FB2

Полчаса и лекарство от невидимости

Рассказ / Альтернатива, Мистика, Психология
Увлекательное произведение, сочетающее в себе элементы самых различных литературных жанров. Тонкая психология. Философские нотки, что скользят в словах героев. Необыкновенные развязки и повороты сюжета. Все это можно найти в этом рассказе. Рассказ "Полчаса и лекарство от невидимости" не даст вам заскучать и погрузит вас в интересную историю о жизни молодого парня. Историю, немного приправленную специями автобиографичности.
Объем: 1.441 а.л.

 

Серое утро царапало окна дома. Оно смотрело на людей, что рылись в кухнях, словно мухи, запутавшиеся в клейкой паучьей паутине. Утро проникало в квартиры и наводило в них собственные порядки: заставляло истошно тикать часы, а само скрипело старыми дверьми, стучало ложками, чтобы никто не мог больше спать.  

 

В этом доме, вписанном в переулок Сергея Тюленина, на четвертом этаже, в квартире шестьдесят шесть надсадно звенел будильник, вырвавший меня из глубокого сна своим механическим гомоном.  

 

Я раскрыл глаза от его рева. Тонкая пелена, что застилала мои покрасневшие глаза, не помешала мне нажать кнопку выключения на экране смартфона. Противный будильник заткнулся. Я поглядел на обшарпанный потолок, где годы впитали в себя кровь насекомых, и попытался родить в голове хоть самую бедную мысль. Но было тщетно. Моя голова не хотела думать. Тогда я попробовал заставить работать тело. Мою плоть обволакивало тяжелое, немного холодное одеяло, под тяжким грузом которого я не мог пошевелиться. А потная, липкая простынь колола в спину крошками, впечатанными в нее после вчерашней вечерней трапезы. И в этот момент меня осенило. Вчера было воскресенье.  

 

С открытым ртом я уставился на настенные часы. Большая стрелка прошла ровно три четверти циферблата, а маленькая смотрела вниз, прямо на меня, лежащего в кровати. Я поерзал в постели и снова уставился в потолок. Понимание того, что я проспал, не отправился на учебу, разрывало мое нутро. Я прикинул время до окончания первой пары, закрыл глаза и плавно погрузился в свои мысли.  

 

От сентября до промозглых февральских вечеров шагать из одной точки в другую, глядя на монотонную серость всего вокруг. А потом вытирать весеннюю грязь с ботинок об низкую майскую траву. Но уже быть окрыленным тем, что скоро придут теплые дни и наступит девяностодневная пауза от затяжного кошмара. И так по кругу. Затем, у кого что, у меня институт. Прекрасный месяц, стертый в пыль. Багровые от злости лица лекторов, блуждание по бесконечным коридорам ради одной единственной двери, за которой тебе никто никогда не улыбнется. Покажите мне хоть одного человека, способного не устать от всей этой многолетней галиматьи. Я вот предельно устал.  

 

Мои школьные годы все же были светлым временем. Учителя вплоть до моего выпуска, а проучился я одиннадцать классов, не чаяли во мне души и только положительно отзывались обо мне. Учился я хорошо, аттестат это подтверждает. Со старших классов загорелся желанием стать географом. Но не хотел учить кого-то в дальнейшем, мой интерес был обращен в иную степь. Я любил изучать разные страны и мечтал побывать во многих из них. Эта юношеская греза поддерживала меня шаг за шагом. И вместе с ней судьба привела меня на третий курс географического факультета в престижном педагогическом институте, где первые два года все шло нормально, а потом я с головой окунулся во внутренний беспросветный хаос.  

 

Молодость горела. Желания кипели во мне и не давали нормально уснуть. Учеба отходила на второй план. После крайней летней сессии я начал курить. Я любил тихим июньским вечером выйти на балкон и засмолить сигарету, не страшась, что за курение отчитает мать и отлупит папа. Ведь родители находятся на другом конце города и ничего не могут узнать про безграничную свободу их сына, бывшего когда-то робким пай-мальчиком с зализанной челочкой. И на это им огромное спасибо.  

 

Но сигареты лишь самая малая толика моего падения. В жаркие дни, когда безделье накатывалось пуще прежнего, я зазывал к себе одногруппников. Мы выпивали. Обычно я угощал всех за свой счет. И я часто перепивал своих собутыльников. Это доставляло чувство превосходства над ними. Но они не огорчались. С блаженными улыбками на лицах, еле стоя в коридоре, каждый из них сжимал мою руку и говорил, что обязательно посетит меня снова. В один момент с деньгами стало худо. Тогда ходить в мой Дионисийский алтарь стали реже. Сейчас же с материальным положением проблем нет.  

 

Деньги лежали в заднем кармане моих джинс. Эта мысль иглой прошила меня и засела в мозгу. Я приподнялся на локти. Бросил взгляд на стул, где находился мой клад. Перевернулся на бок и сел на кровать. Перед глазами пробежала стая мушек, а голова будто наполнилась свинцом. Я опустил ее, чтобы развеять тяжесть пробуждения. Утро начинается не с кофе. Утро начинается с попытки заставить себя встать на ноги. Несколько минут прошло с момента, когда кровать перестала поглощать тепло всего моего тела. Спальное ложе приготовилось расстаться со мной до вечера, а я прилагал колоссальные усилия, чтобы сказать ему пока. Вскоре я выпрямил спину и стал подниматься на ноги. Это задание я выполнил. Мой день наконец-то начался.  

 

Весь помятый и слегка сонный, сделал пару шагов к столу. Оперся на него двумя руками. И лишь потом оглядел его поверхность. На небольшом деревянном столике царил настоящий бардак. Куча раскиданных фантиков, какие-то старые тонкие тетради, упаковки от лапши быстрого приготовления. Все лежало так, словно не хотело попасть в липкие следы от чайных кружек и разлитого кофе. Посередине стола лежала вещь, затмевающая остальные предметы. Этой вещью была книга. Ее уголок был испачкан, и я не вспомню в чем, ведь прикасался к ней я последний раз больше двух недель тому назад. На столе лежала «Триумфальная арка». Я пытаюсь осилить ее месяц. Она дается мне с огромным трудом.  

 

В детстве я обожал читать. Я открывал книги, впитывал их запах, как сомелье, что дегустирует новое вино. С годами любовь к чтению пропала. На чтение становилось куда меньше времени. По началу я корил себя за то, что перестал много читать. А потом и вовсе забросил это занятие. Книжному червю внутри меня теперь не хватало кислорода. Он задыхался, а вылезая наружу, не мог смириться с тем, что хозяину на него наплевать. Так он и погиб, захлебнувшись в жгучем водопаде пылающей юности. Молодость поднимала свои флаги, которые реяли над сгоревшим во мне миром детства. Лишь она правила мной, лишь ее огонь отныне согревал меня.  

 

Я направился к стулу и начал снимать с него одежду. Взяв джинсы, я нащупал в заднем кармане бумажные купюры. Затем достал их, пересчитал. Там было семьсот рублей. По моему лицу прокатилась самодовольная улыбка. Убрав деньги обратно, я стал собираться. Напялил джинсы, отыскал носки. Надел любимую красную кофту и проследовал в таком виде до входной двери. Пока шел, осматривал свою комнату. А в голове вихрем вертелась одна мысль: «Хозяин покидает жилище, хозяину не мешает беспорядок в нем».  

 

Когда я увидел свои ботинки, передо мной тотчас всплыли эпизоды из книг Ремарка. Я ощутил во рту странный вкус чего-то сладкого, чего-то обжигающего нутро. И тогда я понял. Я проснулся лишь за тем, чтобы просто отправиться в бар.  

 

В одно время я стал завсегдатаем заведений, где можно развлечься, при этом что-то пригубив. Я посетил большое количество баров, многие из них были хороши, но остановился я лишь на одном. Этот бар находится не так далеко от центра и имеет явное достоинство перед другими. Бар с забавным названием «На взмах руки» является круглосуточным. Благодаря этому во время пропуска очередных занятий я мог не мучиться от томительного ожидания, а в любое время пойти в мое любимое место, чтобы сбросить весь тяжкий груз накопившихся проблем. А еще именно здесь я сумел обзавестись настоящими друзьями. Ими были Лиза и Паша. Они оба работали тут. Желание увидеться с ними этим утром было колоссальным, а прозябание в пустой комнате угнетало душу, и без того отравленную серостью осенних вечеров.  

 

Я взял из угла испачканные грязью ботинки, мигом надел их, измяв в процессе заднюю часть правого башмака. Потом снял с вешалки длинное пальто, нахлобучил на себя и отряхнул от ворса, что налип на него. Приготовления окончились. И тут я поднял голову и увидел свое лицо. Оно глазело на меня из заляпанного пальцами зеркала, походившего на старое стекло, что вот-вот выбросят на помойку. Я стоял и не мог оторвать взгляд. Броские мешки под глазами, словно два бельма, приковывали внимание к себе. Я рассматривал их и даже стал щупать пальцами. Прежде я никогда не замечал такого на лице. Весь мой лик был некрасив. Зачатки бороды торчали на лице клочками и смотрели в разные стороны. А пушок под носом добавлял этой картине неповторимого шарма глупости. Я редко заботился о внешнем виде, потому что мне часто говорили о правильных чертах моего лица. Внутри меня жила вера в то, что быть симпатичным просто. Сегодня же я был точно прозревший слепец, который всем раньше твердил о своей красоте. Я смотрелся в зеркало пару минут и думал о том, как придать себе опрятности. В конце концов, я решил уложить свои грязные растрепанные волосы, пригладив их ладонью. Теперь я был полностью готов к выходу из дома.  

 

Дверь скрипнула за спиной, ключ повернулся в замочной скважине, я оказался на лестничной клетке. Все вокруг было объято тишиной. Лишь стук моих подошв об кирпичные плиты нарушал покой дома. Я спустился до парадной двери и услышал чей-то крик, доносящийся с верхних этажей. Затем прошмыгнул за дверь и отдался в лапы пленяющей улице. Тут веяло утренним холодом, но утро уже почти растворилось в легких города. Солнце, зарешеченное сизыми тучами медленно ползло к зениту. Через полтора часа потеплеет.  

 

В переулке раздавался шум. Рев машин исходил со стороны проспекта, и я слышал, как кто-то сигналил. Я стоял у парадной, смотрел на безлюдную дорогу, глубоко дыша и мечтая, что кто-нибудь уловит мои тяжелые вдохи и выдохи. В этот день мне хотелось окунуться с головой в жизнь. Я хотел зазвучать, словно мажорный аккорд в самой концовке песни. Мои ноги дернулись с места. Силуэты людей маячили вдалеке. Но в переулок никто не заходил. Я окинул глазами свой старый балкончик, и в голове вспыхнула идея покурить. В кармане пальто лежала вчерашняя пачка и коробок спичек. Я достал сигарету, поджег ее, закурил. Дым стал вылетать из моего рта и окутал лицо, как густой туман. Дальше я проследовал с опущенной головой, глядя в лужи, оставшиеся после ночного ливня. Сегодня же погода была без осадков, было просто пасмурно. Но, несмотря на то, что солнца почти не видать из-за туч, этот день казался мне замечательным.  

 

На повороте я отчетливо услышал шум машин и голоса людей. Здесь улица наполнена жизнью. Все куда-то спешат. Я завернул из переулка, и взору открылся широкий простор. Роскошные колонны Казанского собора в тысячный раз поразили меня своей высотой. Я смотрел на это великолепное здание, забыв про предстоящую дорогу. Когда я достиг почты, то краем глаза приметил человека, смотрящего на меня. Я прошел его, и вдруг услышал «Доброе утро». Я понял, что человек обратился ко мне. Обернувшись, я увидел нашего старенького дворника Лешу. Алексей — пенсионер, который продолжает работать, занимаясь уборкой улиц. Он часто видел, когда я спешил на занятия, и если мы пересекались лоб в лоб, старик всегда приветствовал меня. Для дворника Леша выглядел хорошо и опрятно. А сегодня еще лицо его было каким-то особенным. Голубые глаза дворника будто сияли от счастья, а легкая седая щетина на лице переливалась, точно серебряный слиток, когда он поворачивал голову. Я сумел выдавить из себя смущенную улыбку, ответил ему то же самое. Несколько секунд глядел на дворника, чтобы выказать уважение. Затем обернулся и ускорился, услышав за спиной то, что мне пожелали «Удачного дня».  

 

Казанский собор открылся передо мной во всю свою величину. Его здоровенный купол врезался в низкое осеннее небо, что облепили стаи птиц. Я уставился на горельеф южного фасада храма. Он всегда привлекал мое внимание. Порой у меня возникало чувство, что тут я в первые, что я турист, посетивший этот город мимолетом. Это ощущение сидело во мне и сейчас, но когда собор остался позади, оно исчезло. Я прошел памятник, находящийся рядом, в последний раз кинул взгляд на Казанский собор и отдался пути, который меня ведет.  

 

А вот Невский проспект не вызывал у меня сильной любви. Он внушал страх большим скоплением людей и шириной своего размаха. Я не любил его за шум, за громкие голоса людей, потому что сам по натуре я скорее тихий одиночка, нежели оратор, стоящий в центре внимания. Но мне было суждено идти здесь, чтобы быстрее попасть в бар. Я шел и не обращал внимание на вереницы окружающих меня зданий. Только путь был для меня важен. А он тянулся бесконечно. В один момент в витринах магазинов начал отражаться свет, который разлился по всему периметру. Я поднял голову и увидел солнечный диск, что уставился на всех, словно бледнолицый индеец из засады.  

 

Дом «Зингера» остался давно позади. Скопления людей становились меньше, солнце все ярче. Теперь я брел по мосту, который был, как я пару лет назад, такой же зеленый. Воды осенней Мойки бурлили под моими ногами, разнося по отдаленным уголкам города трехцветные кораблики.  

 

После моста проспект стал сужаться. Я достиг перекрестка, подождал с десяток секунд на светофоре и завернул к Триумфальной арке, ведущей к Эрмитажу. Я совсем не хотел идти по этому месту, но таков был самый короткий маршрут до бара. Благо сегодня понедельник и много людей тут нет. В основном пришлось обходить только тех, кто своими липкими ручками протягивает каждому прохожему свои жалкие листовки. Я миновал арку и оказался на Дворцовой площади. Дальше мой путь шел наискосок. Он лежал к Дворцовому мосту. Пока я двигался к нему, в голове то и дело всплывали картинки окрыляющих напитков, разлитых по стаканам. Мои мысли были далеко от достопримечательностей родного города. Тело блуждало среди улиц, а мозг находился за столиком любимого бара. Я думал лишь об одном. Это продолжалось, покуда Васильевский остров не остался за спиной, пока моя нога не вступила на Биржевой мостик. Это место сразу унесло меня в беззаботные годы. Я вспомнил, как маленьким гулял тут с мамой. Далекое лето прекрасных школьных времен попало мне внутривенно в тот участок мозга, что отвечает за память. Шпиль Петропавловской крепости врезался в сетчатку моих глаз, словно длинная позолоченная игла. Дома в глубине Петроградского района возвысились передо мной, как шахматные фигуры исполинских размеров. К ним приближаюсь я, маленький мальчик, который мечтает подняться на их высоту. Все, что я вижу сейчас, нельзя сравнить с теми воспоминаниями детства, когда трава была зеленей, когда гладь Невы казалась морской гладью, когда небо виделось отражением рек, морей и океанов. Меня крепко схватила двумя руками за шею память и стала развязывать мой серый осенний шарф, что защищает от северных холодных ветров.  

 

Я продолжал путь, шел и шел, а потом резко встал как вкопанный, когда увидел на стене надпись «На взмах руки». В этот миг образ соборного шпиля покинул мою голову. У бара глазки забегали. Рука потянулась к ручке входной двери. Тихий дверной лязг, звон китайских колокольчиков. Я в баре. У стен мелькают красные неоновые лампы. Везде ровно стоят стулья со столиками. Работники стараются на славу, подумал я. И где же этот добросовестный рабочий, мой хороший приятель Павел?  

 

В здании не было ни души. Я удивился, когда метнул взгляд на барную стойку и даже там никого не обнаружил. Под моими ногами лежала красная ковровая дорожка, на которую налип ворс. Я начал двигаться по ней и почувствовал себя важной персоной, пришедшей на деловую встречу. Я смотрел на стеклянные бутылки, выставленные на всеобщее обозрение за стойкой и переливающиеся как калейдоскоп. Мой взгляд долго не задержался на них. Из-под стойки выглянул Павел.  

 

С Пашей я познакомился недавно. Меньше трех месяцев прошло с момента нашего знакомства, но за это время мы стали не разлей вода. С этим парнем можно поболтать по душам, послушать его дельные советы и, попрощавшись, уйти домой в хорошем расположении духа.  

 

Сейчас он не заметил меня. Он весь в работе. Стоит и протирает пустые стаканы, не отвлекается ни на что. Паша не тратит время попусту. Паша трудоголик.  

 

Сегодня этот голубоглазый брюнет с пронизывающим хищным взглядом, как всегда неотразим. Вьющиеся каштановые волосы средней длины скачут на его макушке при каждом движении стройного мужского тела. Спина Павла прямая, немного откинутая назад. Такое чувство, будто он мнит себя находящимся не за барной стойкой, а восседающим на троне в большом дворце. Но Павлу далеко до титула царя и царских нарядов. Темно-синяя сорочка плотно прилегает к его телу. На груди, словно медаль, висит бейджик. Я смотрю на Пашу и улыбаюсь. Я счастлив, что мой друг так красив, что он такой занятой человек. Оценив великолепие Павла, я на ходу стал снимать пальто. Приблизившись к стойке и расстегнув последнюю пуговицу, я сразу же услышал громкий радостный возглас:  

 

— Дружище, как я рад тебя видеть! Есть столько важных вещей, о которых надо рассказать. Подожди, нужно со стаканами закончить, — проговорил Павел и принялся быстрее протирать стаканы. — Где, кстати, пропадал? Учеба в край заела? И почему именно в понедельник решил заскочить?  

 

Я внимательно слушал его и даже не смел раскрывать рта. Но когда другие что-то рассказывали, я всегда перебивал их.  

 

— Да что тут говорить, были трудности. Не хочу вспоминать. Сегодня, например, день хороший, выкрал дополнительный выходной. Наступил отдых, — сказал я и вспомнил, что пропустил четыре учебных дня, спокойно нежась в постели.  

 

— Ты прав, про плохое не надо, — промолвил Паша и резко поставил стакан на стол. — Вот у меня скоро настанут золотые времена. Ну, слушай...  

 

Деревянная дверь за спиной Павла притворилась. Мы повернули головы и увидели Лизу.  

 

— Погляди! Мое сумасшедшее счастье выглянуло! — воскликнул Павел и направился к девушке, разведя руками в разные стороны.  

 

Я понял, что хотел рассказать Павел. Дело в том, что они с Лизой парочка. Два года прошло, как Паша окончательно положил на нее глаз и больше не сводил взгляда. Теперь, видимо, мои друзья решились на следующий шаг. Очень серьезный шаг.  

 

Паша подошел к Лизе. Через пару мгновений маленькая головка опустилась на мужское плечо. Потом Павел приобнял девушку за талию. От этой нежности она таяла, словно сливочный пломбир на солнце. Лиза была точно распустившийся цветок лотоса. С каждой секундой все дольше хотелось смотреть на ее лицо. Впадинки на Лизиных щеках похожи на небольших два кратера. Два кратера с далекой планеты, на которую из окна морского корабля глядит целая куча астронавтов. Ее соломенные волосы ровно лежат на худощавых плечах. Я слышу запах этих волос. Все бурлит внутри, когда Лиза смотрит мне в глаза. Сейчас она улыбается. Лиза протыкает меня улыбкой. Лиза прекрасна.  

 

Паша стоял в объятиях, опустив голову. Мы все молчали некоторое время. А потом эта юная куколка заговорила со мной:  

 

— Привет, как твои дела?  

 

— Здравствуй, Лиза. У меня все хорошо.  

 

После мы снова погрузились в молчание. Диалог получился неловким, так, наверно подумали все. Обстановка тоже была неловкой. Я как школьник смотрел, пока они выставляли друг друга в новом свете. Но, слава Богу, Павел сумел найти выход из этой ситуации.  

 

— Как мы смотримся теперь вдвоем? Вдвоем, но пока что без обручальных колец. Но это вопрос времени, мой друг. Свадьба будет ближе к декабрю месяцу.  

 

Его слова были как отдушина. Услышав их, я вновь оказался на своем месте.  

 

— Поздравляю! Очень рад, что вы будете мужем и женой.  

 

Мои слова прозвучали неестественно. Я будто выдавил их. Мне стало не по себе. Я отвел взгляд в сторону.  

 

— Спасибо, — с улыбкой сказал Павел.  

 

— Редко доводилось слышать такие бесчувственные поздравления. Хотя ты всегда сухой на язык. Но спасибо, — добавила Лиза.  

 

Меня передернуло от ее слов. На моей спине выступили капельки пота. Я начал тереть бороду и пытался сделать вид, что ничего от нее не услышал.  

 

— Да нормально все. Прошу, успокойся, Лиза, — сказал Павел.  

 

— Я, в отличие от кое-кого спокойна как бык. Не понимаю, тут дружеская атмосфера, а кто-то будто не с нами. А я ведь знаю причину этого! — делая мягкие паузы в конце каждой фразы, грозно выпалила Лиза. — Ладно, мне пора работать. Оревуар.  

 

Она развернулась и, виляя задом в мою сторону, ушла. Павел смотрел девушке вслед, пока та не потерялась из виду, и лишь тогда заговорил:  

 

— Не обижайся, друг. Лиза сегодня не в настроении и к тому же в последнее время стала такой серьезной. Грядущая свадьба, сам понимаешь.  

 

— Все в порядке. Паш, налей-ка мне лучше, — сказал я, готовый раствориться в запахе и во вкусе того, что буду пить.  

 

Павел улыбнулся и вытащил из-под барной стойки мой любимый вермут.  

 

— Даже не стал спрашивать, что наливать. По глазам вижу, ты хочешь именно это.  

 

Павел достал стопку. Держа бутылку за горлышко одной рукой, прокрутил кисть, а затем ослабил ее хват. Бутылка на мгновение оказалась в воздухе и сразу же была поймана барменом. Паша резким движением освободил ее от пробки и начал наливать. Все выглядело весьма эффектно. Я не успел моргнуть, как увидел, что три маленьких капельки медленно упали в стопку, заполненную почти до краев. Я взял ее и махом осадил. Тепло разлилось по всему моему телу. Плоть получила желанное. Я воспрянул духом, ощутил прилив нужной энергии. Колкие слова Лизы, подобно эху раздававшиеся в моей голове, тут же распались на мелкие осколки неразборчивых фраз. «Шут с ней», —подумал я про нее, продолжив растворяться во вкусе вермута, словно сахар, тающий в горячей воде. Одной стопки было мало. Я посмотрел на бутылку, захотел еще. Рука потянулась к ней. Павел, протирающий стойку от пыли, посмотрел на меня. Я поглядел на Павла и понял, о чем он думает. Паша, ты боишься, что я напьюсь. Брось, я немного, пару капель. Давай сюда эту бутылку. Мысли неслись вихрем. А моя рука схватила горлышко бутылки. Я постучал по бутылке пальцем, другой рукой достал из кармана брюк четыре сотни. Подвинул их к Павлу и начал говорить:  

 

— Паш, я ее забираю. Все таки у меня выходной. Молодой организм хочет как следует отдохнуть.  

 

Он странно взглянул на меня, будто сомневаясь во мне. Но Павел был хорошим человеком. Он взял деньги и подвинул ко мне стопку с бутылкой. Я улыбнулся.  

 

— Спасибо, друг. Я посижу за тем столиком. Тут недалеко. Не против?  

 

— Конечно, нет. Присаживайся. Я пойду с Лизой поговорю, — спокойным тоном сказал Павел и поспешил выйти из-за стойки.  

 

Когда Паша скрылся за рядами столиков, я уже сидел за одним из них и успел себе налить. Вторая стопка пошла хорошо. Становилось не то что тепло, меня даже пробрал жар. Те красные лампы, светящиеся у стен, стали превращаться в солнечных зайчиков, что летают по потолку. Я начал ловить их глазами, но когда четвертая стопка достигла своей цели, мои силы иссякли.  

 

Бар «На взмах руки» делился на две части. Первая была более освещенной. Тут находилась барная стойка. Люди здесь сидели за столиками, нередко подходили к бармену и заводили разговор. Тут чувствовался особенный уют с царившим вокруг спокойствием.  

 

Вторая часть бара именовалась танцплощадкой. Сюда выходили люди не одинокие. Молодые парни и те, кто постарше, в равной степени любили потанцевать здесь с представительницами слабого пола, предварительно набравшись храбрости. Пол танцплощадки напоминал оконные витражи церквей. Он был устелен плитками из самых разных цветов. И у некоторых из танцующих вызывал сильные головокружения. Вокруг танцпола стояли столики. Здесь тот, кто еще не набрался смелости, сидел и смотрел на огненные пляски, на бурлящую повсюду жизнь. А в глубине, по лицевой стороне бара, стояла крохотная сцена, оснащенная музыкальной аппаратурой, приводящей весь народ в движение.  

 

Сейчас у угла этой сцены, едва протиснувшись за ней, стояла Лиза и пыталась что-то достать. Неподалеку раздались шаги. Она долго корячилась, а потом заговорила:  

 

— Не думай, что не обратила внимания. Я слышала, как ты подошел. Миллион раз говорила всем, не будьте вы свиньями! В зале есть мусорка и нечего кидать пустые бутылки за сцену!  

 

Волосы на голове Лизы были взъерошенными. Стеклянная бутылка находилась в ее руке. Лизе часто доводилось выполнять подобную грязную работу. Она была официанткой, уборка зала не ее прямая обязанность, но Лиза любила труд во всем его проявлении. Такая же трудяга, как и ее парень. Метнув взгляд на Павла, Лиза продолжила говорить:  

 

— Паш, если что-то хочешь, говори быстрее, у меня дел по горло.  

 

— Нужно поговорить насчет Валентина, зря ты с ним так.  

 

Она насупилась, закатила глаза и, надув губы, сказала:  

 

— Кучу раз говорила, он ненормальный. Самому приятно с ним находится рядом?  

 

— Не пойму, что с ним не так?  

 

— Павел, ты не видишь? Твой молодой друг — пьяница! Помнишь, как он наклюкался в баре пару недель назад, начал приставать к клиентам? Всех их распугал! И за таких дураков должна получать кто? Правильно я! Лиза отвечает за дураков! А как он смотрит на меня. Он же по уши втрескался! Не замечал? Делаешь вид, что не замечаешь? На свадьбу его позовешь и будешь смотреть при всех, как он женушку твою...  

 

Павел приблизился к Лизе вплотную, схватил ее за блузку. Он начал смотреть ей в глаза, а через несколько секунд выпалил:  

 

— Не городи чепухи. Он не тронет и пальцем. Я его знаю. Валентин парень хороший, просто в последнее время у него много проблем. Он словно разуверился в самом себе. Как друг я хочу помочь.  

 

— Помочь бутылкой пива, — прошептала Лиза, — Отличный друг.  

 

Паша закрыл глаза, вздохнул и произнес:  

 

— Давай будем более терпеливы к окружающим, за кого бы их не принимали. Чего стоит подойти и перекинуться с ним парой словечек? И не быть на словах такой колючей, как кактус, милая?  

 

Он размеренным тоном сказал это. И вдруг девушка обвила его руками. Паша с Лизой прижались друг к другу, оба замолчали. Через пару мгновений Лиза заговорила сама:  

 

— Ты прав, кем бы он ни был в моих глазах, нужно быть добрее. Ведь после свадьбы ждет переезд, и видеть его мне вовсе не придется.  

 

Павел поглядел на нее. Он переваривал сказанное Лизой. Снова наступило молчание, но Лиза моментально его развеяла:  

 

— Что-то не так сказала?  

 

— Все так, Лизонька, все так, милая, — промолвил Павел и поцеловал девушку в губы.  

 

Подкрадывалось время, когда отовсюду веяло бездельем. Три часа дня. Но я был занят. Будучи пьяным, пытался сохранить прежнюю ясность ума, старался держаться спокойно. Я видел, как люди заходили в бар, сновали у барной стойки. Их радость скоро начнется, а моя уже вовсю пылала во мне. Я сидел за столиком, за которым единственным моим товарищем была пустая бутылка. Мысли лезли в голову. Разогнать их я теперь не мог. Мне вспомнилась Лиза. Я шепотом стал произносить ее имя. Вообразил прекрасные Лизины формы, представил, что сжимаю ее в объятиях, целую в губы, в мягкие бархатные губы. Я хочу обладать Лизой. Но есть Павел, а есть молокосос, мелкий клоп, подающий признаки жизни. Я безразличен ей, я ничтожество. Жаль, что ни она, никто не смог вернуть эту тягу к жизни, которую я ощущал когда-то в далекой юности. На этой мысли весь их поток улетучился. Я будто вышел из транса, мне показалось, что наступило резкое пробуждение ото сна. Голова кружилась. Что-то было не так. Надо выпить еще. Я стал искать Павла глазами, в которых плыло. По ощущениям прошел где-то час, когда на горизонте показались две расплывчатые фигуры, которыми были мои друзья Паша и Лиза. Они шли у колонны в самом центре зала. Я окликнул их:  

 

— Друзья, идите ко мне! Пашок, принеси добавочки, будь хорошим другом!  

 

В глазах мельтешило. Я потряс головой, взглянул на моих друзей. Они оба стояли, уставившись на меня. Лиза была такая смущенная, словно школьница во время первого свидания. Она что-то бормотала, показывала на меня пальцем, который дрожал.  

 

Чего они уставились? Никогда не наблюдали меня пьяным? Какие странные люди! Мне непонятна перемена в их лицах. Я видел, что Лиза пребывает даже в неком шоке. Она отстранена от всего окружающего. Лишь я составляю центр ее внимания. В один миг Лиза опустила голову, закрыла лицо ладонями и удалилась из зала. Тогда-то Паша решил подойти. Чем ближе Паша подходил, тем четче в его глазах читался страх, и сильнее на лице выражался охвативший его ужас.  

 

Павел приблизился к столику. Я сразу спросил у него:  

 

— Что вы вылупились на меня? И куда Лиза побежала?  

 

Павел промолчал в ответ и продолжил глазеть на меня.  

 

— Язык проглотил? Скажи хоть что-нибудь!  

 

Павел бросил свой последний косой взгляд и стал говорить:  

 

— Друг, дружище! Лиза ошарашена. Я тоже. Не знаю, как быть, но... ты, кажется, невидимый!  

 

— В смысле? — в недоумении промолвил я.  

 

— Мне не видно твоего лица, шеи. Это странно, да. Я ведь прав, что это твой розыгрыш?  

 

— Розыгрыш? Ты меня сам разыгрываешь! Сегодня не первое апреля, Павел! — вскрикнул я и поглядел на свои руки.  

 

Паша сказал правду. Вместо моих рук не было ничего. Одни рукава кофты висели в воздухе. Я потрогал лицо, убедился, что физическая оболочка осталась за мной. Но она же стала невидимой. Я как-то неуклюже поднялся. Ударился ногой об рядом стоящий стул, уронил бутылку на пол. Павел следил за моими движениями. То, что Паша видел сейчас, приводило его в окончательный шок. Он не мог обронить ни слова. А меня била дрожь, трясло от страха. И никто не был способен увидеть всю боль, которую я испытываю, боль, исказившую мое лицо. Я надел пальто, оставленное мной на соседнем стуле. Затем закутался с головой в его воротник, замельтешил в сторону выхода, спотыкаясь на каждом шагу. У двери, я представил Пашу, смотрящего вслед, но не стал оборачиваться. Ведь Павел не узнает, что я взглянул на него. В это невозможно поверить! Мои ноги бежали из бара. Тело еле поспевало за ними.  

 

У выхода, в закутке между дверьми мимо меня пролетела компания людей. Двое молодых парней с двумя женщинами. Я весь вжался в воротник, когда пронеслась эта шумная орава. И слава Богу, никто из них не обратил на меня внимания.  

 

Я оказался на улице и сразу завернул за угол. Сентябрьский воздух дышал прохладой, предвещающей наступление вечера. Усилившийся ветер колыхал листья, которые пытались удержаться на длинных материнских руках. Он разлучал их с родным домом и уносил в далекие дали. И только небо оплакивало эти расставания.  

 

Я стоял, прислонившись к стене, постепенно трезвел, все пытаясь понять, зачем покинул бар. Побоялся людей? Единственным доводом было то, что нужно найти человека, способного помочь в моей беде. Глаза выглянули на свет, стали искать людей поблизости. Народ двигался, люди куда-то спешили. Но обращаться к прохожим — дело бессмысленное.  

 

Вот сбоку от детской площадки стоял некий мужчина. Я не мог хорошо разглядеть его, потому что постоянно зарывался в пальто, стараясь быть никем не замеченным. Но я нуждался в помощи и поэтому направился к мужчине. Я не знал, как и начать диалог. Мой новый облик мешал мне. Но все же я взял волю в кулак, пересек дорогу и очутился в паре шагов от мужчины.  

 

Этот человек выглядел весьма неопрятно, неопрятней меня самого, когда я по утру собирался из дома. У мужчины была борода, растущая неравномерно. Где-то торчали длинные пучки волос, где-то волос не было вовсе. А под слоем бороды виднелись красные пятна, заживающие прыщики. Под веками были ужасные мешки, похожие на бледные круги на воде. Но чем-то этот по истине некрасивый мужчина привлекал. Его достоинством были глаза, что отдавали необычным блеском, подобным блеску снега на морозе.  

 

Гардероб мужчины состоял из ничем не примечательной одежды. Самые обычные брюки с ботинками черного цвета. Верхняя часть чуть-чуть интереснее. От холода мужчина укрывался непонятной синей курткой, вымазанной в некоторых местах чем-то белым. Я подумал, он свинтил ее со стройки у какого-то зазевавшегося рабочего. Также он носил серый пиджак в клеточку. Странное сочетание. Но бродягой или бездомным мужчина не казался. В его движениях проглядывалось что-то аристократическое и интеллигентное. Он вертел в руке бычок, посматривал куда-то на крыши домов, будто подглядывая за кем-то. Как только мы встретились взглядами, глаза мужчины испуганно посмотрели на меня, а рот приоткрылся. Я решил, он в ужасе скроется. Но мужчина остался стоять на месте и заговорил первый:  

 

—Быть того не может! Невидимый человек! Не верю! Неужели Уэллс настолько пророк?  

 

У мужчины был громкий бас. Говорил он с некоторой хрипотцой. Когда первые слова вылетели с его губ, я оробел в разы сильнее, чем он, увидевший невидимого человека. Я понял, что мужчина почти не боится меня. Сам начал диалог, а теперь пристально смотрит и ждет ответной реакции. А я не знаю, что и сказать. Молчать в этой ситуации непозволительно. С легкой дрожью в голосе я спросил мужчину:  

 

— Извините, что вы сказали? Что за Уэллс?  

 

Мужчина широко открыл глаза, наклонился в сторону и словно свысока начал говорить:  

 

— Как же так? Невидимка, не знающий старину Уэллса! Бросьте! Вам ли не знать этого замечательного Английского писателя!  

 

— С ним я действительно не знаком. Мне сейчас вообще не до писателей. Вы не знаете, как мне помочь?  

 

— Помочь? В вашем запущенном случае? Не ведать о старике Герберте. Ай-ай-яй.  

 

— Еще раз говорю, мне не до вашего Уэллса, Диккенса, Толстого и даже Кафки. Я спокойно сидел в баре и вдруг стал невидимым. Мне нужно вернуть все как прежде.  

 

Мужчина мой короткий рассказ слушал очень внимательно и почти всегда понимающе кивал головой. Когда я закончил, мужчина засунул руки в карманы и быстро заговорил:  

 

— Так вы сидели в том баре напротив и, дайте угадать, наверняка выпивали. Обычно по глазам это вижу, лишь в этом случае бессилен. Про писателей, кстати, зря так. В кое-каком ключе они могут вам полезно услужить. И послушайте, я сумею помочь. В моей практике такие случаи бывали ни раз...  

 

Тут я удивленно взглянул на мужчину своими прозрачными глазами и оборвал ход его рассуждений:  

 

— Правда? Мой случай не первый?  

 

Мужчина хмуро посмотрел на меня и продолжил:  

 

— Об этом потом поведаю. Давайте так: с меня помощь, с вас выпивка. Понимаете, остыло в груди, хочется кипятка хорошенького. Думаю, человек, который ходит в бар, всегда имеет в запасе лишнюю сотню. А для старого человека ее будет не жалко.  

 

Я оценивающего на него поглядел. Сможет ли он помочь? Или идти к другим за помощью? Я опустил голову к земле и задумался. А мужчина оказался не из нетерпеливых. Мужчина мимолетно сгонял чужие мысли прочь.  

 

— Я что, не достоин пропадать за вином в роскошных местах? Мне пить активно хочется вообще не за этими оплеванными углами!  

 

Я четко уловил обиду, сквозящую в его голосе. Меня поразило, что этот мужчина может ее выражать. Такой с виду грубый, твердый, словно скала на берегу морском. Скала, которой нельзя разбиться.  

 

— Не горячитесь. Пойдемте, угощу. Я верю в вас и в вашу помощь.  

 

Мужчина улыбнулся и промолвил:  

 

— А то! Вы попали по адресу. Поспешим? Ведь нам обоим не терпится получить желанное!  

 

Я воодушевился после его слов. Мечтательно посмотрел на заходящее вдали солнце и не заметил, как мужчина развернулся и грациозной походкой зашагал к бару. Я принялся его догонять. Поравнявшись с мужчиной, напомнил, что рассчитываю на его помощь. Он в ответ промолчал, только покивал головой.  

 

Очень быстро мы оказались в баре. Тут мужчина первым делом снял куртку, спросил, где находится гардеробная или стоят вешалки. Я развел руками от такого вопроса и лишь через пару секунд вспомнил, что не способен теперь точечно выражаться с помощью жестов. Но мужчина уже плюхнул свой зад на стул, повесил куртку на спинку и, как барон, расселся за столом. Я присел напротив него, готовый продолжить разговор, а мужчина заговорил, не дожидаясь меня:  

 

— Не вижу смысла медлить, оглашаю условия договора, — с усмешкой произнес мужчина. — Хочу коньяк. Шоколадный коньяк! Немедленно! Позовите сюда этих проклятых холуев!  

 

Он застучал пальцем по столу. Я вновь почувствовал некий трепет перед этим человеком. Я бросился искать глазами Павла. Барная стойка оказалась пустой. В зале не было ни Лизы, ни других официантов. Мне срочно был нужен любой из них. Быть невидимкой и шастать по бару — затея плохая. Я переключил внимание на моего нового, нетерпеливого в вопросах выпивки товарища и тут же увидел спасение. В нашу сторону двигался Павел. Его лицо теперь отдавало спокойствием. Потрясения случаются, а работа идет, — подумал я, не отводя взгляда от Паши, который вот-вот нависнет над нашим столиком, подобно грозовой туче на небе в ясный солнечный день.  

 

— Паша, снова привет! Познакомься, это мой новый друг. Он поможет мне перестать быть невидимым. Представляешь!  

 

Я ощутил нелепость ситуации. Знакомить людей, когда не знаешь имени одного из них! Стало неловко. Я посмотрел на мужчину, который сидел, состроивши недовольную гримасу и, пялился на меня. Его взгляд пустил холодок по моей спине, заставил биться сердце сильнее. Мотор в груди громко застучал. А я наконец-то услышал Пашин голос.  

 

— Очень приятно. Хотите чего-нибудь из бара?  

 

Я сразу вспомнил про желание мужчины и заговорил:  

 

— О да. Выбор будет необычный, никакой не вермут! Дело в том, что мой друг согла...  

 

— Я хочу шоколадный коньяк, — делая паузу перед каждым словом, произнес мужчина.  

 

— Хорошо. Сколько рюмок принести?  

 

— Одну. Для моего друга, — сказал я, уставившись на ножку соседнего столика.  

 

— Из шоколадного коньяка есть лишь Шустов. Бутылка пол-литра. Шестьсот пятьдесят рублей.  

 

Я тут же вспомнил, что изрядную часть денег потратил на утреннюю выпивку. На коньяк не доставало. Вопрос был щепетильный. Я принялся его решать:  

 

— Паш, у меня с утра было всего семьсот рублей. Давай остальное на днях занесу.  

 

Паша поглядел на меня. Его лицо приняло задумчивое выражение, уголок губ поднялся с правой стороны, глаза прищурились. Павел пару секунд подумал и сказал:  

 

— Ладно, только, будь добр, раньше пятницы занеси. Я в кассу из своего кошелька положу. У нас, как понимаешь, строго с этим, но ради тебя могу сделать исключение и помочь. Сейчас принесу бутылку и стопку.  

 

Паша потопал к бару. Я радостно улыбнулся, блаженно выдохнул и обратился к мужчине:  

 

— Подождите чуть-чуть. Ваш напиток уже летит!  

 

Тень недовольства также висела над ним. Мужчина никак не отреагировал на мои слова. Сидел, скрестив руки, опустив голову к столу. Я метнул взгляд в зал, увидел Пашу, который на всех парах несся с солидным количеством горючего. Пара мгновений. Рука Паши поставила бутылку. Я протянул деньги. Он взял их и убрал в карман.  

 

— Желаю отлично посидеть, — приятным тоном сказал Павел.  

 

Паша удалился. Мы погрузились в тишину. И в этой совместной тишине мужчина был странен. Он всем своим видом источал непонятную антипатию то ли ко мне, то ли ко всему сущему в целом. Когда мужчина резким движением схватил бутылку, налил и махом опустошил рюмку, в нем произошла перемена. Он улыбнулся и заговорил:  

 

— Смешно. Мы не знакомы поименно, но оказались за одним столом. Меня зовут Бруно. Мне сорок три. Я, если так можно выразиться, вольный художник. Много повидал на своем веку. Работал газетчиком, занимался редактированием текстов в конторе, теперь врачебной практикой. Разносол, как говорится. Сейчас на дому клиентов принимаю, народа мало ходит. Но на жизнь хватает. Рассказывать про детство, юность, взросление и прочую чепуху смысла не вижу. Ваша очередь. И вот от вас я хотел бы услышать и о вашем о прошлом и о нынешнем. Я ведь провожу терапию. Лишним здесь это не будет.  

 

Я на мгновение замялся, затем медленно начал рассказывать, постепенно повышая темп:  

 

— Я молод, мне двадцать лет. Зовут Валентин. Я из весьма богатой Питерской семьи. Мама домохозяйка. Папа — служащий в банке. От родных переехал после школы, когда в мою жизнь ворвался институт. Детство... про детство. Я был как все, чуть более популярным, чем все. Нравился людям, меня любили. Было много интересов. Во мне был некий пыл. А сейчас он куда-то пропал, и стало тяжелее.  

 

На этом витке рассказа мужчина прервал меня, держа в руке рюмку, которую только что оторвал от губ:  

 

— Ух. Все в тумане. Расплывчатые наклейки на бутылках за барной стойкой. У вас также было сегодня? И в другие дни? Вы же именно от тяжести душевной начали посещать подобные места?  

 

— Да, в этом я видел спасение. Можно забыть про проблемы под бьющую в мозг эйфорию, — спокойно сказал я.  

 

Мужчина облизнул губы и задал новый вопрос:  

 

— Вы говорили, было много интересов в детстве. А каких? Осталась ли любовь к этим вещам по сей день?  

 

Я ответил без колебаний:  

 

— Мать привила любовь к литературе. Наша семейная библиотека заключала в себе вещи, которые я сумел постичь, выбросить из головы и вновь понять в другом ключе. Помню, еще нравилось рисование. При этом особняком стоял спорт. До поступления в институт увлекался баскетболом, ездил на соревнования. У родителей остались грамоты и медали. А чтение жило. И тяга к литературе иссякла лишь недавно.  

 

Тут я замолчал, ожидая нового вопроса от Бруно. Вопрос вылетел незамедлительно.  

 

— Значит, теперь из занятий — походы на учебу и развлечения в баре?  

 

— Получается, — ответил я.  

 

Мужчина покачал головой и снова завел шарманку:  

 

— Не густо, мой друг. Валентин, вы находитесь в поиске самого себя?  

 

Я всерьез задумался над этим. В своей голове будто попал в длинный коридор из сотни дверей. С минуту я молчал, а потом встрепенулся, вспомнив, что Бруно ждет ответа.  

 

— В какой-то степени это так. Только есть беда. Я думаю, что я на правильном пути, но желание жить по-настоящему порой пропадает. Все валится из рук, ломается, больше не склеивается.  

 

— Где-то слышал такую умную вещь. Чтобы достать с неба одну большую звезду, нужно сначала достать оттуда сотню мелких и каждую разбить вдребезги. Надеюсь, в вас это откликнется.  

 

— Смотрю, вы большой любитель философии.  

 

— Не особо. Раньше философия завлекала меня своей глубиной, воздействием на человека. Сейчас — нет. Я не пытаюсь залезть кому-то в голову. Я никакой не Юнг или Фрейд. Для меня философ — тот, кто выражается простыми мыслями, которые просто глубоко сидят в мозгу и иногда выходят наружу. Еще считаю, философ это трусливая, загнанная тигром в угол антилопа, думающая, что способна стать царем зверей.  

 

Эти слова дали понять, что Бруно человек в какой-то мере особенный. Когда он закончил, по залу пробежал звонкий хохот и сконцентрировал внимание на себя. Сзади сидела шумная компания людей. Я повернулся и увидел тех самых, что повстречались мне у выхода из бара. Бруно злобно смотрел в их сторону. Его реакция не заставила ждать:  

 

— Какие, однако, негодяи эти непорядочные люди! Не дают спокойно поговорить с глазу на глаз. Смеются как кони. И самое интересное, зачем они вообще сюда приходят? Выпить, потратить деньги? Это же так глупо. Каждому из них нужен лишь свой фантастический край, в котором все есть — красота и счастье. Они блуждают в нем от безысходности, каждый в собственной клетке, находящейся в подвале замка, что витает в воздухе и заключает тысячи тысяч таких же мечтательно несчастных людей. Вы же не один из них? Знаю, вы лучше! А еще мне все теперь понятно. Я проведу второй этап вашей терапии. Но не здесь. Обстановка не располагает. Как вы смотрите насчет лечения на дому?  

 

За весь наш разговор я забыл о своей невидимости. Вспомнил только сейчас. В моих глазах теперь пылал костер надежды. Я был согласен на любое предложение Бруно. Я вверял свою жизнь и свою боль в его руки.  

 

— Согласен на все, кроме своей невидимости, — промолвил я.  

 

Бруно почесал голову и стал подниматься из-за стола с пустой бутылкой в руке.  

 

— Второй сеанс терапии скоро начнется, — сказал он и протянул ладонь правой руки. — Валентин, лечение оплачено, — с улыбкой добавил Бруно, подняв бутылку коньяка кверху. — Ты же не хочешь терять ни минуты?  

 

Я пожал ему руку, улыбнулся в ответ как можно шире. Жаль, что Бруно почувствовал лишь прикосновение моей ладони.  

 

Бруно указал на выход и мы ринулись к нему. Наши тела через несколько мгновений покинули пределы бара. По странному особенный мужчина и молодой невидимый юноша исчезли отсюда. Только громкий смех шумной компании доносился в глубине темного помещения, окутанного вечером, слабый свет которого изредка проникал сквозь дверную щель.  

 

На улице было холодно и людно. Я запрятался в воротник пальто от этого. Бруно стоял и смотрел налево. Он подошел к урне и, словно легкий мячик, бросил туда пустую бутылку. Затем повернулся ко мне и заговорил:  

 

— На улице, правда, холодно, — сказал Бруно и вытащил из кармана куртки помятую красную беретку, походившую на женскую, и напялил на голову. — Но у тебя еще и другой случай. Ты боишься показаться людям. А мы пойдем по одному проспекту. В это время много народу ходит там. И чтобы терапия прошла успешно: покажи миру свое лицо! Пойдем, Валентин.  

 

Я высунул голову, как крот из норы, пошел за Бруно. Не сказать, что мы шли быстро, он будто специально двигался не спеша. Я плелся чуть позади, пытался увильнуть от человеческих взглядов. Казалось, что люди, снующие по улице, окружают меня, хотят схватить. А я то и дело оглядывался по сторонам, словно в поисках друга, затерявшегося в толпе, и с которым у меня было назначено свидание.  

 

Проспект тянулся и тянулся. Вдали замаячил светофор. Начал накрапывать мелкий дождик. Я чувствовал прикосновения дождя. Его капли растекались по моей невидимой оболочке. Я утер ладонью лицо и увидел, что на перекрестке, Бруно, как солдат по команде, остановился, выпрямил спину, начав что-то искать в кармане.  

 

Он вытащил из кармана пачку сигарет, извлек оттуда одну и зажал между губ. Затем кинул на меня вопросительный взгляд, дающий понять, что огнива у него нет. Я решил помочь ему спичками. У меня был коробок. Я достал его, вынул спичку. Мы пытались зажечь сигарету, но каждая новая спичка быстро тухла. Бруно не мог раскуриться. На шестой мы прекратили это занятие. Он с грустью в глазах поглядел на меня и изрек:  

 

— Тот, кто является невидимым и испытывает страх перед жизнью, не сможет зажечь собой других.  

 

Потом он повернулся к дороге и зашагал быстрее. Мы перебежали ее. Бруно на секунду остановился у какого-то дворика, огляделся и лишь затем вошел в этот двор. Я не успел поглядеть на название улицы. Двор был самым типичным. Так выглядит каждый второй дворик в Питере. Стены, что впитали в себя дух Страны Советов. Их обшарпанность, доводящая до безнадеги. Желтизна, бьющая до рези в глазах. Больной старый кот в окне, смотрящий на людей. Кот. Жалкий кот. И только небо, ясное Питерское небо, давало забыть о суете вокруг. Я вертел головой туда — сюда, смотрел в окна дома, изучал силуэты и тени, порой появляющиеся в них. Задрав голову к последнему этажу самой крайней парадной, я услышал Бруно.  

 

— Как вы могли догадаться, тут я живу.  

 

Дверь парадной была перед носом. Бруно дернул ее. Она тотчас заскрипела. Темная парадная открылась нам. И в это темное пространство Бруно начал говорить:  

 

— Для кого-то подъезд может стать неким обелиском свободы. Если думать над словами одного поэта, то нахождение здесь — своего рода победа. Но для меня тут тесно.  

 

Эхо пронеслось по парадной. Топот вылетел в след. Бруно сказал подниматься на самый вверх, на пятый этаж. Мы поднимались стремительно. Раз, Два, Три, Четыре. Каждая цифра мельком пробежала по стенке, и я уже был у квартиры Бруно. Бруно какое-то время стоял на лестничной клетке. Искал свои ключи. Куртка с большим количеством карманов — вот беда. Сразу не вспомнишь, куда что положил. Когда его рука нырнула во внутренний карман, я услышал тихий звон. Бруно вытащил ключи, покрутил ими в воздухе и вымолвил:  

 

— Приглашаю в мой врачебный кабинет.  

 

Замок прокрутился на два оборота, и дверь медленно отворилась. Мы вошли. И как хорошо, что жильцы дома не повстречались нам в парадной, что я никому не попался на глаза.  

 

Жилище Бруно представляло собой чисто Советский интерьер. Как двор, ничего особенного. Выцветшие желтоватые обои, непобеленный потолок. И самое жуткое — запах. Запах затхлости, напоминающий вонючую мазь, разбавленную то ли уксусом, то ли спиртом.  

 

В квартире было много картин. Большинство их них висело в прихожей. Они все были похожи одна на другую. Кругом почти одни пейзажи. Только единственная позволяла задержать на себе долгий взгляд. В конце коридора у белой двери висела картины женщины в синем платье и аляповатом кашне. На секунду мне показалось, что с нее смотрит моя мать.  

 

Я повесил куртку на крючок в прихожей, снял ботинки. Там, где стоял, находился порог комнаты. Я заглянул в нее, и что-то потянуло меня войти. В комнате были занавешены окна и стояло очень мало мебели: низкий столик, стул, кровать с темно-зеленым одеялом. У меня возникло чувство дежавю. Будто я здесь был раньше. Я одной рукой держался за дверной проем и внезапно ощутил прикосновение к моему плечу. Я дернул голову к Бруно. Он смотрел на меня, хлопал то по спине, то по плечу, а потом сказал:  

 

— Нам не в эту комнату, дружище. Пойдем.  

 

Бруно указал на соседнюю дверь, параллельно которой на другом конце коридора висел портрет некой женщины.  

 

Мы прошли в комнату. Она дышала тем же старинным духом. Настенный ковер, где тьма-тьмущая узоров. Старые окна, через которые в холодные времена приходит ветер, воет, не дает заснуть. Эта комната была больше той, куда меня влекло. Бруно пальцем тыкнул на диван, стоящий у двери. Я тотчас плюхнулся на мягкое покрывало. Сидя, продолжал привыкать к обстановке, где мне нужно было пройти лечение от невидимости.  

 

— Такая квартирка. Знаю, скромно. Но это не главное. Какая разница, в каком месте лечить тела и души от разных недугов? Вся суть в процессе.  

 

— Квартира уютная. Чувствую себя тут даже спокойней, чем дома, — ответил я.  

 

— В таком случае я начну.  

 

Я стал с нетерпением ждать, что же будет делать Бруно. Он вперил глаза в пол, походил по кругу, поднял голову, задержал взгляд на настенных часах, висевших на правой стене над креслом. Именно в этот момент я обратил внимание на то, что прежде не ложилось на слух. Часы тикали. Прошло чуть более трех секунд. Бруно заговорил:  

 

— Мое лечение не предполагает целебные средства: настойки, отвары, травы. Все честно и по правде. И все есть действие. Валентин, расслабься и отдайся звукам вокруг. Еще закрой глаза.  

 

Выполнив указания Бруно, я почувствовал, как растворяюсь в тишине, которая с одинаковыми интервалами появляется, то исчезает по мере хода секундой стрелки. Такое спокойствие я ощущал, когда сидел да пил, когда ничего не тревожило душу. Но мое блаженство не было вечным. Голос Бруно вывел меня из этого транса:  

 

— Валентин, понимаешь, что случилось? Ты услышал время. Жизнь такая вещь, что мы редко его замечаем. Время ускользает от нас в реве машин, поездов, городском шуме. И мы среди него мечемся, а оно бесследно проходит. Теперь ты знаешь, что является временем. Миг, в который можно погрузиться один раз. Погрузиться и выплыть в иное мгновение.  

 

После его слов я будто впервые задышал полной грудью. Через мое тело словно прошел слабый электрический ток, когда я вообразил все, о чем говорил Бруно. Я хотел слышать тишину и хотел слышать его голос. А он, к счастью, не прерывался.  

 

— Закончил вступительную часть. Приступим к первому методу терапии. Валентин, Ты говорил, литература для тебя что-то значила. Ты любил чтение. А что насчет того, чтобы не поглощать буквы, написанные кем-то, а выводить их самому? Когда-нибудь пробовал писать сам?  

 

Он стоял, засунув руки в карманы пиджака, и произносил это. Произнесенное им погрузило меня в прошлое. Бруно прямо окатил меня холодной водой. Я вспомнил, как по ночам, еще в родительском доме, нежно прикасался к кнопкам клавиатуры, стараясь не разбудить спящих родителей. Когда в памяти всплыло то, что я выводил на своем мониторчике, я заговорил:  

 

— Пробовал года три назад. Много читал тогда. Меня вдохновляли французы. Мечтал написать роман в духе экзистенциализма. Мне просто всегда были близки вопросы о жизни.  

 

Я рассказал ему правду про свой писательский опыт. А Бруно нахмурил брови, повернул голову к окну. И говорить стал не сразу.  

 

— Труха. Труха, мой друг. Камю, Сартр и эта законченная феминистка Бовуар. Да, даже этот, со сложной фамилией. Есть вещи лучше! Надеюсь, вы прекратили занятие этим, пока оно не пустило в вас корни?  

 

Я был слегка обижен его словами. Но это же в прошлом. Я без раздумий ответил Бруно:  

 

— Я написал две страницы, короткий план. В романе...  

 

— Не желаю спрашивать, о чем писали. Давайте лучше проделаем следующее. Мне куда интереснее, как вы писали. У меня тут имеется тетрадка, ручка, блокнот. Не прошу многого, пару абзацев. Ведь вы что-то должны уметь, — протараторил Бруно, идущий к письменному столику и предварительно оборвавший меня.  

 

Меня пробрал страх. Тетрадь с ручкой уже лежали рядом. Бруно смотрел на меня. А я растерялся, пытался сделать вид, что меня здесь нет. Но Бруно стоял на своем:  

 

— Отбросьте боязнь, мой друг. Такой трепет перед творчеством, когда его надо выкинуть наружу, бывает у всех начинающих. Перебороть это — суть лечения.  

 

Бруно на одном вдохе заставил взяться за перо. Я открыл тетрадь, взял ручку, подвел пишущий шарик к поверхности листа, как Бруно меня остановил:  

 

— Подойди к окну. Опиши все, что видишь, но при этом попытайся заполнить бумагу тем, что сидит у тебя внутри. Заполни собой.  

 

Поднявшись, я проследовал к окну, пристально всмотрелся в него. Первая строчка пришла в голову только спустя минуты две. Она щелкнула, словно разряд в мозг, и моя правая рука задвигалась по тетрадному листу.  

 

 

Бесцветный вечер как невидимый я, такой же пустой с одним страхом внутри. А страх это разве пусто? Его много во мне. Много как дождя в осени. Эта осень дождливая. Каждый второй день промозглый и сырой. Осень заставляет нас грустить и ждать лета с приятным теплым бризом, колыхающем воды Невы, в которых отражается небо, что словно яркий церковный купол радует глаз. Сейчас ничего не радует глаз. В окне видится небо цвета пятна от воды, капнувшей на желтую газетенку. Кругом темно будто я попал в свою душу. Лишь фонари дают малость света. Я смотрю на них. Хочется спать.  

 

 

Тут я поставил точку, задержал взгляд на листе и снова ощутил страх, но такой, что был перемешан с чувством победы. Я повернулся к Бруно с написанным.  

 

Бруно с небывалой легкостью взял тетрадь своей тяжелой рукой. Его глаза сразу стали пожирать выведенные мной буквы. Я прокрутил в голове написанное. И оно показалось мне превосходным. Где раньше была такая вдохновленность? Я думал об этом, смотря, как Бруно читает и читает. В одно мгновение он смерил меня взглядом. Даже стало не по себе. Рот Бруно приоткрылся. Из него вылетели слова:  

 

— Ритм, как одежда на нищем. Слова такие невинные, как клевер в поле. Выражаюсь вашим языком, который скуден, словно скарб бродяги. Вечные сравнения. И при том, какая пунктуация в них? Почти отсутствующая. Радует одно — в тебе есть маленькая жилка писателя. По крайней мере, я ее вижу. Что-то стоящее может выйти из-под твоей руки. Вопрос: когда? Не бросай литературу. А сейчас из сердца вон и с глаз долой. Садись, продолжим лечение.  

 

Его слова были как удар ножом по сердцу. Ведь он прав? Я ни на что не годен? Я вновь очутился на диване и снова слушал Бруно.  

 

— Теперь литература нам ни к чему, — сказал он, порвав тетрадь на несколько частей.  

 

Но это не расстроило меня. Я просто сидел, ждал указаний. Бруно не затягивал:  

 

— Также закрой глаза, нырни в тишину, почувствуй мгновения, что будут дальше. И знай: Страх первичен. Со временем он растворяется.  

 

Я окунулся в блаженное спокойствие. И почти сразу почувствовал что-то странное. Будто что-то обволакивает мое тело, будто нечто подобное змею ползет по мне. По телу словно растекалась нагота. В один миг я ощутил в области паха какое-то тепло, и меня тут же пронзило, как копьем внутрь. Я затрясся от страха, открыл глаза.  

 

Передо мной была женская грудь. Подняв голову, я увидел девичье лицо. Оно показалось мне таким знакомым и при этом увиденным впервые. Овал лица, точно у моей матери, та же родинка на левой щеке, как у нее. И взгляд нежно-материнский мягкий, словно плавленый сырок. Но волосы другие, белокурые, как у Лизы. Я смотрю на них и слышу их сладкий запах.  

 

Наслаждение красотой и ароматом сходят на нет, когда гибкий женский стан начинает производить работу мышц быстрее. Мой член елозит по лону этой женщины, уничтожая пространство борьбы между нами. Мне все равно, кто она. Кротость матери или верность Лизы — не имеет значения. Либидо наполняет меня. Чувство страха за близкое окончание блаженства сдавливает гортань. Начинает сушить во рту. Приятная терапия от Бруно скоро кончится. Я понял, что напрочь забыл о нем за мгновениями телесной любви. Я обнаружил его сидящим на подоконнике и улыбающимся мне, подобно Чеширскому Коту. Он наблюдал за моим совокуплением с того места, где я пробовал писать. И реагировал на это Бруно с невозмутимостью стоика. Видно, для него такое лечение в порядке вещей. Я не спускал с него глаз и резко почувствовал, как все тепло вышло из меня. Женщина тотчас слезла, удалилась за дверь, виляя на прощание задом. А Бруно подошел ко мне и заговорил:  

 

— Видишь, лечение быстрое, будто уколы. И оно прошло успешно. Ты жил в страхе, не ведая о времени. А сегодня сделал шаг к полному исцелению. Я срываю с тебя невидимую мантию безликого страха.  

 

Зазвенел будильник. Я открыл глаза. По телу била дрожь. Я поерзал в постели, перевернулся на живот, плюхнувшись в липкую белесую субстанцию, проступившую у меня между ног. По лицу пробежала улыбка.  

 

Я глянул время на телефоне. Ровно десять. Полчаса назад я провалился в сон, кадры из которого еще долго всплывали в памяти. Они беспокоили меня, когда я бежал по проспекту, чтобы успеть на учебу до начала третьей пары. Вечером посетили на мгновение, когда закончил читать в постели и стал собираться на улицу, где шел ливень. Но я плевал на плохую погоду. Я отправлялся на поиски тех, кто был подобен мне. Я ступал искать людей, вставших на путь исцеления, как и я. А еще внутри кипело желание встретить девушку, что нежна, будто мать, и невинна, словно молодое деревце в райском саду.  

 

Дверь парадной захлопнулась за мной, и я пошлепал по лужам. Серый вечер царапал стены дома, в котором меня уже не было.  

| 23 | оценок нет 19:14 17.03.2023

Комментарии

Книги автора

Планета прошлого
Автор: Valentin_ikasov
Рассказ / Проза Фантастика
Аннотация отсутствует
Объем: 0.225 а.л.
09:30 02.07.2023 | 5 / 5 (голосов: 4)

Нет ничего нового под солнцем
Автор: Valentin_ikasov
Рассказ / Мистика Проза Фантастика
Аннотация отсутствует
Объем: 1.525 а.л.
17:45 27.10.2022 | 5 / 5 (голосов: 1)

Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.