«Инфернариум»

Поздним вечером огромный чёрный внедорожник подъехал к мусорным бакам. Дверь с тонированным стеклом открылась, и оттуда вышли двое в костюмах классического кроя.  

– Этот? – Спросил один тип у другого, кивая на захлёбывающийся от плача свёрток, который отчего до сих пор не разорвали на части бродячие собаки, лазающие поблизости и лающие друг на друга.  

– Он, – подтвердил второй, кивая головой, – Сирота, искать не будут: роды нигде не зафиксированы.  

– Уверен?  

– Абсолютно. Мать выкинула на помойку и выбросилась из окна. Отец не установлен и вряд ли когда-либо объявится.  

– Тогда это то, что нам нужно, – сказал первый, сгребая в охапку свёрток и небрежно бросая в только что открытый багажник.  

В это время к мусорке уже подходил третий, чтобы опорожнить своё ведро. Приметив двоих незнакомцев, а также чёрный джип с выключенными фарами и подозрительные звуки оттуда, житель микрорайона смекнул, что деется нечто неладное.  

– Вы из службы по отлову собак? – Попытался осведомиться местный. – Так ведь запретили же! Мало того, что отстрел воспрещён – отлов теперь тоже! Я вот позвоню сейчас кое-куда, и проверим, на каких основаниях вы здесь...  

Первый тип занервничал. Второй безмолвно, бессловесно, беспощадно и безжалостно выстрелил в реднека из огнестрельного оружия с глушителем. Получив пулю в лоб, тот сразу же упал.  

– Куда теперь? – Спросил первый, заводя автомобиль, пока второй упаковывал труп в багажник – рядом с орущим свёртком.  

– Где-то здесь неподалёку очистные или что-то вроде. Сброс, смыв в реку. – Невозмутимо ответил второй. – Унесёт течением далеко и надолго.  

Похоже, первого это не убедило.  

– Перчатки, – отчеканил второй, – Плюс осадки: ливень смоет все следы...  

На другом конце этого канадского городка припарковывал свой байк некто в чёрных очках. Этот парень был высок и плечист, а также наблюдателен: он сразу же заметил троих, вышедших из сумерек под свет фонарного столба.  

– Ты либо слепой, либо тупой, – начал один, – Раз носишь ночью солнечные очки.  

– Гони бабосы и ма-а-абилу, – добавил второй, – Это наша улочка.  

– Байк тоже, – закончил третий.  

Человек в чёрных очках повернулся, уставился на них в упор, а после начал смеяться. И смех этот очень не понравился бандитской троице, потому что был адским и громоподобным – колоссальный контраст при тихой, безжизненной улице (если не считать тех хулиганов).  

– Ты чё ржёшь? – Забеспокоился один. Как-то нехорошо ему стало, не по душе – словно неладное учуял. Он остался на месте.  

Второй и третий направились в сторону неизвестного. Каким-то образом у одного из них в руках оказался нож, а у другого – тяжёлая бита.  

Тогда новичок вытянул руку вперёд и стал медленно сжимать ладонь в кулак. В это самое время один из шпаны – тот самый, в чью сторону была направлена рука – стал быстро краснеть, кряхтеть и задыхаться. Нож давно выпал из его рук, которые схватились за горло (словно рука противника непосредственно душила его, а не творила жест в пространство). Обидчик упал на колени и продолжал сгибаться дальше, пока совсем не рухнул на вымощенную красивой плиткой чистую ночную площадь, лишённую зевак, котов и машин – это была та часть города, где не имело места лишнее движение.  

Второй из гопников не растерялся и, используя отборнейшую брань, перемежающуюся с самой свежей версией молодёжного сленга, попытался накинуться, наброситься на незнакомца, однако потерпел фиаско: продолжая хохотать, пришелец неожиданно снял очки, и на ночного сталкера обрушился, устремился весь гнев, ибо радужная оболочка глаз соперника была преисполнена огней языкастого пламени преисподней, и сей костёр разгорался всё сильней. Взгляд архидемона оказался столь тяжёл, что противник отвёл свой взор, но было уже поздно: маленькие огоньки плясали теперь в глазах самого горе-нападающего; горела душа и горело тело. Он вспыхнул, как свеча, и горел заживо. Дикие вопли его крика, его предсмертные муки и страдания не услышал никто. Никто, никто не пришёл на помощь – последний из трёх негодяев, оставшийся сначала на месте, давно утёк, оказавшись трусом и предателем.  

«И это хорошо, – изрёк урождённый Пандемониума, направляясь в сторону промзоны, – Настанет день, когда останки человечества будут навеки погребены под пеплом Инфернариума... ».