нас п Волга есть. Вот сразу за кустами течет. Правда, нашу Волгу можно перепрыгнуть, если хорошенько разбежаться...... Над холмами вил свои серебряные нити жаворонок. За кустами журчала Волга.  

— А Россия — там, — показал старик на восток, — вот в той стороне, за холмами....  

Грустно читать эти строчки. В них уже не завлекательность, а невысказанность. За обилием многоточий — ностальгия, эта тайная, прогрессирующая с годами болезнь и постоянная, хотя и не допускаемая в газету спутница корреспондента. Слишком долго Россия была для него там, за холмами морей и океанов.  

Август 1983 г.  

ЛИВАНСКОЕ ПЕРЕМИРИЕ И АМЕРИКАНСКИЕ ПУШКИ  

Утром 26 сентября в Ливане вступило в силу еще одно перемирие. В наступившей тишине появляется возможность порассуждать о сегодняшнем дне Ливана и о том, что может приготовить ему день грядущий.  

Ливанские перемирия обманчивы и непрочны: сколько их было?! А новое перемирие отличается от старых еще одной важной чертой. Оно воцарилось под дулами американских пушек, которые грохотали три сентябрьские недели, взрывая своими снарядами ливанскую землю и убивая ливанцев, неугодных американцам, а заодно и просто подвергнувшихся ливанцев. Причем воцарилось перемирие практически в тот момент, когда к берегам Ливана подошел мощный американский линкор «Нью-Джерси». Его чудовищные 16-дюймовые орудия, выпускающие снаряды весом в полторы тонны, втрое увеличили мощность американской корабельной артиллерии, нацеленной на Ливан.  

Когда умолкают пушки, прекращается счет несчастных жертв войны. Поэтому весть о перемирии — отрадна. В данном случае перемирие, достигнутое при посредничестве Саудовской Аравии и Сирии, дает шанс на политическое, а не военное, не кровопролитное урегулирование внутри- ливанских проблем. Эти проблемы состоят в необходимости восстановления сложного политического, религиозного и иного баланса, на котором держится Ливан и который поддерживать архитрудно, если к тому же баланс берутся раскачивать к своей выгоде чужеземные силы. В Ливане, можно сказать, все арабы, но они принадлежат к разным общинам: христиане-марониты, мусульмане — шииты, сунниты, друзы и т. д., всего не менее 15 признанных общин. Под религиозными различиями скрываются и политические, а также борьба экономических групп, и эта чересполосица удерживается в рамках единого государства распределением власти между общинами, которое узаконено ливанской конституцией.  

Израиль давно играет на внутриливанских противоречиях, поощряя и усиливая правохристиан. Его прошлогоднее вторжение в Ливан, его затянувшаяся оккупация изрядной части ливанской территории привели не только к выводу палестинских вооруженных отрядов с ливанского юга и из Бейрута, но и к общему перекосу баланса в пользу право- христиан-фалангистов, к избранию президентом Амина Жмайеля, который примыкает к этой группировке. В частности, пострадали друзы. Под покровительством израильтян правохристиане стали вытеснять друзов с их исконной территории в горном районе Шуф, поблизости от Бейрута. Когда израильские части, производя передислокацию, ушли из этого района в начале сентября, друзы под руководством своего лидера Валида Джумблата решили восстановить утерянное. Так начался последний по времени вооруженный конфликт в Ливане, и в нем место стреляющих израильтян заняли стреляющие американцы. Можно сказать, что «стратегические союзники» поменялись и ролями: американцы таскают каштаны из огня для израильтян, берегущих своих солдат и потому отсиживающихся за рекой Авали. Правда, при этом в Вашингтоне не забывают и о себе.  

Сейчас, отложив в сторону оружие, соперничающие ливанские фракции собираются устранять разногласия — и перекосы в деликатном балансе — за столом переговоров.  

Внимательно следя за попытками урегулирования, мы не можем, однако, забыть о политике и действиях противников единства, независимости, суверенитета и территориальной целостности арабской страны. Ливанский кризис разразился не в начале сентября. И отнюдь не все его причины можно устранить даже успешным диалогом лидеров Фронта национального спасения, «Ливанского фронта» и шиитского движения «Амаль».  

Вспомним еще раз об Израиле. Проводив в отставку Бегина и занимаясь формированием нового кабинета во главе со старым «ястребом» Шамиром, Израиль временно не фигурирует в сообщениях из Ливана, но остается первоисточником ливанских бед. Во-первых, физически Израиль удерживает треть ливанской территории. Во-вторых, психически влияет на атмосферу этой страны, держа наготове кнут своих войск и на юге, и в долине Бекаа. В-третьих, юридически Израиль держит Ливан на положении полувассала, поскольку сохраняет свою силу ливано-израильское «соглашение о мире», лишающее Ливан и права полного контроля над собственной территорией, и самостоятельности во внешней политике.  

Израиль проводит политику свершившихся фактов. Нынешняя главная цель Тель-Авива закрепить Ливан па полувассальном положении и этим очередным свершившимся фактом исподволь усиливать давление на Сирию. В Сирии превосходно видят израильскую ловушку и потому столь непримиримы в отношении ливано-израильского «соглашения о мире».  

Наконец вернемся к американцам. Чуть больше года назад в Бейруте был лишь один «посредник», представлявший президента США, – ныне отставленный Филип Хабиб. Сейчас «посредников» 1200. Они в форме американской морской пехоты. В отличие от Хабиба они предпочитают не челночную, а оседлую «дипломатию», вот уже ровно год проведя в ливанской столице. А кроме этого па весы деликат- пого ливанского баланса брошены авианосец «Эйзенхауэр» с его самолетами, а теперь и линкор «Нью-Джерси» с его 16-дюймовыми пушками. Согласно договоренности между Белым домом и конгрессом США американскую морскуй пехоту хотят держать в Ливане еще до полутора лёт.  

Бывает порой, что учитель учится у своего способного ученика. Не будем спорить, кому в данном случае принадлежит первенство, по Соединенные Штаты вслед за израильскими экспансионистами — ив союзе с ними — тоже проводят в Ливане политику свершившихся фактов, идя по пути эскалации своего прямого вооруженного вмешательства.  

Долго ли продержится перемирие под дулами американских пушек и под угрозой израильских танков? Чем завершится в этой обстановке внутриливанский национальный диалог во имя «национального примирения»?  

Октябрь 1983 г.  

НЕСКОЛЬКО ВОПРОСОВ ПРЕЗИДЕНТУ США  

РОНАЛЬДУ РЕЙГАНУ  

Господин президент, будучи журналистом-международ- пиком, я написал сотни статей, заметок, корреспонденций, очерков, но никогда не прибегал к жанру открытого письма президенту США. Жанр — несколько экстравагантный. Это я хорошо понимаю. Как и то, что мое письмо, в некотором роде заказное, доставленное через газету, скорее всего не дойдет до адресата, а если и дойдет, то будет списано со счета как еще одно упражнение советского пропагандиста^ Почему же в таком случае я все-таки пишу его? Пишущий человек вольно или невольно ищет наилучшую форму для того, что он хотел бы выразить. Вот и я в поисках жанра пришел к выводу, что лучше всего отвечает моей цели именно письмо с его особой интонацией доверительности и непосредственного обращения к конкретному человеку.  

Я считаюсь американистом, потому что Соединенные Штаты — мой главный профессиональный интерес, в свое время я работал корреспондентом «Известий» в Нью-Йорке и Вашингтоне, больше 20 лет занимаюсь вашей страной, и вы для меня — шестой американский президент. Жизнь — это прежде всего работа. Охотно допускаю, что вы меня знать не знаете, г-н президент, а мне в силу журналистских своих занятий приходится постоянно держать вас в поле своего внимания. Смешно сказать, но я думаю о вас, может быть, не меньше, чем о своих близких, тем более что их судьба какой-то степени зависит от вашего поведения. Вместо с, тысячами своих коллег по всему миру я пытаюсь объяснить политический и человеческий феномен под названием Рональд Рейган.  

В последнее время вы чаще обычного обращаетесь не только к соотечественникам — американцам, но и к «согражданам во всем мире». В таком случае мы с вами — «сограждане», и я могу ответно обратиться к вам — со своей трибуны. На сцене мировой политики, где нет главного режиссера и роли не распределяют, а как бы разбирают, вы все чаще избираете роль верховного судьи в вопросах человечности и морали. Наверное, я не ошибусь, если скажу, что в сентябре вашим любимым словом стало слово цивилизованность. Вы упоминаете о нормах цивилизации и печетесь о цивилизованном порядке. Чрезвычайно важный вопрос. Альтернатива миру — война. Альтернатива цивилизованности — дикость и закон джунглей. По существу это одна и та же альтернатива. Не может быть мира в мире, где вместо норм международного права господствует закон джунглей. А в плане этическом, обращенном к человеческой личности, цивилизованность предполагает превосходство разума над инстинктами, которые порой будят в человеке зверя и дикаря. Размышления в связи с этим акцентом ваших выступлений тоже побудили меня взяться за открытое письмо.  

Ну а конкретный материал и для вас, и для моих заметок дает — в изобилии! — только что ушедший, но не забытый, не канувший в Лету сентябрь 1983 года.  

Перст ли тут провидения или чей-то будем этого спорного вопроса касаться, но же дня с пророческой силой напомнил, в и яростном мире мы живем. Даже не со дня своего первого, а с первой же ночи. Именно в глухую ночь с 31 августа па 1 сентября в холодной стратосферной тишине над островом Сахалин, вдруг разорванной свистом реактивных двигателей, произошла встреча двух самолетов — нарушителя советского воздушного пространства и перехватчика, предназначенного пресекать такие нарушения. Не только свист реактивных двигателей расколол тишину. Полет самолета-нарушителя был пресечен именно тем, увы, суровым способом, которым В крайнем случае пресекаются полеты самолетов-нарушителей ведущих себя как разведчики и не подчиняющихся перехватчикам. Жесткая аксиома нашего времени, когда военные люди па краю своей земли и неподалеку от чужой сторожат мир, пи па секунду не забывая о возможности диверсий, провокаций, войны. Но... Но вместе с самолётом-нарушителем в океан рухнул сгусток человеческих трагедий. Погибли невинные люди из разных стран, потому что нарушителем оказался гигантский пассажирский «Боинг-747» южнокорейской авиакомпании, который почему-то на целых 500 километров уклонился от хорошо накатанной международной воздушной трассы.  

Ночь таит тайну. На этот раз тайна оказалась длиннее первой сентябрьской ночи и всего бурного месяца сентября, и до сих пор завесой тайны окутан ответ на первоначальный вопрос: как он туда попал, этот «Боинг», с его совершенной электронной аппаратурой, исключающей электронные возможности заблудиться?  

Но одно — не тайна. Ночной случай над Сахалином — следствие современной международной погоды, которую, г-н президент, вы активно и определенно формировали с января 1981 года, с первых дней вселения в Белый дом. И вот все небо в грозовых тучах подозрительности и вражды, а где грозовые тучи, там возможна и гроза, там ослепительные молнии, вырываясь из мрака, показывают, какой он, мрак, густой и страшный.  

И еще одно — не тайна, и, подводя итоги ушедшего от нас месяца сентября, никто этого, думаю, не оспорит. Уровень вражды и подозрительности не снизился, а подскочил, резко возрос. Возрос, хотя государственная мудрость диктовала совсем другой урок извлечь из случившегося.  

Погибших не вернешь, понадобятся не месяц, а годы и годы, чтобы утихла боль родных и близких. Но если бы чудом их воскресить, чтобы они нам сказали? В самом деле — что? Сказали бы, что ни за что на свете не полетели бы этим рейсом 007, что никогда бы не доверились пилотам, которые вели злосчастный «Боинг-747»? Да, наверное, сказали бы это. А еще что? Неужели они стали бы, ссылаясь на свой трагический опыт, проповедовать еще большую подозрительность и вражду, которые уже подожженным бикфордовым шнуром тянутся к горам оружия, самого страшного в истории, — только не дано нам рассмотреть в непроницаемом будущем, какой длины шнур и как быстро бежит по нему огонь и затопчут ли его, пока не поздно?  

Неужели, г-н президент, они стали бы это проповедовать? Люди там были разные, но человек, как говорится, не враг самому себе. И если мы проводили сентябрь с плачевными итогами, если напряженности, замешанной на недоверии, страхе и прямой вражде, стало больше, то кому мы этим обязаны? Кто из международного инцидента сделал самый острый за последние годы международный кризис? Кто сенсационно сблизил смысл двух похожих лишь по написанию слов — история и истерия?  

Даже жанр письма в конце концов не возбраняет называть вещи своими именами. Вы превратили случившееся в небывало острую политико-пропагандистскую конфронтацию Соединенных Штатов с Советским Союзом, пытаясь в то же время дать ей другую, более устраивающую вас окраску конфронтации с Советским Союзом всего мира. Это был не просто акцент, а подлинный лейтмотив ваших многочисленных выступлений: что-де все мировое сообщество осуждает Советский Союз, что-де весь разгневанный мир забрасывает каменьями отвергнутых им русских. Одно определение приходит мне на ум, и я хотел бы подчеркнуть его — месячник ненависти. У вас в стране не бывает, как у нас, недель или месячников дружбы с тем или иным народом. Зато теперь ваша администрация может записать в свой послужной список геростратово открытие: из сентября вы устроили подлинный месячник ненависти к Советскому Союзу, к советскому народу. Совместимы ли цивилизованность и возбуждение ненависти к другому народу?  

Месячник ненависти, к сожалению, удался, носил массовый характер. Как человек, долго живший в Соединенных Штатах, я знаю, что общественная истерия в вашей стране налетает со скоростью и силой урагана, и тогда никто и ничто не смеет противостоять ей, тогда оробелый разум поднимает руки вверх, капитулируя, пусть временно, перед шовинистическим инстинктом. И вот долго сомневавшийся и сопротивлявшийся конгресс мгновенно принимает вашу, г-п президент, программу создания межконтинентальных ракет MX, потому что та же истерия установила уму непонятную причинно-следственную связь между случаем над Сахалином и приобретением опасного оружия первого ядер- него удара. «Мы не должны позволить себе превратить этот инцидент в фундамент новой горы вооружения и милитаристской демагогии». Это не ваши слова, г-п президент. Они принадлежат конгрессмену Дж. Крокету. В сентябре это был глас вопиющего в пустыне.  

Истерия марширует рука об руку с дешевым политиканством и вот уже два почтенных губернатора двух больших штатов — Нью-Йорка и Нью-Джерси — спешат с посильным вкладом в месячник ненависти, закрывая аэропорты для самолета с главой советской делегации на сессию Генеральной Ассамблеи ООН.  

Ненависть пьянит пуще алкоголя — и в разных штатах разные рестораторы уже не пьют, а бьют русскую водку, не забывая, разумеется, о телеоператорах и о коммерческой рекламе своего патриотизма. Забавы, но не из разряда невинных.  

Что касается меня, г-н президент, то в самом центре этого сентябрьского урагана, которому стоило бы, как и принято в вашей стране, дать женское имя — Истерия, я вижу одну сцепку. В маленьком поселке Гленков на острове Лонг- Айленд, где ныо-йоркцы отдыхают от своего города, толпа местных жителей, преисполненная самых разрушительных намерений, рвалась — и прорвалась — на территорию резиденции постоянного советского представителя при ООН. Что-то было растоптано, разорвано и сломано, но не в этом бешеное око тайфуна. Нет, не в материальном ущербе, а в том, что над головами толпы реяли плакаты: «Убивайте русских! »  

Вот она, «высшая мера наказания», — и высшая форма ненависти.  

Толпа в Гленкове жаждала самосуда, или, по-американски, суда Линча. На русских, на советских, на всех нас поголовно толпа изливала свою необузданную ярость и ненависть, обрушивается тот свой отказ считать нас полноценными, такими же, как все, людьми, которым американские расисты традиционно оправдывают расправы над чернокожими соотечественниками.  

Вы никак не отозвались на эпизод в Гленкове, г-н президент, но я уверен, что вы не можете поддерживать этот дикий призыв убивать русских. Как человек, олицетворяющий высшую власть, вы, конечно, против mob rule — власти толпы, попирающей закон и порядок. Вы не можете разделять этот призыв и по другой причине. Для человека в вашем положении это означает войну, ту войну, которая не по глен- ковскому, а по мировому счету в ракетно-ядерный век равносильна, кроме прочего, неминуемому самоубийству. Ваш министр обороны г-н Уайнбергер не жалует русских, но и он, когда не знающие удержу ваши поклонники требовали поддать жару по части санкций, вплоть до разрыва дипломатических отношений с Москвой, — и он, как сообщают, развел руками: «Вы что ж, хотите, чтобы мы им войну объявили?!»  

И тем не менее, если в целях выяснения истины продолжать этот тягостный разговор, напрашивается еще один вопрос: кто же подстрекал созревшую до самосуда толпу в Гленкове — и не только там? Кто питал эту дикую версию  

О хладнокровном терроре о предумышленном уничтожении мирных людей в небесах? Тут придется вернуться к вопросу о ваше ответственности, г-ц президент. Упомянутую версию мощно навязывали американскому – и мировому – общественному мнению именно ваши собственные многократные заявления. Вы нагнетали ужас и ненависть своей квалифи^ нацией свершившегося, всеми своими эпитетами: «варварское уничтожение», «преступление против человечности», «порождение общества, которое вообще игнорирует права личности и ценность человеческой жизни». Хотите, напомню вам ваши слова? «Русские дают понять, — говорили вы, — что да, сбить самолет — даже если на борту его находятся сотни пи в чем не повинных мужчин, женщин и детей, в том числе грудных, — это составная часть принятой у них процедуры... »  

Толпа в Гленкове была хорошо подкована, когда двинулась к советской резиденции с плакатами: «Убивайте русских! »  

Знал ли американский президент, что советский летчик не знал, что перед ним пассажирский самолет? Сведения ваших же разведслужб свидетельствуют: да, летчик не знал. Создается впечатление, что вы не хотели этого знания, даже избегали его, потому что правда мешала вашим намерениям. Чем хуже, тем лучше, — вот что отвечало им, потому что это хуже лучше работает на ваш антикоммунизм, на выдумку об «империи зла» и призывы к «крестовому походу», на непрекращающиеся попытки дегуманизировать, обесчеловечить русских, советских людей и Советское государство в глазах американского и других народов. Чем хуже, тем лучше, — вот по какому принципу вы действовали, хотя этот принцип подталкивает к катастрофе, которой нет ничего Хуже для всех нас, «сограждан во всем мире».  

Мир велик, противоречив и сложен, и ваши обязанности, г-н президент, многообразны и многотрудны. Но и в этом мире не надо пренебрегать высокой простотой, которую избирает мудрость как форму своего выражения. Великий поэт Александр Пушкин служит для нас, русских и нерусских, живущих в Советском Союзе, как бы камертоном, по которому настраивается лучшее в нашей многонациональной культуре — и сама совесть. Почти полтора века назад в своем поэтическом завещании он сказал мудро и просто: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал... » У нас эти слова знают все, с малого возраста.  

Не только лира, но и политика, чтобы быть любезной народу _ и народам, — призвана пробуждать добрые чувства.  

Но этим занимались вы в сентябре. Вы сеяли чувства недобрые — и тут же пожинали урожай, потому что ненависть заразительнее любви и повелительнее, чем любовь, требует взаимности. Отношения между нами стали еще холоднее, еще ожесточеннее. Вы были недалеки от истины, когда в недавнем обращении по радио признали, что ваш портрет в некоторых странах «выглядит довольно-таки мрачным».  

Лишь одно уточнение — не портрет, а автопортрет. Государственные деятели пишут свои портреты собственными словами и действиями — во всей гамме их сочетаний и контрастов.  

Сохраняя надежду на лучшие времена,  

Станислав Кондрашов,  

политический обозреватель «Известий»  

8 октября 1983 г.  

НЕВОСТРЕБОВАННАЯ МУДРОСТЬ  

В ноябре 1983 года исполняется 50 лет с момента установления дипломатических отношений между СССР и США. Не буду предвосхищать юбилей, который не выглядит праздничным. Но для размышлений приближающаяся дата дает очень и очень законный повод. И я вспомнил об этом 50-летии, ознакомившись на днях с пространной статьей американца, который вот уже 55 лет держит руку на неспокойном пульсе советско-американских отношений.  

Человек с таким стажем — Джордж Кеннан, видный историк и бывший дипломат. Он сопровождал первого посла США Уильяма Буллита, когда тот вручал верительные грамоты М. И. Калинину, в 30-е и 40-е годы работал в американском посольстве в Москве, в начале 50-х сам занимал пост посла. Если добавить, что его двоюродной дедушка, тоже Джордж Кеннан, в прошлом веке путешествовал по России и написал хорошо известную книгу о Сибири, то получится, что в роду Кеннанов есть своеобразная устойчивая традиция: они много знают и много думают о нашей стране и, разумеется, о наших двух странах в их отношениях друг с другом.  

Джордж Кеннан, особенно в последние годы, нередко цитируется в советской прессе как трезвомыслящий американец. Но думаю, что это не уменьшает значения его статьи в ежемесячнике «Нью-Йоркер», так и озаглавленной — «Размышления».  

С самого начала надо оговориться: Кеннан не испытывает каких-либо симпатий к нашему строю, но его размышления ценны нам трезвостью и чувством ответственности. Ему можно возразить, когда он относит к «проблемам прошлого» разделившие нас проблемы «идеологического конфликта». С Кеннаном можно согласиться, когда он усматривает нынешнюю «общность интересов» двух стран в сохранении мира, а к общим «проблемам будущего» (произрастающего из настоящего) причисляет, к примеру, охрану окружающей среды. Динамика советско- американских отношений предстает перед ним как пестрая картина, в которой много за и много против. Он реалистично считает, что эта картина «не оставляет места для неоправданно радужных надежд или для лицемерных, притворных заверений в дружбе». Уже около 65 лет американцы живут в мире с Советским Союзом — это как плюс отмечает Кеннан. Но что это за мир, если, по его словам, «к Советскому Союзу относятся так, будто мы, с одной стороны, с ним в мире, а с другой — в состоянии войны»?  

Какие же дали открываются этому знающему человеку в возрасте патриарха? Есть ли, как говорится, положительный пафос в его размышлениях? Да, есть. Вот его слова: «Мне кажется, что я не хуже любого другого понимаю, с какими трудностями связано развитие этих отношений. Однако ни разу за все 55 лет я не терял уверенности в их конструктивном потенциале. Несмотря на все их исторические и идеологические разногласия, наши два народа — русские и американцы — взаимодополняют друг друга, Они необходимы друг другу, они могут обогатить друг друга, работая вместе — при условии необходимой дальновидности и сдержанности, —они могут сделать больше, чем любые другие две страны, для обеспечения мира на планете».  

Какие пышущие оптимизмом слова! Это ли не положительный пафос?! Но в наш век размышления умного человека, как вы догадываетесь, не могут быть преисполнены безмятежного розового оптимизма. Джордж Кеннан в глубокой тревоге. За последние годы он не раз предупреждал об «облаке, несущем опасность», о возрастающей угрозе ядерной войны. Сейчас его тревога еще глубже, потому что, по его определению, нынешнее состояние советско-американских отношений «иначе как кошмарным и опасным не назовешь».  

В чем причины? Мы хорошо представляем их и без Кеннана. И тем не менее интересно, какие из них выделяет многоопытный американец, знающий, что за душой у нынешних руководителей Америки. Прежде всего глупую вражду к Советскому Союзу, исключающую возможность извлекать уроки из прошлого. Американский правящий класс 16 лет, до 1933 года, не признавал факт существования Советского государства, веруя, что оно сгинет от этого рекордного по упрямству непризнания. Советское государство не сгинуло, они нас признали, но... Но даже через 50 лет после признания не пропали надежды американских ультраконсерваторов, что коммунизм все-таки сгинет. Сейчас они у власти. Рональд Рейган не скрывает и не жалеет усилий, чтобы доказать, что время — или, во всяком случае, политика — может двигаться вспять, назад в 50-е годы, когда Джон Фостер Даллес тоже мечтал отправить коммунизм на «пепелище истории».  

По мнению Кеннана, нынешний подход вашингтонских политиков к отношениям с Советским Союзом полностью милитаризированный, проникнут «ядерными заблуждениями» и сохранение их не сулит ничего хорошего. «В конце нашего нынешнего пути, ведущего к безграничной военной конфронтации, — пишет он, — не видно ничего, кроме краха и ужаса».  

Есть ли другой выход? Нужно за него бороться, нужно в него верить, и как раз эта вера и, повторяю, чувство ответственности заставляют старого человека снова и снова браться за перо. Выход этот прост (на словах) и неимоверно сложен (на практике). В Вашингтоне должны всерьез и бесповоротно согласиться с принципами мирного сосуществования, а для этого увидеть в истинном свете современный мир и преодолеть свое антикоммунистическое ослепление. Кеннан отказывается поддаться на россказни о «советской угрозе». Выделяя в «пестрой картине» обнадеживающие элементы, он пишет: «Наиболее важными являются многочисленные и продолжающие появляться указания на то, что советское руководство, какими бы сложными ни были его отношения с Западом, не стремится к развязыванию большой войны, что оно серьезно заинтересовано в предотвращении такой войны и что, если ему пред? ставится такая возможность, оно вместо с нами пойдет достаточно далеко, чтобы ее избежать».  

Иными словами, американец, 55 лет изучающий Советский Союз, убежден, что Москва готова пройти свою половину пути во имя прочного мира между нашими народами и вообще на планете Земля. Мы это прекрасно знаем — и без него. Но дело в том, что советы и оценки Кеннана адресованы американской стороне, официальному Вашингтону. А там, увы, их знать не хотят, потому что не хотят пройти свою половину пути.  

Размышления Кеннана отличает политическая мудрость, сожалению, с политической мудростью, как и с житейской, происходит временами одна неутешительная вещь: Она остается невостребованной теми, кому предназначена.  

Октябрь 1983 г.  

ПРОВОЖАЯ КЛАРКА  

До недавних дней Уильям Кларк считался человеком Номер два в вашингтонской иерархии власти. Но вот человек номер один, Рональд Рейган, переместил Уильяма Кларка с поста помощника президента по национальной безопасности на пост министра внутренних дел. Каким он стал по счету? Не только этот вопрос возник после того, как Кларк, сняв со стены памятный кольт своего любимого дедушки- шерифа, покинул Белый дом.  

В США министерство внутренних дел ведает не охраной общественного порядка, а охраной окружающей среды, и вот ревнители природы и ее ресурсов в беспокойстве спрашивают сейчас друг друга, каких дров может наломать внук шерифа в американских национальных парках. С другой стороны, сообщают, что американские союзники в Западной Европе испытывают смутное облегчение, проводив самого рьяного адвоката жесткой политики и надеясь, что в международных делах дров теперь будут ломать меньше. В этом же направлении идут рассуждения о том, что госсекретарь Джордж Шульц, которого Кларк оттеснил в последнее время па второй план, наконец-то возьмет в свои более опытные руки американские внешнеполитические бразды.  

И, естественно, в центр внимания попал Роберт МакФарлейн, назначенный на место Кларка. Раньше пост помощника президента по национальной безопасности занимали больше профессора международных отношений — ІРостоу, Киссинджер, Бжезинский. При Никсоне и Форде стали, однако, вклиниваться генералы политического типа — кейг, Скаукрофт. У нынешнего президента третий помощник за неполных три года: скандально погоревший на взятке (японские часы) политолог Ричард Аллен был заменен калифорнийским судьей Уильямом Кларком, а теперь подошла и очередь 46-летнего отставного полковника морской пехоты. Роберт Макфарлейн не новичок в Белом доме, равно как и в государственном департаменте. Его считают профессионалом, усматривая в этом плюс компетентности и осмотрительности. Взгляды — консервативные, под стать политической окружающей среде. Но, в отличие от Кларка, в друзьях президента Макфарлейн не числится, в президентскую «политическую семью» не входит. По мнению многих наблюдателей, это уменьшает — в сравнении с предшественником — его вес в Белом доме.  

Это оценки на текущий момент. Опыт учит, что при прогнозировании будущего их следует применять с осторожностью. Пост помощника президента по национальной безопасности имеет исключительно важное значение и обладает «органическим» политическим потенциалом. Напомню, что в схватках за власть и влияние па президента, которые денно и нощно идут в вашингтонских коридорах, Киссинджер при Никсоне победил госсекретаря Роджерса и затем сам стал государственным секретарем. При Картере «ястреб» Бжезинский положил на обе лопатки более умеренного госсекретаря Вэнса. А что сталось с предположениями начала 1982 года, когда помощником по национальной безопасности был назначен Уильям Кларк? Тогда считалось, что он признает первенствующую роль госсекретаря Хейга, у которого год работал первым заместителем. Но прошло всего полгода — и при активном участии Кларка Хейг был, по существу, изгнан из администрации Рейгана. А еще через год, только что прошедшим летом, Кларк с его всего лишь двухлетним международным «образованием», казалось, восторжествовал и над новым госсекретарем — Шульцем. По общему мнению, именно Кларку принадлежал решающий голос в трех главных областях американской внешней политики — отношения с Советским Союзом, Ближний Восток и Центральная Америка.  

В общем, в свете имеющегося опыта я бы не взялся с уверенностью прогнозировать политическое будущее МакФарлейна. Его новая должность дает уникальную возможность доступа к президенту и тесного рабочего контакта с пим.  

Защитники окружающей среды хотят задать трепку Кларку на Капитолийском холме, когда в сенате будет рассматриваться вопрос о его утверждении министром внутренних дел. Но в конце концов министр внутренних дел США – это впутреппее дело США. Пока все свежо в памяти, вспомним еще раз Кларка международного и па его примере рассмотрим механизм делания политики при Ро- н аль де Рейгане.  

15 свое время Кларк был отчислен по причине неуспе- ваемости из двух юридических школ и не сумел сдать экзамен на адвоката, но это не помешало калифорнийскому губернатору Рейгану назначить своего верного соратника в верховный суд штата Калифорния. В начале 1981 года при слушаниях в сенатской комиссии по иностранным делам Кларк заслужил «три с минусом» от сенатора Байдена и весьма нелестную оценку сенатора Гленна, одного из нынешних демократических претендентов на пост президента. J лепи сказал: «За мои годы здесь, в сенате, я никогда не видел подобного невежества по части внешней политики». Другие сенаторы тоже были далеко не в восторге. Но это не помешало Кларку, близкому другу президента, стать первым заместителем госсекретаря, глазами и ушами Рейгана в госдепартаменте.  

Кларку не нужны были опыт и знания, потому что главным его лозунгом, снискавшим поддержку и признательность ультраконсервативных сторонников президента, был такой: «Дайте Рейгану быть Рейганом! » С этим символом веры он чувствовал себя очень удобно и уверенно и в кабинете помощника президента по национальной безопасности: именно знания и опыт мешали бы Рейгану быть Рейганом.  

Многие в США были в замешательстве от этого союза, чреватого глобальной опасностью. «Вашингтон пост» усмотрела «презрение к государственным делам» в самом согласии Кларка занимать стратегические посты. Газета писала: «Если, скажем, ваш сосед — водопроводчик, то не будете же вы приглашать его, чтобы он сделал нейрохирургическую операцию вашему ребенку». «Бостон глоб» приводила оценку неназванного специалиста: «При наличии президента, у которого тоже нет достаточных знаний, возникает ситуация, оставляющая желать лучшего. Инстинкты Кларка усиливают инстинкты президента, причем оба не желают принимать во внимание никакие трезвые соображения». Обозреватель Джеймс Рестон сформулировал проблему короче и сильнее: «Это тот случай, когда слепой ведет слепого».  

И что же? А то, что в американской буржуазно-демократической республике не случайно говорят об «имперском президентстве». Термин возник при Никсоне: он вел вьетнамскую войну, невзирая на оппозицию конгресса и народа.  

Уотергейт приостановил этот процесс, по сейчас, похоже, тенденции К автократическому правлению снова дают, о себе знать. Они питаются высокомерием и самонадеянностью силы. Они рождают американских Митрофанушек конца XX века. Тот, фопвизинский, двухвековой давности, не видел нужды в географии, раз есть извозчики. А нынешним, американским, не нужны знания, раз есть сила. Но куда вывезет сила, если ее погоняют незрячие?  

Неожиданный спуск Кларка с вершины вашингтонской власти чаще всего объясняют нажимом двойного рода; во-первых, со стороны его соперников в Белом доме, других близких Рейгану людей — Дивера и Бейкера; во-вторых, со стороны самой работы, от которой устал бывший калифорнийский. судья. Объяснение кажется слишком немудреным, но я готов увидеть в нем ту же логику «имперского президентства», в котором инстинкты берут верх над разумом, а личные соображения над государственными. Однако лич-* ные соображения в данном случае могут включать и предстоящий год выборов. «Имперское президентство» должно возобновить свой мандат у массового избирателя в условиях трудной борьбы с кандидатами от другой партии. В такой борьбе Митрофанушка, к тому же с кольтом на стене, не обязательно засчитывается как актив для человека, добивающегося переизбрания.  

Октябрь 1983 г.  

ГРЕНАДСКИЙ УРОК ДЛЯ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ  

Из западноевропейских лидеров Маргарет Тэтчер политически ближе всех американскому президенту Рональду Рейгану, ближе даже, чем другой консерватор, канцлер ФРГ Гельмут Коль. С ней единственной руководство США консультировалось перед вторжением в Гренаду — и поступило вопреки ее совету, что дало лейбористской оппозиции повод для критики премьер-министра и характера англо- американских отношений в целом.  

Но не об этом сейчас речь. Как откликнулась сама Маргарет Тэтчер на американскую агрессию в Гренаде и как оценила «обоснования» для нее, исходящие из уст заокеанского политического друга, союзника и старшего партнера Весьма критически. «Если дело идет к провозглашению нового закона, согласно которому Соединенные Штаты обязаны вторгаться на территорию коммунистических страну тогда нам предстоят поистине страшные войны в мире» — вот что заявила Тэтчер, выступая в радиопрограмме Би-би-си.  

Не будем спорить насчет принятой среди консерваторов вольной терминологии, по которой Гренаду занесли в число «коммунистических стран». Оставим в стороне и момент обиды человека, которого выслушали, но не послушали. Сосредоточимся лучше на существе мрачного пророчества. Проецируя в будущее ту логику бесцеремонной силы, которая привела президента Рейгана на Гренаду, премьер-министр Тэтчер увидела перспективу «поистине страшных войн». От такой перспективы британская сподвижница президента США отнюдь не в восторге.  

На официальном уровне и другие западноевропейские союзники США выразили ту или иную степень неодобрения. В Париже выступили с резкой критикой. Боннская политика это один из китов, на которого опирается натовский план размещения в Западной Европе американских ракет. Больше всего похвал американской твердости раздается именно в сегодняшнем официальном Бонне. Но в случае с Гренадой и там предпочли отмежеваться от Вашингтона, заявив, что правительство ФРГ не было заранее информировано, а будь оно информировано — высказалось бы против. (Я говорю лишь о реакции официальных кругов. Что касается широкой общественности, то она, можно сказать, однозначно протестует. )  

Современный мир устроен по системе сообщающихся сосудов. Уровень напряжения из одного места мгновенно передается в другое. Трудно сказать, насколько тщательно просчитывали Рейган и его помощники последствия своей акции, но американская морская пехота на Гренаде поставила вопрос об американских ракетах в Западной Европе. Вновь и с еще большей остротой она возбудила сомнения: можно ли доверять Соединенным Штатам, их руководителям, их политике? Доверять в ситуации, которую мы разбираем, — значит вверять американцам свою жизнь и судьбу. Ведь Западная Европа в лице правительств, согласных на размещение американских ядерных ракет на территории их стран, по существу, самоустраняется от решения вопросов своей судьбы. Ее лидеры решали и, увы, решили лишь вопрос о том, чтобы пригласить американские ракеты, а вопрос о том, пускать ли их в ход против Советского Союза (и тем самым навлекать на Западную Европу ответный ядерный удар), решается।американцами — и только американцами.  

Не одобряя действий США на Гренаде, Тэтчер, Коль или Миттеран остаются на прежних позициях сторонников размещения американских ракет, по в подтексте их критики стоит именно вопрос об общем доверии к Америко Рональда Рейгана. Будут ли американские ракеты «работать» на усиление безопасности или, напротив, на усиление опасности для Западной Европы?  

Если по «новому закону» вседозволенности Рейгану ничего не стоит вторгнуться на территорию другой страны, которую он в своем безудержном антикоммунизме причислил к «коммунистическим», то где гарантия, что в чрезвычайных обстоятельствах он не соблазнится применить против Советского Союза упреждающее оружие первого удара в виде «Першингов», размещенных в Западной Германии? Где гарантия, что Америка Рейгана не использует это преимущество, чтобы получить «выигрышные» первые очки в ядерной войне — за счет своих союзников? Для Западной Европы это и было бы «поистине страшной войной».  

История с Гренадой подсекает и без того шаткую оправдательную аргументацию западноевропейских адвокатов «Першингов» и крылатых ракет. С теми или иными вариациями эта аргументация повторяется вновь и вновь, и совсем недавно канцлер Коль сформулировал ее в следующих словах: «Если наша готовность к обороне предотвратит нападение, то есть войну, ее не только можно морально обосновать, но она является настоятельной необходимостью». Конкретнее: если не будет американских ракет («готовности к обороне», по Колю), труднее будет предотвратить советское «нападение» с помощью ракет.  

Эта аргументация основана не на фактах, а на трактовке намерений двух великих держав, причем картина выглядит упрощенно черно-белой. Советскому Союзу приписывают черное намерение напасть на ФРГ, хотя опыт уже сам по себе доказывает абсолютную ложность такой трактовки. Что касается Соединенных Штатов, то они в этой картине выше и вне всяких подозрений, намерения их отличаются голубиной белизной и чистотой, а помыслы не выходят за рамки бескорыстной «ядерной обороны» Западной Европы. Собственно, на таком идиллическом представлении о намерениях Вашингтона и основывается передача в руки американцев судьбы Западной Европы и тот уму непостижимый факт, что западноевропейские лидеры, как библейский Пилат, умывают руки в вопросе жизни или смерти своих собственных стран. Американским руководителям верят больше, чем самим себе. По этой логике американцам никогда и в голову не придет в своих собственных интересах и вопреки интересам западноевропейским использовать то стратегическое преимущество, которое им дает оружие первого удара, достигающее за 8—10 минут важных целей на советской территории.  

Вернемся к Гренаде. Поведение Рейгана нанесло весьма серьезный удар по наивной теории непорочности и голубиной чистоты американских намерений. На практическом примере, па практическом опыте доказано, как могут действовать Соединенные Штаты в ситуации, которую они сочли чрезвычайной и когда они в собственных интересах решают какую-то военно-политическую задачу. Они забывают о своих союзниках. Можно ли тогда исключать авантюру — в ее ракетном варианте — на европейском континенте? Можно ли политическое мышление авантюриста разделить на две половинки, в одной из которых вынашиваются замыслы безрассудные, а в другой — трезвые и благоразумные?  

С этими вопросами Тэтчер, Коль и другие не рискуют публично предстать сейчас перед своими народами, даже тогда, когда они критикуют американскую агрессию против Гренады. Они избегают открытого и недвусмысленного обсуждения гренадского урока для Западной Европы. Они не хотят вслух признать то, что поведение Рейгана доказывает убедительность и основательность советских опасений в связи с американскими ядерными ракетами на европейском континенте.  

Наконец в озадачившей союзников Вашингтона гренадской истории есть еще одна важная сторона. Американский президент, особенно такого имперского и шовинистического склада, как Рейган, задумывая авантюрные действия, если на кого-то и способен оглядываться, то лишь на американцев, на собственный народ. Опыт показывает, что американцы легче, чем европейцы, поддаются нужной для империалистов обработке, общественной истерии. А опросы, проведенные после вторжения в Гренаду, свидетельствуют, что если в Западной Европе эта акция вызвала всеобщее неодобрение и критику, то в США две трети американцев поддержали своего президента (во всяком случае на первых порах). Это очень существенный штрих. Какая общественная узда найдется на него, если, разжигая и используя шовинистические страсти, он и в следующий раз не побоится приблизить перспективу «страшных войн» ради имперски понятых «жизненных интересов» Америки?  

Ноябрь 1983 г.  

ВСЕДОЗВОЛЕННОСТЬ  

В своей обыденной жизни мы хорошо знаем, каким слов цом припечатать человека, который вольпо обращается фактами, ставит истину с ног на голову или — от чего ей ничуть не легче — выворачивает ее наизнанку. Ну а если жизнь эта не обыденная, а политическая и человек этот ц0 частное лицо, а официальное? И если речь идет не об отдельных акробатических упражнениях с истиной, а о принципе и системе, о твердом убеждении, что самая удобная самая лучшая для истины поза — стоять не на ногах, а на голове. Что тогда делать? И как это официальное лицо прикажете называть?  

Назовем по занимаемой должности – президент Соединенных Штатов Америки. И перейдем к примерам, тем более что их хоть пруд пруди, особенно в последнее время, когда администрация Рональда Рейгана с человеком, который возглавил ее и дал ей имя, отмечала тысячу дней пребывания у власти и в связи с этим была занята пропагандой своих достижений.  

Начнем с недавнего интервью президента обозревателю агентства ЮПИ Дональду Ламбро. Интервью длилось не так долго — 35 минут. Но много ли надо, чтобы перевернуть истину с ног на голову? За полчаса президенту удалось это дважды, причем в крупнейшем вопросе отношения к гонке вооружений и контроля над вооружениями.  

Во-первых, президент сказал, что, не будь его, Рейгана, позиции, удерживающей русских на переговорах в Женеве, «Советский Союз был бы в восторге, если бы он смог продолжать гонку вооружений в одиночку».  

Во-вторых, он сказал следующее: «Только мировая общественность заставила русских вступить в эти переговоры. Они не рискуют стоять в стороне от этого».  

Если бы такие же масштабы пренебрежения к истине допустил частный человек в обыденной нашей жизни, то, не проходя мимо, мы могли бы ему несколько грубовато, но вполне резонно посоветовать: ври, да знай меру. Но язык не повернется сказать такое президенту, пусть даже не знающему меры. Язык не повернется, но как тогда быть с истиной? Ведь истина, когда она касается кардинальнейших фактов международной жизни, дороже политеса. И факты у всех на памяти, и не составит труда их напомнить.  

Итак, из утверждения Рональда Рейгана вытекает, что только международная общественность под локотки привела упирающихся русских в Женеву, где американцы устали ждать пх за столом переговоров. Ложное утверждение. Дело обстояло как раз наоборот.  

Рональд Рейган пришел к власти 20 января 1981 года, по лишь через десять месяцев, 30 ноября 1981 года, в Женеве возобновились советско-американские переговоры по ядерному оружию средней дальности в Европе. И эти десять месяцев задержки целиком на совести Вашингтона, потому что лишь в ноябре 1981 года американский президент выразил согласие на переговоры (выдвинув при этом тот самый «пулевой вариант», который — с разными промежуточными вариациями до сих пор блокирует договоренность). А роль упомянутой президентом мировой общественности, прежде всего западноевропейской, как раз состояла тогда в том, чтобы посредством грандиозных антиядерных демонстрации осени 1981 года — заставить американцев встретиться с русскими в Женеве. Так выглядит истина, стоящая на ногах.  

Но, может быть, президент, говоря о нажиме мировой общественности, имеет в виду другие женевские переговоры между США и СССР — об ограничении и сокращении стратегических вооружений. Но и тут истина у всех на виду, и перевернуть ее не удастся. Да, эти переговоры ОССВ начались в июне 1982 года, почти через полтора года после прихода Рональда Рейгана в Белый дом. Но опять же не русские, а американцы упирались все это время. Американский президент, пустив под откос плоды прежнего семилетнего советско-американского труда, сняв вопрос о ратификации американским сенатом Договора ОСВ-2, подписанного его предшественником, лишь в мае 1982 года согласился — по новой — приступить к переговорам о стратегических вооружениях. Согласился под нажимом своих союзников и мировой общественности, прежде всего американской: весной 1982 года в Соединенных Штатах со скоростью лесного пожара распространилось массовое движение за замораживание ядерных арсеналов двух держав.  

Если забыл президент, то мы ему можем напомнить, что по вопросу об ОССВ он упорно отмалчивался до мая 1982 года, до своего выступления в Юрике. А когда однажды его допекли, он откровенно объяснил тактику оттяжек измерением, как он выразился, «провести более реалистичные переговоры с учетом того, чем мы им можем пригрозить». «Им» — значит нам. «Пригрозить» — новыми системами стратегического оружия. Разработкой военных программ и пробиванием их через конгресс занималась и занимается-до Женевы и в ходе Женевы – администрация Рональда Рейгана. Это сейчас полнилось в Вашингтоне популярное словцо — «гибкость». Раньше его не знали, говорили только о жестокости, о «позиции силы».  

Читатель спросит: зачем приводить эти всем известные факты, даже если человек из Белого дома в очередной раз исказил их? На всякий чих не наздравствуешься, а факты говорят за себя, какую бы очередную напраслину ни возводил па Советский Союз американский президент. Верно. Но, к сожалению, мудрость насчет фактов, говорящих за себя, не исправляет положение дел в мире. И два неновых примера я привел не для того, чтобы восстановить истину или устыдить того, кто ее переворачивает на голову. В каком мире живет американский президент? — вот вопрос. Почему в своих заявлениях он так небрежно перетасовывает реальности международной жизни? Дело не в забывчивости — этот грех при желании ему легко устранить с помощью помощников. И даже не в вольном обращении с хорошо известными истинами. Дело в образе мышления, который все это легко и естественно допускает. Если факты говорят за себя, по против нас, то тем хуже для фактов, — вот этот образ мышления. Тем хуже для фактов, если они не укладываются в давнюю и прочную схему представлений о Советском Союзе, если они не работают на принцип органически враждебного отношения к Советскому Союзу. Вот какой это образ мышления, и из него вытекает такой образ действий, который все более тревожит всех нас.  

Вызывающая независимость американского президента от фактов в полной мере выявилась на пресс-конференции 19 октября, посвященной тысяча дней его администрации.  

Снова он твердил о постоянно вооружающихся русских и близоруко разоружавшихся (до Рейгана) американцах и о том, что именно эти «ножницы» обрекали на неудачу все проходившие (до Рейгана) американо-советские переговоры о контроле над вооружениями. Вот типичный Рейган: «Я знаю, что история переговоров в прошлом была историей очень продолжительных переговоров. Но обратите внимание, некоторые переговоры в прошлом, может быть, были такими продолжительными потому, что, чем дольше русские сидели за столом переговоров, тем больше мы разоружались в одностороннем порядке. И опи пришли к выводу, что нужно только ждать, и они смогут добиться того, чего они хотят. Сейчас мы уже не ведем себя так. Мы вооружаемся».  

«Мы вооружаемся»... Но и предшественники Рейгана отнюдь не были разоружепцами. Один из знающих американцев, директор влиятельного нью-йоркского совета по международным отношениям Элтон Фрай напоминал недавно в газете «Вашингтон пост», что с 1968 года обитавшие в белом доме «разоружепцы» более чем вдвое увеличили суммарный арсенал американских стратегических боеголовок —- с 4 тысяч примерно до 10 тысяч штук.  

Статья Элтона Фрая называется «Стратегические мифы вводят Рейгана в заблуждение». Он имеет в виду мифы американских «ястребов» о ракетно-ядерном отставании Соединенных Штатов. Автор выражает опасение, что президента и его ближайших соратников, не имеющих достаточного опыта, «постоянно дезинформируют по ключевым вопросам оборонной политики». Он приходит к выводу: «Рональд Рейган пал жертвой склонности его администрации к утверждениям, которые, как оказывается, не соответствуют действительности».  

Желая сохранить надежду, Элтон Фрай преуменьшает проблему и слишком щадит Рональда Рейгана. Нет, на наш взгляд, американский президент стал не жертвой дезинформаторов. Он стал их предводителем, потому что такого рода дезинформация, как уже говорилось, отвечает его образу мышления и оправдывает его образ действий.  

Что касается истории советско-американских переговоров о контроле над вооружениями, в которую пытался углубиться Рональд Рейган, то она свидетельствует: и ведя переговоры, американская сторона никогда не забывала о своих стратегических нуждах и о новых военных программах, никогда не «разоружалась в одностороннем порядке». Справку мы можем взять, к примеру, у Генри Киссинджера, который при президентах Никсоне и Форде с января 1969 года по январь 1977 года стоял у американского государственного руля. В мемуарах «Годы в Белом доме» Киссинджер рассказывает об истории разработки и заключения в 1972 году между США и СССР Договора об ограничении систем противоракетной обороны и Временного соглашения о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений. Затем пишет: «В течение года, непосредственно последовавшего за соглашением об ОСВ, мы начали осуществление целого ряда новых стратегических программ с целью преодолеть наше отставание: разработку бомбардировщиков В-1, ракет MX, крылатых ракет и ракетно-лодочной системы «Трайдент». Словом, события приняли такой оборот, что впору было прислушаться к суждению одного сенатора, как-то сказавшего мне, что с финансовой точки зрения мы не можем позволить себе заключить еще одно соглашение об ОСВ, если опо приведет к такому же росту нашего стратегического бюджета».  

Вот как (до Рейгана) обстояло дело с американским «односторонним разоружением». Но все относительно. И мрачноватая шутка неназванного сенатора уже не проходит при Рейгане, так как именно отсутствие новых и более исчерпывающих соглашений об ограничении и сокращении стратегических вооружений создает поистине небывалые возможности для увеличения американского стратегического бюджета. Их-то и использует нынешняя администрация, провозглашая: «Мы вооружаемся».  

Насилие над фактами и истиной — лишь часть картины. И не самая главная часть.. За время пребывания нынешнего президента у власти при разных перетасовках в вашингтонской иерархии, при сменах госсекретаря и президентских помощников по национальной безопасности не раз разгорались споры о том, чего же больше в Рональде Рейгане —- «идеолога», закованного в броню антикоммунизма, или прагматика, учитывающего реальности окружающего мира. Не без успеха он сам доказал, что для иллюзий в его оценках не остается места. Если кратко сформулировать суть проблемы, американский президент отрицает право на существование за социалистической системой (считая, что ей место на «пепелище истории»), и, значит, он в принципе отрицает мирное сосуществование двух систем.  

Читая отчет о «юбилейной», двадцатой по счету, пресс- конференции Рейгана, вспоминаешь первую, имевшую место в конце января 1981 года, когда у новой администрации впереди была не только первая тысяча, но и традиционно отмечаемая первая сотня дней. Забыть ее трудно. На ней отношениям с Советским Союзом сразу же был задан вызывающе жесткий тон неприязни, вражды, конфронтации. Американский президент не руку протянул ради общей цели — мира на земле, а бросил камень — и какой! — в сторону другой ракетно-ядерной державы. Он обрушился на нас с преднамеренно оскорбительными нападками, не обременяя себя доказательствами, утверждал, что с коммунистами нельзя иметь дело, поскольку они могут лгать и обманывать, не следуют принципам общепринятой морали и не блюдут достигнутых договоренностей. Тогда много писали о холодных ветрах из Вашингтона, и это были, по существу, ветры возобновившейся «холодной войны».  

И вот прошла тысяча дней пребывания Рональда Рейгана в Белом доме, и за это время он в обилии снабдил мир доказательствами того, что обвинения, брошенные им в адрес другой стороны, надо по справедливости поправить по его нынешнему адресу на Пепсильвания-авеню. Это оп бесцеремонно обращается с истиной и в международной жизни проповедует принцип вседозволенности. В самой обнаженной и циничной форме это было выражено па той же разбираемой нами пресс-конференции. Никогда еще не пелось таких дифирамбов ЦРУ и вообще тайной деятельности американского правительства. Президент сказал: «Я думаю, что тайные операции являются составной частью деятельности правительства, входят в круг его обязанностей». И еще хлеще: «Я действительно считаю, что страна, полагающая, что ее интересы наилучшим образом обеспечиваются проведением тайной деятельности, имеет право на такую деятельность».  

Конкретным поводом была тайная война ЦРУ против никарагуанского правительства, но, конечно же, Рейган вышел за рамки своей центральноамериканской политики. Он сформулировал целую программу. Он в принципе поставил несуществующее право тайных подрывных операций выше норм международного права. Там, где международное право связывает руки американских лидеров, стесняет их свободу действий, там, где интересы Вашингтона, воспользуемся президентскими словами, «наилучшим образом обеспечиваются проведением тайной деятельности», там Рональд Рейган провозглашает свое «право» выпустить на арену свои спецслужбы, своих рыцарей плаща и кинжала, международных террористов, состоящих в штате американского государства.  

А от тайного до явного — один шаг. Это видно на примере той же Никарагуа, где давно не тайна широкие подрывные операции ЦРУ против сандинистского правительства. И еще один шаг — до авианосцев и батальонов морской пехоты, до прямой вооруженной интервенции в Ливане, до неприкрытой, неспровоцированной агрессии против Гренады. Захват карибского островного государства — это демонстрация и, на сегодняшний день, кульминация политики нахрапистой силы, которую проводит Вашингтон. От империалистического образа мышления переходит к практическим действиям, несущим страдания и кровопролитие другим народам (и американскому народу) и усиливающим угрозу большой катастрофической войны. Аппетит приходит во время еды. Урок Гренады учит, что в интересах всех народов укротить этот рейгановский аппетит, пока не поздно.  

Октябрь 1983 г.  

СТРЕЛЯЮЩАЯ ПОЛИТИКА  

Трудно представить себе человека более мирного, чем Антон Павлович Чехов. Не воевал, не служил, не писал о войне, и офицеры в его пьесах — всего лишь интеллигенты в шинелях. Не испытывал особого интереса к политике, но одно его знаменитое высказывание вспоминается сейчас, когда в атмосфере драматически возросшего напряжения мы провожаем 1983 год.  

По Чехову ружье, которое появилось на сцене в первом акте, должно непременно выстрелить в последнем. Это высказывание стало банальным в отношении законов драмы. Но хорошие драмы развиваются по законам жизни, а жизнь в наше время перенасыщена ружьями, которые стреляют. В общем, уходящий год принес много доказательств того, что Чехов уловил и некоторые закономерности международной политики.  

Американское «ружье» в виде линкора «Нью-Джерси» появилось на ближневосточной сцене в конце сентября уходящего года. Это был для него первый акт. И два с лишним месяца молчаливый силуэт линкора маячил у ливанского побережья в районе Бейрута — для острастки, в порядке демонстрации флага. В декабре его орудия главного калибра, как мы увидели на своих телеэкранах, начали изрыгать огонь. Выстрелило 16-дюймовое «ружье» рейгановской ближневосточной политики. Не дожидаясь последнего акта, который, вне сомнения, впереди.  

Морская пехота США была направлена в Ливан осенью прошлого года. Американский президент, успокаивая соотечественников, которым наподобие тени отца Гамлета все еще является призрак Вьетнама, дал категорические заверения, что дни ее пребывания там строго сочтены и что не может быть и речи об участии американских солдат в каких- либо боевых действиях. Был президент неискренен или просто легкомыслен? То ли не учел жесткую логику жизни, то ли скрыл неблаговидные цели своей политики? Так или иначе, но Антон Чехов выглядит прозорливее Рональда Рейгана. «Ружье» морской пехоты тоже не висит праздно па стене. И оно стреляет — с начала сентября.  

И теперь американские представители делают другие заявления — о том, что она не может не стрелять. Что их солдаты в Бейруте и возле Бейрута стреляют лишь в порядке самообороны. И эти заявления — неискренны или легкомысленны, рассчитаны па простачков или дурачков. Ибо человек в своем уме, севши в лесу на муравейник, не может надеяться на покой и состояние философского созерцания окружающего. Американцы влезли во внутренние ливанские дела, вознамерились все там переиначить на свой лад и теперь ведут счет своих потерь. Насколько помнится, в прошлом году они не потеряли в Ливане ни одного человека. В этом около трехсот. Как всегда, в духе неискоренимого суперменства они скрупулезно считают лишь свои потери, не замечая или преуменьшая смерть, бедствия и горе, которые они, чужеземцы, принесли еще одному народу.  

Но надо говорить не только о стреляющем линкоре или стреляющих морских пехотинцах. Думается, что, подводя и гоги уходящего года, мы должны говорить о стреляющей внешней политике Рональда Рейгана. В этом особенность 1983 года, его отличие от двух предшествовавших годов, когда нынешний президент тоже сидел в Овальном кабинете Белого дома. Собственно, свое «ружье» он вывесил напоказ всем еще до переселения в Белый дом. Потом два года сотрясал мир воинственной риторикой о «крестовых походах», пробивал через конгресс рекордные военные программы, создавая «позиции силы». На третьем году начал стрелять. И в этом, на мой взгляд, — главный итог года, если взглянуть на него под углом развития американской внешней политики при Рейгане. Под этим же углом возникает вопрос, обращенный к наступающему году: что дальше?  

Применительно к Центральной Америке Гренада иллюстрирует эту мысль еще отчетливее, чем Ливан применительно к Ближнему Востоку. В Никарагуа Рейган давно уже постреливал через сомосистов, через своих тайных и явных агентов, действующих с территории Гондураса. Туда же были брошены — для запугивания и демонстрации силы — военно-морские эскадры. Но Никарагуа — это кусок, которым можно подавиться. Там натолкнешься на отпор. Там прямое вооруженное вторжение чревато значительными американскими потерями, а значит, и политически неприемлемым ущербом — возмущением американской общественности и конгресса США. Во всяком случае, для Никарагуа нужен разгон. И вот в октябре «ружье» рейгановской политики выстрелило в крошечной Гренаде.  

Захват этого острова, насильственное изменение существовавшей на нем, признанной его населением общественно-политической структуры — это рейгановский империализм без голливудской улыбчивости, во всем его, как принято говорить, зверином оскале. Малым государствам в Западном полушарии образ лязгнувшего зубами империалистического зверя оставил место не для иллюзий, а для борьбы. Только бесстрашное противодействие, только стойкое сопротивление, исключающее бескровные «победы» янки, заставит призадуматься нынешних правителей Соединенных Штатов.  

Наконец, последнее по счету, но первое по важности. Еще одно американское «ружье» в этом году появилось на европейской сцене. К концу декабря в состояние боеготовности будут приведены девять «Першингов» в Западной Германии и по 16 крылатых ракет в Англии и Италии. И вот тут возникает поистине роковой вопрос. ' не стрельнет ли в руках нынешней администрации США и это оружие? Неужели та обусловленность драматургического действия, которую некогда резонно проповедовал А. П. Чехов, распространится и на реалии неведомого ему ракетно-ядерного века? Неужели по принципу, непреложному для каких-то жалких театральных ружьишек в личных драмах конца прошлого столетия, бабахнут все накопленные тысячи ядерных мегатонн в последнем акте, который, может статься, и в самом деле будет последним — во всей человеческой истории?  

Как раньше возбранялось поминать всуе имя божье, так теперь не стоит попусту говорить о неминуемом конце света. И в нынешнем Вашингтоне ослепленные ненавистью противники социализма понимают, что Советский Союз — не Гренада и что в случае чего состоится не легкая морская прогулка, а самоубийство американского империализма. Но ситуация, оставляемая 1983 годом, архисерьезная. Американское ядерное оружие вплотную придвигается к советским границам. Расстояние между хрупким миром и страшной войной сократилось до шести минут так называемого подлетного времени, нужного для «Першингов», чтобы поразить цели на советской территории. И эти «Першинги», конечно же, поступают в распоряжение главнокомандующего стреляющей политики Соединенных Штатов Америки. И есть свои соблазны, свои искусы. И вдруг в чрезвычайной, кризис^рй ситуации окажется неодолимым искус использовать цродамущество тех самых шести подлетных минут…  

Ради интересов мира Советский Союз должен был покончить с таким искусом и в ответ на американскую ядерную угрозу, приблизившуюся к советской территории, создать равноценную угрозу, на такие же короткие минуты подошедшую к территории США. Советский Союз не мог продолжать переговоры о ядерных вооружениях средней дальности в Европе под прицелом новых американских ракет. Размещение американского ядерного оружия в Европе не могло не отразиться на других переговорах по разоружению, очередной раунд которых недавно закончился в Женеве И Вене. В итоге 1983 год опускает свой занавес тогда, когда впервые 14 лет не ведется каких-либо переговоров о контроле над вооружениями между СССР и США, между Востоком и Западом. Тревожный знак. Но лучше и мудрее дать понять — друзьям и недругам – серьезность сложившегося положения, чем играть в безответственную игру вашингтонских руководителей.  

А игру на переговорах они хотели вести беспроигрышную, более того – выигрышную. Но, разумеется, не для обеих сторон. Лишь для себя. В ущерб Москве, при любом исходе. При неудаче переговоров — размещение американских ракет в Западной Европе и, следовательно, стратегическое преимущество над Советским Союзом. При удаче, то есть если бы прошло американское «нулевое решение» или «промежуточный вариант», — опять же ослабление советской безопасности путем ликвидации советских ракет средней дальности. И вся эта игра развертывалась бы на европейской территории, вдали от американских берегов. По типу линкора «Нью-Джерси» возле Бейрута: палит, а сам вне пределов досягаемости. Американский идеал войны. Вот почему пришлось поломать эту игру и ответить такими мерами, которые касаются их территории.  

После того как советские представители ушли из Женевы, в Вашингтоне стала модной новая игра — наигранных вздохов и сожалений. Но в ней не все участвуют. Еженедельник «Тайм» недавно опубликовал обширный обзор своего дипломатического корреспондента Строба Тэлботта, названный «За закрытыми дверьми». Не все вашингтонские двери раскрылись перед журналистом, не все он рассказал, что увидел, но вполне достаточно для вывода: о женевских переговорах публично плачут те, кто втайне обрек их на неудачу с самого начала. Тэлботт цитирует одного из ключевых разработчиков американской тактики в Женеве, нынешнего помощника госсекретаря Ричарда Бэрта: «Цель всего этого упражнения (то есть переговоров) максимальный политический выигрыш. Не контролем за вооружениями заняты мы, а тем, чтобы управиться со своими союзниками».  

Иными словами, они пошли в Женеву под нажимом западноевропейских правительств и для того, чтобы тем легче было защищать «двойное решение» НАТО от атакующего движения. С союзниками они управились. Союзники пустили американские ракеты за колючую проволоку военных баз, оставшихся неприступными островками среди моря общественного возмущения и протеста.  

Ракеты в разобранном виде летели из Америки, а с другой стороны, из Советского Союза, по газопроводу Сибирь — Западная Европа вот-вот начнет поступать природный газ. Так, к концу года контрастно смешались в Западной Европе два продукта экспорта с двух сторон, знаки войны и мира, показывая, кто есть кто и к чему стремится. К сожалению, символ не меняет сути дела. Правительства ФРГ, Великобритании, Италии подтвердили свое доверие американскому пастырю как раз в тот год, когда он не раз срывал ружье со стены. Соображения духовного родства, а также традиционная подчиненность старшему союзнику взяли верх над заботой о мире, безопасности и сотрудничестве на европейском континенте.  

Ну что ж, надо признать, что уходящий год развенчал некоторые из надежд или, по меньшей мере, показал их преждевременность. Надежды, в частности, рождались бурным развитием антивоенных настроений в США. Идею ядерного замораживания поддерживали две трети американцев. Ее одобрили католические епископы. За нее проголосовала палата представителей конгресса США. Но это движение большинства, будучи расплывчатым и раздробленным, не превратилось в ударную политическую силу, не смогло навязать своей воли официальному Вашингтону, да и не ставило перед собой такой задачи. Подавало надежды сопротивление на Капитолийском холме проектам создания межконтинентальных баллистических ракет MX. Но его парализовали ловким маневром администрации — так называемой двухпартийной президентской комиссией Скоукрофта. Комиссия помогла пробить не только гигантскую MX, но и межконтинентальную «малютку» — «Миджитмен», причем под обманным девизом «наращивая — сокращай». Пробить в одеждах «двухпартийного единства», которое удобно президенту Рейгану для рекламы своей внешней политики в наступающем выборном году.  

Весной и летом оживление американской экономики также сыграло ему на руку. Официальные оптимистические барабаны, обещавшие экономический бум, заглушали противодействие внешней политике, которая начинала стрелять. А осенью почти все протестующие голоса, замолкли от трех мощных взрывов шовинизма, на который, всегда стоит это помнить, американцы очень податливы. Первое сильное общественное умопомрачение пришло по следам истории, случившейся с южнокорейским «Боингом» над островом Сахалин. Затем шовинистические страсти прогремели и октябре как эхо взрыва в Бейруте штаб-квартиры американских морских пехотинцев, приведшего к гибели 241 человека. Так была подготовлена общественная почва для захвата Гренады на смену «Наших бьют! » пришло торжествующее «Наша взяла! ».  

Говоря о взрывах квазипатриотических чувств, я больше имею в виду их силу, чем стихийный характер. Это были взрывы направленные. Если хотите, это были инъекции шовинизма, которыми администрация Рейгана нервически возбуждала американцев и отбивала у них здравый смысл.  

Каким был психоз во время захвата Гренады, в кратких, но выразительных словах поведал известный историк Артур Шлезингер. «Судя по торжествующей реакции общественности на эту славную победу, — саркастически писал он, — по самодовольству правительства и позорному молчанию демократической оппозиции, за исключением нескольких смельчаков... вторжение на Гренаду было расценено как один из тех моментов в американской истории, которыми можно гордиться».  

Сам историк не молчал и не гордился — и кое у кого из своих взвинченных читателей попал в... агенты Москвы.  

Вернемся к А. П. Чехову. Он верно указал на закономерность драмы современной. Однако журналиста, особенно в канун нового года, рождающего новые надежды, все- таки прельщает устаревший, но благородный принцип классической комедии, согласно которому зло должно быть наказано, а добродетель — восторжествовать. Добродетелен уже и здравый смысл, а он все-таки неискореним в американском народе. К нему возвращаются, переболев приступами шовинизма, и это (знаю по опыту вьетнамской войны) происходит тогда, когда в очередной авантюре за морем погибает все больше солдат страны, в которой полдюжины поколений не знали, что это такое — воевать на своей территории.  

И еще одно. Показатели опросов в Америке изменчивы и капризны, как погода. Но опять почти две трети американцев побаиваются, что Рональд Рейган может привести их к ядерной войне. Недавно в сенсационном телефильме «На следующий день» им показали, что станет с обыкновенным американским городом в случае такой войны. Как и все разумные люди на планете Земля, они знают: чтобы не было такого следующего дня, надо его предотвратить по крайней мере накануне.  

Декабрь 1983  

ПЕРЕСТРЕЛКА В ВАШИНГТОНЕ  

Похоже, что бетонные надолбы, спешно возведенные кое-где по периферии Белого дома в ожидании налета неких ближневосточных террористов/ не помогают президенту Рейгану уберечься от подрывников другого рода. Эти подрывники не таятся, они сидят на Капитолийском холме и, представьте, даже в Пентагоне и используют такой динамит, от которого не спасают упомянутые надолбы. Речь идет о растущей критике ближневосточной политики Вашингтона. Опа сосредоточилась на вопросе: что делать дальше с американской морской пехотой, которая почти полтора года назад расположилась в районе Бейрутского международного аэропорта?  

По президенту Рейгану ведут огонь не только демократы, активно ищущие его уязвимые места на первоначальных этапах предвыборной борьбы. Уильям Бакли — консервативнейший обозреватель рейгановского толка. Сенатор республиканец Барри Голдуотер — своего рода духовный отец «рейганизма». Но оба считают, что американской морской пехоте лучше убраться из Ливана подобру-поздорову. «Никто не знает, почему мы находимся в Ливане», — говорит спикер палаты представителей конгресса США Т. О’ Нил. С этим открытием, хотя и несколько припозднившимся, перекликается позиция лидера республиканцев в той же палате Р. Майкла, потребовавшего вывода морских пехотинцев.  

Оппозиция приняла настолько широкий характер, что одна английская газета пришла к заключению, что в Вашингтоне всего лишь «три значительных политика» выступают против вывода морской пехоты из Ливана — сам президент, его госсекретарь Шульц и его помощник по национальной безопасности Макфарлейн. Сказано, пожалуй, слишком размашисто. Но Рейган, сооружая теперь политические и дипломатические надолбы против своих размножившихся критиков, занял круговую оборону. Предпринимает меры предосторожности, чтобы в ноябре не пасть жертвой собственной политики. Ситуацию в Ливане прогнозировать трудно, но вполне ясно, что с точки зрения официального Вашингтона там заложены такие мины, которые могут вызывать сильные взрывы на американской сцене в год выборов.  

В чем дело? Русская пословица гласит: любишь кататься, люби и саночки возить. Это из тех горьких истин, что не всегда по нраву. Переведя ее на язык американской политики, получим, что американцы любят, особенно при нынешнем президенте, демонстрировать свою военную силу — и вблизи (на Гренаде или против Никарагуа), и за тридевять земель, но при этом не любят расплачиваться, не любят нести какие-либо потери.  

За минувший год в Ливане погибло около 260 американских морских пехотинцев. После террористического акта самоубийцы в конце октября, вызвавшего гибель 241 американца, а также эмоциональный шок и политический скандал в США, морская пехота па бейрутском побережье в основном занята тем, что охраняет самое себя. Создавшееся положение довольно реалистично описала обозреватель «Нью-Йорк тайме» Флора Льюис: «Морская пехота стала невидимой за своими баррикадами. Она даже не может обеспечить регулярную работу близлежащего аэропорта, а это, как было заявлено, ее первейшая задача. Она находится в лагере военнопленных, который сама себе устроила».  

Поэтому американцы и привлекали к «работе» линкор “Нью-Джерси» с его чудовищными орудиями и свою палубную авиацию. Но и авиация, совершая налеты, понесла Кое-какие потери. Один американский летчик, чернокожий, очутился в сирийском плену, что, как известно, повлекло за собой одиссею негритянского политика Джесси Джексона в Дамаск, освобождение этого летчика и соответствующие пантомимы президента Рейгана, выражающего сочувствие пленному, благодарность его освободителю — и желание ни в коем случае не упускать голоса избирателей.  

Потери нарушают идеал безнаказанной агрессивности (именно агрессивности и именно безнаказанной), мечту о бескровных победах. Все опросы свидетельствуют, что абсолютное большинство американцев выступают за немедленный вывод морских пехотинцев из Ливана.  

Напомню вкратце историю появления американских солдат в Ливане. В составе так называемых «многонациональных сил» они высадились там в августе 1982 года со скромной, как тогда подавалось в Вашингтоне, целью — способствовать упорядоченному разъединению воюющих сторон, выводу палестинских военных отрядов из Западного Бейрута, осажденного израильскими войсками. Выполнив эту задачу они ушли через две-три недели. И тогда, в сентябре, произошло кровавое массовое истребление палестинцев в лагерях Сабра и Шатила. Американцы вернулись, чтобы обеспечивать «порядок». Потом это понятие наполнялось все более широким содержанием, в конце концов целью стал «новый порядок» в Ливане, угодный Вашингтону и Тель-Авиву? Рядй этой пели, используя инструмент своего физическою военного присутствия, американцы стали вмешиваться в ливанские внутренние дела, пытаясь так перестроить сложный баланс в мпогообщинпой стране, чтобы усилились прозападные фракции и ослабли арабские, национально-патриотические и националистические. Существенной частью задачи было припугнуть и Сирию, чтобы опа согласилась с разработанным под эгидой Вашингтона израильско-ливанским «соглашением о мире», хотя это соглашение превращает Ливан в вассала Израиля и США и тем наносит сирийской безопасности непоправимый ущерб.  

В общем, они захотели слишком многого — и слишком малой ценой. С самого начала не соразмерили политические цели и военные средства. Думали, что их можно добиться с помощью всего лишь 2 тысяч солдат на берегу и военпо- морского кулака у побережья. И натолкнулись на сопротивление, которого не ожидали. Как заявил один неназванный морской пехотинец после октябрьского взрыва в Бейруте: «Нас поместили сюда слишком мало, чтобы воевать, и слишком много, чтобы быть убитыми».  

Если позволить себе некоторую игру слов, своих противников в Ливане американцы хотели взять на пушку. Не удалось— даже когда это были 16-дюймовые пушки линкора «Нью-Джерси». Противники не поддались.  

Надо либо увеличивать войска, либо сокращать задачи. Теоретически можно говорить о том, чтобы бросить туда десятки и сотни тысяч солдат, но практически это представить невозможно. Даже если отвлечься от катастрофических международных последствий, это означало бы всерьез увязнуть в войне, которую американский народ вряд ли примет.  

А на пушку, на нынешнюю пушку ни ливанских противников американской интервенции, ни сирийцев не возьмешь.  

Возникает вопрос о том, как Вашингтону подсократить свои аппетиты в Ливане и, сохраняя лицо, выбраться из ловушки, которую он сам себе расставил. В этом направлении администрацию Рейгана подталкивают критики. Во главе их теперь встал Мондейл, главный претендент демократов на пост президента. Во избежание дальнейших потерь он требует незамедлительного вывода морских пехотинцев. И этим надеется набрать себе очки в развивающейся предвыборной кампании.  

Январь 1984 г.  

НОВОГОДНИЕ ВИДЕНИЯ  

Новый год — это остановленное время. Быть может, и не оригинальная мысль, но пишущему эти строки она явилась с внезапностью открытия в предновогоднее утро, когда среди сладостной подмосковной тишины он проснулся па редакционной дачке. Время остановилось еще и потому, что ничем не было занято в последнюю субботу уходившего года, и, судя по пустой дачной улице, никто не торопился его занять, завести и пустить.  

Та к я оказался единственным человеком среди дачных строений, колких обмерзших кустарников и нагих черных лип. Первый и последний раз в году городской житель шел по потоптанному снегу, и передо мной не было никаких следов и позади оставались лишь мои следы, и в лесу предутренний снег уже припорошил следы зверя. Белым и безмолвным был мир, белой простиралась перед взором земля, и, окружая ушедший под снег знакомый луг, знакомые березы уходили к небу, которое тоже было белым, несмело набирая бледно-голубоватый цвет от стеснительного декабрьского солнца. Когда останавливался, тишина воцарялась полнейшая. Казалось, все смотрело на одинокого человека, забредшего сюда в канун незнаемого природой нового года, и человек, растерянный и растроганный, чувствовал, чіо смиренная красота родной земли вот-вот исторгнет из него слова любви, преклонения и вины. Да, випы, ибо — достойны ли мы этой красоты?  

Время стояло среди белого простора и белой чуткой тишины. И как это бывает с остановленным временем, его заполняли картины минувшего дня, когда оно двигалось. И действующими лицами в этих картинах были нс американский президент или американские ракеты, которыми весь год занимался международник-американист. Нет, сквозь белые снега и в белом небе я видел образы близких и дорогих людей, тех, с кем, живя бок о бок, переливаясь друг в друга, проводишь отрезок времени, называемый жизнью.  

Я вспомнил, как накануне, собираясь на работу, обидел жену и потом, искупая вину, запоздало бегал по парфюмерным киоскам и магазинчикам. Вспомнил, как сын кряк- пул от удовольствия, получив неожиданный подарок, и выражение удовольствия на лицах дочерей. Простые видения минувшего дня преследовали меня, и они были радостны среди белых снегов молчащего и безлюдного белого света. Как в длинных редакционных коридорах, в буфете и столовой все поздравляли друг друга: с наступающим! Как заходили друг к другу и в третьем часу дня беззвучно чокались пластиковыми стаканами с зеленой грузинской настойкой на тархуне. Газета еще всасывала и впитывала новости мира, для дежуривших ее сотрудников она не была ни праздничной, ни праздной, но остальные, в вихре предновогодней Москвы, ускоряли свое движение к тому мигу, когда придуманный человеком счетчик, называемый часами, сведет вместе две стрелки, отмечая еще один рубеж того, что опять же он, человек, называет временем и что началось неведомо когда и течет неведомо куда и существует помимо воли человеческой.  

Каждый год — это годовое кольцо на срезе нашей жизни. Каждый раз мы как бы умираем, чтобы воскреснуть на новом кольце, на новом круге, и потому хочется так закруглиться в старом году, чтобы с легким сердцем встретить новое начало.  

И вот в тихое предновогоднее утро, оказавшись среди белых нетоптанных снегов на редакционной даче, я думал что накануне все вроде бы уладилось добром и, хотя не в твоих силах осчастливить дорогих тебе людей, Ты по крайней мере не омрачил им праздничного настроения.  

Но два свежих воспоминания, пусть отодвинутые на задний план, саднили сердце. Оба касались работы, не малого и личного, а большого мира.  

Одно было воспоминание о поздравительной открытке, присланной из Омска. Открытка была вложена в конверт с картинкой и под картинкой было напечатано на машинке: «Знакомьтесь, мои Омск! » Сверху на конверте, тоже машинописным текстом, шло: «Пусть всегда будет Солнце! Даешь мир 1984! Даешь пятилетку мира для разоружения! » На открытке короткий текст, написанный крепкой и быстрой рукой, содержал здравицу Солнцу, призыв к разоружению, поздравление журналистам и пожелание успеха в вахте мира. Оптимистическое посланьице доброжелателя. Я бы сказал, оно было неправдоподобно, бравурно-оптимистичным, дышало несокрушимой бодростью и, при всей серьезности, той внутренней здоровой иронией, которая присуща жизнерадостным людям. И вслед за подписью протяжным эхом прошлого, страстным воззванием к будущему, вызывая бурную гамму чувств, следовало пояснение: «Инв. Отеч. войны (безногий)».  

Второе воспоминание, нарушившее предновогодний лад, тоже было связано с письмом — из Вашингтона. Письмо прислал корреспондент «Известий» Александр Палладии, и помимо поздравительной открытки я нашел в нем журнальную вырезку — большую, на 30 страниц, статью из январского номера литературно-политического ежемесячника «Атлантик». Статья принадлежала перу американского журналиста Томаса Пауэрса, того самого, о встрече с которым я писал в начале этой книги.  

Он приезжал в Москву, чтобы понять, как мы, советские, по отдельности и вместе, относимся к ядерной угрозе, нависшей над миром, и я попал в число людей, которых просили побеседовать с этим известным журналистом.  

Мне пришелся по душе приземистый бородатый американец сорока с небольшим лет. В нем я нашел естественность и ум, искренность и ту привлекательную смелость, когда пишущий человек, с именем и опытом, освобождаясь от так называемой солидности, не боится задавать вроде бы детские вопросы, ответы на которые вроде бы давно известны взрослым солидным людям. Он хотел понять нас и наше отношение к американцам и тем самым проверить отношение американцев к нам, и из его разных вопросов, я чувствовал, получался один самый детский и, по существу, самый мудрый вопрос вопросов: что же мы (то есть мы и они, и все человечество) за люди, что же нас, таких, ждет в будущем црц наличии такого оружия и такого международного положения и что же нам делать?  

И как-то так получилось, что разговор с Томасом Пауэрсом лег в русло моих собственных размышлений и создал ту эмоциональную критическую массу, которая производит взрыв—неотложную потребность написать о самом сокровенном и форму выражения этого сокровенного. И неожиданно легко я написал сентиментальные заметки политического обозревателя о том, что мир тесен, так как от американцев до нас всего полчаса лета межконтинентальных ракет и так как в этом мире мы — так ли уж неожиданно? — находим друг друга со своими тревогами.  

Может быть, и не стоило бы возвращаться к этим заметкам, упоминать о мыслях, осенивших тебя ранним предновогодним утром, но, во-первых, без этого не будет новогодних видений остановленного и вновь тревожно двинувшегося времени, а во-вторых, не только мпр неделим, по и человек неделим, и в нем все слилось и все сплелось — дом и работа, близкие и дальние, след на снегу и царапины на сердце.  

Не скажу, что эти заметки были исповедью. Но искренность в них была, искренняя попытка пробиться к этому американцу. И был еще, если потрезвее взглянуть, некий опыт: поймет ли он этот порыв? В сентиментальных — п субъективных — заметках, если рассудить этот опыт задним числом, был заложен вопрос объективного порядка — о возможности понимания двух людей, двух журналистов из разных миров. И еще один вопрос — о связях этих двух миров: дойдет ли до него в Америке большая статья, посвященная встрече с ним и опубликованная — с добрыми намерениями — в известной советской газете? Слышат ли они нас так, как мы их слышим? Читают ли, как мы читаем? Способны ли на контакт? Не пустые вопросы, потому что без контакта нет понимания, а без понимания не жди впереди ничего хорошего.  

И вот, получив его статью в суматошные часы новогоднего кануна, я суматошно ее перелистал и удостоверился: нет, не услышал. Опыт не удался! Говорят о контактах с внеземными цивилизациями. А есть ли с земными, между земными? Тоже не пустой вопрос. Я ничуть не преувеличивал ничтожность, малость, частность моего опыта, по в то же время исключал случайность полученного результата. Мои заметки оказались пустым сигналом, канувшим в бездонности Вселенной. Так тесен ли мир? Находим ли мы друг друга? И если такой американец оказывается глухим в такое время, то что же пас в самом деле ждет?  

От этого вопроса нельзя было забыться ни среди белых,  

лечащих душу полей пи в ту ночь, когда па берегу Пахры мы штурмом брали Новый год, жаря шашлыки на костре.  

Это была незабываемая картина. Издалека, в пляшущих отблесках огня мужчины в зимних куртках и вязаных шапках, мастера шашлычных дел, создавали силуэты средневековых ратников. А вблизи вдруг лезли на ум видения ядерного аутодафе. Когда в костер летел еще один ящик, принесенный с хозяйственного двора, его деревянные план- ни вспыхивали и огненно таяли, напоминая жуткие кадры из американского телефильма о ядерной войне — «На следующии день», о котором мы все читали. На этих кадрах также мгновенно, как легкие планки в костре, красно вспыхивали человеческие ребра, чтобы через неуловимую долю секунды стать частью обуглившегося скелета, а через другую неуловимую долю — бесследно испариться.  

Небо над веселящимися людьми было молчаливым и торжественным. «Надмирно высились созвездья в холодной яме января... »  

Потом остановленное время опять пошло. И первым моим чтивом в новом году была как раз статья Томаса Пауэрса «Из-за чего? ». Читал внимательно и должен призвать, что это — серьезное журналистское исследование, честное и отчаянное. Может быть, его ответ не в том, услышал он или нет посланный сигнал, а в том, что проделал другой опыт — и другую работу. Он рыл, как крот, в историю — от Перикла и Аристотеля до современных военных историков, а также добывал первичную информацию — в «дурные вести» — в многочисленных встречах с теми американцами, кто, по его словам, изобретает, создает, испытывает, покупает, охраняет, объясняет, нацеливает и готов доставить к цели ядерные вооружения.  

И вот в мои новогодние видения вторглись мрачные фантасмагорические видения американца Томаса Пауэрса.  

Работая в Америке, я однажды пролетал через Альбукерк, штат Нью-Мехико. Сам этот город закрыт для советских граждан. Неподалеку, на базе ВВС в Кэртлэнде, есть, оказывается, Национальный атомный музей. Я вижу, как Томас Пауэрс разглядывает там точную копию «Толстяка», атомной бомбы, сброшенной на Нагасаки, карикатуру па Бомбу. Вот там же корпус первой американской водородной бомбы — восьмиметровое чудище весом в тонну.  

Но это археология ядерного века, первые пробы науки массового уничтожения, развивающейся быстрее любой другой науки. Теперь я вижу Томаса Пауэрса возле боеголовки типа МК-12А. Ни карикатурности, пи чудовищности. Современный дизайн: Изящное конусообразное изделие высотой всего лишь по пояс человеку, с угольно-черной закругленной полированной поверхностью. Три-четыре таких штучки войдут в багажник легковой машины типа «универсал». Ракета MX будет нести их десять. В каждой таится 23 Хиросимы.  

Еще видение. Один из посвященных рассказывает Томасу Пауэрсу, как разрабатывал планы применения тактического ядерного оружия в Центральной Европе. Его задачей было сократить число жертв среди гражданского населения. Как раз в день рождения дочери, которой исполнилось четыре года, аналитику пришла в голову удачная идея: подвергать ядерным ударам железнодорожные узлы и тем самым лишить советские войска на фронте подкреплений. Разложив специальные военные карты для удобства на полу и взяв специальный компьютер, вычисляющий эффект применения ядерного оружия, он принялся за дело. Дело шло споро. Идея быстро обросла подкрепившими ее цифровыми выкладками: «всего 100 тысяч убитых», а не миллионы, как по прежним разработкам. Это спасало Америку. По расчетам, это были терпимые для противника потери, много меньше тех, что вызвали бы обмен стратегическими ядерными ударами, которые обрушились бы на американскую территорию.  

В обеденный перерыв довольный собой аналитик, заехав домой, взял дочь в автоматизированный кафетерий Макдональдс, из тех, что многими сотнями усеяли американские города и дороги. Он стоял в очереди, озирая зал и обедавших людей. И вдруг ему вспомнилось — «всего 100 тысяч». В зале было всего несколько десятков, но живых, а не статистических. Хаотичные видения замелькали в его организованном мозгу, и он увидел себя среди военных карт на полу и — вдруг — свою убитую дочь и ужаснулся от того, чем зарабатывает на жизнь себе и своей семье. Потом он, разумеется, сладил со своим разгулявшимся воображением: жизнь продолжалась и вместе с пей обыкновенное безумие...  

В исследовании Томаса Пауэрса больше, однако, не таких деталей, а размышлений и сравнительно-психологических наблюдений. Он сравнивает нас и американцев. Мы остаемся для него малознакомой территорией: лишь встречи в Москве и в Миннеаполисе, где в мае 1983 года проходила американо-советская конференция общественности по вопросам войны и мира. У него нет сомнений в нашем отвращении к войне и приверженности к миру. В то же время его смущает и настораживает едипстпо вашого политического мышления п взглядов па международное положение, пе- уступчивость в спорах с Иностранцами и демонстрация чувства своей правоты. Своих соотечественников он знает больше и не щадит, особенно профессионалов от Бомбы «Нас миновало самое худшее из того, что случилось в больших войнах этого столетия... Некоторым американцам так трудно разглядеть в войне что-либо, кроме романтичного времени, что 20 миллионов убитых в Советском Союзе они принимают за свидетельство того, что русские от войны стали закаленными, а не осторожными и, следовательно, не дрогнут перед риском еще одной войны. Русские, которых я встречал, по большей части были терпеливыми, осторожными, разумными, деловитыми и их нелегко было вывести из себя. Но при мысли обо всех их убитых братьях, отцах и дядьях, голодающих и замерзших детях кровь приливает у них к лицам и страсть появляется в голосах. У американцев нет такой национальной памяти... »  

Многие его советские собеседники допускали, что дело Может дойти до ядерной войны, а американцы, напротив, как один, считали, что обойдется. Наблюдение представляется спорным. Его легко опровергнуть заявлениями американских официальных лиц, не только допускающих, но и проповедующих возможность ядерной войны и даже победы в ней. С другой стороны, вдумавшись, обнаруживаешь, что в этом наблюдении заложена мысль, к которой автор, не формулируя ее прямо, подводит. Те, кто сознает серьезность положения, ведут себя ответственнее и осторожнее а те, кто считает, что «обойдется», — безответственнее, бесшабашнее, опрометчивее.  

Что касается автора исследования, то он преисполнен глубокого пессимизма.  

Из-за чего? Так названа статья. Какие причины могут оправдать ядерную войну? Их — нет. В мире, разделенном пропастью на две непримиримые общественно-политический системы, ни одна из них не выиграет и обе проиграют в результате ядерной катастрофы, ставящей под угрозу само существование человечества. Но войны, убежден Пауэрс, никогда не были подвластны логике и здравому смыслу и начинались потому, что существовали страх и подозрительность, — и армии, и оружие были готовы к войне. Войны никогда не предотвращались сознанием того, что они безумны, «невозможны» и «немыслимы». «Проблема не в злых умыслах той или иной из сторон, по в нашем удовлетворении состоянием враждебности, в нашей готовности идти не ем путем; в том, что мы полагаемся на угрозу истребления, чтобы спастись от истребления», — пишет он.  

Журнальные публикации Томаса Пауэрса о возрастающей угрозе ядерной войны вызывают интерес. Когда его приглашают выступать в разных американских аудиториях, он обычно не отказывается. После выступления следуют вопросы, прежде всего о видах ядерного оружия: как выглядят, как действуют, верно ли, что могут попасть в футбольное поле на другой стороне земного шара? Да, верно. И он отвечает, как может, на остальные вопросы. И постепенно слушатели расходятся.  

Но остается один человек. Он ждет, когда все уйдут, этот последний человек с последним вопросом. Так же подходят к цыганкам-гадалкам, как будто безо всякого суеверия, всего лишь смеха ради, чтобы спросить, а сколько мне жить осталось? Гадалки различают таких людей за версту, и Томас Пауэрс научился сразу распознавать этого своего последнего слушателя с его последним вопросом. А война будет? Человек дожидался, когда все уйдут, чтобы получить доверительный и самый достоверный ответ. Но его нет, этого ответа, и он слышит: «Не знаю... »  

Не знаю... Так заканчиваются январские видения Томаса Пауэрса в журнале «Атлантик мансли», а стало быть, и моя новая заочная встреча с путником, который, плутая в дебрях ядерного века, подает сигналы бедствия с другого континента. Я мог бы посоветовать ему поучиться оптимизму у ветерана из Омска, но боюсь, что он не захочет воспользоваться этим советом: свой оптимизм или пессимизм мы берем из окружающего мира, ближнего и дальнего, из своей природы и судьбы.  

Что же остается? В его публикации я угадал себя в том русском, который «тяжелым и раздумчивым голосом» говорит: «Мы должны надеяться. Кому это принадлежат слова о том, что надежда — последнее, с чем мы прощаемся? Как иначе можно жить в этом мире? »  

В самом деле — как? Мы должны надеяться — и действовать во имя надежды, а не опускать руки в отчаянии. С такими американцами, как Томас Пауэрс, мы можем найти общую почву здравого смысла. Он-то понимает, что мы не можем перевоспитать или переделать друг друга при помощи ядерного оружия. И мы должны добиваться, чтобы таких понимающих людей становилось все больше и это понимание превратить в орудие мира. Пусть всегда будет Солнце! Будет... Даже если в данный момент, в эти дни 1984 года, оно скрыто за облаками.  

C  

Мир тесен… 3  

Накануне  

Рональда Рейгана 13  

Без руля и без ветрил 15  

Итоги перед итогом 21  

После выборов 26  

Совет бывшего посла 30  

Хейг на Капитолийском холме 32  

1981 год.  

Вызывающее начало 35  

Вместо «пирога в небе» 37  

Холодные ветры из  

Вашингтона 39  

Редактору «Лос-Анджелес  

тайме» 41  

Вызывающее начало 43  

На литературном вечере... 49  

Кто же идет не в ногу? 57  

И обман, и самообман 60  

Время не ждет! 65  

Вооружение, а не переговоры 68  

Противоборство 70  

Отмычка вместо ключа к миру 74  

Новые горы оружия 77  

Урок смерти Садата 80  

Десант на похороны 82  

Рискованные варианты 85  

В расчете на простаков 88  

На встречу в Женеве 90  

Огни на елках 94  

Очень плохой год 96  

Между тревогой и надеждой 98  

Две и все 52 недели  

1982 года 103  

Январский разбег 105  

Правда против мифа 110  

Две недели за океаном 114  

Несмешное 136  

Александр Хейг против  

Виктора Гюго 140  

Три момента в  

рекламной речи 141  

В зеркале  

действительности 144  

Кровь и расчеты 148  

Лицемерие 154  

Сезон мертвых 159  

Бегин и Гитлер 161  

Надежды на Шульца 163  

Под прикрытием  

американского вето 166  

Политика и компрессоры 170  

Не помышляют об уходе... 173  

Бомбы и дипломатия 174  

Оборотная сторона  

медалей Хабиба 179  

Уроки Сабры и  

Шатилы 182  

Семнадцатая неделя  

агрессии 187  

Два письма из  

Вашингтона 189  

Репортаж из  

Сан-Франциско 196  

Еще одно письмо из  

Вашингтона 201  

Еще немного об американских впечатлениях 206  

Забытое открытие Америки 208  

Станислав Кондрашов  

МЫ И ОНИ В ЭТОМ ТЕСНОМ МИРЕ  

Дневник политического обозревателя  

Заведующий редакцией А. В. Никольский  

Редакторы О. В. Вадеев, Е. Б. Бурковспая  

Художник Л. В. Костина  

Художественный редактор Е. А. Андрусенко Технический редактор ГО. А. Мухин ч  

ИБ № 5005  

Сдано в набор 03. 07. 84. Подписано в печать 12. 11. 84. А 00205. Форман 84х108‘/з2. Бумага типографская № 1. Гарнитура «Обыкновенная новая»» Печать высокая. Усл. печ. л. 18, 48. Усл. кр. -отт. 18, 90. Уч. изд. л. 20, 95*  

Тираж 100 тыс. экз. Заказ № 418. Цена 1 р.  

Политиздат. 125811, ГСП, Москва, А-47, Миусская пл., 1,  

Типография изд-ва «Уральский рабочий», 020151, г. Свердловск, пр. Ленина, 49,