Друг мой Женька

– Ка-а-ва-а-ба-а-ан-га-а! – с боевым кличем Женька бросается к воде.  

Я с интересом наблюдаю.  

Уже у самой кромки воды он спотыкается, и, вместо эффектного нырка «щучкой», кубарем, смешно раскидывая ноги и руки, катится по водной глади. В этом весь Женька!  

Накупались. Греемся в золоте послеполуденного июльского солнца.  

– Интересно, сколько сейчас время? – размышляю я вслух.  

– Да часа три, не больше!  

Переглядываемся с братом: дома могут хватиться.  

– Надо высушить волосы, – говорит брат. – Можем спалиться…  

– Запрещают купаться? – спрашивает с интересом Женька.  

Мы молча киваем – стыдно. Что мы, маленькие что ли?  

– Что это у тебя? – показываю на Женькину грудь где от левой ключицы до правого бедра тянется гряда нежно розовых бугорков – шрамов.  

– А! Да это я чайку хотел попить, – отвечает улыбаясь. – Мелкий был! Чайник на себя и уронил…  

И смеется!  

– Потом сахарком посыпался! – добавляет.  

Не знаешь верить ему или нет: карие глаза на чумазом лице озорно блестят, сам загорелый до черна, взъерошенный – ну, чисто, бесенок!  

– Уже и жрать хочется… – задумчиво говорит брат.  

После его слов и у меня начинает сводить живот.  

– Что, вроде высохли? Пойдем?  

Брат с сомнением смотрит на мои длинные волосы.  

– Женька, можно через твой огород пройдем?  

Я бросаю непонимающий взгляд.  

– Да пожалуйста!  

– Проходим через Женьку и сразу в душ: вроде споласкивались от жары, – объясняет идею брат.  

План хороший.  

– Вы идите, – говорит Женька, – а я на колхозное поле – огурцов надрать хочу. Дома-то жрать нечего!  

Смеется опять. Никогда его грустным не видел.  

– Как же мы без тебя пройдем?  

– Да заходите, чего вы! Папка пьяный спит с утра, а мамка – не знаю где. Не погонит никто.  

Мы с братом с сомнением смотрим друг на друга.  

– А, пойдем с нами? У нас и поедим. Одними огурцами сыт не будешь.  

– Да нет, чего вы, – неожиданно смущается Женька. – мне и так нормально!  

И смеется! Весело, заразительно! А в глубине глаз притаилась боль.  

– Пойдем-пойдем, нечего, – настаивает брат, и мы все вместе двигаем по раскаленной пыли деревенской дороги.  

***  

– Вы не водите его больше! – распекает нас бабуля. – А вдруг украдет чего? Непутевый же! Вся семья – алкаши! А сестра вон по деревне колобродит…  

– Как это: колобродит? – интересуюсь я.  

– Мал еще знать! – резко обрывает бабуля.  

Молча продолжаем пить молоко закусывая белым хлебом.  

– Завтра с утра за дробленкой поедем.  

Прикрываю скривившееся лицо кружкой – бабуля не в духе!  

– Поменьше с ним якшайтесь! Не путевый он! – повторяется бабуля по привычке. – Дурачок ведь! Кое как в школе учится…  

А мне Женька нравится, хоть и не путевый. Деревенские ребята настроены враждебно к нам, городским. Только не Женька – слова грубого от него не слыхал, а ведь он матом разговаривает! Из мальчишек только с ним и дружим…  

– Сопьется как папаша его, – ворчит бабуля. – А этот сдохнет скоро под забором…  

Слушать такое про Женьку неприятно.  

– Да ладно, бабуль, Женька – хороший такой мальчишка, добрый…  

– Не «ладнакай» мне тут! Я лучше знаю – жизнь прожила! А у тебя молоко еще на губах не обсохло – учить меня!  

Я обижено стихаю.  

Уже лежа в постели, думаю: злая бабуля! Женька ничуть не похож на своего отца-алкоголика, не будет он таким!  

***  

Приезжаем на осенние каникулы. В воздухе печальный гомон воронья и горьковатый запах дыма. Идем с братом по деревне.  

– Пойдем к речке, – предлагает брат.  

Сквозь поредевшие кусты пробираемся на берег. Над водой плывет легкий туман. Холодно. Брат закуривает. Я с интересом наблюдаю, но сам начать пока не решаюсь.  

Бычок с легким шипением отправляется в воду.  

– Куда теперь?  

– Давай к Аньке первой зайдем? Только обойдем маленько – не через наш проулок, – предлагает брат, закидывая в рот пригоршню жареных семечек – отбить запах.  

Двигаем к Аньке. Не асфальтированная деревенская улица раскисла под осенними дождями. Уныло.  

– Смотри-ка! – первым замечаю пожарище. – Ни хера себе! Да это ж Женькин!  

Подходим ближе. Руины деревенского дома безжизненно смотрят на нас пустыми глазницами окон. Калитка нараспашку.  

Несколько минут задумчиво рассматриваем то, что некогда было домом.  

– Да уж… – говорю. Брат молчит.  

Вечером, сидя на теплой кухне и попивая парное молоко, спрашиваю у бабули:  

– Ба, а что с Женькиным домом случилось? Пожар что ли?  

– А то случилось, что и должно было! Хорошо полдеревни не сгорело!  

– Они как, живы хоть?  

– Конечно живы! Думаешь им, этим алкашам проклятым, что-то будет что ли? Живы-живы.  

– А где они теперь?  

– Да Бог их знает, – бабуля крестится на икону. – Скитаются где-то.  

Переглядываемся с братом.  

Разговор прерывает громкий стук в дверь крыльца – пора идти на вечернее гуляние.  

– Ба, мы пойдем погулять…  

– Нашли время шляться! Что б в одиннадцать дома были!  

– Ба…  

– В одиннадцать! – бабуля непреклонна. – Или отправлю вас к матери с отцом!  

Берем что дают и заверяем бабулю в своей пунктуальности.  

***  

Как быстротечны вечерние прогулки! Девочки с интересом слушают наши истории и хочется что бы время остановилось!  

Но, пора… Мы не хотим депортации в город, поэтому прощаемся и спешим к дому.  

Из проулка слышится легкий свист, и мы, настороженно вглядываясь в темноту, останавливаемся. Легкая дрожь начинает пробегать по моему телу – боюсь я драки, что поделать? Но и бежать нельзя – гордость!  

– Здорово, пацаны!  

– Женька!  

Мы искренне радуемся. Он чуть осунувшийся, грязный, только белки глаз светятся на лице. Улыбается… Добрая у него улыбка все-таки!  

Неуклюжие расспросы.  

– Ты куда сейчас, Женька?  

– Да в клуб иду! – гордо добавляет. – Ждут меня!  

И показывает на растопыренные карманы куртки: в каждом по бутылке самогона.  

– Пошли со мной? Бухнем! Я договорюсь! Пацаны нормально примут! – подмигивает мне. – У нас и девчонки есть!  

– Блин, Женька, нам домой надо – бабка лютует! В город отослать грозится!  

Он смеется – не понимает таких проблем.  

– На каникулы приехали?  

– Ну!  

– На всю неделю?  

– Ага! Давай, Женька, завтра поболтаем – бежать нам надо уже!  

– Давайте-давайте! – смеется. Не зло, не обидно, по-доброму – не умеет иначе.  

Тепло прощаемся.  

Может и правда завтра получится увидится?  

***  

– Бабушка уж старая. Подумай, может все-таки съездишь? Ну, хоть на неделю, – уговаривает меня мама. – Давно не был…  

Я только закрыл сессию и у меня грандиозные планы на мои первые студенческие каникулы. Деревня, бабушка… Ну никак не вписываются в них! А когда-то я дни считал до очередной поездки!  

В голове возникает картинка: заснеженный дом, оранжевый теплый свет из окна. Я словно наяву почувствовал терпкий запах дыма и свежего навоза в сгущающейся синеве морозного вечера. Скрип снега и бездонное, усыпанное мириадами звезд, небо. Такое небо я видел только там.  

– Ну, если на неделю… – сдаюсь я.  

***  

Деревня, наша улица, дом – когда все успело стать таким маленьким? Таким бедным, серым и невзрачным?  

Огромный тополь напротив засох. Я с грустью смотрел на него – когда-то самое высокое дерево в деревне. Огромное…  

Бабушка сгорбилась. Ходила теперь медленно. И тоже стала какая-то маленькая.  

– А у меня пальцы плохо сгибаются, и колени ноют… Что ж, бабка старая стала, отжила свой век. Хорошо хоть вы нет-нет да и приезжаете – не забываете… Анька-то часто приезжает – каждые выходные. Молодец, девчушка. На экономиста, говорят, учится, молодец!  

В кухне светло. Мерно гудит, разливая приятное тепло, газовый котел. Тихим фоном бубнит радио России. Бабуля потчует меня нехитрым угощением, старается. Небо за окном иссиня-черное. Усталость приятно тяжелит веки. Ощущение чистоты после бани еще не ушло.  

– Ба, а где Женька не знаешь? – вспоминаю друга детства.  

– Женька? – лицо ее принимает озабоченное выражение. – А Женька-то умер.  

– Как? – выдыхаю. Очарование вечера разбивается о страшные слова.  

– Еще в позапрошлом годе, – бабуля усаживается напротив. – Ой, всегда они непутевые были. Машка-шлюшка, до сих пор где-то мыкается. Потаскуха…  

– А Женька-то что? – торопливо возвращаю бабулю к интересующей теме. Руки начинают противно, мелко дрожать.  

– Он же в тюрьме сидел – они наш магазин-то и грабанули, идиоты. Вытащили водку, колбасу подороже… Их еще пьяными и схватили. Целая шайка была. Даже девчонка среди них была. Тоже, поди, потаскуха…  

– И?  

– Я и говорю: от осинки не родятся апельсинки! Не путевые родители – непутевые и дети!  

– Как он умер-то, Ба?  

– Да, говорят, в тюрьме. Царствие небесное, прости Господи, – бабуля прерывается на короткую молитву. – Побили его что ли. Вода в голове была…  

Долго не могу уснуть в эту ночь. Перед глазами стоит смеющееся Женькино лицо. Загорелое, с всклокоченными волосами – как живое. Только кажется мне теперь, что некогда озорные глаза его смотрят на меня с укором.