j'ai 17 ans ( мне 17)

Ему было 17, когда он начал задумываться о себе, о своем теле, об окружающей его похмельной сексуальности. Выйти за рамки журнала СпидИнфо ему было не по силам, будто все женщины мира видели в нем обнищалого ростовщика или барыгу. Порой казалось, что его тело было не заложено генетикой, а криво нарисовано мелом на асфальте, как в американских фильмах, когда трупу предают нелепое очертание после погибели. Да и чувствовал он себя как мертвец, он давно предопределил свою реальность как вражескую, неестественную для своего скитания. О моделях женского поведения он узнал еще с раннего возраста, когда одна причудливая гадина, с характерной пролетарской рожей, пропитанными спиртом губами, которые, судя по всему, она пыталась маскировать под красной помадой, заигрывала с ним в трамвае, то освобождая свою тушу от плаща, то приподнимая юбку. На тот момент ему было лет 9, а в память взрезалось так, что все трамваи он с тех пор обходил стороной, даже при самой крайней необходимости. Да и проблема, скорее даже травма была в том, что эта баба являлась преподавателем по географии. Так и открыл для себя он и Анды, и женщин, и новый вид транспорта. Каждый раз вспоминая этот красочный эпизод, думал про себя :,, Ебал я эти трамваи и Наркогосударство! ” Весь укутанный воспоминаниями о детстве, об отце, о причинах своей безрадости, мозг начинал закипать, и на секунду он вспомнил, что жив. Вокруг было так много людей, а он все думал о своем одиночестве и драматизм его можно было измерить количеством покачиваний головы из стороны в сторону. Свернув в ближайший бар, он положил начало самому эффективному лечению от своей слабости, он заказал пол литра водки, бар в своем роде как аптека, функция та же. Он верил в отчаяние с первого взгляда, возможно, он страдал от СДВГ либо так повлияла на него пятая рюмка, что при попытке увидеть лицо, разглядеть губы или глаза, было полным провалом, будто бы он смотрел на отражения в луже, в которую только что наступили, все плыло, казалось страшным и безмерным. В тот момент он даже поверил в идеи Сартра, хоть и коммунистов на дух не переносил, что уж говорить об рудых марксистах. Споря с самим собой, опрокинув себя на стул, он понял, что может, тяжело ему дышится не по причине одиночества, а из-за той женской сексуальности, которую в свое время опорочила мадам-глобус. Только набрав воздуха для десятой рюмки, за спиной послышался самый безобразный смех, который был не сколько уродлив, сколько необычный. Его сразу заинтересовала обладательница такого безобразия, он обернулся и впервые разглядел лицо. Это была белокурая дамочка с огромными изумрудными серьгами, выразительными глазами, которые сразу напомнили ему о матери, руки были точно скульптурными, но не бетонные, а будто мраморные, черты лица ее – концептуальный бесконечный спектакль: глаза – актерская труппа, веки – занавес, слова- музыка, смех-безобразие.