Ласточкино гнездо

На сей раз они находились в правом крыле библиотеки, где Агата еще не бывала. Это было более малогабаритное помещение, и очевидно более уютное, чем левое библиотечное крыло, где располагалась основная рабочая часть с открытым кабинетом императора, с его огромным мраморным столом, заваленным картами и свитками. Агате сразу бросились в глаза книжные полки, плавными гладкими кусками из цельной древесины, наплывающие друг на друга, словно стекающий по сотам мед; приглянулись бархатные, шедшие вдоль стеллажей ленивыми загогулинами, то ли скамейки, то ли кушетки, обитые нежным розовато-лососевым материалом из шерсти и льна. Здесь было не так просторно, но тепло и светло.  

Веспасиан сидел в полуобороте на одной из кушеток, ближе к полыхающему светильнику, и играл в шахматы, точнее разбирал сложную головоломку этюда. Правда агата не знала, как эта игра называется, но «его Элитность» несколько дней назад объяснили ей, какая фигура и зачем ходит, и что происходящее на доске отдаленно похоже на войну. Только что ее господин делал и с кем воевал сейчас, ей было совсем невдомек. Она, конечно, старалась быть сопричастной по долгу службы и не отрывать взгляда от доски, но белые фигуры из слоновой кости сдвигались так медленно и непонятно, что веки девушки были готовы вот-вот сдаться в плен.  

Агата не выдержала и по девчачьи – пискляво зевнула, еле успевая прикрыть руками рот и, все еще не отошедшие от смуглоты уличного загара, покрывшиеся румянцем щеки.  

– Тебе скучно, Агата? – он поставил на место выскользнувшую из пальцев фигуру.  

Казалось бы, мягкость и спокойность его голоса не должны были произвести такой выраженный эффект. Но бедная девушка, отринув от лица руки, застыла в испуганной оторопи, выпрямившись как струнка. Она знала, что за любую невнимательность ее потом будет бить Занна.  

Пажи и служанки следили и доносили ей друг на друга, а та в свою очередь била так, что хоть и не оставалось видимых синяков, но все равно было очень больно.  

– Простите меня, мой господин! Я так виновата! Я не имела права нарушать вашей игры. Я должна была следить за вами и… и… не засыпать…  

– Кто тебе это сказал? – его пухлое лицо озарила добросердечная усмешка.  

– Наша главная служанка – она говорит это наши обязанности – неусыпно следить за вашими потребностями.  

Веспасиан насупился, силясь не рассмеяться – личико девчушки было на редкость забавным в своем неподдельном испуге.  

– Глупости! – он схватился рукой за край своего огромного подрагивающего живота, посмеиваясь. – Не слушай ты эту бабку!  

– Но она говорит…  

– Мне лучше знать, для чего ты мне нужна! – он беззлобно прикрикнул на нее и, тяжело вздыхая, добавил: -  

Ты тут чтобы помогать мне делом, а не взглядом… Да, Агата, я ещё молодой, но уже, как ты, конечно же, заметила, очень толстый, и поэтому… – он задумался, снова возвращаясь к позиции на доске, – мне нужна помощь, – он резко передвинул слона и повернулся к всхлипывающей служанке: а именно – ты...  

– О, Веспасиан… – прошептала она, горящими глазами взирая на его полные формы, – Зачем так много есть… Ты стал таким… Таким...  

– Каким таким? – его резкая бровь взметнулась кверху. Он тяжело дышал.  

Агата не могла отвести взгляда от громады стоящего перед ней туловища, широко распахнув глаза, словно котенок, увидевший впервые своего хозяина.  

Агата замерла. Ее руки, нежно и медленно гладящие его тело остановились и слегка дрожали. Ее щеки неожиданно зарумянились, сердце затрепетало, а губы напряглись, выдавив из себя признание:  

– Огромным…  

Его дыхание стало свинцовым. Капельки пота выступили на разгоряченной коже его разжиревшего одутловатого лица. Толстые, порозовевшие ладони жадно ухватили ее за талию:  

– И тебе это нравится…  

Это даже не было вопросом, а спокойным и уверенным утверждением.  

– Наверное… Я не знаю… Я…  

– Тихо… молчи…  

Он залепил ее рот алчным, влажным поцелуем.  

Она ответила взаимностью, и ее загорелые руки, на сей раз не скрывая страсти, с новой силой забегали по его податливому массивному телу. Ее ладони, то сбегали по сдобной выпуклости его живота, то вдруг взметались к рельефным валикам его осевшей груди, словно играющие под грозовой тучей стрижи, а то, с трудом достававшие до начала спрятанного под легкой тканью хитона массивного зада, пытаясь ухватить как можно больше, неистово мяли его бугристые ягодицы.  

Ее небольшая, по сравнению с ним, фигурка, со вздернутой в продолжительном поцелуе взлохмаченной головой, немного сместилась в сторону, пытаясь объять все округлости его обширной толщины. Тяжко посапывая, в отличии от нее, он был скуп на движения, согнувшись над ней грузным монолитом, словно обласканная морем покатая глыба. Но его натренированный обжорством язык творил чудеса изворотливости.  

Она потеряла его губы, позволив ему отдышаться.  

– Я даже не знаю почему…  

И снова сомкнулась с ними, притягивая его к себе.  

С изголодавшейся ненасытностью судорожно впиваясь пальцами в его полноту, Агата продолжала мять и ласкать его тяжёлое холмистое тело, наслаждаясь каждым мгновением, пока его язык похотливо танцевал в ней. Она чувствовала, как их тела, будто огненные всполохи, распаляются взаимностью страсти, смыкаясь воедино, будто бы были единой плотью.  

– Я знаю…  

Он наконец-то отпустил ее, облизываясь усмехнувшимся ртом, словно распробовавши ароматного меда.  

Сердце Агаты забилось, как плененный жаворонок – вошедший в залу ее любимый толстяк больше не выглядел таким изнеможенным и обрюзгшим, как вчера.  

Напротив, он был красивым и полным сил! И пускай он опять с лихвой набрал в весе, и конечно это не могло не бросаться в глаза, но сейчас он снова был ее величественным Веспасианом, и даже лучше!  

Признаться, Агата никогда еще не видела его настолько «окрылённо сиятельным», лучшего эпитета она не смогла бы подобрать – он словно светился изнутри, всем видом источая ухоженность и свежесть.  

Он был бесподобен в своей монументальной стати – с гордо поднятой головой, и выглядел помолодевшим, даже несмотря на свой огромный вес.  

Сейчас весь его вид говорил о том, что он самый главный и важный человек в их империи, облаченный в праздничную белую атласную тунику с вышитой золотом, чуть отступающей от края, каймой с узором изображающем звезды и дубовые листья. На праздник Свободы, и не важно бедняк ты или зажиточный человек было принято одевать только белые одежды, знать имела право добавить к одеянию серебряный узор, и только самые уважаемые люди империи могли себе позволить золотую окантовку.  

А ведь она никогда еще не видела его в традиционном национальном костюме. Во дворце он всегда носил свободные кафтаны и шаровары, халаты на восточный манер, иногда удлинённые рубахи, очень редко тоги и, не то, чтобы он был модником, но его наряды всегда отличались вниманием к деталям и новшеством в выборе покроя и тканей.  

Вот и тут он выбрал блестящий шелк, хотя по обычаю все-таки было принято использовать лен или хлопок с шерстью. Шелк же был завезен к ним относительно недавно.  

Именно его стараниями было наконец-то налажено перемирие с далекими странами и открыты новые торговые пути. А уж такое чудо как атлас было вообще в новинку. Стоя запредельных денег, этот материал кроме императора могли позволить себе купить разве что очень состоятельные люди.  

Веспасиан подчерпнул рукой очередную горсть плова, умудрившись запихнуть в рот еще и кусок баранины.  

– Вкусно, – прочавкал он полным ртом и, лениво пережёвывая, снова откинулся на подушки.  

– Спасибо, ваша Элитность, – сидевшая рядом девушка склонилась в полупоклоне.  

–Давай без формальностей, – он потянулся за еще одной порцией риса. – Зови меня по имени.  

– Но…  

– Тебе не нравиться мое имя?  

– Нет, нет, что вы! – личико девушки исказил легкий испуг.  

Она смущенно понурила светлую головку. – Но вы же… вы же наш император!  

В ее нежном голосе звучали давно обрыднувшие его слуху и восхищение, и желание понравиться.  

Веспасиан вздохнул и опять запустил ладонь в плов.  

– Ну и что…  

Он выудил жирный кусок барашка на ребрышке, и с аппетитом вонзил в него зубы.  

– У тебя очень вкусный плов, Юлия, и ты очень милая девочка, но этого недостаточно, – прихрюкнул он, раздражённо пережёвывая мясо, – Я не люблю недотрог. Ты же гетера.  

Он замолчал, отдавая все свое внимание трапезе.  

– Просто я слишком вас уважаю, чтобы относиться к вам с такой фамильярностью… – девушка нервно мяла края своей прозрачной вуали. – Простите…  

– Было бы за что… – громко срыгивая, Веспасиан пренебрежительно швырнул косточку подле ног девушки. – Можешь вообще никак меня не называть. Если хочешь, можешь даже уйти...  

Юлия разжала пальцы, отпуская вуаль:  

– Я не хотела вас обидеть, – ее голос слегка подрагивал. – Можно тогда я буду… – она запнулась.  

– Ну же, девчонка, не мычи жертвенной телицей, говори… – он нехотя усмехнулся.  

– …Можно я буду называть вас: "Мой дражайший господин"?  

Она вскинула на него свои большие глаза цвета безоблачного неба, упершись в пропитанный ленивой сонливостью взгляд. Император хмыкнул, пожимая мясистыми плечами:  

– Звучит не лучше "Элитности", но, если тебе так легче… – он даже попытался пошире улыбнуться – Только, пожалуйста, без "дражайший"! – Все-таки пронзительный взгляд девушки возымел эффект.  

Ее пухлогубое лицо ответило улыбкой на улыбку.  

– Спасибо, мой господин…  

Он кивнул, в знак благосклонности поднимая измазанную в плове руку.  

– Я буду служить вам верой и правдой, – молодая гетера неожиданно подалась вперед и поцеловала тыльную сторону его ладони; она опять улыбнулась – красивые губы девушки, засаленные жиром барашка, маняще лоснились в теплых лучах послеобеденного солнца.  

– Прости, я должен был сначала омыть ее, – смутился Веспасиан.  

Пожалуй, он немного перебрал с напускной чванливостью – воздух в комнате дрожал напыщенностью и презрением.  

Еще в молодости оценив все прелести таких наложниц, он очень быстро понял, что на самом деле скрывается за сладострастными ласками таких девиц, и с тех пор с пристрастием относился к любым гетерам и наложницам. И этой тоже наверняка было противно его грузное тело, его безудержное обжорство, и он сам, как символ, ставшей давно ненавистной ему, власти.  

Но ведь он первый захотел с ней познакомиться. Проявленная на пиру разносторонность ума, и необычная для этих мест внешность девушки подкупали. Он сам позвал ее в свои покои. Она была ему нужна.  

– О, мой господин, это поправимо, – Юлия вдруг снова нагнулась к его ладони, и бережно взяв ее в руки, поднесла ее к своим сочным губам. Нежно лаская каждый по отдельности, она обсасывала его пальцы, словно дивные и драгоценные сладостные плоды.  

Веспасиан прикрыл глаза; его дыхание стало тяжёлым и отрывистым – он наслаждался.  

Юлия еще раз прошлась языком между его толстых фаланг и наконец-то ее уста отпрянули от его длани.  

– Теперь ваша добрая рука чиста, – ее большие глаза вновь окатили его небесной синевой.  

– Добрая?  

Юлия накрыла его влажные пальцы своей светлой ухоженной ладонью.  

– Она такая мягкая и теплая – сразу видно, что вы добрый человек…  

Веспасиан сконфуженно хмыкнул, убегая пристыженным взглядом в сторону подноса с пловом, словно ища в нем убежище.  

– Мой господин, вы все еще голодны?! – Юлия скривила личико, будто пронзенная копьем. – Мой господин, простите меня, теперь вы не сможете доесть свой плов!  

– Я уже съел достаточно…  

Молодая гетера кусала свои полные губы, все еще не отпуская его руку.  

– Ах, как жаль, мой господин… Мне было бы очень приятно, если бы вы полностью насладились вашей едой, – произнесла она с придыханием, умасливая его вернуться к трапезе.  

– Ладно, я доем…  

Веспасиан высвободил свою руку из ее объятий, и направил ее к плову.  

– Стойте! – девушка вовремя перехватила его тяжелую руку. – Господин, зачем вам марать себя? – в ее поведении была какая-то непонятная интрига. Молодая гетера явно заигрывала с ним, жеманно строя глазки.  

– И как я, по-твоему, должен тогда есть?  

Юлия игриво прищурилась. Без зазрения совести она придвинулась к нему вплотную, кокетливо взяв его под оплывший локоть.  

– Вот так…  

Ее свободная рука метнулась к блюду, зачерпнула горстку плова и поднесла прямо к его зардевшемуся лицу.  

– Ешьте, мой господин...