Портрет старого цыгана, сидящего у костра

Угли костра догоревшего  

смежают чёрные веки.  

Тишина, озябшая ведьма,  

тени трав на лугу собирает.  

Старик сидит под берёзой  

и щупает взглядом память.  

Ветер сдувает пепел  

с тлеющих снов и страданий.  

Молчит цыганское сердце,  

а голос стал чёрной гадюкой.  

Куда же ушло твоё счастье,  

пропахшее дымом и солнцем?  

Где табора смуглый гомон  

и прокопчённые песни?  

Вспомни, старик, это рядом:  

там, где полынь слаще мёда,  

где знойные губы оврагов  

мечтают луны напиться,  

там, где бутоны печали  

раскрывают внезапную радость,  

где нежность ходит босыми  

ногами по иглам страсти,  

а детский смех отражается  

в слезах увядающей матери...  

Как попал ты в страну одиночества?  

Здесь репьём заросли все дороги!  

Ты испуган, как старая рана,  

что вспомнила блеск кинжала.  

Душа одиночки – пушинка  

на шершавой ладони ветра.  

Вот подходит собака бездомная,  

запах боли твоей смакуя.  

Соловей замолчал, почувствовав  

где-то в сердце тоски осколок.  

Эх, ещё бы немного хвороста -  

и костёр твой стал бы рассветом...  

Но, увы, в той груди, где песни  

бушевали, стремясь на волю,  

копошатся бескрылые вздохи  

и тяжёлые вороны стонов.  

Так чего же ты ждёшь? Отгони же  

от песни своей стервятников!  

Вцепись в пустоту ногтями,  

до мяса живого изрань её!  

Впивайся пальцами в землю,  

пусть станут они корнями!  

Неужто нет больше листьев  

на искорёженных ветках?  

Увы, никому не нужная  

музыка стала хрипом.  

Тишина темнее могилы,  

уста её – бездна вечности.  

Филин, священник изгоев,  

заплакал загробными криками.  

Мальчик с прозрачной улыбкой  

растирает в ладонях пепел.