Другая любовь

– Ну вот, раньше-то как было. Понравилась девка парню, он в сваты к ней идёт. Ежели сговорится с родителями, то и за свадебку можно браться, — говорила бабушка Серафима, стуча спицами.  

– А как же любовь, баб Сим? — мечтательно спрашивала Варвара, медленно распутывая клубок шерсти.  

Бабушка Серафима и её племянница Варенька сидели у окна. В печи весело потрескивали сухие поленья, выплевывая вверх пучки искорок. Кот Васька, зажмурив глаза, сидел на скамейке, специально для него поставленной у печи. А у окна, за которым выла метель, шёл неспешный разговор.  

– Любовь? Да была любовь, была, куда ж без неё. Да только не такая, как у вас сейчас. Нам родители выбирали кого любить. Стерпится, слюбится, говаривали старики. Да и были правы. Уж люб он тебе, али не люб, а когда жизнь начиналась, то не до думок тут было. Хозяйство-то оно ждать не будет, пока ты в сердце своём разберешься. Вот так постепенно и привыкали друг к дружке. А там и детки случались. А когда детки, так там уж и думать нечего, они от любви-то и рождаются.  

А я вот тебе другой случай расскажу. Жила у нас на селе девка одна.  Дашуткой звали. Красивая была, что твоя картинка. Коса с руку толщиной, глазищи огромные, как у коровы, а губы, что спелые вишни. И статная такая вся была, выступала, словно пава. Идёт, бывало, с коромыслом на плече, спина ровная, голова гордо вскинута, ну истинная царевна. Все парни, что встречались ей на пути, так и столбенели от такой красоты.  

А Дашутка-то никого вокруг не замечала. Она любила плотника Гришку. И Гришка её любил. Да оно и понятно, разве ж можно такую красоту не любить. Вот и любились они втайне ото всех. Дашутка ночами бегала к Гришке на сеновал, а по первой зорьке домой возвращалась. Но не долго им миловаться пришлось. Однажды вышел в ночи отец на двор по нужде, да и увидал, как его дочь с гулянок возвращается. Осерчал он тогда на Дашутку. Оно и было с чего осерчать. Ведь сваты накануне приезжали. Да такие сваты от которых одна польза, а не пустобрехство. У Митьки-то из соседней деревни и дом справный какой, и сарай полон скота всякого, и землица имеется. Вот Дашутка приведёт ещё одну корову, ух, и жизнь у неё будет богатая.  

– А что твой Гришка тебе может дать? Что, я тебя спрашиваю, кроме любови своей голодранской, — гневался отец, охаживая дочь плетью.  

А на крыльце стояла мать и, заламывая руки, умоляла не бить дочь.  

– Молчи, окаянная. Это ты не доглядела. Это ты виновата, что твоя дочь скурвилась, — кричал он, гневно сверкая, налитыми кровью, глазами.  

А через месяц деревня гуляла свадебку. Красоты неземной невеста сидела за столом бледнее сметаны, не смея поднять глаз на своего жениха. А тот был румян, да счастлив, да с улыбкой от уха, до уха, мял её руку под столом, которая была холодна как лёд.  Он пожирал её глазами, предвкушая счастливую жизнь.  

Да не было ему счастья. Не девкой она ему досталась. Выскочил он из спальни среди ночи на двор, да завыл от обиды как волк. Позор-то какой. И ведь родители клялись, что их дочь чиста, как Агнец божий. Обманули. Надсмеялись. И она тоже хороша, путалась с кем-то, а теперь ему такая досталась.  

С тех пор Митька сам не свой стал. Любить-то Дашутку любил, а как прикоснется к ней, так будто черти в него вселялись. Начинал бить её, по животу, по грудям, по рукам, закрывающим лицо.  

– Лярва, лярва, потаскуха, — кричал он в сердцах, выбегая на двор, чтобы не забить жену до смерти.  

А она и не сопротивлялась. Даже живот, в котором зарождалось дите Гришкино, не берегла.  

" А зачем от него ребёнок, ежели он не захотел со мной бежать", — думала она, лежа на полу, после очередных побоев.  

А накануне свадьбы Дашутка прибежала к Гришке и, жарко целуя его, шептала:  

– Родной мой, любый мой, укради меня. Увези за тридевять земель от постылого жениха. Мы с тобой будем счастливы и без свадьбы, ведь ты же меня любишь. Любишь же, правда?  

А Гришка любил, да боялся. Боялся гнева Дашуткиного отца. Да и вообще, не готов он на себя брать такую ответственность. Взял, да и уехал далеко далече на заработки. Даже с любимой не попрощался.  

А вскоре, после очередных побоев, у Дашутки выкидыш случился. Да так ей плохо после этого было, что чуть не померла.  Митькины черти тут же отпустили его, он с лица спал и не отходил от кровати жены ни на шаг. Поил её отварами, примочки делал, да кормил из ложечки. В общем, выходил он свою жену, с того света поднял. А она, видя к ней такое отношение, посмотрела на Митьку совсем другими глазами. И пошла у них потом жизнь полюбовная. Только вот родить она долго не могла. А как получилось у неё сыночка Ванятку на свет народить, так Митька её на руках носить стал.  

Вот такая она,  жизня, бывает. Тот, кто люб, оказывается предателем, а ненавистный с того света может вытащить, — закончила свой рассказ бабка Серафима.  

А Варенька сидела бледная, как снег за окном от таких ужасов, и думала:" Это хорошо, что я сирота, хоть и грешно такое думать. И время у нас другое. И Егор мой не такой как Гришка.  "  

А и всё у Вареники было хорошо. И свадьбу пышную справили. И Егор был на хорошем счету на заводе. И комнату в общежитии им дали. И бабка Серафима тайком их перекрестила и благословила на долгую и счастливую жизнь.  

– Всё же любовь нынче другая. Другая любовь. Правильная какая-то, — говорила она, когда за молодыми закрылась дверь в её избенку.