20-м после критичности слов

Одним из немногих ты душу – готов  

Отдать под прелюдией жил янтаря,  

Чтоб волей описывать небо других  

На Землю истории в сердце – смотря.  

Ты форм объективности серый гранит,  

Из плит по реальному свету – внутри  

Ты факт вынимаешь и пользу свою,  

А новое время под рамкой Земли  

Не стало считать угнетением боли -  

Любви экстатический род – поневоле  

На призванный искус вопроса – за зло,  

На сердце которого стало светло.  

Быть может затронуты мысли в 20-м,  

Ты ждал эту осень внутри угнетения,  

А мир, как готический призрак – за завтра  

Искал обещание мудрости – в лицах.  

Не время считать эту злобу – под нами,  

На Землю сложив эволюции призрак,  

Что пишет таким же прямым обещанием  

И шлёт эзотерики гроб по привычке.  

Лишь могут упасть эти верные птички  

К культуре их нрава ты стал – объективен,  

Всё ждёшь идеальному сердцу – отныне  

Свой стиль полноводной манеры – из слов.  

Они – обращённые волей привычки  

У казуса стен из любви неприличной,  

Ты видел тот русский мотив над обличьем  

Притворного зла эталона в манерах?  

Так пусть ты обычному веку – не притча,  

А новое общество к личному имени,  

Застрял элегантностью моды в обычаях,  

Но сам и не блещешь притворством – со слов.  

20-му центру под долгом – из мира  

Ты верил о правде внутри негодующих  

За имя притворное в мысли гнетущей,  

А ночью вопил – о другой эволюции.  

Не стало светло, как в готической прозе,  

Все спели затворы под мнимым обличьем,  

Им тесно слагать эту русскую душу  

И мирно не спать по – другому приличию.  

Что дать за обрывками верности смысла  

Внутри символичности здравого риска,  

По тем же добытым истории – толкам  

О новой причине быть слаженным волком?  

Любить бы твою элегантности пищу  

Под новый костюм из приталенной страсти,  

На взгляд – ты манера под лоск идеальный  

И ветер фатальности меры изыска.  

Но осень свою убирает погоду,  

Когда за 20-м ей тесно, что проку  

Искать одиночество в мнимой картине,  

Любить ли сюжет европейского шёлка?  

Над нами стоит эталон этой мысли,  

Он взят объективностью долга – годами,  

Со слов унижают им мысли – у моды,  

А рябь одиночества губит народы.  

Считает противным ту наглую пищу  

И волю от нежности слов – о грядущем,  

Ей быть на 20-м шагу неимущим  

И слыть обращением новой поруки.  

Лишь слабому ветру о фактах – приручён  

Моралью искать одинокое в людях,  

Тем верить внутри у 20-го судеб  

По смыслам культуры реальности риска.  

Не взят от критичности после изыска,  

Он верит со слов превращения маски  

В фигуру фатальности гневного мира,  

А ждёт безысходной руины от власти.  

Пускают и стелют пропавшие стены,  

Могильные общества в том им – помеха,  

А страх одиночества – новая метка  

У прошлой картины заблудшего века.  

Не сразу, а после любви у привычек  

Ты страх понимаешь в искусстве – обычном,  

За эту ли жизнь обращаешь – прямое  

Довольство внутри обывателя слова?