Луч солнца

А дождь всё шёл и шёл. Третий день капли отбивали барабанную дробь по крыше и слезинками стекали по оконному стеклу. Вдоль забора листья лопухов росли не по дням, а по часам, превращаясь в огромные зонтики, под которыми прятались куры.  

Зато гусям было раздолье. Они любили такую погоду и с весёлым гоготом бежали к огромной луже, похожей на бескрайнее море. Эту лужу ещё лет десять назад выкопал Егор, специально для гусей и уток.  

– А чего им на речку ходить, когда у них вода под боком. Да и Лидушке не надо ноги бить, загоняя их потом с речки домой, — говорил он, глядя, как гуси плещутся в его луже, которую он, если год был не дождливый, наполнял водой из колодца.  

– И не лень тебе воду-то качать, — спрашивал его Иван, живущий по соседству через два дома.  

– А чего тут качать-то? Качает насос, а не я. Я только знай себе посматриваю. Зато и твоим уткам, и моим гусям какая благодать. Вон, гляди-ка, твоё хозяйство уже ковыляет, — указывая на стаю уток, выбегавшую из калитки Иванова дома, сказал Егор.  

– Вот черти кособокие. У них во дворе корыто с водой поласкайся сколько душе угодно. А их вечно в блуд тянет, — ворчал Иван, в душе завидуя луже Егора. Он бы и сам хотел такую напротив дома иметь, да Наталья его больно строгая.  

– Вот ещё, болото разводить под забором. Лягушек мне тут только и не хватало, — говорила она, пресекая любые попытки мужа сделать уткам свой собственный водоём.  

А ещё у Егора был собственный пруд. Это поле, которое было возле леса, давно колхоз ничем не засевал. Оно зарастало травой, и люди косили летом траву для своих коров. Вот Егор и решил выкопать пруд на границе поля и леса. Два года копал. Делал всё по науке, как в умных журналах написано. Потом возил на тележке воду. Долго возил, месяца два точно. А потом пошли затяжные дожди.  

– Сжалился над тобой боженька, дождика послал. А то так и помер бы возле своей копанки, — ворчала Лидушка, жалея своего увлеченного мужа. — И ладно бы для себя делал. А то ж ты сделаешь, рыб разведешь, а люди придут и всё выловят.  

– А и пусть приходят, жалко что ли. Для людей-то и делаю. Что ж плохого, если какой мужичонка на пруду с удочкой посидит? Посидит раз, посидит два, а на третий, может, и догадается, что пруд-то искусственный. А чтобы искусственное что-то давало в него вкладывать надо.  

И Егор следующие два года вкладывал. В речке ловил рыбу и носил её в свой пруд. Летом следил, чтобы он травой не зарастал и не высыхал, а зимой ходил делать лунки, чтобы рыбам было чем дышать. И на третий год пруд уже мог порадовать. Егор сидел на его берегу с удочкой и ловил больших карасей на жаренку.  

– Ну, а ты говорила зачем, да зачем мне этот пруд, — выпятив грудь говорил Егор, дожидаясь когда же его Лидушка потушит в сметане его улов.  

– Да, караси хороши, ничего не скажешь, — отвечала Лидушка, ставя на стол сковороду с тушеными карасями.  

А потом Егор заболел. Не смог уже не то, что ухаживать за своим прудом, а и дойти до него не мог. Сидел на лавочке возле дома, смотрел на зеленеющий вдали лес и сокрушенно качал головой:  

– Эх, погибнет рыба, ни за что погибнет. И ведь сыну-то не накажешь, чтобы ехал за прудом приглядывать. У него своих дел на северах выше крыши.  

– Да ты не переживай. Костик обещался в середине августа приехать в отпуск. Вот он и поможет с прудом. А пока за ним Иван приглядывает, я сама видела, как он воду туда возил, а то засуха такая, — говорила Лидушка, укрывая ноги мужа вязаным платком.  

Егор улыбался, радуясь тому, что всё же сгодился его пруд людям. Значит всё было не зря.  

Но сейчас, когда дождь шёл и шёл третий день, Егор не мог даже посмотреть в окно. Второй месяц он уже лежал не вставая.  

– Вон, в твоей луже Ивановы утки плескаются, да гуси Катерины, — говорила Лидушка только потому, что надо было что-то говорить. Она так боялась, что Егор умрёт до того, как приедет сын. И закинула ж его судьба на другой конец света, откуда неделю на поезде надо ехать.  

Вот и говорила Лидушка что попало, лишь бы Егор слушал сквозь закрытые глаза. И он слушал и еле-еле улыбался. Всё же радостно было на душе, что его труды не пропадают даром. Вот он сейчас уйдёт в мир иной, а память о нём останется. Жалко только Лидушку. Как он заболел, то пришлось всё хозяйство распродать, тяжело-то одной.  

Да, подвёл я её, сильно подвел, думал Егор, слушая как капли дождя замедляли свою барабанную дробь. Хотели и жить вместе, и детей растить вместе, и помереть в один день. Но судьба распорядилась по своему.  

И дождь прекратился. И выглянуло солнце. И засверкали на листьях капли дождя крупными бриллиантами.  

– Вот и хорошо. Вот и славно. К вечеру Костик должен приехать, дорога, может быть, подсохнет, — говорила Лидушка, приглаживая седые волосы мужа.  

Вот и славно, думал Егор, а то силы уже на исходе, а помирать не попрощавшись с сыном не хорошо.  

Луч солнца ворвался в комнату. Он медленно полз по кровати, на которой лежал Егор. По ногам, согревая озябшие колени. По высохшим кистям рук, некогда сильных и выносливых. По лицу, на котором сияла блаженная улыбка. И остановился на согбенной фигурке Лидушки, сидевшей в изголовье кровати мужа, и украдкой вытирая слезы. Луч солнца гладил её по голове, согревая своим теплом и обещал, что её Егору никогда не будет холодно.  

А вечером приехал Костик. Он бросился на колени перед кроватью отца и беззвучно плакал, пока рука Егора лежала на его голове.  

Ну вот, можно уходить, подумал Егор. Его рука медленно сползла с головы сына, и луч солнца осветил его путь.