«Твари Севера»

Зря я вышел сегодня на променад – это хмурое, неприветливое, безрадостное январское утро испортило мне настроение на весь оставшийся день.  

Едва я вышел из дому, как внезапно поднялась снежная буря – пожалуй, сильнейшая в моей жизни. Коварная вьюга, подлая метель, жестокий буран немедленно и одновременно обрушились на меня и на всё вокруг! Проклятые метеорологи... Доверяй после этого прогнозу погоды.  

Я оказался в самом эпицентре белоснежного ада – но прежде эти вихри, эти ветра, эти потоки воздуха сначала подгоняли меня сзади, как бы прочь из дома; после меня бросало, швыряло и кидало, точно лёгкую, мягкую игрушку или мяч. Беспомощная пушинка, бесполезное теплокровное существо – вот кто я был сегодня, здесь и сейчас.  

Когда непогода стихла и немного прояснилось, предо мною предстала истинная полярная ночь во всей её красе – Солнце не поднималось из-за горизонта (хотя по времени уже давно было пора: мои часы показывали ровно восемь).  

Собственно, это была даже не полярная ночь, а, скорее, затмение – тьма была кромешная; ни Луны, ни звёзд, ничего.  

Мой карманный электронный термометр зафиксировал температуру воздуха в минус десять градусов по шкале шведского учёного Цельсия – что ж, по степным меркам это не сильный мороз (к тому же без ветра); одет я был тепло, поэтому холодно мне не было – как выяснилось позже, до поры до времени, ибо температура имела тенденцию к падению.  

Но где же я? Ведь отнесло меня значительно и далеко.  

По снегу словно блёстки раскидали – при других обстоятельствах я назвал бы это красивым и не преминул сфотографировать. Но ввиду отсутствия любого освещения... Снег, блестящий сам по себе? И как я ещё что-то вижу? В этой непроглядной мгле.  

Когда рассеялся густой и плотный туман, взору моему явилась практически арктическая пустошь – кроме снежной глади, я не видел пред собою ничего! Ни тебе сибирской тайги с её хвойными кронами, ни тебе полярной тундры, преисполненной пушными зверьками.  

Где-то там, вдали, на самом горизонте я, отчаянно буравя близорукими глазами свои несчастные астигматические очки, различил что-то большое и тёмное, похожее на мираж – темнее, чем всё остальное, что было вокруг меня.  

Я направился туда не только из любопытства и/или безысходности – этот объект будто бы звал и манил меня, как «голос моря» волн открытого океана – на подсознательном уровне, ибо стояла полнейшая, как после хорошей контузии, тишина (какую, кстати, я всячески приветствую, люблю и даже обожаю).  

Итак, я увидел зияющее тёмное пятно, резко выделяющееся на фоне всей этой пустыни. Когда же я подошёл ближе, то рассмотрел какую-то пещеру (больше похожую на чью-то гигантскую раковину – быть может, некоего неведомого моллюска или же такую, в коей прячется рак-отшельник).  

Зайдя внутрь (вынужденно, ибо я чувствовал, что после непродолжительного штиля надвигается очередной, ещё более злобный шторм), я очутился в огромной, но сужавшейся (к противоположному от входа краю) зале. Находясь в оной, я приметил посредине щедрый и богатый стол, за который я был приглашён незамедлительно – приглашён людьми до крайности добрыми и радушными. Да, эти незнакомые, но удивительно приятные мне создания позвали меня, приютили и дали поесть. Они громко разговаривали и смеялись – а я, таки продрогши до мозга костей после спятившего циклона (увы, никакая тёплая верхняя одежда не поможет от длительного пребывания на сумасшедшем холоде), смахивая с бровей иней, накинулся на сытную, горячую пищу, с жадностью её поедая. В этот момент я даже как-то позабыл о том, что сначала необходимо раздеться, разуться и тщательно вымыть руки.  

Только лишь я попытался спросить у этих гостеприимных существ, кто они, откуда (и где я сам), как все они разом... Обледенели! Ледяной ветер, проникающий внутрь через ничем не защищённый проход в эту пещеру, в этот спасительный оазис, сковал лютой зимой также и пиршественный стол. Чья-то магия и волшебство? Или же всё происходящее – не более чем каприз природы? Однако если в мгновенной смерти моих спасителей виновна непогода – отчего она пощадила меня? Я ведь жив, и двигаю всеми частями своего тела свободно.  

В любом случае необходимо было выбираться отсюда – языки белого пламени уже касались и меня. Куда же мне идти? Обратно к выходу, навстречу смерти? Явно не лучший вариант. Дальше внутрь? Я попробую.  

Вторая пещера была ниже и меньше первой – но, как и в первой, лицезрел я пред собою щедрый и богатый стол, а также людей за ним, которые подозвали, а после обогрели, напоили и накормили меня (из-за стресса я вновь проголодался). Однако стоило мне задать им свой вопрос – кто они, откуда (и где я сам)... Да что же это такое?! Внезапно их лица и тела нашёл тлен – да, Смерть настигла их врасплох, нежданно-негаданно, и люди эти – люди хорошие и отзывчивые – застыли навеки в тех позах, в каких сидели за столом; как шутили и болтали, как жестикулировали руками и покачивали под столом ногами... Тлен сотворил со второй пещерой то же, что свершил лёд в пещере первой.  

Третья пещера оказалась ещё ниже, ещё меньше. И взору моему снова явился щедрый и богатый стол, и разделил я трапезу вкусную с людьми, каких не встречал доселе (исключая людей из первой и второй пещер), потому что угощали они бескорыстно.  

Взглянув на часы, я почуял неладное: ничего не происходит. Обычно к этому времени люди в этих пещерах застывают – от тлена или льда, всё одно. Мне самому уже стало некомфортно, поскольку я уже наелся, а мне всё накладывали и накладывали, наливали и наливали. Что-то злое вдруг проскользнуло в этих зенках, когда я посмел отказаться от бесплатной еды. Я боялся задать и свой излюбленный вопрос – кто они, откуда (и где я сам); меня больше тянула, больше манила, больше занимала пещера следующая, пещера очередная – что могло поджидать меня там?  

И встал я, не прощаясь и не благодаря, и ретировался вон. Однако участники чаепития обернулись вдруг нежитью навроде зомби и набросились на меня, будто я – венец всего их пиршества, десерт. Всевозможные фурии, бестии, ведьмы, мегеры, кадаверы, вампы и их многочисленные тени увязались за мною в погоню, преследуя до тех пор, пока я, сбегая по ступеням с набитым желудком, не упал в самую глубокую (но и самую крохотную) из этих ям.  

Что-то остановило этих мерзких тварей, а я начал постепенно задыхаться: в это блеклое и затхлое помещение не проникал ни свет, ни чистый воздух.  

Как уже говорилось выше, новая комната была не столь просторна, как предыдущие – и всё же лучше проститься с жизнью здесь, нежели быть разорванным стаей монстров из Вампирии, от коих исходила мощная некроэнергетика.  

Ледяные подобия вверху, склеп из праховых, подёрнутых дымкой мумий чуть ниже, оборотни неподалёку – что может быть хуже? Разве что колющий, свирепый мороз – который только усилился, ибо уже и здесь моя пасть извергала пар. Я сказал – пасть? Правда? Хм. Думаю, отныне я не слишком отличаюсь от существ, обитающих на Севере.  

Клац да клац, стучат мои зубы; тряска и дрожь по всему телу – бил озноб меня нещадно.  

Между тем, несправедливо загнанный в угол провидением, я нашёл в себе силы внимательно изучить место, где нахожусь сейчас – всё лучше время от времени ходить, нежели сидеть и мёрзнуть.  

Это странное и заброшенное помещение было строго прямоугольным, что резко контрастировало с формой трёх других пещер. Без окон, без дверей; ни подвала, ни чердака, ничего. Также, четвёртая пещера отличалась от прочих тем, что практически целиком была выложена красным кирпичом – во всяком случае, так я решил вначале. Может, я постепенно схожу с ума, но мне тут даже нравится! Люблю я одиночество... Уже втайне представляю, как я здесь обустроюсь – в полумраке, в абсолютной тишине, в покое вечном и...  

Стой!  

Подойдя к одной из стен ближе, я с ужасом отпрянул – то, что я счёл за... Да это же запёкшаяся кровь!  

Я вынул один из плохо уложенных кирпичей и прислушался. Звук порыва ветра? Нет, не то. Какие-то характерные пульсации...  

Тут меня осенило – лишь бы не слишком поздно: коробка, в коей я имел честь пребывать ныне, есть не что иное, как большущая беруша; своеобразная затычка в чьём-то гигантском ухе! Я же – червь, потревоживший, побеспокоивший...  

К превеликому сожалению, догадка моя верна: весь этот свод пещер являлся ушной раковиной йнигг – одного из тех снежных великанов Севера, что не брезгуют перекусить человечиной.  

Проснувшись и отряхнувшись от сугробов-колоссов, мохнатый, лохматый, косматый людоед громко чихнул – да так, что меня и всех остальных вышвырнуло прочь, на свежий мороз; мы вылетели так, как вылетает пробка из бутылки.  

Всех остальных? Сосульки из первой «пещеры», треснув, разбились и рассыпались в ледяной песок; мертвецы из второй обратились в прах – но преследователи из третьей, гикая и улюлюкая, побежали за мной. Я их видел: теперь злодеи мчались за мной в невесть откуда взявшихся собачьих упряжках – сани везли ведьмины прихвостни, верфольфы и тетралаки из Керберуса, скаля клыки и марая белизну снега своей отвратительной слюной, оставляя в нём зловонные тёмные кляксы.  

Как долго ещё я пробегу? Опять не видно ни зги. Закружило, завертело, повалило, перевернуло...  

Очнувшись, я понял, что лежу лицом вниз, в глубоком снегу. Какой-то гул дошёл до моих ушей, и я пришёл к выводу, что погоня не стихла, но преследователей стало кратно меньше – скажу больше, то был кто-то один.  

Этим «кто-то» оказался глупый, бестолковый, неуклюжий циклоп, мычащий в мою сторону что-то нечленораздельное.  

Я рассмеялся (хотя в данной ситуации смешного было мало) и свернул в сторону, постепенно сбавляя скорость – почему-то я был уверен, что эндемик Циклоптерры вряд ли догонит спринтера вроде меня, ведь когда-то я прибегал четвёртым в забеге на шестьдесят и на сто метров.  

Однако циклоп оказался хитрее, чем я думал, и вынул из своей единственной глазницы око, которое с огромной скоростью полетело за мной, хищно, злобно, ядовито пронзая каждый дюйм моего ослабленного погоней и измождённого холодом несчастного тела.  

Летающий глаз, иногда пикируя, гнал меня по круговой спирали непонятного лабиринта – это я уже выяснил задним числом.  

Око, больно стреляя в меня взглядом, загоняло меня в древний и дремучий лес, кустарники которого – вездесущий сизый корень, королева ягод корневика, змиеглавник, волчец и мелисса – изодрали мои штаны в труху, а ноги – до крови, ибо многие из этих растений имели острые шипы. И деваться от этой колючей проволоки мне было некуда.  

Чаща же этой супертайги сама по себе была преисполнена неприятных сюрпризов: филиноиды, враны, крыланы, гриффоны из Гриффониса, хитролисы, ведмеди из Ведмедистана, сиричи и моричи здесь просто кишели! Где же горланусы и кроллы? Где изящные, грациозные, серебристые лани? Есть ли хоть какой-то просвет в этом тёмном, страшном и ужасном царстве?  

Вполне закономерно, что я не выдержал: мой организм не справился с такой нагрузкой, и я попросту потерял сознание.  

Очнулся я оттого, что что-то хтоничное терзало мою плоть и душу – и этим «что-то» был хвост тушкана (коему самое место в степи, а не в лесотундре – или где я там сейчас находился, в которой из природных зон). Пушистый, как у манула хвост шевелился сам по себе и держался особняком; его хозяина я не наблюдал нигде.  

Выяснилось, что хвост безобиден и просто будит меня. Погладив его за это, я направился туда, где, как мне показалось, было не так темно.  

Я вышел к некоему водоему – и страсть как мне захотелось пить! Не смущала даже температура воды (всё моя боязнь простудиться). Кстати, почему она не замерзает? Мой термометр показывает цифру в минус двадцать пять.  

Едва я захотел пригубить этой живительной, спасительной влаги (а то и набрать в ладонь столько, сколько в ней задержится), как вдруг обратил внимание на еле заметную табличку, гласившую: «Да не обнаглеет рука берущего».  

И на первый раз после зачерпнутой мною пригоршни всё прошло мирно и гладко.  

Я пожал плечами и зачерпнул ещё. И на второй раз из водоёма вылез краб-полоскун – сей водоём был его ареалом, и роль этого ракообразного заключалась в замедлении естественного процесса превращения озера в болото. Краб-полоскун погрозил мне большей из своих клешней и убрался восвояси.  

Но я был жаден и окунул ковш своей ладони вновь. В третий раз из воды выползли фунгоиды и вынырнули фригидры. Что-то такое они сделали, что мне стало нехорошо, а водоём, сильно помутнев, исчез вовсе.  

Я наивно посчитал, что на этом мои злоключения подошли к концу: как бы ни так, и постепенно меня начали окружать снежные тролли из Тролланда, кефалогиганты и големы из снега и льда.  

Больше некуда бежать – да и сколько можно прятаться?  

В отчаянии я присел, закрыв ладонями лицо, и посчитал, что это конец – как вдруг я услышал нечто, совершенно сбившее с толку не только меня, но и моих врагов.  

Что-то (или кто-то) запело на неизвестном мне языке – видимо, где-то совсем рядом. Я раскрыл глаза, протёр их и с удивлением уставился на нечто, поющее на небольшом холме неподалёку.  

То был не ангел и не демон, не животное и не человек, не растение и не гриб – кто или что это такое?  

Не обращая ни на кого внимания, оно взяло в свои конечности бойран и, возвысив голос, запело о прекрасном – во всяком случае, мне так показалось.  

По мере того, как оно пело, я, не будучи профессиональным лингвистом, всё же по отдельным словам и фразам установил – да, я допустил, что это существо, возможно, из Эйрэ, Кимры или Гэлиги. Едва я распознал акцент, как диво запело на языке ином, и мне почудилось, что существо это родом из Суоми, Карьялы или Сапми.  

Я не ведал, о чём поётся дословно, я не знал перевода, но я пришёл к выводу, что до меня пытаются донести, что зима – не есть зло, что это просто время года, и бояться его не нужно. Впрочем, я и сам так думал: вряд ли я страшился – я и сам её люблю, но тёплую и снежную, а не трескуче-морозную и ветреную.  

Между тем, под влиянием пения божества големы деформировались – и те из них, кто был слеплен из снега, точно снеговик, стали просто бесформенными сугробами, а те, кто был изо льда, рассыпались на мельчайшие льдинки. Таким образом, магия, повелевавшая големами, развеялась, рассеялась; ими больше никто не управлял, их впредь никто не контролировал.  

Тролли застыли, как вкопанные, а кефалогиганты обратились в бегство – так магия добрая (и более сильная) победила магию враждебную.  

Я же со всех ног побежал к поющему божеству, но оно не дало себя увидеть – яркий свет был в нём самом и вокруг него (да такой, что светло стало, как днём). Свет этот слепил глаза, но кое-что всё же можно было рассмотреть – красу предивную и неземную. Улыбнувшись мне, божество крайнего Севера вдруг преобразилось: его рот и нос, объединившись, преобразились и стали очень длинным клювом, а верхние конечности превратились в большущие крылья. Взмахнув ими, божество полетело к самому Солнцу (которое наконец-то явило свой лик пред мои очи), и я снова остался один.  

Через некоторое время до моих ушей донёсся звук, похожий на скрип – скрип длительный и неприятный – как у автомобиля, чей водитель не сменил летнюю резину на зимнюю. Я пошёл на этот звук и вскоре вышел на следы от протектора шин. Но где же сам автомобиль? И кому вообще могло прийти в голову ехать сюда (да ещё и в такую погоду)?  

Следы вывели меня к дымящейся машине. Я, было, вздрогнул, но дым этот шёл из выхлопной трубы. Я вздохнул с облегчением.  

Правая передняя дверца серебристого внедорожника была приоткрыта. Внутри салон пустовал. Кровь на сиденье и других местах отсутствовала.  

Мне удалось найти документы на имя доктора Джеффри Томпсона – и, поскольку я знавал только одного Джеффри Томпсона, то очень сильно удивился и даже был сбит с толку: во-первых, предметом исследования этого профессора являются звуки, а не климат; во-вторых, боюсь, сей великий учёный уже слишком стар, чтобы находиться за рулём – и я даже не уверен, жив ли он вовсе. Однако учёные – братия принципиальная; если доктор здесь – значит, приехал он сюда не из праздного любопытства!  

Чисто инстинктивно я задрал голову вверх и обнаружил штырь, торчащий из-под земли и уходящий далеко в небо.  

Ага! Передающая или принимающая антенна! И как это я сразу её не заметил?  

Этот странный, время от времени вибрирующий (и оттого гудящий, как трансформатор «ламповых» времён) металлический объект шириной в дюйм не отбрасывал тени и был много выше Эйфеля и Останкино, вместе взятых – запрокидывать голову дальше вверх уже было болезненно.  

Объект был сверхпрочен: он не гнулся, не ломался, не пилился и не резался; не ржавел и не тускнел. Вручную из почвы его не выдернуть.  

Я пришёл к выводу, что в данный момент нахожусь на Северном полюсе, и странный объект – не что иное, как банальная земная ось.  

Однако уже через минуту, мучаясь от сильнейшей головной боли, я пришёл к другому выводу, а именно: никакая это не ось мира, а самая настоящая вышка 7G! Почему я так решил – умолчу; скажу лишь, что видимый мною объект точно является созданием рук человеческих. Также, ни для кого не секрет, что на хорошем, продолжительном морозе падает сообразительность (равно как и в душном, жарком помещении); именно поэтому я так долго думал, что же за объект уходит в небо, как вавилонская башня – не покачиваясь и под точным прямым углом.  

Отсюда нужно было немедленно убираться, пока 7G ещё больше мне не навредила. Однако куда же мне держать путь теперь? Я – бессменный скиталец бесконечного дня. Словами не передать, как я устал! Как скучаю по своему уютному уголку и пушистому коту; книжным полкам, преисполненным полных собраний сочинений Эдгара Аллана По, Кларка Эштона Смита, Роберта Ирвина Говарда, Говарда Филлипса Лавкрафта, Стивена Эдвина Кинга; видеографиям Альфреда Хичкока и Романа Полански...  

Не знаю, как долго я шёл прочь от «земной оси», но вскоре я набрёл на серых веттиров, угрюмых кобольдов и страшных стромкарлов, спускающихся с крутых склонов ближайших гор – гор высоких и заснеженных. Камулы и менквы, иччи и юёры, абасы и фоморы, чучуны и сюлюкюны, ангъяки и утбурды, рэккены и йети, ишигаки и аглулики, амароки и туунбаки нагнали меня сзади. Окружённый тварями Севера, тварями уродливыми и безобразными, я с радостью выкинул бы белый флаг, но у меня его не было; языком жестов я также не владел, поэтому был обречён стать вишенкой на этом бескрайнем айскриме, вкусным десертом для десятков голодных, безжалостных ртов.  

Чего именно я боялся? Самого вида и присутствия этих мерзких гадин, или же того, что они могут мне причинить?  

Только эти монстры обступили меня, почти дотянувшись своими конечностями до моего измученного тела и многострадальной души, как земля в буквальном смысле ушла из-под моих ног: вместо снега и льда – жидкая вода (именно жидкая, ибо доселе я наблюдал её лишь в виде льда). Коченеющий, я покорно пошёл на дно морское, безропотно покорившись неумолимой судьбе. Но прежде, чем меня добили придонные электрические скаты, ещё в толще воды, в её пучине я подвергся нападению всяких разных хищных тварей, которые кусали и кромсали, рвали и поедали мою жалкую, обессиленную плоть. Бесполезно было сопротивляться натиску полярных мегалодонов, всевозможных спрутов северных морей, гигантских кальмаров, медуз и прочих чудовищ, облик которых не поддаётся внятному, вразумительному описанию; бессмысленно и невозможно было противиться обману русалок, их взгляду и речам.  

Я обнаружил себя выброшенным на берег, точно дельфин или другой китообразный; я лежал, мокрый, жалкий и замерзающий, и некому было подойти и протянуть мне руку помощи. Мои руки и ноги не слушались меня – казалось даже, они живут своей жизнью.  

Кометой промелькнула мысль, что, возможно, обошлось – но раны и рубцы, ссадины и синяки доказывали обратное. Через секунду их уже нет, а глаза мои, как глаз циклопа давеча, полетели куда-то вдаль, в четвёртое измерение, в параллельный мир, в иную реальность. Ноги послали меня подальше и куда-то ушли; руки, помахав, тоже исчезли.  

Счастьем было осознать, что, оказывается, я, бродя в густом, глубоком тумане, всего лишь провалился по пояс в неглубокую, но широкую прорубь, а после лежал так некоторое время, потеряв сознание – так сказали мне врачи и случайные прохожие. Выходит, всё виденное, всё слышанное, всё прочувствованное мною – не более чем рядовой кошмарный сон?  

Я отделался лёгким испугом – да, обморожения нет; нет ничего, что могло бы угрожать здоровью тогда и после. И всё же... Я им не доверяю! Вдруг я действительно (пусть даже на короткое время) был там?  

Зря я вышел сегодня на променад – это хмурое, неприветливое, безрадостное январское утро испортило мне настроение на весь оставшийся день. Проклятые метеорологи... Доверяй после этого прогнозу погоды.