Янтарные капли.

Янтарные капли.  

Повесть.  

Заострённый клюв геологического молотка только высек искры из неподатливого камня. Выругавшись про себя, Брендон переступил, встав поудобней. Ударил чётко в трещину, вложив в удар всю силу. На этот раз удалось отколоть вполне приличный кусок.  

– Видишь, Дэйв, – он осветил налобным фонарём свежий скол, довольно пыхтя, – Я вот про эти штуки говорил. Посмотри: зёрна словно прозрачные, но всё же цвет… скорее, розоватый.  

Дэйвид взял камень из руки Брендона, и поколупал несколько зёрен ногтем, словно так лучше мог прочувствовать их. Он недоверчиво покачал головой:  

– И что, это из-за этих фигнюшек мы здесь?  

– Да, из-за них. Хотя, конечно, промышленные в десять раз дешевле и крупнее, но только из натуральных получаются по-настоящему хорошие, надёжные сердечники. Которые служат практически вечно. А не пару месяцев…  

– Надо же… Никогда бы не поверил, что что-то природное может быть лучше искусственного.  

– И тем не менее. Не всегда же мы умели изготовлять искусственные кристаллы. И металлы не всегда плавили. А если копнуть ещё поглубже, за каждым из нас стоит всё та же волосатая обезьяна с каменным топором в лапе.  

Дэйвид, оглянувшийся на молоток в руке Брендона, только хмыкнул. Покачав головой, вернул камень. Мужчина не глядя спрятал его в ближайшее отделение рюкзака. Итак, образец номер один отобран. Он вдруг чертыхнулся, прижав пальцем наушник.  

– Дик! Ты где там?  

В ухе немедленно прозвучал звонкий, но слегка искажённый помехами голос:  

– Я здесь, пап, сзади вас.  

– И чего ты там застрял? Ну-ка, давай быстрей сюда. Мы должны держаться вместе, иначе мама съест меня с потрохами. И даже без кетчупа.  

– Это уж точно… – вспыльчивый характер мамы часто был предметом обсуждений. Но мама – она мама и есть. Куда же от неё денешься! – Ладно, сейчас иду!  

Однако здесь у Дика слова с делом сильно расходились – никуда он не пошёл.  

Причина же, побудившая Ричарда задержаться, как раз очень удачно подалась под лезвием его складного карманного ножа, и оказалась в ладони. Клейкие полупрозрачные нити, крепившие её к потолку боковой пещеры перерезать оказалось не так-то просто.  

Зато теперь три минуты усилий были вполне вознаграждены: странную штуковину можно стало рассмотреть со всех сторон. Размером она оказалась с крупный грейпфрут. Тяжёлая. Непривычная – словно бумажно-картонная на ощупь.  

Наружная корка оказалась мягкой, и слегка подавалась под маленьким пальчиком, но прощупать, что там внутри, не удавалось. Тогда Ричард стал ощупывать и рассматривать странный, плавно суживающийся к концу, как бы рукав, которым заканчивалась верхняя часть непонятной «груши».  

Выяснилось, что рукав гораздо более гибок, и позволяет, расправив его, заглянуть вовнутрь.  

Ух ты! Классная штука!  

Внутри находилась гладкая и блестящая янтарная капля. Размером она была, пожалуй, с шарик для пинг-понга. И сидела всего в паре дюймов от горловины, полуутопленная в такую же беловато-серую бумагообразную массу, как и наружная оболочка.  

Ричард попробовал остриём ножа вырезать каплю из волокнистой оболочки.  

Это получилось не слишком хорошо: туповатый кончик не мог разрезать странную субстанцию вокруг шарика, а лишь чуть сдвигал его из центра. Запыхавшись от усилий, рассерженный мальчик попробовал пролезть в отверстие рукава пальцем, а затем и всей рукой, и выковырнуть красиво блестящую штуковину ногтями…  

Брендон и Дэйв ещё не успели отобрать следующий образец, как обеих совершенно оглушил ужасный крик, перешедший в вой. Причудливо отражаясь и преломляясь сводами, он наполнял пещеру оглушительным гомоном и причудливым эхом. И говорил о такой чудовищной боли, что волосы действительно вставали дыбом!  

Не сговариваясь, мужчина и мальчик ринулись назад, вверх по мрачному и сырому коридору, туда, где буквально пять минут назад Дик приотстал от них.  

– Дик! Дик! – все попытки докричаться пресекал жуткий непрекращающийся вопль, не позволяя вставить буквально ни слова.  

Наконец они добежали до развилки, где расстались.  

Картина, открывшаяся им, сразу многое сказала Брендону.  

По полу, на спине, перекатывался Дик.  

Одну руку он поднял вверх над собой, придерживая её другой. Глаза выпучены, а рот раскрыт так широко, словно мальчик хотел проглотить странный шар, валяющийся рядом. Реакция Брендона сказала об отличном самообладании и трезвом мышлении.  

– Дэйв! Быстрее! Ампулу с антитоксином, и обезболивающее!  

Пока Дэйв расстёгивал карман на колене, и вытаскивал аптечку, Брендон выдернул из проушин нейлоновый шнур, стягивающий горловину его рюкзака.  

Зажав полутораметровый шнур в зубах, он выхватил мачете из ножен, и в три движения вспорол рукав на укушенной руке до плеча. Он знал, что речь идёт о секундах, поэтому промедление может означать только одно: смерть!  

Кровь по капиллярам пальцев движется со скоростью миллиметров в секунду, но стоит ей дойти до крупного кровотока!..  

Яд не должен попасть в организм! Поэтому мотать надо здесь: повыше локтя.  

Обнажённую руку он перетягивал так туго, словно швартовал пятидесятитонный баркас. Малыш заорал ещё громче – больно! Брендон, стиснув зубы, продолжал.  

– Коли – вот сюда! – перекрикивая ребёнка, Брендон ткнул пальцем в мягкую ткань руки у локтя. Дэйв не заставил себя долго просить, и сходу вкатил полную дозу антидота в указанное место, потратив не больше секунды на то, чтобы отбросить первый шприц, и вкатить туда же второй – с обезболивающим.  

Крики не смолкали ни на минуту. Крупные слёзы градом катились по перекошенному лицу. Но мальчик ничего не говорил – хорошо хоть, не мешал работать…  

– Давай скорее на поверхность! Вызови Лагерь, и скажи Керку, что нам срочно нужен коптер! У нас раненный! Вернее – укушенный! – Брендону снова пришлось кричать.  

Дэйв, кивнув, кинулся к входному тоннелю. Сообразительностью и немногословностью он всегда импонировал Брендону. Ему часто хотелось быть и его отцом… Но Джима Тимански уже не вернёшь. Так что роль отчима пока единственная, на которую он может претендовать по отношению к Дэйву.  

Утерев со лба обильный пот, он достал аптечку уже из своего кармана, и впрыснул Ричарду ещё обезболивающего, теперь – выше перетяжки.  

Конечно, такая доза анастетика может усыпить и лошадь, но будет только лучше, если сейчас малыш как раз и уснёт.  

Наконец крики почти прекратились, и теперь тело самодеятельного ксенозоолога сотрясали лишь конвульсии и дрожь от пережитого стресса, боли и холода – в пещере было куда прохладней, чем снаружи. Слёзы из глаз мальчика текли ручьём.  

Покачав головой, Брендон вытянул шнур и из рюкзака Ричарда. Им он обмотал тоненькую ручку не менее туго, повыше первой перетяжки, буркнув: «Терпи»!  

Шайна точно убьёт его…  

Не надо было брать малыша с собой! Восемь лет, конечно, не слишком подходящий возраст для начинающего геолога. Это Дэйва, в его пятнадцать, можно смело брать в любые походы и поручать любые дела.  

С другой стороны, уж больно Ричард просился. Да и кто не просился бы, просидев десять месяцев фактически взаперти?! Он сам ощущал буквально счастье, когда стало наконец возможно хотя бы пройти по поверхности, а не проехать в утеплённом вездеходе.  

Ну вот и прошёлся…  

Взвалив заснувшего, наконец, или потерявшего сознание мальчика на плечо, он бросил взгляд на беловато-серый шар, откатившийся на метр.  

Нет, так не пойдёт.  

Вдруг доку понадобится более подробная информация о том, что ужалило мальчика, чтобы помочь ему. И найти противоядие. Значит, надо как-то обезопасить эту дрянь, но обязательно взять её с собой!  

Положив Дика обратно на пол пещеры, он осторожно взял в руки тяжёлый шар.  

Размером тот был с хороший грейпфрут, и чуть суживался к верхней части, постепенно переходя в изогнутый рукав. Материал сильно напоминал бумагу, но оказался явно потолще – словно низкосортный картон.  

Отверстие выглядело достаточно большим, чтобы ребёнок мог просунуть руку.  

Всё более-менее понятно: что-то там, в глубине, заинтересовало Ричарда, и он…  

Теперь надо перекрыть этой твари выход, если она ещё там.  

Пришлось вынуть шнурок из ботинка Ричарда, и тщательно перетянуть горловину, так, чтобы даже дрозофила не пролезла. Благо, края рукава оказались достаточно эластичными.  

Теперь Брендон запихал чёртов шарик в толстостенный пластиковый пакет, в котором обычно хранил НЗ пищи, когда планировал пару дней не посещать Лагерь, вытряхнув бутерброды и кексы прямо на землю – ничего, проклятая тварь сейчас важнее всего!  

Он засунул пакет к себе в рюкзак, и со вздохом снова поднял Ричарда на плечо…  

Телефон коптера уже горел крохотным экраном, когда Сезар Родригес посадил его возле Вебстеров. Брендон тут же подошёл, знаками показав, что нужно открыть багажное отделение. Сезар сунул Брендону шлем, показав, как надеть, хотя тот знал это и сам. Теперь они могли переговариваться в гуле винта.  

– Открой кормовой отсек, я с Ричардом полечу там!  

Сезар кивнул:  

– Что с ним? Он без сознания? – им всё равно приходилось практически кричать.  

– Я вкатил ему двойную дозу обезболивающего, и он отключился. Дышит, вроде, нормально… Рука вот только мне не нравится – видишь, ниже жгута уже вся багровая! И начала распухать!  

– Да, выглядит паршиво! Залезайте! – Сезар открыл и откинул люк, – Постараюсь побыстрее! Пристегни его… И сам!  

Дэйв уже залез в кабину, на место второго пилота. Молодец. Всё сделал, как надо.  

Не паниковал, не задавал ненужных вопросов. Настоящий сын морпеха.  

Брендон снова пощупал пульс Ричарда. Учащённый, несмотря на укол, но наполненный. Видать, всё же зараза не успела дойти до перетяжки.  

– Готовы? – вопрос совпал с повышением тона мотора. Сезар собирался взлететь.  

– Да! Мы… уже пристёгнуты! Давай!  

Винтокрылая машина приподняла корму, и стремительно взмыла в небо, оставив позади чернеющее жерло карстовой пещеры. Сезар, обожавший скорость и перегрузки, старался не переусердствовать – на борту пациент! – но и не мешкать.  

Долорес (для друзей – Дорис) Пауэлл привстала на носки, подняв руками кверху длинные шелковистые локоны, и став вполоборота к зеркалу. Лукавый взгляд из-под густых бровей, заманчиво-загадочная, словно приглашающая к более серьёзным действиям, полуулыбка…  

Нет, такая причёска не смотрится. Лучше, когда чёрные, словно пространство Вселенной, густые и вьющиеся от природы волосы мягкими волнами обтекают её маленькую головку, и струятся по плечам и спине.  

Зеркало, её лучший друг, подтвердило, что – да, она неотразима!  

Отлично. Билли не спастись!  

Сегодня в Лагере танцы, и уж она не забудет надеть лучшее платье. (Да, платье! А не эти, уродующие её фигуру в нижней части, дурацкие джинсы, и дебильный топчик, не столько скрывающий, сколько выставляющий грудь… Именно этим приёмом без зазрения совести пользовалась её «лучшая» подруга и конкурентка Мария, тоже положившая глаз на самого симпатичного парня. )  

Грудь у Марии и вправду, черти её задери, выдающаяся… Не то, что у неё. Хм.  

Ну и наплевать – недаром же Билли сам сказал ей дня три назад, что грудь – это нечто, помещающееся в руке. А всё остальное – вымя!  

Она тогда так смеялась, представив, как Марию доят… Но потом, когда представила, что Марию доит Билли, смех несколько поутих.  

Нет, без всякого сомненья, её фигуру лучше подчёркивает именно платье! Оно придаёт… э-э… женственности (А проще говоря – сексапильности! ) её бесподобно округлой попке!  

То, что не выставлено напоказ, а как бы слегка запрятано, всегда заставляет работать мужское воображение! Поэтому идиотка эта Мария, носящаяся со своими сиськами, как дурень с писаной торбой, и трясущая ими перед парнями с шахты. Хотелось бы посмотреть на предметы её гордости, когда их хозяйке будет за пятьдесят! И-хи-хи!..  

Нет, платье сидит хорошо. Правильно она сделала, что не стала ушивать его. Свободная талия выглядит загадочней, и тоньше, чем обтянутая. Да и потеть так она будет не столь сильно.  

Очередной полуоборот перед зеркалом был прерван диким криком. Да нет, не криком: диким визгом!  

Визжал ребёнок. Причём так, словно ему жутко больно! Так кричала Этель, когда сломала руку!  

Долорес как была, босиком, подскочила к окну.  

Господи!..  

Кажется маленькую Дину кто-то укусил – вон, эта машущая радужными прозрачными крылышками дрянь летает над малышкой, корчащейся в пыли!  

Да что же это такое!..  

А-а, наверное, оттаяли и повылетали местные пчёлы и осы, и прочая мерзкая летучая гадость! Ну ничего – её папочка как раз против таких кое-что припас! Сейчас…  

Всунув ноги в шлёпки, и с огромным баллончиком аэрозоля в руке она отважно выбежала на главную дорогу Лагеря, и в две секунды домчалась до всё ещё бившейся и кричавшей девочки.  

Мерзкую жужжащую тварюгу, всё ещё кружившую над ней, Дорис сходу обдала мощным облаком пестицида из баллончика.  

Ага, не нравится!  

Здоровенный жёлто-коричневый шершень шлёпнулся на землю, сразу перестав жужжать, и принялся в корчах извиваться – на краю сознания мелькнула мысль, что вот теперь он с Диной в расчёте. Нет, в расчёте они будут, когда… Во избежание дальнейших неприятностей, она с омерзением наступила на насекомое. Раздался противный хруст – словно треснул по шву пакет с мусором… Вот теперь – в расчете!  

Внезапно со стороны шахты донеслись ещё крики боли и отчаяния – от их пронизанного ужасом тембра и невероятной дикости случившегося просто сжималось сердце!  

Неужели укусили ещё кого-то?! Похоже, что так! И – не одного!..  

Но что же с девочкой?! Почему она до сих пор продолжает извиваться в пыли и кричать так, что даже непонятно, когда она вдыхает для очередного раздирающего слух и душу, вопля?! Чёрт! Надо было захватить аптечку! Но куда же её укусило? Может, возможно яд как-то… высосать?  

Дорис опустилась на колени, и попробовала приподнять и осмотреть крохотное тельце. К ним уже бежали и другие женщины, бросившие все дела, и поражённые дикими криками, раздававшимися теперь из разных концов Лагеря…  

И это было последнее, что Дорис запомнила.  

С неба словно пошёл янтарный дождь.  

Дождь из насекомых!  

Первое же ужалило её в шею.  

После этого в её голове не осталось ничего, кроме мысли о том, как же убрать эту невыносимую, поистине адскую, жгучую боль!..  

– Так, говоришь, существа, которое его ужалило, ты сам не видел? – голос Керка Ригана, официального начальника Лагеря, звучал традиционно спокойно. Злые языки утверждали, что точно так же он выглядел и говорил даже после крушения Корабля, в котором летела его тридцатилетняя дочь с мужем и внучкой…  

Что в глазах Брендона, да и всей мужской половины Лагеря являлось не показателем бессердечия, а признаком сильной воли и отличного самообладания. И только повышало их уважение к Керку. На мнение же женской половины суровым и неразговорчивым пионерам-колонизаторам было практически наплевать: не домохозяйки отвечали за выживание и нормальную работу Колонии на планете.  

– Нет. Я посчитал опасным соваться туда самому. Поэтому просто перетянул горловину, и засунул в пластиковый мешок. Он из кевлита, так что выдержит любой укус.  

– Хорошо. – хорошего в этом ничего не было, но Керк был доволен тем, что Брендон везёт опасного врага обезвреженным. На этой планете таких найдётся наверняка ещё немало, и способы борьбы, и противоядия только предстоит ещё разработать. И чем быстрее они начнут, тем лучше. – Ничего больше малышу не вкалывай, и следи за пульсом и дыханием. А то автодоктор у Сезара сломан. А Гарри и Чед сейчас у Гряды, так что послать за вами было некого.  

– Понял. – лица Керка Брендон не видел, так как видеомонитор имелся только в кабине, но он и так знал, что никаких эмоций там всё равно не проступило бы. Слышимость через шлем была хорошей: ещё бы! До лагеря – уже не больше километра! – Дышит он нормально, спит крепко. Пульс такой же: восемьдесят пять – девяносто… А вот рука выглядит всё хуже. Уже почти фиолетовая. И раздулась. – Брэндон, ощущая, как подступает тошнота, сглотнул. Стал дышать чаще, отведя взгляд.  

Сейчас, когда шок и необходимость быстрых и чётких действий осталась позади, происшедшее сказалось на нём не лучшим образом.  

Сердце словно сжимала чья-то холодная рука. Липкий пот струился по спине, шее, лицу, и капал с подбородка. Самые же страшные эмоции вызывала картина предстоящей разборки с женой.  

Шайна никогда не простит ему, что он оставил их маленького сына одного…  

Умеет она подавлять его способности к оправданию! Разумеется: ведь он – не Тимански. Тот, небось, на все выпады Шайны мог позволить себе только посмеиваться в усы, а все дискуссии заканчивать шлепком по симпатичному задку.  

Вот на этот-то задок…  

Эх, да что говорить – знал, на что шёл!..  

Док Леонель Надаль закусил губу. Что само по себе было плохим признаком.  

Они вчетвером стояли вокруг прозрачного отсека автодоктора, отделённые от неподвижного обнажённого Ричарда могучим бронестеклом. Сканнеры и манипуляторы уже вернулись в свои ниши, и тело от этого казалось ещё меньше и беззащитней.  

Бледный Брендон всё так же обливался потом, наполняя помещение медотсека его острым запахом. Керк Риган сосредоточенно рассматривал снимки, сделанные сканнером: по долгу службы он часто сталкивался с травмами людей и поломками машин, так что был вполне компетентен в ремонте и того и другого.  

Учёный-биолог Лагеря, Натан Гильденштерн, молодой мужчина лет двадцати пяти, только-только из университета, волновался так, что руки заметно дрожали. Ещё бы – ему предстояло дать заключение по той твари, что нанесла столь тяжкие повреждения всего одним укусом, и сейчас находилась в холодильнике, в металлическом контейнере.  

Затянувшееся молчание прервал доктор Надаль:  

– Брендон, прости. Боюсь, руку придётся ампутировать. И как можно скорее.  

– Что?! – теперь, когда подтвердились самые худшие опасения, Брендон, как ни странно, вздохнул как-то свободнее.  

Пусть без руки – но сын будет жить. Биомеханический протез позволит ему остаться полноценным членом общества. Подумаешь, размер придётся пару раз поменять на больший – под вырост.  

Но это – не роковой приговор, которого он так боялся! Они успели! Яд не прошёл к сердцу.  

Его следующий вопрос был уже чисто риторическим. Док слишком опытен. Раз говорит что нужно – значит, нужно:  

– И… Сделать ничего нельзя?  

– Нет. Анализы показывают, что нейротоксин, поступивший в тело, настолько силён, что наш антидот практически никак его не ослабил. Вот, взгляните, – он обратился ко всем, – Последний снимок ясно показывает, что внутри руки практически уже нет ни мышц, ни сухожилий, ни жира… Только разжижённая в однородную кашицу плоть. Извини, Брендон. – побелевший Брендон опять еле сдержал позыв к рвоте, прикрыв рот рукой.  

– И даже при всей технике и лекарствах, которые есть на Корабле, – док кивнул наверх, в сторону орбитального модуля, – ничего с этим сделать практически невозможно.  

– То есть… рука всё равно бы пропала?  

– Да. А если б яд прошёл дальше – пропал бы и весь Дик! Ты молодец.  

И ещё. Предлагаю не тянуть, проводя дополнительные исследования, а ампутировать прямо сейчас. Иначе…Я не поручусь за безопасность… остального тела. По микрокапиллярам всё же возможна молекулярная диффузия… э-э… Извини ещё раз – я просто хочу сказать, что боюсь, как бы эта дрянь не прошла дальше!  

Брендон автоматически снова утёр пот со лба. Стиснул кулаки. Вот чёрт…  

Что-то ещё в самом начале сказало его подсознанию, что так и будет – и вот, словно сбылся худший из кошмаров… Шайна… Бог с ней, он переживёт: лишь бы с Ричардом всё было в порядке!  

– Ладно. Как его отец я разрешаю операцию.  

– А что скажет Шайна?..  

– Плевать три раза на то, что она скажет. Чем быстрее мы всё сделаем, тем меньше… Опасность, что мой сын умрёт. Я правильно понял ситуацию?  

– Абсолютно. Керк, – быстрый взгляд на начальника, – Может, вам всем пока уйти, потому что видеть такое…  

Керк переглянулся с Натаном. Сказал:  

– Брендон. Тебе действительно лучше подождать в лаборатории. Мы с доктором Натаном останемся.  

Когда манипуляторы с лазером и иглами отодвинулись, док Леонель Надаль внимательно осмотрел переходные трубки, соединившие вены с артериями, и псевдоплоть, наложенную на чистый аккуратный разрез. Рентгеновский, УЗД и МВЧ снимки показывали, что всё в порядке.  

– Забирайте, доктор. – из-под старинных очков во взгляде Надаля проглядывала печаль и… страх.  

Керк знал об этом страхе дока, как и о страхе молодого учёного, который, сопя, вытащил отрезанную руку и поместил в контейнер.  

Сколько раз за свою непростую жизнь сталкивался Керк с людским страхом! И горем. Однако, хоть Шайна, без сомнения, будет кричать на мужа и рыдать, как начальник колонии он был доволен и действиями дока, и действиями Брендона, и, если уж на то пошло, и действиями Дэйва.  

С другой стороны, иного и не ждёшь от профессионалов.  

– Как он, док? – в тоне привычно не было ни напряжения, ни сочувствия. Но доктор знал, что это – не от чёрствости. Просто начальник у них – практик. Отлично понимает, что большего для малыша не сделал бы и лучший хирург. В лучшем госпитале Земли. А сейчас они обеспечили малышу главное – жизнь.  

– В-принципе, неплохо. Брендон действительно молодец. Если бы он не удалил рубашку с её швами, или затянул не столь сильно… Лучше об этом не думать. Не знаю – хватило бы у меня нервов, если бы такое случилось с моим сыном… – Лионель снова закусил губу.  

– Сколько он ещё… будет спать?  

– Ну, думаю, часов десять ему хватит. Я ввёл ему ещё снотворного, чтобы за это время успела прижиться псевдокожа, и спала опухоль. Ну и как всегда, антибиотики. Протекторы. Антидепрессанты. Мало ли…  

– Понятно. Хорошо. Спасибо за чёткое прояснение ситуации с… однородной массой. Так, думаешь, если бы не жгут – стало бы таким всё тело?  

– Вне всякого сомнения. Чёртов токсин и ещё какие-то неизвестные нам ферменты действуют очень быстро. Легко разносятся кровью. Вот: взгляни. – док вывел на экраны мониторов несколько снимков, – Кости пока целы… Это – пока. Но по моим расчётам, часа через два частично растворились бы и они. Эта дрянь заставляет саму человеческую кровь, вернее – её плазму, вырабатывать вещество, проникающее в мембраны клеток, и растворяющее эти самые мембраны. Это – как лавина…  

Одна крохотная снежинка вызывает многотонный поток.  

Так что, если бы был укушен даже взрослый, через пару часов от него остался бы только кожаный мешок с… мясной пастой. – док дёрнул плечом, – Прости.  

Керк пожал плечами. Док продолжил:  

– На земле такие хищники, впрочем, давно известны.  

Это – почти все ядовитые змеи. С ядом они вводят в тело жертвы ещё и универсальные ферменты, служащие наискорейшему превращению плоти в… Вот такое. Ведь змея не имеет зубов для пережёвывания. Поэтому она начинает переваривание, если можно так сказать, заранее… До заглатывания… э-э… тела.  

– Значит, эта штука… чем бы она ни была, питается вот такой… мясной пастой?  

– Ну… да. Скорее всего. Позволю себе, предвосхитив, так сказать, Натана, высказать предположение, что у нас в холодильнике гнездо большой осы. Или шершня. Материал уж больно похож на тот, из которого земные осы строят свои колонии.  

Но эта оса, похоже, одиночка. Если сканнер показывает верно, – док вывел на экраны новые снимки, – Вот она, в центре. Охраняет кладку. А вот это, – он показал пальцем на правильные ряды внутренних перегородок, – соты. И в них созревающие молодые особи. Вот их-то, судя по аналогии с земными насекомыми, эта оса и откармливает… пастой. А всего, как нетрудно подсчитать, таких юных зреющих ос здесь двенадцать.  

Керк молча рассматривал чёткий тёмный силуэт, расположенный вверху, в центре.  

В самой осе, формой тела действительно очень напоминавшей земного шершня, было на меньше трёх дюймов длины. Правда, на снимке она сидела, свернувшись в компактный плотный шар, выставив ближе к поверхности толстенькое брюшко с силуэтом огромного жала на заострённом заднем торце, и обхватив себя шестью лапами-члениками.  

Двенадцать камер, имевших вид шестигранных сот, занимали всю внутреннюю полость «грейпфрута». Между внутренней камерой и наружной стенкой располагалась толстая пористая прослойка. «Как в термосе» – подумалось Керку.  

– Лайонель. – раз начальник назвал его по имени, а не как бывало обычно «док», последует серьёзный вопрос. И точно. – Как думаешь, нашим поселениям на остальной части планеты такая же опасность может угрожать?  

Надаль не стал мяться, или протирать очки, или раздумчиво мычать. А сказал то, что давно собирался сказать:  

– Да, Керк. И опасность очень серьёзная.  

И – немедленная.  

Осы – сезонные насекомые. И раз они приспособились переживать одиннадцатимесячную зиму, значит, они здесь живут по всей планете. И чем скорее мы предупредим Корабль и остальные поселения, тем… безопасней для всех будет.  

И вот ещё что… Думаю, мальчику, к счастью (Относительному, конечно! ) досталась не полная доза яда – оса всё же была в полусне. А вот если человеку достанется полная!.. Тут не поможет никакой жгут! А уж если укус придётся в тело!..  

Мементо мори.  

– Думаю, ты прав. Это очень опасно. И знать врага нужно «в лицо».  

Пусть доктор Натан поработает с рукой и… Хм. Осинником.  

Сможешь помочь ему?  

– Да, смогу. Всё-таки – сорок четыре года практики… – док печально улыбнулся.  

– Действуй. Скажи ему, чтоб не обижался – я приказал. Для ускорения работы. Ведь под угрозой – и наше, и остальные поселения. Я – в радиорубку.  

Все худшие предположения Брендона оправдались: Шайна была вне себя.  

Крик, плач, слёзы истерики… «Как ты мог?! Дерьмо ты, а не отец!.. »  

Уж в чём-чем, а искусстве унижать и браниться Шайне точно не было равных во всём их Лагере: «Беззаботная скотина! Сволочной геолог, раззява! Испоганил мальчику всю жизнь! И где мои глаза были, когда я согласилась выйти за тебя!.. »  

Он не пытался оправдываться – так было бы только хуже. Расстраивали его такие скандалы всегда. Однако сейчас – хоть было за что. Он отлично сознавал, что виноват.  

Да, не уследил. Планета, конечно, чужая. Рано он позволил себе расслабиться – они ещё не всех местных опасных обитателей обнаружили. Может, здесь и более страшные виды есть – и сейчас оттаивают…  

С другой стороны, разве он не спас малыша? Плевать на руку – чуть ли не четверть жителей почти каждой земной колонии имеют протезы. Такова цена за риск и каторжную работу… На чужих Мирах. Хоть никто и не отрицает огромных зарплат пионеров.  

Но – никто не отрицает и действительно колоссальный риск и огромное напряжение, с которыми неизменно связаны первые этапы освоения.  

Поэтому, осознавая свою ответственность и вину за потерю руки сына, Брендон молча сносил и самые жестокие упрёки, и пощёчины. И самое страшное – слёзы и стоны бессилья и отчаяния…  

Когда через полчаса самый опасный период шторма несколько поутих, он долго гладил вздрагивающую головку, пристроенную у него на могучей груди, и думал не над тем, как Ричард будет осваивать протез, а над тем, что же теперь будет с их Лагерем. Да и всей Колонией.  

Если такие штуковины тут во всех пещерах, похоже, на спокойные весну и лето рассчитывать не приходится.  

Определить выражение лица за маской было практически невозможно, но пот на лбу дока Натана показывал, что волнуется он куда сильней, чем хочет показать.  

Ещё бы. Производить вскрытие убитого формальдегидом насекомого не слишком-то приятно. Особенно такого опасного. Даже несмотря на замораживание для дополнительной подстраховки, он чувствовал огромное, всё нарастающее беспокойство.  

А вот док Надаль собран и спокоен. Да, уж он-то повидал на своём веку…  

Для него этот мир – третий. На предыдущих двух уже построены капитальные поселения, и число колонистов настолько выросло, что нужен не один доктор, а целый штат. В Центральном Госпитале. Причём – со всем возможным стационарным оборудованием. Натан только с трудом мог поверить, что несмотря на свой огромный стаж и пенсионный возраст док сам вызвался. Добровольцем.  

Ну ладно, он – вчерашний выпускник. Молодость, амбиции, перспективы, деньги… и всё такое. А док?..  

Между тем вскрытие подходило к концу. Натан диктовал в свисающий с потолка микрофон то, что он видит и делает, док Лайонель не вмешивался. Даже слова за весь полуторачасовой методично-педантичный процесс не вставил.  

Зато помощь его в проведении собственно вскрытия трудно было переоценить.  

Ножницы в сильных пальцах уверенно разрезали и ломали мощный хитин кутикулы, то есть – наружного твёрдого покрова, скальпель чётко отделял слои и резал органы. Где не хватало сил, они пользовались лазером.  

Наконец всё оказалось закончено, и осталось только законсервировать препарированный экземпляр, и гнездовье. Натан не удержался, чтобы не спросить:  

– Скажите… доктор Надаль, как вы считаете, наше описание достаточно полное?  

– Да, доктор Натан. Вы всё проделали и описали вполне профессионально. Мне было приятно помогать вам. Всё же…  

– Да, доктор? – юный учёный почувствовал, что матёрый специалист уже понял что-то важное. Большое и обобщающее, то, что сам он, очевидно, упустил, чересчур увлёкшись скрупулёзным описанием органов и строения тела насекомого.  

Да, наверняка он за деревьями проглядел лес. А вот Лайонель – нет.  

Ну, у дока Надаля не стыдно и поучиться.  

– Всё же я дополнил бы ваш отчёт, если вы позволите, парочкой замечаний.  

– Разумеется, доктор! Наверняка я, увлёкшись самим процессом… с выводами…  

– Да нет. С выводами и я бы не спешил. Их можно будет сделать, только проведя сравнительный анализ ДНК этой осы с… Местными видами.  

– Вы… – чёрт возьми! Вот уж этого он бы сам никогда!.. Доктор Гильденштерн остановил руку на полпути к затылку, – Вы имеете в виду, что оса может быть… э-э… не местной?!  

– Да, на эндемика она не похожа. – видя вскинутые брови и расширенные глаза, док не спеша пояснил, – Во-первых, посмотрите на жало. Оно очень крупное и прочное. Похоже на жало земных шершней, но… Вот именно – мы же проверили его прочность. По шкале Мооса она приближается к семи. А-а, – извините, вижу, вы не в курсе геологических тонкостей. Твёрдость семь соответствует закалённой стали!  

То есть таким жалом наша «приятельница» могла бы пробить даже тонкую жесть, не говоря уже о такой мелочи, как брезент наших комбинезонов. Семь – это, повторяю, очень много.  

Далее. Яд чрезвычайно сильный. И специализированный. Вы когда-нибудь слышали о насекомом с ядом как у пресмыкающегося, то есть, змеи? Нет? Вот и я не слышал.  

Ну, и наконец – размер. В атмосфере с девятнадцатью процентами кислорода размер насекомых не может составлять больше двух… ну, трёх, сантиметров. Это обусловлено спецификой их дыхалец и трахей. А тут – восемь! Именно поэтому я и настаиваю на анализе ДНК. Ну и ещё…  

Ещё я хочу добавить, что уже разведочная экспедиция указала на странную аномалию.  

Здесь ни они, ни мы не встретили практически ни одного крупного млекопитающего. Да что там: вообще никаких форм животных, крупнее всё тех же ежей.  

Да, ежи тут есть, а травоядных – ну, там, оленей, баранов, свиней, коз, сусликов, мышей, наконец – нет.  

И хищников, которые на них охотились бы, соответственно, тоже. Нет ни пернатых, (То есть – птиц типа сов или соколов. Или – хотя бы воробьёв. ) ни больших грызунов. Так, несколько видов кротов, лягушки, землеройки… – док умолк, не глядя в глаза Натану.  

Тот, впрочем, не оплошал:  

– Вы хотите сказать… что эти осы – выведены кем-то искусственно, или… или завезены на эту планету. Чтобы расчистить её от крупных животных и… млекопитающих?!  

Теперь док довольно улыбался – коллега не подкачал:  

– Именно это я и имел в виду. И теперь с помощью анализа ДНК мы выясним, насколько чужероден организм-агрессор эндемичным формам, чтобы точно знать: он абсолютно чужероден, или создавался всё же на базе какого-нибудь местного вида, и улучшены только частности – вроде прочности и размера жала, и яда!..  

Натан покивал. Он уже понял, что матёрый специалист с огромной практикой видит куда глубже, чем он.  

Значит, надо тянуться… Расти. Профессионально.  

Он кивнул, и приступил к делу.  

На изготовлением препаратов ушло не больше пятнадцати минут.  

Когда все схемы, графики содержания элементов и аминокислот, и расшифровка хромосом оказались на экранах медицинского компьютера, Натан с нескрываемым восхищением покачал головой:  

– Док, не обижайтесь, но вы – гений! Откуда вы так хорошо знаете насекомых? И как догадались?!..  

В улыбке Надаля не было удовлетворения. Только самоирония.  

– Ах, молодой человек… Если бы через ваши руки прошло столько укушенных… И укушенных столькими тварями… Вы бы смело защитили Докторскую Диссертацию по внеземной токсикологии и сравнительной генетике! Ничего, даст Бог, ещё успеете.  

Хотя, впрочем, будем всё же надеяться на лучшее: чтоб ваших укушенных оказалось поменьше.  

Командир корабля, полковник Джон Мур, выслушал второй доклад Керка не перебивая. И даже не хмурил брови.  

Он знал, что на выдержку и компетентность начальника Лагеря номер три вполне можно положиться. Как, впрочем, и на профессионализм всех остальных подчинённых. Трусы, слабаки или глупцы в колонисты не попадают. А уж в руководители отбирают только лучших. И это грамотно: иначе невозможно окажется качественно выполнить ту работу, которой они заняты здесь, и во всех других колониях. Да и попросту – выжить.  

Видеоизображения, переданные через спутник связи, полковник тоже рассмотрел внимательно. После чего вздохнул. Голос его, однако, оставался спокойным:  

– Значит, эта пещера в четырёх милях от Лагеря?  

– Да, не более. Поэтому всё и было сделано так быстро. Мальчик останется, конечно, без руки, но проблема не в этом. Худшее – это результаты исследований.  

Они, разумеется, предварительные. И, возможно, я преувеличиваю опасность, но как мне кажется, в данном случае лучше преувеличить, чем недооценить!  

– Согласен. – полковник уже просчитал все возможные варианты, и выбрал, как всегда, наиболее безопасный.  

Ему, в отличии от гражданских начальников, было плевать на то, во сколько обойдётся любое его действие. Его главной задачей было обеспечить безопасность жизни людей колонии «Нью-Вашингтон», или, по-другому, Краб КР – 3/239.  

Поэтому он отдал распоряжение спокойно:  

– Отправьте туда двоих наиболее подготовленных, в скафандрах повышенной защиты. Лучше всего – термических. Пусть обследуют пещеру досконально. Если обнаружат ещё гнёзда, одно пусть отберут в герметичный толстостенный металлический контейнер. Остальные пусть уничтожают на месте, из огнемётов.  

Второе. Все наружные работы на три дня приказываю свернуть. Те, что невозможно отложить, выполнять с помощью вездеходов, из которых выходить только в скафандрах, или выпускать для работ дроидов. Я собираюсь отдать аналогичные распоряжения начальникам всех Лагерей.  

Больше того. Подготовьте всё необходимое на случай экстренной эвакуации. Не хочу никого пугать, но у нас, возможно, более серьёзные неприятности с этими… осами. – полковник сделал паузу, чуть кивнув. Лицо на мониторе перед ним чуть повернулось – так Керк обычно выражал вопрос.  

– Да, Керк. Но – пока неофициально: у нас пропала связь с Лагерем пять.  

Правда, они предупреждали, что связи не будет три дня. Дело в том, что фундамент их антенны частично погрузился в оттаявшее болото, и они собирались перенести её на более сухое место. Однако связи нет уже не три, а четыре дня.  

А поскольку они располагаются много южнее, и там полная… Хм… весна, возможно… Сам понимаешь – конечно, могут быть и обычные проблемы и накладки, но!  

Поэтому я через час отправляю туда челнок с командой спасателей, в бронескафандрах, и сообщу сразу, как получу результаты. – полковник повернулся к кому-то в рубке, и что-то сердито сказал. Затем вновь развернулся к Керку, – А ты пока на всякий случай готовься.  

Да – не забудь объявить благодарность своему… Вебстеру. Мальчишку, конечно, жаль, но как знать… Может, он такой ценой спасает всех остальных от чего-то похуже.  

И вот ещё что, Керк. Конечно, доктор Натан вполне компетентен. Специалист. Да и Лайонелю я доверяю безоговорочно. Но я пришлю к вам Маккаффи. Всё-таки он профессиональный ксенозоолог. С большим стажем и опытом.  

Думаю, нам не помешает знать то, что он сможет выяснить.  

Док Натан отодвинулся от стола, и прикрыл рукой рот в маске.  

Нет, то, что произошло с рукой бедного Дика, описать для диктофона было явно выше его сил… Спас его от очередного позыва оклик дока Лайонеля.  

– Доктор, можно вас на минуту?  

Пришлось подойти.  

Правда, глядя в экран, Натан довольно долго не мог сосредоточиться на том, что тот показывает.  

Когда же смысл дошёл до него, он только сказал:  

– Гос-с-поди…  

Док Лайонель закончил эту мудрую мысль за него:  

– Вот именно. Ни следа присутствия фагоцитов. Как нет и ни одного вируса, бактерии, или любых других микроорганизмов, всегда имеющихся в крови… То есть теперь эта тварь действительно сможет съесть… э-э… продукт переработки. И её жизни ничто не будет угрожать! Этот яд, так сказать, универсальный растворитель и – дезинфектор… и… И чёрт его знает, что ещё.  

– То есть… Если бы эта тварь попала на Землю, она смогла бы… Жить и питаться?!  

– Да. И смерть от несовместимости с нашими микроорганизмами ей не угрожала бы уж точно. Как и от разницы в составе атмосферы и прочих милых мелочах, обычно смертельных для чужаков-ксеноморфов. И про которые изящно «забывают» чёртовы создатели фильмов-ужасов со всеми этими злобно-плотоядными «чужими» и «циклопами».  

Оба помолчали, обдумывая ситуацию. Очевидно, мысли им пришли почти одинаковые.  

– Я в такой ситуации… Хм-м… Не слишком уповал бы на консервацию в формальдегиде. Кто знает: если просушить…  

– Доктор, вы безусловно правы! Если вы не против… Под мою ответственность, как представителя от биологии. Я предлагаю отделить головы от остального туловища.  

Если будет разрушена нервная цепочка от головного мозга, эти двенадцать монстров уж точно не оживут!  

– Согласен.  

После того, как всё было сделано, доктор Лайонель прямо рукавом утёр пот, проступивший на лбу:  

– Об этом тоже нужно быстрее доложить. Это – настоящее универсальное биологическое оружие. И, вероятно, попадания на любую планету с примитивной белковой жизнью, всего одной живой особи-самки будет достаточно… Да и такая «технологически продвинутая», как наша Земля справится, думаю, не сразу!  

– Да. Полностью с вами согласен, доктор! И чем скорее…  

– И чем скорее там, на Земле, начнут разрабатывать противоядие, тем лучше! Всё-таки к инопланетному разуму неприменимы нормы нашей морали. Вдруг им приглянутся и наши тёпленькие уютные планетки!  

Доктор Гильденштерн схватился за консоль микрофона экстренной связи, и щёлкнул тумблером:  

– Внимание! Вызываю руководителя Колонии номер три! Экстренное сообщение…  

Майк Мэнсон и Рупперт Хейнеман весьма деловито спускались по широкому коридору.  

Портативные огнемёты приятной тяжестью придавали уверенности, а скафандры с бронелистами и термозащитой хоть и весили немало, зато дышать в них было одно удовольствие: они подавали смесь с двадцатью двумя процентами любимого кислорода, а не девятнадцатью, как приходилось довольствоваться здесь. И хотя, разумеется, всем сделали все нужные прививки, дыхание на Нью-Вашингтоне вызывало затруднения практически у каждого – от детей до пожилых ветеранов.  

От входа они удалились уже на добрых сто шагов, когда Рупперт указал перчаткой:  

– Смотри! Рюкзак мальчика! Продукты. Значит, это гнездо висело где-то здесь…  

– Не обязательно. Просто здесь проход шире, и перекрёсток, – Майк кивнул в сторону бокового ответвления, – Брендон мог его перенести сюда, чтобы обработать руку.  

– Да нет, вряд ли. Помнишь – он сказал, что очень спешил перетянуть предплечье до того, как яд дойдёт… Так что можно начинать.  

– Хорошо, согласен. Ну что, разделимся?  

– Разделимся. Только смотри всё же – поосторожней. Док сказал, что глубина укуса может доходить до сантиметра. А скафандр – всего сантиметр и есть…  

И ещё – постарайся не заблудиться.  

– Ага, очень смешно. В таком случае и я тебе посоветую: встретишь какую-нибудь пещерную нимфочку, зови меня – так уж и быть, я подержу фонарь. – оба нервничали, стараясь спрятать страх за традиционными шуточками.  

Оставив у развилки пакет с промежуточным усилителем, оба двинулись вглубь ходов.  

Сезар Родригес, оставшийся у коптера с запасным скафандром, слушал их неудачные попытки острить без комментариев. Понимал, что отвлекать – опасно.  

Он был, как и док, матёрый ветеран: двадцать лет на Проционе ЛД – 2/171. А ещё он сейчас внимательно следил за изображением, поступавшим с наплечных мониторов. Пока ничего подозрительного. Пещера как пещера. Осиных гнёзд не видно.  

Инженеры-технологи нервничали неспроста. Док Лайонель лично пришёл проводить их к коптеру, а советы его никогда не бывали неуместными. Да они и сами понимали – лучше подстраховаться, чем быть… Представление о том, что может произойти, они имели чёткое.  

Керк посчитал необходимым сразу после происшествия ознакомить всех членов Лагеря номер три со всем случившимся, заодно объявив при всех благодарность Брендону за мужество и профессионализм – так что опасность, с которой можно столкнуться, не явилась бы теперь неожиданностью.  

Коридор, широкий и достаточно удобный для прохода вначале, после развилки стал куда уже и круче. Спуск проходил не так гладко, как вначале – даже ребристые подошвы не спасали. На слизистой плесени, покрывавшей пол и стены, они часто спотыкались и даже падали.  

Майк, которому достался центральный проход, вскоре обнаружил место, откуда Брендон отбирал образцы: свежий скол ярко блестел в свете мощных налобных и наплечных фонарей, по сравнению с остальной тусклой и как бы матовой поверхностью стен.  

Сообщив об этом напарнику, Майк двинулся дальше. Ход сильно сузился, так, что пришлось протискиваться. Огнемёт постоянно застревал, и приходилось то нагибаться, то приседать. Пыхтение его заглушил возглас Рупперта:  

– Эй, Майк, Сезар! Кажется, я нашёл то что надо! Не хочу никого пугать, но здесь… минутку… Не меньше шестидесяти-семидесяти осинников! Сама пещерка почти как комната, и они – на потолке.  

– Подожди, ничего пока не делай. – отозвался Майк, – Может, там есть ещё ходы?  

– Нет, у меня тупик. А как там у тебя?  

– Пока пусто. Я уже спустился метров на сто. Лаз уж больно крутой. Нет, дальше точно, чёрт его дери, в скафандре, да ещё с ранцем, не пролезть! Да и сыро здесь – как в брюхе у кита! Вряд ли будут гнездовья даже мокриц… – пыхтение недвусмысленно сказало слушателям, что достаточно плотный Майк дальше не продвинется, – Всё. Дальше – никак. Руп, подожди, я сейчас выберусь, и приду к тебе. Один не отбирай пробу. И пока не жги их!  

В течении десяти минут Рупперт описывал словами колонию белых грушеобразных ёмкостей со смертоносной начинкой, измерял по приказу Керка температуру и влажность в пещере, и всё снимал на видео.  

Когда до него добрался, наконец, Майк, всё было закончено. «Пробу» отобрали вдвоём: срезали с помощью ножниц по металлу один «грейпфрут» прямо в контейнер из легированной стали, с завинчивающейся крышкой.  

Теперь два огнемёта заполнили пространство пещеры, действительно напоминавшей комнату, яркими шарами и языками оранжевого пламени. Бушевало оно по-полной!  

Температура снаружи скафандров сразу подскочила до ста с лишним градусов – если бы не, вот именно, скафандры, дышать точно было бы нечем. Басовитый гул климатизаторов перекрывался только гулом рвущихся из сопел огненных струй. Вскоре не то что потолок – даже пол почернел.  

Тем не менее оба поливали морщившиеся серые шары кипящими струями ещё добрых пять минут. Как профессионалы, они привыкли всё делать добросовестно.  

Керк как раз слушал доклад Сезара о том, что происходит в пещере, когда Лагерь вызвали с Корабля. Лицо полковника ничем не отличалось от обычного, но Риган сразу понял – случилось.  

– Внимание, начальник третьего Лагеря. Это официальный Приказ. Экстренная Эвакуация.  

Керк, на сборы и консервацию оборудования у вас два часа. Потом придёт челнок. Сейчас я отправил его за колонистами второго Лагеря. Он пока не пострадал, но он южнее вашего, и я считаю, что риска сейчас для них больше.  

– Вас понял. Приказ ясен. Начинаю экстренную эвакуацию. – слова Керк произносил автоматически, с отчаянием думая, что, похоже, спасти из Лагеря номер пять не удалось никого.  

Тихая и мирная планета, как в кошмаре, на глазах превращалась в смертельно опасную ловушку.  

Шайна теперь только молчала.  

Благодарность, высказанная начальством Брендону, похоже, превратилась для неё в то же, что и красная тряпка для быка.  

В раздражитель. В пощёчину. В личное оскорбление.  

Брендон тоже не слишком усердствовал в налаживании отношений. Он знал теперь достаточно полно весь набор «программ поведения» своей сексапильной жены. Понять и его, и Джима Тимански, выбор, было нетрудно… Трудно было понять, как первому мужу удалось не бросить её после трёх лет брака, а Брендону – после восьми.  

В тесноте челнока, где все шестьдесят восемь человек Лагеря номер три поневоле лежали прямо на полу, обитом мягкой губкой, на наспех набросанных матрацах, разговаривать оказалось вполне возможно – рёв двигателей почти не проникал в отсек.  

Но все предпочитали помалкивать. Плакала только Норма – пятилетняя дочь Майка и Вайолет Мэнсон. У неё там, внизу, остался недостроенный старшим братом Бобби замок из песка, и парк с «аттракционами» для кукол-принцесс…  

Остальные почти спокойно перенесли расставание с негостеприимной планетой.  

Да и то сказать – девять месяцев зимы с её метелями и сорокаградусными морозами доконают кого угодно. Досадно только, что вот – казалось бы, наконец пришла долгожданная весна, живи, работай, отдыхай в выходные на просторах девственной природы…  

Ан – нет. Природа защищена. Причём – защищена от любого вторжения теплокровных существ. Сколько придётся теперь ждать в тесноте страхующего «дежурного» Корабля, ответить никто не может.  

И если Комиссия, запрошенная полковником Муром из Администрации метрополии не сможет решить вопрос с глобальным уничтожением дьявольских насекомых, планету, как ни жаль, придётся оставить.  

Это понимали все. В том числе и Шайна. Глотая слёзы, она прижимала к груди маленького Дика, сознавая своё полное бессилие, и беспочвенную (как оказалось), но от этого не менее свирепую ненависть (О-о!.. Она была в этом уверена! ) к этой подлой свинье Брендону.  

Если бы кто мог забраться в мозг Уэбстера-младшего, там он не без удивления обнаружил бы огромную любовь и теплоту к отцу. И… весьма сложные и противоречивые чувства к матери.  

Не последним из которых был банальный… страх.  

Совещание проходило в кабинете полковника. Поэтому в небольшой комнате все вызванные лица разместились не без труда. Кому не хватило кресел и дивана, сидели на позаимствованных из других кают стульях, или даже стояли.  

Здесь были все, отвечающие за нормальное функционирование Корабля, начальники всех восьми Лагерей, их заместители, и штатные учёные – биологи, химики и врачи.  

Курить не разрешалось, так что многие тихо переговаривались и почёсывались, пока не пришёл сам полковник. Все встали.  

– Садитесь, садитесь. – полковник быстро прошёл за свой стол, и сел сам. – Я только что разговаривал с заместителем Председателя Совета Директоров. Комиссия вылетает завтра. Значит, у нас они будут… не раньше чем через сорок дней. Если будет принято решение закрыть Колонию, обратно полетим на двух кораблях – нашем, и том, на котором прилетит Комиссия.  

Если же Колонию решат оставить, вероятней всего будет принят какой-то план по глобальной зачистке Краб КР- 3/239 от насекомых, названных «Оса Нью-Вашингтона». Другие варианты действий пока не рассматриваются.  

Генетические материалы, которые мы отослали, позволят земным учёным выработать пестициды, поражающие только данный вид. Остальные виды, если я правильно выражаюсь научным жаргоном, эндемичны. И опасности не представляют. – вопросительный взгляд в сторону Алана Маккаффи.  

Пожилой учёный кивком подтвердил, не спеша, впрочем, что-либо добавить.  

Полковник, свирепо посмотрев на поверхность стола перед собой, и не найдя там ничего утешительного, продолжил:  

– Столь длительное совместное проживание на корабле такого класса более семиста человек, инструкциями, насколько я помню, не оговорено. Ещё ни одна Колония не сталкивалась с реальной необходимостью всеобщей эвакуации. Даже на Роханне удалось предотвратить… Хм.  

Поэтому приказываю. Начальникам Лагерей – обеспечить равномерное размещение людей в выделенных помещениях. Мы не должны допустить: А. Возникновения эпидемий из-за тесноты, и – Б. Возникновения конфликтов из-за этого же. Господин майор! – Мур повернулся к Посейдону Дарра, своему первому заместителю, – вам поручаю оборудование второй столовой, расширение штата камбуза и составление графика приёмов пищи так, чтобы исключить пересечение этих приёмов для членов всех Лагерей.  

Далее. Лейтенант Смитсон, ваш взвод займётся очисткой подсобных помещений палубы «Ц» от законсервированного оборудования и запчастей, для последующего размещения там беженцев из Лагерей… – распоряжения командира Корабля были подробны и рациональны, поскольку отрабатывались многими поколениями Администраторов Министерства Колоний, и Армейского руководства Флота.  

Каждый получил свою долю положенных указаний. Записал, или запомнил, в соответствии со своими привычками, и подтвердил, что задача ясна. В любом случае – забывшие, или что-либо недопонявшие всегда могли обратиться к записи: согласно правилам, все Совещания записывались оборудованием «чёрного ящика» корабля, и хранились вечно. Когда же Корабль списывали – дубликат записи передавался во флотский Архив.  

Через час с небольшим полковник в последний раз обвёл всех нарочито спокойным взглядом, и получил последний утвердительный ответ.  

– Теперь о главном. Я знаю, в связи со спешкой и неразберихой экстренной эвакуации многие не совсем в курсе произошедших событий. Меньше всего мы хотим здесь распространения преувеличенных слухов и глупых домыслов. Такое… недопонимание ситуации иногда ведёт… скажем так: к непредвиденным ситуациям. И мифам.  

Поэтому я хочу, чтобы вы в… э-э… неформальной обстановке провели общие собрания всех своих людей, и довели до них информацию о том, что, собственно, на планете произошло. И почему мы были вынуждены эвакуироваться. – полковник помолчал, ещё раз обведя всех жёстким взглядом. Затем сказав только – «Прошу вас, профессор», откинулся на спинку кресла.  

Профессора Алана Маккаффи представлять совершенно не было нужды – присутствие крупнейшего авторитета по внеземным формам жизни на новой планете было его, так сказать, почти «почётной обязанностью».  

Неторопливо распрямив согнутую годами и благоприобретённым в десятках экспедиций сколеозом спину, он прошёл к доске, на которой висел старомодный плакат из бумаги, повёрнутый чистой стороной наружу.  

Профессор развернул его.  

Ручкой он указал на самое на его взгляд, важное из нарисованного:  

– Это – жало «Осы Нью-Вашингтона». К счастью, с ним из присутствующих практически никто не сталкивался лично, кроме доктора Надаля, – вежливый кивок в сторону сухопарого ветерана, – и доктора Гильденштерна, – снова вежливый кивок.  

– Поясню, почему – к счастью. Прочность стержня этого жала такова, что позволяет довольно легко пробить почти миллиметровую пластину из алюминия, карболита, ситалла, не говоря уже о жести или толстом брезенте.  

Поэтому люди, даже облачённые в стандартный скафандр, не могут считаться защищёнными: все четыре слоя легко пронзаются на глубину до одиннадцати миллиметров. А как вы знаете, толщина оболочки обычного скафандра не превышает восьми.  

Теперь о яде. Нейротоксины, содержащиеся помимо всего прочего в весьма обширном мешке, – Маккаффи показал этот самый мешок, – вызывают чрезвычайно сильную боль. Фактически шок от этой боли полностью обездвиживает ужаленного, делая какие-либо конструктивные оборонительные, или нейтрализующие яд действия, невозможными.  

Я имею в виду, – поспешил пояснить своё высказывание профессор, – что тот, кого укусили, не сможет не то, что убить осу, но даже самостоятельно ввести антидот, не говоря уже о том, чтобы наложить жгут на атакованную конечность. Если же укус будет произведён в туловище или голову, спасение…  

Не представляется возможным. Во всяком случае, при наших теперешних антидотах, и… Всем прочем. Так что нашего мальчика спасло только то, что полусонная оса использовала не более десяти процентов содержимого своего мешка с ядом.  

Ну, и, разумеется, быстрые и профессиональные действия его отца.  

Помолчав, чтобы слушатели оценили подчёркнуто спокойным тоном сказанные слова, Маккаффи продолжил:  

– Ферменты, содержащиеся в составе яда, позволяют в считанные минуты растворить всю клеточную структуру вокруг укуса. Наиболее активно эти энзимы воздействуют именно на клеточную мембрану. При этом поражённые клетки и плазма крови сами начинают продуцировать во всё возрастающем количестве эти ферменты и энзимы.  

И таким образом поражение распространяется дальше – на всё тело, со средней скоростью около сантиметра в минуту. То есть, менее чем за два часа всё тело жертвы превратится… Простите… В полужидкое пюре, полностью готовое к потреблению в пищу личинками и самими осами.  

Профессор говорил, вроде, спокойно, однако бледность выдавала его волнение. Все остальные сидели молча, не желая прерывать страшную лекцию обычными в таких случаях вопросами. Положение оказывалось настолько серьёзным, что вынужденное поспешное бегство уже не казалось глупым и позорным.  

– О том, что мы потеряли всех, кто жил в пятом Лагере, вы все уже знаете. Мы с господином полковником обсудили ситуацию, и пришли… К решению, что всё же лучше, несмотря на все негативные эмоции, которые неизбежно возникнут, показать вам непосредственно видеоматериалы. Пожалуйста. – Маккаффи кивнул своему помощнику, и включился большой монитор на стене за спиной Мура. Свет погас.  

На экране появилось изображение Лагеря номер пять, снятое с довольно большой высоты.  

– Это видеозапись с камеры, установленной на новой антенне пятого Лагеря. – пояснил профессор, – Она лучше всего зафиксировала произведённое… нападение.  

Камера оказалась ориентирована точно на юг.  

Мирную картину обычной работы ничто пока не нарушало. Солнце стояло почти вертикально – вероятно, наступил полдень.  

У ворот ангара трое механиков возились в моторном отделении большого гусеничного вездехода. Одна из женщин развешивала бельё на тросах, растянутых между двух столбов с поперечными перекладинами. На пространстве песочницы, укрытой тентом, играли пятеро малышей не старше четырёх-пяти лет, под присмотром девочки-подростка, читавшей книгу, сидя рядом на складном стуле. Остальных женщин видно не было.  

Мужчины же Лагеря, вероятней всего, ещё находились в шахте. Её горловина зияла привычно широким чёрным квадратом. Мощные вентиляторы гнали огромные массы свежего воздуха по толстым воздуховодам вниз. Качаясь и вибрируя, бежал транспортёр размельчённой вынутой породы. Здание перерабатывающей её в концентрат фабрики, и терриконы отвалов оставались вне поля зрения камеры.  

Внезапно откуда-то сверху, почти отвесно, спикировали несколько сотен словно бы янтарных капель. Профессор, поджидавший этого с пультом в руке, быстро нажал кнопку.  

Изображение замерло. Потыкав пульт, Маккаффи укрупнил один из участков.  

Капли зазолотились на солнце.  

– Атака началась почти точно в полдень. Поскольку нападавшие двигались сверху, да ещё со стороны солнца, заметить их с поверхности до непосредственно момента атаки невооружённым глазом, без приборов, абсолютно невозможно. И не только нам, а вообще – любому существу с нормальным зрением. Поскольку радар Лагеря был отключён, я не могу сказать сейчас, помогли бы тут приборы… Теперь посмотрите вот сюда. – профессор вновь вернул общий план, – Видно, что нападающие придерживаются некоего подобия плана, и стратегии, если мне позволительно высказаться так о насекомых, ведомых «тупым» инстинктом.  

Они разделили свои силы весьма грамотно. Не летят, так сказать, всей кучей на самый крупный тепловой объект – подойдя, Маккаффи ткнул ручкой в шахту, – А атакуют пропорциональными силами одновременно все объекты Лагеря. Что это такое – инстинкт, или благоприобретённый опыт, или… Да, я допускаю мысль о возможном дистанционном управлении – в том случае, если удастся найти управляющий Центр, или запеленговать подаваемые извне сигналы.  

Пока, во всяком случае, ни органов для приёма таких сигналов, ни самих сигналов не запеленговано. Следовательно, эта гипотеза пока остаётся… недоказанной. Впрочем, на наши действия это никакого влияния не должно оказывать: разумней считать противника способным на принятие самостоятельных решений, отвечающих вопросам оптимальной тактики. Если сравнить с земными видами ос, живущих семьями… Э-э… Впрочем, извините, об этом – позже.  

Профессор нажал кнопку, и изображение вновь ожило.  

Первыми пострадали мужчины у вездехода. Звука не было, но по судорожным машущим движениям и искажённым страданиям лицам было видно, что «цели поражены». Механики очень быстро оказались буквально облеплены жёлто-золотистыми наростами, и теперь только в отчаянии катались по земле. Широко открытые в немом крике рты заставили всех зрителей заёрзать и судорожно задышать – картина поражала дикой жестокостью: словно тела бьются в пламени, а не от боли укусов!..  

Почти одновременно оказались атакованы и облеплены и все дети – кто-то из присутствующих поспешно встал и выбежал, зажимая рот. Зрелище мучений несчастных детей, передаваемое бесстрастным монитором, даже на полковника, уже в третий раз видевшего запись, всё ещё действовало ужасно.  

Однако всё это продолжалось недолго: буквально несколько секунд.  

Янтарные капли внезапно оставили свои жертвы, и ринулись на выбежавших из домов и вагончиков, очевидно, на дикие крики жертв атаки, женщин, и остававшихся на поверхности мужчин.  

Теперь корчащимися на земле телами было покрыто почти всё поле зрения камеры. Спустя опять-таки буквально несколько секунд весь поток солнечно искрящихся и отблёскивающих золотом насекомых, ринулся к жерлу шахты, и исчез в ней.  

Однако действие на этом не закончилось.  

Из дальнего домика выбежал невысокий мужчина в скафандре, и со всей возможной скоростью кинулся к зданию, в котором располагался пункт связи. Не успел он сделать несколько шагов, как снова сверху, из-за пределов обзора, ринулся ещё поток янтарных капель, и облепил всего человека. Несколько шагов тот ещё бежал. Очевидно, скафандр неплотно прилегал к телу, и жала не могли достать до плоти. Однако атака продолжалась.  

Насекомые, которых бегущий мужчина пытался стряхнуть руками перед тем, как войти в дверь, ползали по всей поверхности скафандра. Наконец, судя по тому, как конвульсивно изогнулось тело несчастного, одной или нескольким осам удалось прокусить ткань в области спины.  

Конец ужаленного был столь же мучительным, как и у остальных атакованных.  

Дверь в пункт связи осталась неоткрытой…  

Маккаффи выключил монитор.  

Повисшее гнетущее молчание прервал полковник.  

– Этот мужчина в скафандре – доктор лагеря, Дин Федорс, единственный не растерявшийся, и не выскочивший сразу на крики. Однако теперь вам понятно, что и стандартный скафандр не является защитой. Впрочем, извините. Профессор, прошу вас – продолжайте.  

– Э-э… Да. – Маккаффи прочистил горло, – Собственно… мне бы не хотелось показывать сцену… э-э… питания ос. Она довольно… специфична. И я бы сказал – омерзительна!  

Так что давайте сразу перейдём к видеоотчету, полученному отрядом спасателей.  

На мониторе вновь задвигалось изображение. Съёмка теперь велась с чьей-то камеры, расположенной на плече. Мощные налобные прожектора выхватывали из окружавшей темноты то чьи-то ноги, то кусок почвы, то кусты. Перед оператором шагало несколько человек в скафандрах – свет прожектора камеры отблёскивал от баллонов и бело-серых поверхностей специализированных защитных костюмов. Было слышно, как люди переговариваются между собой и с командиром челнока: «Как у вас? », «Пока ничего, подходим к зданиям». «Господи!.. », «Да это же Кармак! », и далее всё это заглушил приказ лейтенанта: «Всем замолчать! Приказываю – снимать всё! Руками пока ничего не трогать! Повторяю – не трогать!.. »  

После этого было слышно только несколько отрывочных возгласов, брань, вздохи, да звуки рвоты – кого-то выворачивало прямо в скафандр.  

Зрелище на экране казалось нереальным. Диким. Невероятным. Словно воплотившийся в реальность кошмар из фантастического фильма…  

Хоть присутствующие попали на свои должности отнюдь не из-за неустойчивой психики, а как раз наоборот, и были подготовлены к тому, что предстоит увидеть, многие из оставшихся в кабинете и сами еле сдерживались.  

Вместо тел на земле лежали плоские и растёкшиеся мешки из плоти. В высоту ни один «блин» не превышал пяти сантиметров, разлившись по площади более двух квадратных метров.  

Лица некоторых, обращённые кверху, ещё можно было узнать, так как череп ещё не совсем растворился, и кожа обтягивала его тонкой плёнкой. Через особенно большие отверстия – очевидно, укусы – часть плоти вытекла прямо на почву, и блестела жуткой розовой жижей…  

Затем, очевидно, профессор вырезал часть записи, так как на мониторах уже была полость шахты.  

Теперь перед ними были лужи розовой плоти, заключённые в комбинезоны. Все комментарии заглушал рёв работавших как ни в чём не бывало циклопических машин: проходческие комбайны не нуждались во вмешательстве в свою автоматизированную работу, веером удаляясь от центрального ствола в горизонтальные штреки, и три ручейка добытой породы так и продолжали течь по ленточным транспортёрам к общему конвейеру, тянущемуся наверх.  

Поколдовав ещё над пультом, Маккаффи наконец отключил звук. Наступившая тишина повисла почти зримой угрозой.  

Тела буквально устилали пол шахты. Камера переместилась.  

Над бригадиром, лежащим рядом с центральным пультом внутри застеклённой каморки, бессмысленной куклой застыл склонённый дроид. Эта картина наверняка надолго впечатается в мозг всех – как спасателей, так и тех, кто смотрел в монитор.  

Профессор, сам всё ещё под сильным впечатлением от «объекта исследования», поспешил выключить изображение.  

– Выживших не осталось. – сообщил он снова, будто остальные этого и так не знали, – Все тела… эвакуированы и заморожены. Вероятнее всего, мы кремируем их после всех… э-э… исследований.  

Далее. По поводу ваших… Э-э… сообщений своим людям. Не знаю, какими словами тактичней передать такое. Материалы моего рапорта можете получить непосредственно у меня, в лаборатории. Там я описал всё… Произошедшее. У меня всё. – он внезапно поклонился и прошёл на место. Встал полковник.  

– Теперь вы сами всё увидели. И лучше понимаете, почему я приказал провести экстренную эвакуацию. Профессор указал, что диапауза, то есть, период спячки этих… Ос… Позволяет им великолепно перенести в состоянии сна все десять месяцев местной зимы. И теперь они повсеместно… э-э… будут вылетать. В своих гнёздах они ожидают только повышения среднесуточной температуры. Их потомство к этому времени окажется уже полностью сформировавшимся. И их, так сказать, «родительницам» остаётся только провести их первую и последнюю кормёжку. Имеющую ту же цель, что и заправка топливом, скажем, самолёта. После чего у них начнётся самостоятельная жизнь.  

В-принципе, всё как у земных видов. Но эти куда выносливей. И опасней.  

Вероятнее всего предположить, что их отличное зрение и большие крылья позволяют им барражировать, так сказать, в режиме дежурства на значительной высоте, в восходящих потоках тёплого воздуха, ведя активный образ жизни в светлое время всего летнего периода. Только этим и можно, вероятно, объяснить, что отряд спасателей не подвергся нападению – стояла глубокая ночь.  

Так что в известном смысле нам повезло. Пятый лагерь был расположен южнее всех, и весна в нём наступила раньше всех.  

С другой стороны, если бы не несчастный Дик Вэбстер, и не оперативные и мужественные действия его отца Брендона, я бы, возможно, выжидал ещё день-другой, думая, что перерыв в связи вызван обычными техническими причинами. Это меня ни в коей мере не извиняет, и я уже послал рапорт, с просьбой о моей отставке. Пока она не принята.  

Значит, пока я остаюсь вашим формальным руководителем. Поэтому пока вам придётся выполнять мои приказы и распоряжения.  

И помните – мы должны обеспечить…  

Выживание людей.  

Оставшись наедине, после того как разошлись потрясённые и обеспокоенные люди, Мур и Маккаффи неторопливо уселись на стулья друг напротив друга за показавшимся теперь таким огромным столом.  

Сосредоточенный взгляд полковника вдруг стал ироничным:  

– Док. Я смотрю, общение с военными идёт вам на пользу – вы так лихо употребляете термины «нападение», «тактика», «рассредоточение»…  

– Уж не без этого… Впрочем, ваше замечание имеет и обратную силу. Вы тоже весьма профессионально отметили «эндемичные виды», «диапаузу», и прочую дребедень из научного жаргона. Так что думаю, и в дальнейшем наше общение будет приносить обоюдную пользу – хотя бы в смысле обогащения словаря.  

Полковник, блеснув глазами исподлобья, криво улыбнулся:  

– А я надеюсь, что столь плодотворное сотрудничество поможет всё же придумать что-то реально полезное для наших людей быстрее, чем это сделают умники из Земных университетов и чиновники из чёртовой «Комиссии»…  

Джимми Магвайер, высунувшись из-за угла, подал сигнал. Прижимаясь к стенкам полутёмного коридора, Кайл Вентура и Хэл Барлок прокрались к нему.  

– Чисто! – заговорческий шёпот Джимми звучал слишком нарочито даже для него самого. Быстро и по возможности тихо они прошли ещё один коридор. Следующий угол был за Тони.  

Однако, хотя он и сказал, что «чисто», это не помешало двери, мимо которой они прокрались, отвориться, выпустив мальчика лет девяти-десяти. И надо же было случиться такому, что этим мальчиком оказался Сэмюэл Престон!..  

Личность, в-общем-то, уникальная, и, в своём роде, даже легендарная.  

Во всяком случае, о том, что его любимая игра, превратившаяся в настоящую манию, («Космический суперагент Джеймс Бонд сто семнадцатый снова спасает Мир людей от Заговора злобных Врагов! ») перессорила его со всеми несовершеннолетними членами даже своей колонии, знали все дети Корабля. И сейчас чёртов ублюдок, похоже, вычислил-таки их миссию!..  

Джимми выпрямился, понимая, что терять уже нечего, и вразвалочку подошёл к Сэму.  

– Эй, малец! – в голосе его сквозили неприкрытые злость и жёлчь, – Ну-ка, быстро! Пошёл назад – к себе!  

«Малец», лицо которого расплылось в довольной ухмылке, подленько захихикал:  

– Хе-хе-хе… Ага… Спешу и падаю. Идите себе, куда вам надо было, и забудьте про меня! Я здесь, типа, не был! В своём комбинезоне невидимости…  

Тут он замолчал, потому что получил маленьким, но жёстким кулаком прямо в солнечное сплетение. Однако если отряд заговорщиков надеялся таким образом звукоизолировать юного проныру, они жестоко ошиблись.  

Но даже согнувшись в три погибели, Сэм выдал такой писк, что, казалось, он сорвёт с петель двери кают.  

Ну, и конечно, по закону подлости первым на его зов выскочил его старший брат, Энтони Престон.  

Энтони на Корабле тоже знали все – уже не только дети, но и взрослые. Досужие кумушки любили повторять, что будь они на земле, первый кандидат в детскую колонию для малолетних преступников – это Энтони.  

Поэтому сходу сориентировавшись в ситуации, Тони врезал ближайшему к нему сопляку ногой в живот, а с остальными вступил в очередную упоительную драку, матерясь при этом почище большинства старых космонавтов и матёрых уголовников.  

– Это уже четвёртый случай с ним за последние тридцать дней. Поэтому, не скажу, что он вот прямо «социально опасен»… Но! Я бы, как психолог колонии, рекомендовал его на время изолировать. Хотя бы в виде домашнего ареста. Пусть в его каюте с ним и живут девять взрослых, это всё равно лучше, чем если он будет избивать и дальше всех подростков, «забравшихся на его территорию»!  

– Да нет же, док, вы не поняли! – отец Сэма и Тони, Говард Престон, лучший буровой мастер колонии, потел от волнения, но за детей стоял насмерть, даже брызжа слюной в азарте защиты, – Говорю же: те сопляки напали на них первыми! И когда Тони увидел, что бьют его младшего брата, конечно, он вступился! А вы бы не вступились, если бы вашего брата мутызили трое парней, на голову выше, и на пять лет старше?!  

– Да, я в курсе, что он «заступился за брата и только оборонялся»!  

Я говорю сейчас не о данном конкретном происшествии. Пусть даже он и заступился. Но ведь у этих сопляков, как вы их назвали, есть свои отцы и даже матери… И как вы думаете, какие чувства они сейчас испытывают по отношению к вам и вашему сыну? – Лин Швайгерт, психолог колонии, оставался спокоен. Психология больших коллективов была его профилем ещё при защите диплома, – Вы бы хотели, например, лично с их отцами прояснить вопросы, почему у Джимми сломано ребро, а у Хэла сотрясение мозга второй степени? Или, вот, скажем, сломанный хрящ носа Кайла?.. Им бы вы тоже объясняли, что ваш сын – который, кстати, не получил ни царапины – был во всём прав? А если бы они вам не поверили, вы бы их сами -?..  

– Ну… пожалуй, нет. – Говард оттянул воротник комбинезона, ставшего почему-то тесноватым.  

– Вот именно. Обстановка у нас на корабле и без таких «разборок» достаточно сложная. Да и чего ещё можно ждать, когда так много людей вынуждено сидеть без дела на столь крошечном пространстве! Теперь вы понимаете, в чём наша проблема?  

Поэтому мы хотим изолировать Энтони в его же, да и в ваших тоже, интересах. Скандалы, или, возможно, самосуд, или «разборки» в стиле «крутых ковбоев» не помогут нам в поддержании порядка. И, если не дружеской, то – хотя бы спокойной атмосферы на Корабле! Ну и напоследок. По поводу законности и уместности действий вашего сына.  

Если вы внимательно читали ваш Контракт, в частности пункт двести восемь, подпункт «а», там черным по белому прописано. Цитирую: «В случаях систематической немотивированной агрессии отдельных членов колонии, или малолетних детей, находящихся на их иждивении, могущих повредить моральной атмосфере в коллективе, или причинить телесные повреждения другим членам Колонии, или их детям, Администрация Колонии имеет право расторгнуть досрочно Договор с такими лицами в одностороннем порядке. Комиссия, назначаемая для разбора подобных инцидентов, составляется из представителя руководства Администрации Колонии, представителя от Флота, и психолога».  

Ну и так далее.  

Говард почесал в затылке, глядя уже в пол. Лицо заметно побледнело.  

– Д-д-да… док, наверное вы правы. Работа мне нравится. Не хотелось бы из-за… Да и вряд ли кто ещё на корабле будет рад, если Тони ещё хоть раз кого-нибудь…  

Я сам прослежу, чтобы он не выходил из каюты!  

– Я рад, что мы пришли к взаимопониманию. Такое решение, разумеется, неприятно. Но оно – вынужденное в нашей теперешней ситуации. Так или иначе, до того, как Комиссия решит нашу проблему, Энтони лучше побыть в каюте. И – надеюсь, вы поймёте правильно и то, что возле двери, снаружи, подежурит один из морских пехотинцев?  

– Э-э… да. Да. – Говард, насупившись, встал, и попрощался с доктором Лином и полковником.  

Когда дверь за ним закрылась, полковник констатировал:  

– Плохо. Люди не смогут вечно сдерживаться, живя в такой тесноте. Эвакуация была проведена для спасения их жизни, но теперь, когда ей ничто, вроде, не угрожает, у нас «социальная несовместимость», чёрт её дери!  

– Джон, – лицо психолога теперь, когда Говард ушёл, выражало крайнюю озабоченность, – «несовместимость», если её вовремя не нейтрализовать каким-либо образом, очень быстро перерастает в неприязнь. И ненависть. Агрессию. И прямые столкновения.  

Боюсь, нам не удастся ограничиться только мальчишкой. Вчера на камбузе подрались две подавальщицы. Их, правда быстро разняли, но… А если в коридорах встретятся матери избитых ребят и мать этого Энтони… Уж и не знаю, что посоветовать такое, чтобы не накалять обстановку ещё больше – хоть расставляй пехотинцев ещё и на всех перекрёстках! Как думаете, полковник, это возможно, если?..  

– Да, в принципе, конечно, возможно. Возможно и Комендантский час объявить. И карцер задействовать… Но пока особой необходимости не вижу. Чтобы не накалять, как вы выражаетесь, эту самую обстановку. Вы специалист. Сможете предсказать… э-э…  

– …когда наступит кризис? Думаю, смогу. Ведь признаки бури видны издалека. Наши дети – прекрасный указатель проблем. Они понимают, что всем сейчас плохо. Вот и пытаются разрядить ситуацию своими, как говорится, способами и силами. Помните – что сказал Джимми? Они хотели пробраться в кормовую орудийную башню, и выпустить весь наш арсенал снарядов – с отравляющими веществами. И наплевать им было, что погибнет всё живое, находящееся сейчас на поверхности… Но они знают из наших же разговоров – мы тогда сможем вернуться. И проблем с пребыванием на корабле не будет.  

Доктор Лин смотрел прямо в глаза полковнику.  

– Надеюсь, мне не надо объяснять вам, что эти мысли – только отражение того, что думают, говорят и обсуждают взрослые, их отцы и матери?  

Многие считают, что вообще не надо было запрашивать помощи и совета! А надо было сразу зачистить планету от всех местных тварей, ползающих, летающих и бегающих! Ведь есть у нас на корабле запас ядохимикатов! Прямо в снарядах.  

И не было бы тогда вообще никаких проблем!  

Полковник понуро кивнул. Колонисты – не солдаты. У них воинской дисциплины нет. И все считают себя самыми умными: он слышал о предложениях применить оружие.  

Но…  

– Нет. Зачищать планету станет возможно только после решения Комиссии. И тут я сделать пока ничего не могу. Значит, нам с вами остаётся только ждать, по возможности избегая взрывов неприязни и открытых конфликтов.  

– Значит, будем ждать. Я сегодня собираюсь снова пройти по секторам. Побеседовать.  

– Хорошо. Спасибо, док. Дать вам кого-нибудь в… помощники?  

– Нет. Надеюсь, меня пока бить не будут. – док усмехнулся.  

Однако полковник отметил, что вышла усмешка несколько натянутой…  

У входа в столовую Говард увидел Грэхема и Кортни, родителей Кайла.  

Линда тоже их увидела, и сильнее сжала руку мужа, за которую держалась. Взгляд, которым смотрела на неё Кортни, тёплым назвал бы только пингвин.  

Говард замедлил шаг, и засопел, что всегда с ним бывало, когда он чувствовал себя не в своей тарелке. Поравнявшись с родителями пострадавшего, он остановился.  

– Грэхем… Кортни. Мне… действительно жаль, что так получилось. Я… хотел извиниться перед вами и остальными родителями. За Тони.  

Если Грэхем промолчал, побледнев и набычившись, его жена наоборот, вскинулась, глаза расширились, словно у какой-нибудь фурии, рот исказила гримасса.  

Кортни отнюдь не стремилась поддержать на корабле «обстановку спокойствия и взаимопонимания». Сжав крохотные кулачки так, что кожа побелела, она буквально выплюнула в лицо буровому мастеру:  

– Засунь свои с…ные извинения себе в задницу, ты, волосатая обезьяна! Это ты во всём виноват! Сам его всему научил! Небось, удовольствие получаешь, что твой ублюдок такой крутой и сильный! Ничего, подожди – мы сидеть сложа руки не будем! Уж я-то знаю способ, как навсегда отучить твоего… – вспыхнувшую ссору внимательно слушали все, направлявшиеся в столовую, но никто не торопился развести подальше сжимавших кулаки мужчин, или помочь Грэхему удержать брызжущую слюной женщину.  

Однако ситуацию разрядили трое морпехов, быстро вышедших из столовой.  

Двое быстро подхватили под руки чету Вентура, и со словами «Вы уже пообедали, пожалуйста, не мешайте другим», буквально потащили по коридору от входа. Оставшийся солдат очень спокойно, только чуть-чуть прикасаясь к их спинам, завёл Престонов в столовую.  

Зрители несостоявшегося скандала рассосались как-то очень уж быстро. Возможно, потому что зажужжала моторчиком, поворачиваясь, ближайшая видеокамера.  

За столиком в столовой Майк Мэнсон сидел напротив Рупперта Хейнемана.  

Однако считалось дурным тоном заговаривать, пока не закончена еда и не выпит кофе. Впрочем, задерживаться дольше, чем на несколько минут после окончания трапезы тоже считалось дурным тоном – скоро начнут прибывать их сменщики. А им тоже нужно будет поесть.  

Поэтому Майк, держа пустую чашку, дождался, пока Руп не поставит свою на стол.  

– Слышь, Руп… Это правда, что ребята болтают?  

– Что – болтают?  

– Ну… что у вас в каюте сделали «тёмную» Берджесу?  

– Да, правда. И сигареты его с…ные все в унитаз спустили: пусть не думает, что раз он – Главный химик-технолог, значит, можно на…ать на правила и соседей, и курить в туалете! – Рупперт дёрнул щекой, – Уж будь спокоен – ребята постарались на совесть… Не скоро захочет ещё повыделываться!  

– Так – что, он сейчас в медотсеке?  

– Вот уж нет. Док Надаль смазал его синяки какой-то жёлтой дрянью, и он теперь живёт с поварами. Они, понятное дело, от него тоже не в восторге…  

– Наверное, и они не выносят запаха сигарет. Или – «жёлтой дряни».  

Оба плотоядно поухмылялись.  

В столовую начали заходить люди из другого Лагеря.  

Нужно освободить столик…  

Комиссия состояла из восемнадцати человек.  

Здесь были представители Колониальной Администрации, Флота, Экологического Комитета, Университета Внеземных форм жизни, Министерства Обороны, Службы Внешней разведки, и, конечно, ООН.  

Первое заседание проходило на корабле прибывших. Поскольку это был линкор, помещение конференцзала позволило удобно разместиться всем сорока пяти ответственным и полномочным лицам – как Комиссии, так и Колонии.  

Заседание открыл лично сэр Джеймс Тэтчер, совмещавший должность Председателя Комиссии, и Председателя правления Колониальной Администрации. Он представил всех прибывших руководству Колонии Краб КР – 3/239 и Корабля, после чего сообщил, что со всеми предварительными результатами члены Комиссии ознакомлены. И если за прошедшие сорок три дня что-либо кардинально изменилось в ситуации на планете, они хотели бы это выяснить немедленно.  

Встал полковник Джон Мур. От лица всех колонистов он выразил благодарность за столь оперативное прибытие Комиссии, и выразил надежду, что учёные, входящие в её состав помогут максимально быстро решить вопросы безопасности людей и ре-заселения этой самой Краб КР – 3/239. А полномочные Руководители примут ответственные решения, наилучшим способом решающие сложившуюся к этому часу ситуацию…  

На планете за это время ничего не изменилось: радары показывают значительную дневную активность противника, патрулирующего практически всю наземную поверхность планеты стаями численностью от двадцати, до тысячи особей. Средняя плотность достигает десяти-пятнадцати особей на квадратный километр.  

Особенно велика активность в экваториальных секторах. То есть как раз там, где сосредоточены наиболее доступные и богатые месторождения. Постоянные разведка и наблюдение ведутся силами беспилотных летательных аппаратов, контролирующих непосредственно атмосферу, и радаров Корабля. Отмечена, к счастью, только дневная активность насекомых. Ночью, вероятнее всего, они спят.  

Затем Мур попросил о возможности предоставить слово для общего обзорного доклада начальнику научного отдела Колонии, профессору Лесли Маккаффи.  

Сэр Тэтчер соблаговолил кивнуть. Полковник сел, профессор встал.  

– Господин Председатель! Господа!.. – если профессор и испытывал «священный» трепет по отношению к высокопоставленным членам Комиссии, внешне это никак не проявлялось, – Насколько я понял, все члены уважаемой Комиссии ознакомились с нашими видео- и письменными докладами. Я всё же хотел ещё раз показать сам процесс нападения на наш Лагерь номер пять, чтобы прокомментировать его в свете полученных нами новых фактов и результатов дополнительных исследований.  

Несмотря на смутный гул и двиганье стульев, означавшие со всей видимостью некое недовольство со стороны новоприбывших, профессор вновь прокомментировал видеозапись, окончив её тем, что вывел на экран великолепно выполненную цветную схему – «схематический разрез Осы Нью-Вашингтона».  

– В-принципе, если бы не размер, и прочие… как называет их господин полковник, великолепные боевые характеристики, это насекомое мало чем принципиально отличалось бы, по крайней мере, внешним видом, от земных перепончатокрылых. Как нам известно, некоторые подвиды шершней достигают в длину пяти сантиметров, и обладают весьма сильным ядом. Способ питания тоже – хищнический. Только мясом!  

Отличий в дыхании тоже нет – вот трахейная система. Только поры в кутикуле сильно увеличены. Головной мозг, подглоточный ганглий – всё похоже на земных ос.  

Однако вот, что касается образа жизни и метаморфизма…  

У нас есть все основания предположить, что он сильно изменён. Преднамеренно.  

Поясню. Земные одиночные осы строят точно такие же гнёзда из бумагоподобной, размельчённой хилицерами, (извините – челюстями) древесной массы. Они так же крепят своё гнездо к потолку… или своду пещеры. – изображение на мониторе показало рядом два гнезда, отличавшихся, на первый взгляд, только размером, – Вот это – земной осы, – профессор привёл латинское название, которое большинство присутствующих просто пропустили мимо ушей, – а вот – местной. Принципиальных отличий пока не заметно, согласны?.. И правильно – их нет. Наши исследования показали даже идентичность способов строительства. Но!  

Земная половозрелая оса появляется из-под земли весной следующего года. Местная, – как показывает радиоуглеродный метод датирования – имеет возраст более семнадцати лет. – профессор сердито ткнул указкой в осу, сидящую в центре гнезда, частично выступая наружу. – Здесь мы имеем уже принципиальные отличия. Во-первых, все эти осы размножаются только партеногенезом. То есть – им так называемое «спаривание» не нужно. Во-вторых, столь большая диапауза не характерна для складчатокрылых.  

И в третьих. (И это мы считаем основным отличием искусственного нового организма. ) Ни одна земная оса не остаётся на зиму возле своей кладки, чтобы охранять и защищать личинок, а вернее, уже полностью сформировавшихся, но ещё не вылупившихся, юных голодных ос с ещё мягким туловищем. И поскольку ей уже семнадцать лет, единственный способ, которым она могла достичь такого – провести глубоко в земле на стадии сна первые шестнадцать (А я напомню – местный год равен двадцати девяти земным месяцам! ) лет своей жизни.  

Далее. Молодая оса должна совершить несколько кладок весной и летом, с тем, чтобы эти пометы успели запасти питательных веществ в брюшке и закуклиться глубоко под землёй. Наши исследования показали, что до слоя, который не промерзает за десять месяцев, не меньше двух метров. Значит, рыть землю они умеют… И лишь перед смертью, то есть, выждав там, под землёй, семнадцать лет, оса продолжает свой цикл воспроизводства потомства, оставшись охранять своё последнее в жизни гнездо. И – накормить в первый раз вылупившееся потомство.  

Это вкратце о том, что касается образа жизни. Теперь о средствах нападения. Оружии, так сказать. Уникальном и смертоносном.  

Вот – это жало. Напомню, что по твёрдости оно превосходит любые из известных нам природных образований. Земной науке пока неизвестны процессы, позволяющие вырастить… э-э… орудия такой прочности. И если бы было возможно некоторые наши инструменты выращивать так же – скажем, в автоклавах, и с помощью вот таких… искусственных животных, это была бы революция в металлургии.  

Поэтому нашим генным инженерам изучение этого боевого и промышленного аппарата может дать очень многое. – откровенно до этого клевавшие носом участники совещания зашевелились, – Что же до яда и растворяющих мембраны клеток ферментов – они с технической и биологической точки зрения… великолепны. Очень эффективны и действуют чрезвычайно быстро.  

Да, – продолжил Маккаффи, видя что внимание аудитории теперь целиком привлечено к нему, (Ещё бы – речь зашла о возможных прибылях! ) – никаких сомнений в том, что это существо спроектировано и выведено кем-то искусственно, у нас с коллегами Гильденштерном и Надалем, нет.  

Те из присутствующих, кто владеет хотя бы азами ксенозоологии, могли бы и сами прийти к такому выводу ещё месяц назад, когда мы передали уточнённые данные. Вот, – щёлкнув кнопкой, он сменил изображение на мониторе схемой спиралевидной конструкции с кирпичиками-блоками аминокислот, – спираль ДНК нашей осы. А вот, – снова щелчок – пары хромосом. Нетрудно заметить, что если сравнивать с хромосомами земных насекомых – вот они, рядом – отличия просто колоссальные. Во-первых, число – сто пятьдесят четыре.  

Столько не набирается и у более совершенных и сложных земных созданий. Во-вторых, – ещё щелчок, – Вот здесь для сравнения даны гены и хромосомы местного эндемичного животного. Это крот. Поскольку в его геноме всего сорок шесть пар хромосом, нетрудно понять, что к фауне этой планеты наша оса уж точно никакого отношения не имеет… Ну, и, наконец, в-четвёртых.  

Теперь на экране было увеличенное изображение странного животного. Без ушей, с крохотными круглыми бусинками глаз, существо было от носа до конца туловища (А как ещё назвать то место, где полагается быть, но нет и намёка на хвост? ) покрыто плотным слоем мощных иголок. Если абстрагироваться от немного непривычной формы лап и морды, оно до смешного напоминало обычного ежа.  

– Это единственный вид, доминирующий сейчас на поверхности.  

Мы взяли на себя смелость назвать его «Ёж Нью-Вашингтона», однако… Напоминаю: как ни фрагментарны были наши археологические и палеонтологические изыскания, они однозначно доказали, что всего две тысячи лет назад на поверхности буквально кишели виды, вполне обычные для экосистемы планет подобного типа: зебры, газели, волки, львы, медведи, зайцы и суслики… Разумеется, мыши. Воздух, если мне позволят так выразиться, был наполнен совами, чайками, орлами, воробьями и другими птицами.  

Теперь же никого из позвоночных – теплокровных, и так называемых «высших», существ на наземной части поверхности нет. Хотя почвенных микроорганизмов, грибов, растений, насекомых и остальных представителей стандартного биоценоза катаклизм не коснулся. Трава всё так же растёт, лишайники разлагают скалы на составные части для формирования почвы. Плесневые грибки и почвенные клещи разлагают подстилку в субстрат. Деревья и кусты плодоносят.  

Только теперь они плодоносят лишь для одного вида. Ежа.  

И, как вы уже наверное, догадались, его генотип также во всех аспектах отличается от местного. Зато абсолютно идентичен тому, что наблюдается у нашей осы! Сто пятьдесят четыре пары хромосомы. Схема их упаковки, – изображение снова показало спираль, – естественно, идентична… И очень характерные иглы. Прочнее стали.  

Поэтому, вполне естественно, возник ряд вопросов, касающихся этих двух видов.  

Главный – на мой взгляд, разумеется! – кто и с какой целью создал эти два вида, и заселил ими Нью-Вашингтон. Второй – что нам теперь с этим делать, если принять, как наиболее вероятную гипотезу, то, что оба эти вида должны обеспечить уничтожение местных теплокровных конкурентов за пространство, и пищевые, и прочие ресурсы.  

Ну и третий. Как скоро, и насколько… э-э… мирно мы столкнёмся с создателями этих видов, если примем решение о зачистке Краб КР – 3/239 от выведенных, и размещённых ими здесь существ! – Маккаффи помолчал, давая насладиться страшноватой перспективой. И закончил гораздо тише. – На этом у меня всё. Господин Председатель, господа… – он поклонился и сел.  

Сэр Джеймс Тэтчер, имевший по долгу службы возможность предварительно переговорить с полковником и профессором, не был, в отличии от большинства остальных чиновников, сильно удивлён. Теперь он поднялся:  

– Благодарю вас, господин профессор, за столь ясное и… э-э… скрупулёзное изложение материалов исследований, и ваших… э-э… Выводов. Разумеется, кое-что нуждается в уточнении и дополнительных… м-м… исследованиях, но есть моменты, не вызывающие сомнения. Так, в частности, перед тем, как мы начнём обсуждение, я хотел бы напомнить, что запасы природного тризелита здесь настолько велики, что покроют всю потребность всех наших колоний и Земли как минимум на тысячу лет вперёд. И он лежит здесь у поверхности, и его легко и дёшево добывать, чего не скажешь о Ханнопсе-два.  

Поэтому прошу учитывать настоятельную нужду нашей Промышленности, и Министерства транспортной промышленности в частности, в этом минерале, при формировании конкретных предложений.  

А сейчас мне бы хотелось предоставить слово нашему уважаемому эксперту из Университета ксена… ксано… э-э… внеземных существ, доктору Кирби Марксу.  

Доктор Кирби был очень тучен, и привстав из своего кресла, и поклонившись Председателю и остальным, попросил разрешения говорить с места. Каковое и было ему благосклонно даровано.  

– Мне безумно интересно было ознакомиться с теми… м-м… данными, которые переслали нам в самом начале, и дополнениями, которые поступали по мере дальнейших исследований. Если бы не трагические события, сопутствовавшие инциденту, я бы назвал эти организмы Открытием Века!  

Напомню на всякий случай. Наш Университет был создан более двухсот лет назад, когда при освоении одной из первых планет земного типа мы столкнулись с примитивными, но очень похожими на ранние земные, формами жизни. С тех пор мы сталкивались лишь с ещё тремя населёнными… Если позволите так охарактеризовать их… Планетами.  

Разумеется, ничего и близко похожего на существа с высокоразвитым мозгом, там не нашлось.  

Это и позволило принять решение о колонизации и этих планет, в дополнение к остальным, так сказать, никем не населённым, примерно в количестве… э-э… ста двадцати двух. Я правильно назвал цифру? – вопросительный взгляд в сторону Председателя Колониальной Администрации вновь встретил подтверждающий кивок.  

– Что же касается той экосистемы, что обнаружена здесь, все без исключения наши специалисты оказались, скажем так… Чрезвычайно удивлены. И я прошу вспомнить: именно мы первыми высказались резко отрицательно по поводу освоения и населения людьми, этой планеты!  

Дело в том, что ещё во время первой, разведочной экспедиции, с батискафов и скутеров, обследовавших прибрежную зону, зону шельфа, и глубины до километра, и все крупные пресноводные озёра, поступили абсолютно достоверные сведения о том, что везде в пучинах вод буквально кипит жизнь. Сканнеры выдали вполне ясные изображения.  

Несомненно наличие планктона. Акул. Рыб. Кораллов и всего связанного с этими полипами биотопа – шельфовых рыб, беспозвоночных, вроде морских звёзд, и так далее, и так далее по всему списку – не буду вас утомлять. Мы обнаружили и теплокровных – это киты и дельфины.  

То есть налицо имелся явный парадокс: млекопитающие на планете есть, но – только далеко в океане. И держатся летом они от побережья не ближе тысячи километров!  

Но так – просто не бывает!  

И дело здесь не в том, что, уйдя в глубины Океана, эти млекопитающие не смогли потом вернуться на сушу, нет! Такое тоже абсолютно невозможно! Складывалось впечатление, что кто-то или что-то сознательно уничтожило всю теплокровную составляющую наземного биоценоза, и продолжает поддерживать статус кво, мешая и предотвращая появление крупных… э-э… зверей именно на поверхности.  

Не хочется напоминать о нашем резко отрицательном мнении относительно безопасности колонизации Краб КР – 3/239… Все наши выводы и рекомендации о длительной и обстоятельной предварительной разведке в течении хотя бы десяти лет, были проигнорированы или отвергнуты.  

Поэтому я хочу просто напомнить: если бы к нашим рекомендациям уважаемая Администрация отнеслась с большим вниманием, возможно, столь тяжких жертв удалось бы избежать. Что же до ситуации с этим самым тризелитом… Гм! Добывали же мы его как-то и до открытия этой планеты. Поэтому я, как эксперт…  

– Доктор, – Председатель явно был в ярости, видя, куда клонит доктор, недвусмысленно ставя людские жертвы в прямую зависимость от алчных интересов этой самой Администрации. Однако внешне этого почти не проявилось. Бюрократы родятся сразу с железными нервами, – Прошу вас всё же вернуться непосредственно к предмету обсуждения. Нам нужно ваше квалифицированное мнение о том, как сейчас можно исправить уже сложившуюся ситуацию так, чтобы избежать жертв в дальнейшем! Простите за то, что перебил вас…  

– Да. Ничего. Я… всё понимаю. – доктор, как член правления своего Университета прекрасно понимал, откуда по большей части поступает финансирование этого самого Университета, и кто больше всех заинтересован в получении дальнейших грантов и субсидий. Поэтому он, хоть и считался независимым экспертом, но, как и почти все специалисты подобного рода, таковым фактически не был. – Так вот, об экологическом дисбалансе местного биоценоза было неоднократно сказано на совещаниях всех… э-э… соответствующих органов, Комиссий, Комитетов, и лиц.  

И только теперь нам окончательно и однозначно ясно, что, вернее, уже – кто, явился причиной исчезновения высших животных на поверхности. Однако: тут тоже возник ряд вопросов.  

Во-первых, если крупных животных уже нет, почему же все эти осы… Просто не вымерли с голода? Чем же они питаются?! М-м… Возможны несколько ответов. Например, самым, как я понимаю, нежелательным, будет тот вариант, что к этому всё дело и идёт! То есть, поверхность… извините… Зачищена, и вскоре будет использоваться…  

По назначению!  

Ведь осы, если и дальше не найдут пищи, вымрут максимум за пару десятилетий!  

И если мы подождём столько… Возможно, чего-либо и дождёмся. То ли вымирания ос, то ли прилёта… Их создателей. Для колонизации планеты. Ими.  

Поэтому – второй вопрос. Только ли семнадцать лет может составлять диапауза? Или она, как и у земных насекомых, паразитирующих, например, на жуке-майке и прочих «хозяевах», может значительно варьировать, и составлять и пять, и двадцать пять лет? Или, может, программа ос может позволять им ждать и больше? Обеспечены ли такие, резервные, варианты этой программой? Смогут ли осы переключиться на кротов? Станут ли досягаемы для них киты и дельфины?  

Не знаю (Не сталкивался! ), способны ли какие-либо виды… теплокровных зарываться под землю, и выдерживать столь длительные диапаузы, но это представляется одним из решений пищевых проблем ос и выживания теплокровных. В-принципе, насколько я представляю. – вежливый кивок в сторону Маккаффи, – такой вариант тоже возможен. Тогда осы… не вымрут никогда. Хоть численность их и сократится.  

Наконец, в-третьих. Возможность эта крайне маловероятна, но я обязан сказать и о ней.  

Сосуществование на этой планете только двух (больше пока даже подробные исследования не выявили) неэндемичных, привнесённых, видов, может указывать на то, что после полной зачистки поверхности от конкурентов и вымирания от голода, вся эта поверхность достанется… Ежам.  

И превращение таким странным способом этих ежей в доминирующий вид данного биотопа и является основной целью неведомых нам пришельцев. Что именно может скрываться за этими предположениями, я не знаю. Нет, действительно – не знаю! Но пренебрегать такой возможностью и отметать её, как глупую, без длительных дополнительных наблюдений и исследований, нельзя.  

Теперь о том, что касается моих рекомендаций, как эксперта.  

Изучив «боевые» возможности «Осы Нью-Вашингтона», я могу уверенно порекомендовать только одно: не размещать постоянной Колонии на этой планете. Ибо ношение тяжёлых бронированных скафандров всё тёплое время года не слишком-то реально. Строить же подземные бункера для добычи… э-э… полезных ископаемых достаточно дорого. Но, в принципе, допустимо.  

При условии их расположения не ниже пятидесяти метров от поверхности, и с обязательным оснащением всех вентиляционных шахт двойными бронированными решётками. С толщиной брони не менее десяти сантиметров! И ячеёй не крупнее пяти миллиметров! И всё равно, полной гарантии такой вариант… Гм.  

Наиболее разумным решением представляется всё же сезонная разработка необходимых нам минералов – то есть только зимой. Поскольку год на Нью-Вашингтоне составляет два и три десятых от земного, периода в девять-десять месяцев вполне должно хватать. Для продуктивного рабочего сезона.  

И в завершение хочу повторить: размещение на поверхности любого постоянного Лагеря считаю абсолютно недопустимым! Разработку же и применение средств пестицидного характера считаю гибельной для экосистемы всей планеты, и даже длительная – более двадцати сезонов подряд! – обработка всей поверхности не даёт никакой гарантии на достижение нужных нам результатов, поскольку сопротивляемость ядохимикатам организмов в состоянии спячки, да ещё на глубине свыше двух метров, чрезвычайно велика!  

Теперь второе.  

Моё отношение к… э-э… ежам пока неоднозначно. Однако мнение о том, что они являются нашими конкурентами в борьбе за местные природные ресурсы, я считаю необоснованным.  

Так что вот вкратце два основных вывода, которые зафиксированы в моём отчёте, – доктор приподнял лежавшие перед ним несколько листков, – Официальные выводы вы сейчас услышали.  

Теперь о неофициальных. Не сочтите за трусость, но по-моему лучше избежать любого присутствия на планете, которая входит в зону жизненных интересов чужих.  

И лучше нам просто… Отбыть отсюда навсегда со всем нашим барах… э-э… оборудованием. Лично мне любая встреча с создателями этих бронированных монстров кажется преждевременной. Да и нежелательной: если они решат атаковать наши колонии, нам даже нечего будет противопоставить таким, а, может, и более совершенным, продуктам их высокоразвитой биотехнологии. Что же до обычного оружия…  

Это не моя область.  

Господин Председатель… Господа…У меня всё. Благодарю за внимание.  

Возникшую напряжённую паузу пришлось прервать Председателю.  

– Прошу, господа… Есть желающие высказаться?  

Первым захотел высказаться заместитель Министра земледелия:  

– Извините, уважаемый доктор, всё, что вы рекомендовали, это же чистый… бред!  

Космическая паранойя! Из-за каких-то паршивых насекомых оставить целую планету! И – какую! Она же может стать нашей лучшей житницей! По нашим расчётам пшеница ПВ – 45 даст здесь не менее пяти урожаев за год! Ведь лето составляет не менее… э-э… земного года с четвертью, а почва… Просто великолепна! Поскольку здесь уникальный, просто уникальный девственный чернозём, урожайность будет колоссальной!  

Считаю поэтому глупостью отказываться от таких грандиозных перспектив только потому, что наших колонистов могут покусать какие-то осы! Боролся же человек с осами, шмелями, пауками и прочей ползучей и летучей гадостью, все предыдущие годы! Я имею в виду годы эры дотехногенного периода. То есть – до создания суперуниверсальных, и безопасных для остальной флоры и фауны, пестицидов!  

Наше Министерство – за продолжение колонизации. Да, безумно жаль погибших. Мы скорбим, но… Но эту планету осваивать нужно! Пусть даже всем этим будут заниматься дроиды – ничего, лишь бы пахали и косили! Зерно нам нужно!  

Далее захотел высказаться Председатель комитета геологических ресурсов. Особого энтузиазма, как предыдущий оратор, он, впрочем, не выказывал. Впрочем, как и сомнений в своей правоте:  

– Зимний период на Нью-Вашингтоне составляет только десять месяцев. Как вы знаете, мы три года, после результатов, полученных Первой разведочной экспедицией, готовились к колонизации планеты. Поэтому так совпало, что Лагеря были построены только уже глубокой осенью по местным меркам… Даже в условиях суровой, почти полярной зимы, со средними температурами до минус тридцати по Цельсию, здесь вполне можно жить и работать.  

Тризелит действительно лежит близко к поверхности. Число месторождений, даже выявленных самым первым, весьма поверхностным сканированием с орбиты, превышает двадцать пять. На самых богатых и перспективных, как вы знаете, и были размещены Лагеря, и заложены шахты. Не могу, разумеется, сказать, что мы какие-то заоблачно колоссальные средства вложили в это дело…  

Но и разбрасываться нашими механизмами, ресурсами и вложениями тоже было бы непрактично. Убыточно. Раз уж шахты начали разрабатываться, и достигли глубины полукилометра, было бы глупо закрывать их. Куда проще возвести свод изолирующих перекрытий, о которых говорил уважаемый господин доктор. – вежливый кивок доктору Марксу, – и спокойно продолжить круглогодичную добычу таким образом, чтобы вывоз первично очищенной и обогащённой руды приходился на осенне-зимний период.  

Словом, я считаю вариант с полным закрытием шахт, и отказ от колонизации планеты, недопустимым расточительством. И откровенной глупостью.  

Однако! Применение пестицидов я тоже считаю не лучшим решением – вероятнее всего, те самые «создатели» (В тоне главного геолога не сквозило, разумеется, открытого пренебрежения к домыслам учёных-биологов обо всяких там «продвинутых инопланетянах», с которыми земля реально так и не столкнулась за все пятьсот с лишним лет освоения Космоса… Но доля здорового скепсиса составляла не одну тонну. ) действительно могли бы, мягко говоря, быть недовольны, если бы мы вытравили их букашек… Ха-ха.  

Вот мы же наверняка рассердились бы, если бы кто-то посторонний вдруг поубивал всех наших пауков. Или змей. Ссылаясь на то, что, дескать, они же вредны… И кусаются!  

Ну и что? Это же – наши пауки! И змеи!.. Нет, применение любых ядохимикатов мы считаем недопустимым. Впрочем, как и полное закрытие шахт…  

Внезапно слова попросил заместитель Министра транспорта, довольно молодой, но с огромными залысинами, невысокий человек с невыразительными чертами лица:  

– Господин Председатель! Вы позволите задать вопрос нашему уважаемому эксперту? – Председатель, если и был удивлён, отнёсся к обращению спокойно, едва кивнув.  

– Скажите, доктор… Не могло бы так случиться, что эти самые… ежи Нью-Вашингтона… И являются теми самыми таинственными создателям этих ос… И теми самыми разумными инопланетянами?! И было ли такое предположение как-то проверено?  

Кирби Маркс задумчиво пожевал губами, глядя в пол. Очевидно, его поразил не столько вопрос, сколько неприкрытая глупость и некомпетентность спрашивавшего. Но голос его оставался ровным и нарочито нейтральным:  

– Разумеется, такая мысль первой пришла и мне… и коллегам – докторам Маккаффи, Надалю и Гильден… э-э… штерну. По моей просьбе дроидами, спущенными на планету, были отловлены восемь экземпляров обеих полов… И проведены стандартные тесты на Ай Кью… Который оказался даже ниже, чем у местных кротов. То есть, извините за грубость, эти твари умеют только жрать, и ср… Простите – выделять продукты переработки пищи… И размножаться.  

– А… возможно ли, что это просто… уловка, хитрость со стороны наших врагов-ежей?! Не могли бы они прикидываться глупее, чем есть?  

Доктор смотрел в пол даже дольше, чем в первый раз. Ноздри его раздувались, губы доктор закусил изнутри зубами – похоже, сдерживал рвущиеся на уста грубые слова.  

– Нет. Это абсолютно исключено. Веками отработанная методика позволяет сделать такие выводы весьма однозначными. И дело здесь не только в поведенческих реакциях. Учитывается и объём и структура мозга, его коры… Приспособленность передних конечностей к выполнению сложных действий… Да много всего. Ответ однозначный – нет.  

Ежи – не разумны в том смысле, какой мы обычно придаём этому термину. Это просто… всеядные и необычайно выносливые животные.  

Председатель постучал по столу ручкой, чтобы закончить ненужную болтовню:  

– Прошу. Кто ещё хочет?..  

Хотели почти все. Поэтому около полутора часов мнение всех высокопоставленных Бюрократов обстоятельно заносилось в Протокол и записывалось на видеокамеры.  

Однако ничего конструктивного и принципиально нового сказано не было: Колониальная Администрация настаивала на продолжении если не полной, то хотя бы частичной колонизации Краб КР – 3/239. Учёные приводили аргументы против присутствия людей. Как на планете, так и в Системе.  

Наконец дебаты, сопровождавшиеся к концу уже весьма вялыми препирательствами и неоднократными повторами, явно зашли в тупик.  

Тогда встал Представитель объединённого Штаба Флотов, генерал Армии Гай Ричи, имевший право принятия окончательного решения, поскольку операция была приравнена к Боевым. До сих пор трое военных из Комиссии отмалчивались, терпеливо выслушивая бюрократов и учёных, и иронично переглядываясь.  

– Я полностью разделяю беспокойство уважаемых докторов: Маркса, и остальных, относительно огромной и постоянной угрозы безопасности людей на Краб КР – 3/239. Я согласен и с тем, что постоянная стационарная Колония на поверхности… Невозможна.  

Массовое использование ядохимикатов только испортят почву. И даже морпехи всего Флота со всеми нашими штурмовыми орудиями и сверхразрушительными ракетами не помогут в войне против ос Нью-Вашингтона… Как, вероятно, и против их Хозяев.  

С другой стороны, и тризелит нам необходим. Космические полёты без него практически невозможны. Однако добывать его ценой человеческих жертв и ценой риска первого космического межрасового конфликта… Считаю неверным решением.  

Поэтому мы тут посовещались… – он кивнул двум другим представителям Флота, – И считаем единственно верным решением вести разработку уже построенных шахт только силами автоматов, и дистанционно, с орбиты, управляемыми механизмами. И – только в зимний период. Управление и координацию отправки добытой руды необходимо осуществлять оставленной здесь, на постоянно дежурящем корабле, сменной бригадой специалистов. Штат не должен превышать… скажем, ста человек.  

Распашку земель под зерновые, и прочие виды эксплуатации поверхности планеты мы считаем абсолютно недопустимыми. Но разработку месторождений продолжать надо.  

Да, тризелит здесь лежит близко к поверхности, и добыча не представляет сложности. Даже того, что шахтёры всех Лагерей уже добыли за эту зиму, всем планетам для обеспечения работы их космического флота хватит лет на пятнадцать.  

Травить же завезённые кем-то сюда искусственные организмы, созданные неизвестной цивилизацией, пестицидами, и надеяться, что это сойдёт нам с рук, было бы верхом глупости. Любые явно враждебные действия с нашей стороны по отношению к ним мы считаем недопустимыми! Поэтому…  

Брендон отложил книгу.  

Пора идти в столовую. Остальные тоже стали собираться – кто слез с кровати, кто, как и он, поднялся с кресла. Разговаривать было уже практически не о чем, и десять мужчин старались больше молчать. Кто-то как он, читал, кто-то играл в шахматы, кто-то – в карты. Бесконечные пережёвывания «когда же чёртова Комиссия всё решит», да «как же чёртова Комиссия всё решит», уже сильно раздражали всех на Корабле.  

Подспудно они уже догадывались, что за решение будет принято. Однако казалось ужасно обидным бросать здесь всё на дроидов, и бежать, поджав хвост, от каких-то поганых мошек. Пусть и здорово кусачих. Убивали и не таких!..  

Брендон, как и все, был зол и расстроен. Чувства неудовлетворённости не могло заглушить даже сознание того, что они вновь помирились с Шайной. Как и того, что они вернутся домой… Уж слишком это возвращение напоминало позорное отступление, бегство, перед лицом более глупого и слабого врага. Разнести проклятых ос вдребезги, или потравить даже теми ядами, что имелись у них на борту, можно было бы без проблем.  

Но начальству, как говорится, видней.  

Новая рука Дика уже отлично слушалась, и оказалась куда сильней, чем натуральная. А псевдокожа делала кисть, и то, что выступало из рукава, совершенно неотличимым от второй руки. Поэтому кроме Брендона по утраченной «природной» конечности никто уже не тосковал. Крохотный червячок в глубине сознания не хотел слушать никаких аргументов и твердил, твердил: «Это ты не уследил за малышом! », «Проклятый зацикленный геолог! », «Оставил беззащитного, ещё глупенького ребёнка без присмотра!.. »  

Уставившись пустым взглядом в спины идущих впереди, он двинулся на первую из трёх ежедневных трапез. Теперь хотя бы блюда были разными – на корабле Комиссии прибыли новые запасы продуктов.  

После осторожного стука дверь в палату стала медленно открываться.  

Троица, резавшаяся в виртуальный бой на планшетах за планету Бранах, подняла взоры от портативных мониторов.  

На пороге нарисовалась длинная и словно нескладная фигура Энтони Престона. Как-то он словно… Горбился, и (?!) мялся.  

Сказать, что пострадавшие были удивлены – значило ничего не сказать.  

Но – вот он, Тони. Медленно и боком он протиснулся к их постелям. В опущенной руке он держал большую металлическую банку.  

Возникшее напряжённое молчание заставило даже лежавшего в углу с очередным обострением хронического гастрита, Свена Педерссона оторваться от кроссворда.  

Первым нарушил молчание пришедший:  

– Я, это… Извиняться пришёл. Вы… простите за… Всё такое… Ну, виноват. Не сдержался – брат всё-таки. Так что… Вот! – он неловко сунул банку в руки Джимми Магвайру, как негласному лидеру троицы «истребителей насекомых».  

На лице Джимми застыло сосредоточенное выражение. Зато его мысли неслись с калейдоскопической быстротой.  

Однако смущённый вид явно терзаемого настоящими угрызениями совести более старшего подростка в конце-концов сподвиг его переглянуться с вздыхавшими и чесавшими затылки друзьями, и вместо замечания типа «ну и скотина всё-таки твой брат! », неприветливо буркнуть:  

– Что… это у тебя?  

– Варенье. Абрикосовое. Мать хранила, для отцова Дня Рождения.  

– Ладно. Уговорил. Извинения приняты. Нож-то есть?..  

К поеданию дефицитного деликатеса с мстительным удовольствием от сознательного нарушения диеты, присоединился и приглашённый к «столу» Педерссон.  

– Слышь, Руп… Говорят, через пару дней нас начнут переводить на корабль Комиссии… Ну, тех, кого назначат туда. Для переезда Домой.  

– Подожди-ка… Откуда информация? Ведь они же ещё, вроде, официально эту бодягу с Протоколами и Решениями не закончили?  

– Да причём тут эти Протоколы? Решение-то говорят, было принято давно. Ещё на Земле, до отлёта. А всё остальное – чистый фарс, для, так сказать, «общественности».  

– Ты так и не сказал, откуда всё это…  

– Да можно сказать, из первоисточника… Только, смотри – никому ни слова! А то подставим Дортмайера. А не хотелось бы – он мужик серьёзный, хоть и без семьи.  

Так вот. Позавчера он чинил что-то там в вентиляционном коробе, в отсеках секции «А». Как раз в пяти метрах от каюты этих трёх… генералов. Через короб всё и услышал. Эти сволочи так ржали над всеми этими беднягами учёными – а ещё бы!  

Операция-то проходит под юрисдикцией Флота. Значит, как они решат – так и будет. А они уже всё решили. Вернее – их Боссы.  

Короче, Дортмайер слышал, как этот… генерал Ричи, отчитывался своему якобы помощнику – а тот, на самом деле и есть глава всей этой Комиссии. Но косит под заместителя. Ну вот, после этого отчёта о том, что да как у нас на корабле, кто подрался, кто с кем трахнулся, кого холецистит скрутил, этот… как бишь его… Артур Шрайвер, и говорит: «Не вижу смысла торчать здесь ещё неделю. Всё что нужно, мы сделали. Указания Адмирала выполнены по всем пунктам. Жаль, конечно, тех бедняг, что будут здесь загорать по году, но – что поделаешь. Тризелит важнее…»  

Ну, он что-то ещё говорил, но Дортмайер уже не мог слушать – пришёл Сэм, и ему пришлось вылезти из короба, и крышку завинтить… Так что сам понимаешь – мы летим домой. А сюда привезут бедолаг операторов-дистанционников. И они будут, типа, заложники… Мол, мы мирные геологи, и не хотели убивать ваших мерзких тварей там, внизу, и всё такое… Поэтому и бороздим просторы космоса, а вниз посылаем роботов!!  

– Так что, получается прикроют эту чёртову Краб КаЭр – как бишь её там? – навсегда?!  

– Ну… похоже на то. А тебе что, жалко?  

– Да нет, не особенно. Самому-то мне там было неплохо… А вот Ник у меня семь раз за зиму болел простудой. Многовато для «нового, здорового и безопасного» мира!  

– Да уж, эти вербовочные брошюры – чистый бред. Сыр в мышеловке для лопухов вроде нас…  

Оба инженера-технолога замолчали. В столовую начали заходить люди.  

Через три дня, когда пришло официальное подтверждение решения Комиссии земным Высшим Начальством, начались сборы, и собственно переселение. Половину колонистов перевезли на корабль Комиссии, но разместили по той же схеме: мужчины с мужчинами, женщины – с женщинами. Хоть и не по десять, а по пять на каюту. Предоставить каждой семье отдельную каюту пока не было возможности.  

Всю технику, необходимую для дальнейшей работы, по мере возможности законсервировали, и оставили прямо в шахтах. Впрочем, через каких-нибудь десять месяцев её предстояло снова запустить, и работа по добыче столь необходимого тризелита должна была вновь продолжиться, уже в автоматическом режиме.  

То, что дроиды-шахтёры обойдутся Компании куда дороже, уже не беспокоило её хозяев: Правительство согласилось компенсировать затраты. Тризелит был нужен всем.  

Теперь среди колонистов ходили упорные слухи о том, что вся комедия с Комиссией и эвакуацией нужны были только затем, чтобы как раз и выбить из этого самого Правительства дополнительные субсидии: Компании – для продолжения добычи. А Флоту – для строительства и вооружения новых сверхмощных боевых кораблей.  

Для этого проблема инопланетной угрозы – ну очень подходила.  

Ведь теперь в её существовании, и могуществе чужаков никто не сомневался.  

Вопрос был только в том, когда они прилетят, и как будут реагировать на присутствие буровой и добывающей техники… Все предполагали, что немного найдётся желающих завербоваться на годовую вахту к Краб КР – 3/239. Впрочем, эта проблема – с этим-то были согласны все! – вполне решаема. Традиционный способ с большими деньгами в качестве компенсации риска вполне подойдёт.  

Шайна теперь, в преддверии скорого старта, говорила, почти не переставая. Брендон слушал, кивал, механически поддерживал разговор. Хорошо, что их встречи ограничивались завтраками, обедами и ужинами. Он стал замечать за собой отсутствие того самого, что связывало его до этого столь прочно с этой женщиной.  

Влечения к ней. Физического влечения.  

И теперь он вполне понимал Джима Тимански, с огромной долей иронии относившегося к Шайне, и на все скандалы только посмеивающегося…  

Мозг у этой женщины работал примерно так же, как и у самой обычной курицы. То есть, мягко говоря, плохо.  

Теперь, когда Брендон, благодаря вынужденному их разделению, в этом разобрался лучше, он, оставшись в своей каюте с пятью дремавшими, игравшими, ходившими, или читавшими шахтёрами своей бригады, думал только о том, как бы отсудить себе при разводе маленького Дика… Если ему удастся доказать неадекватность поведения матери и её плохую материальную обеспеченность… Шансы есть.  

Гай Ричи отсалютовал, и вышел, закрыв за собой дверь каюты.  

Артур Шрайвер, оставшись один, повернулся к пульту. Включил звукоизоляцию.  

Набрал секретный код, приложил ладонь к сканнеру. Подождал восемнадцать секунд, набрал другой код, и приложил другую ладонь.  

На внезапно вспыхнувшем экране появилось лицо шефа. Встав, Шрайвер отдал честь:  

– Адмирал, сэр!  

– Генерал, сэр! – собеседник ответил на приветствие коротко, и сразу потребовал, – Докладывайте!  

– Есть, сэр! Всё в порядке! Приказ Штаба успешно выполняется. План «Б» начат. Удалось запустить информацию сразу по двум каналам. Через электрика Дортмайера, якобы подслушавшего нас через систему кондиционирования кают, и через уборщицу Кэтрин Росс, «случайно» нашедшую наши спецпротоколы в верхнем ящике моей прикроватной тумбы.  

Оба канала работают весьма продуктивно. Всё в порядке. Все в полной уверенности, что планету мы покидаем навсегда.  

– Отлично. Благодарю за чёткую и эффективную работу. Собственно, если бы вы остались ещё на пару дней, скрыть прибытие десантного Флота было бы просто невозможно. Да и сейчас вам придётся проследить, чтобы капитан следовал указанным курсом, без всякой самодеятельности.  

– Разумеется, сэр! Меньше всего нам тут нужны разные слухи и домыслы, если хоть один линкор попадёт в пределы действия сканнеров и радаров… Итак, мы стартуем.  

– Отлично. Проследите также и за дисциплиной – драки и скандалы абсолютно недопустимы. И ещё…  

Не переусердствуйте – больше «утечек» не требуется. «Сарафанное радио» – самая надёжная система передачи конфиденциальной информации. По мнению наших экспертов. Да, кстати… Проследите и за поведением… членов Комиссии. Недопустимо, чтобы о… нетрадиционных пристрастиях сэра Тэтчера просочился даже малейший намёк. Да и остальные… Понимаете?  

– Слушаюсь, сэр. Но тогда… Мне придётся изолировать его. И ещё троих.  

– Не возражаю. Придумайте какую-нибудь… болезнь, что ли.  

– Да, сэр. – Шрайвер помолчал. Затем не удержался, – Простите, сэр… Вы сами считаете… разумным… Решение о круговой обороне и удерживании Нью-Вашингтона любой ценой?  

– Артур, – неофициальное обращение сразу сказало генералу, как в действительности относится его командир к этому решению, – Это решение принято… Не нами.  

Но – на основе наших стратегических выкладок. Нам ли не знать, во что превратится наш Флот без этого чёртова тризелита! Так что выполняйте свою задачу, генерал, и не думайте об этом. Как говаривал мой дед, кадровый военный в восемнадцатом поколении: «У лошадей головы большие! Вот пусть они и думают! »  

– Понял вас, сэр… Есть не думать. – кривая улыбка не украсила лица. Но Шрайвер и не собирался очаровывать собеседника, – Тогда у меня всё, сэр!  

– Отлично, – в третий раз произнёс пожилой поджарый мужчина на экране, – До связи!  

– До связи! – Шрайвер отсалютовал уже пустому экрану.  

Задачи ясны, цели намечены. Флот выступил.  

Почему же так мерзко на душе?  

Может, потому, что интуитивно все они теперь чувствовали, что опасно и дальше…  

Пытаться играть в солдатики. И играть – по старым правилам. Когда смерть тысяч солдат и потеря десятков кораблей – «допустимые потери»… И что рано или поздно человечество и его объединённый Флот столкнётся с ситуацией, когда и вправду, лучше просто уйти с поля сражения – уйти без боя.  

Как говаривали предки, худой мир лучше доброй войны.  

Оставить потенциальному врагу, первому захватившему планету со стратегическим сырьём, столь редким в освоенном пространстве, эту самую планету в полное распоряжение? Поджать хвост… Трусливо заскулить… И убежать в свою норку?  

А что – разве лучше рисковать всеми колонизированными планетами и людьми?  

Имеет ли он, как кадровый солдат, право – даже намёки на такие мысли держать в голове?!  

А имеет ли кто-то право за него, да и всё человечество, решать?!  

Не глупо ли вообще какие-либо решения в такой ситуации предоставлять принимать одному человеку?! А не… Самовлюблённый ли дебил с манией величия этот самый человек?! Пусть даже в его, и его родственничков и приспешников, руках – пятьдесят процентов всех Человеческих Капиталов?!.. И война – их «кормушка»?!  

Но ведь то – война человека с человеком. А тут…  

Может, стоит поговорить об этом с Адмиралом? И что тот может про него тогда подумать? Похоже ли это на крамолу? Бунт? Мятеж?.. Или…  

Повесив китель на спинку стула, он сел за стол, обхватив коротко стриженную голову руками.  

Впереди долгий полёт. Сможет ли он…  

Не думать?!..