Мужики не плачут. Детские рассказы для родителей.

ГЛАВА ПЕРВАЯ  

ПОЧЕМУ ОН НЕ ПЛАЧЕТ?  

Вовка всегда был страстно влюблён. Вообще-то, влюблённость была постоянным состоянием его души с самого детства. Да что там с детства – прямо с рождения! Все на свете рождаются с каким-то даром – Бог никого не отпускает без подарков: кто-то рождён воином, кто-то писателем, кто-то учителем. Но человек не сразу понимает, что конкретно ему досталось с приходом на Землю. Говорят, что при рождении все люди знают, с чем они пришли в этот мир, но потом почему-то забывают на какое-то время о том, что принято называть «предназначением». И если человек идёт по правильному пути, то рано или поздно возвращается к тому, что называется «божественной миссией». К кому-то эти знания приходят в шестнадцать лет, кому-то в тридцать, а иные так и умирают, не узнав о том, что ему было «написано на роду».  

Вовка, в отличие от других детей, понял о своём предназначении со своего появления на свет: ему Всевышний сделал удивительный подарок – он подарил Вовке умение любить. Любить по-настоящему, безусловно, как умеют любить только дети. Мальчик любил людей, животных, солнце, дождь, море и деревья в лесу… Кто-то может посчитать это отклонением от кем-то придуманных стандартов, но любовь не знает, что такое стандарты: она поселяется в душу человека и творит свои великие дела. Таких людей иногда считают блаженными, иногда говорят, что они «не от мира сего», но Вовке с самого его рождения было наплевать на все эти условности: жить по-другому, без любви, он не мог…  

Вовка полюбил акушерку, которая нечаянно сломала ему ключицу, когда вывинчивала мальчика из материнского чрева. Врачу-неонатологу, чудесной молодой женщине, Вовка впервые улыбнулся, когда она осторожно ощупывала ребёнка, хотя ему было больно и очень хотелось плакать. Крохотная ручка малыша была обездвижена, а иначе Вовка бы обязательно обнял врача со словами благодарности. Говорить Вовка тоже не мог, в силу своих возрастных особенностей, поэтому он молча, с любовью и благодарностью смотрел на людей в белых халатах, накладывающих фиксирующую повязку на повреждённое место. Когда мама впервые взяла его на руки, он влюбился в неё на всю жизнь: нежно, сильно. А папа вообще вызвал у мальчишки щенячий восторг: он был большой и сильный. И пусть папа смотрел недоверчиво и немного брезгливо на своего перевязанного сына, Вовка простил его сразу и навсегда.  

Говорят, что отцовский инстинкт, в отличие от материнского, просыпается не сразу, а спустя какое-то время, поэтому, простив недоверчивый взгляд папы, Вовка решил немного подождать. Его ожидания сполна оправдались: когда сняли повязку с маленького тела, а с лица прошла непонятно откуда взявшаяся сыпь, папа внимательно осмотрел ребёнка и сказал маме:  

– Слушай, а наш-то ничего, на меня похож. Только писюн не в нашу породу.  

– Да ты что? С чего это не в вашу? Очень даже в вашу!  

– А чего он всё время улыбается? Может, с ним что-то не так? Другие, вон, сутками орут, а наш, практически, не плачет. Пелёнки обосранные, а он ничего, терпит, – не унимался папа.  

– Дурак ты, Паша. Просто он любит этот мир – вот и улыбается. Да и с чего ему вопить: молока – на двоих бы хватило, любви и заботы – на целую группу детского сада… Всё у него есть, так чего же ему не улыбаться?  

– Не, ну странно, согласись… А ну, Галка, ущипни его, посмотрим: заплачет, или нет?  

«С ним что-то точно не так! – подумал Вовка, которому страшно мешала соска. – А интересно, зачем они суют мне в род эту гадость? Сейчас выплюну и заору, как того хочет папа».  

Вовка вытолкал языком соску, но вместо того, чтобы заплакать, улыбнулся папе своим беззубым ртом.  

– Вот, смотри, Галка, он опять улыбается, – обеспокоено сказал папа и ущипнул мальчика за ножку.  

Вовка «сделал губку», собираясь заплакать, но передумал и, обиженно засопев, посмотрел на маму, ища защиты.  

– Пашка, ты с ума сошёл? Ты сделал ему больно!  

– Когда больно – дети плачут, Галя! Неси ребёнка к врачу. Пусть обследования сделают, какие нужно.  

– Какие обследования, Павел?  

– Ну, голову пусть просветят. А вдруг там мозгов нет? Со мной на фуре один водила работал, так у него девочка-инвалид: не говорит, а только мычит и улыбается. Может и…  

– Не может. А Вовка не говорит, потому что ему ещё рано говорить.  

«Это тебе пусть мозги просветят, папочка! Мама, не слушай его! А ещё лучше, отведи папу к врачу: пусть ему дадут какие-нибудь успокоительные таблеточки: очень он у нас нарвный. Интересно, почему мама любит меня любого, а папа всё время ищет к чему придраться? » – думал Вовка, продолжая улыбаться маме.  

– Паша, ну не смотри на него глазами госприёмки! Он же просто солнышко у нас! Улыба! Всё у нашего Вовки нормально: агукает, писает, какает и кушает. Не цепляйся, а лучше подержи сына: я воду налью для купания.  

Купание – было самым любимым делом для Вовки! После кормления, конечно. А что ещё нужно младенцу, знает каждый: вода в тридцать шесть градусов, ласкающая и очищающая от злых микробов тело, и мамина грудь, полная самой вкусной на свете пищи!  

«Ну, наконец-то! Всякой фигнёй занимаются, а мне уже давно купаться пора. А потом кушать. Эй, родители, не сбивайтесь с графика! Ребёнка нужно с рождения приучать к режиму! Откуда я знаю? Не знаю, откуда я это знаю. Может, в меня там, откуда я пришёл, какую-то программку заложили. Знаю и всё тут».  

Мама, по настоянию отца, всё же отнесла Вовку в поликлинику.  

– Доктор, у меня ребёнок не плачет, – сказала она пожилой женщине в роговых очках с висящим на шее стетоскопом.  

– Совсем? – спросила врач, отрывая глаза от Вовкиной карточки.  

– Очень мало, практически никогда. Это нормально?  

– Мамочка, а с вами всё в порядке? Вон, в коридоре слышите рёв? Это Светочка. Она – ровесница вашего Вовки: ей тоже полгода. Так у них ни одного дня спокойного не было: орёт сутками. Посмотрите, на кого похожа её мама: на ходячую смерть. Она же совсем не спит. А у вашего ребёнка я ничего не нахожу! Бог подарил вам с мужем такого чудесного, улыбчивого мальчика, а вас что-то не устраивает. Я думаю, что не стоит искать у него диагнозы! Может, он так любит этот мир, что его всё устраивает? И не говорите мне, что этот мир не за что любить.  

– Доктор, его, может, и устраивает, а вот моего Пашу – нет. Это муж мой. Он думает, что у нас какой-то ущербный ребёнок, дурачок прямо… Дайте направление к врачу, который за голову отвечает, пожалуйста! А зачем светить ребёнка, если нет никаких показаний? Зачем ему лишняя порция радиации, а?  

Не-не-не! Не надо никакой радиации! К тому же я не знаю, что это такое… Скажи ей, доктор, что у неё муж – дурачок. Ну ладно, пощупай меня немножко, голову посмотри. На писюн можешь не смотреть – он точно в порядке. А интересно, эта вечно орущая Светка красивая? Если да, то я, в принципе, готов с ней познакомиться. Правда, орущая сутками, да к тому же совсем лысая девчонка не может быть красавицей. Вот мама у меня – точно красавица. Да и вы, доктор, тоже ничего себе! Правда бледно-розовый цвет помады – точно не ваш. Ваш – красный. Это очень сексуальный цвет, я вас уверяю! » – думал Вовка, с улыбкой разглядывая большие очки на маленьком лице женщины в белом халате с холодной трубочкой на шее.  

Вовке сделали все необходимые замеры, проверили реакции, заглянули в рот – всё было в полном порядке.  

– Спасибо, доктор, – поблагодарила мама врача, потом, смущаясь, попросила: – А вы можете написать справку, что у Вовки всё в порядке? Это для мужа нужно, чтоб отстал.  

Врач рассмеялась:  

– Да ради Бога! Так и напишу: ребёнок улыбается, потому что любит этот наш несовершенный мир…  

Когда мама вынесла Вовку из кабинета, он посмотрел на орущую девочку в розовом, вязаном костюмчике и улыбнулся: девочка вовсе не была лысой! Длинные, белые волосы доходили почти до плеч, правда торчали в разные стороны, отчего девочка была похожа на одуванчик.  

– Гы, – сказал Вовка и улыбнулся. И тут случилось чудо: девочка сначала замолчала, потом посмотрела зарёванными глазами на Вовку и… улыбнулась в ответ во весь свой беззубый рот. Обе мамы растерянно посмотрели друг на друга, и, сказав бледной женщине с синяками под глазами «до свидания», Вовкина мама поспешила к выходу. Девочка опять заорала.  

– Постойте, пожалуйста! – окрикнула мама Светочки маму Вовки. – Вы не могли бы немного с нами постоять, пока моя очередь не подойдёт. А то здесь уже все злые на нас. Два человека всего!  

Галя остановилась, развернулась и подошла к маме девочки.  

Вовка опять сказал «гы», и девочка засмеялась в голос. Вовка снова сказал своё «гы», и девочка опять засмеялась…  

ГЛАВА ВТОРАЯ  

Я ТЕБЯ ВСЕГДА БУДУ ЛЮБИТЬ  

Вовка нёс Светочкин портфель из школы и думал, глядя на плачущую девочку:  

«Нет, всё-таки Светка-дура. Ну, получила четвёрку – чего рыдать-то? Что, всегда пятёрки, что-ли, получать? Где это написано? В какой такой конституции? Ну и пусть не отличница, а я всё-равно её буду любить! »  

– Вовка, ты чего опять лыбишься? – спросила заплаканная Светка.  

– Потому что я люблю тебя! – запросто ответил мальчик.  

– А Катьку ты тоже любишь?  

– Как человека – да, а как женщину – совсем не люблю. Я же тебя люблю, а человек не может любить сразу всех!  

– Не может.  

– А ты меня любишь?  

– Не знаю, Вовка. Ты хороший: портфель мой носишь, помогаешь с уроками. И потом, ты – смешной. С тобой никогда не бывает скучно.  

– Светка, не юли: да или нет?  

–Ну, честно, не знаю. Может и люблю. Но не так, как маму с папой.  

–Тогда давай поцелуемся, что ли?  

– Здрасти! Чего это я тебя целовать буду?  

– Ну, не хочешь ты – давай я тебя поцелую.  

– Не, Вовка, лучше не надо. Опасно это.  

– Чего вдруг?  

– От поцелуев дети могут народиться.  

– Откуда ты это знаешь?  

– В кино видела: там мужчина и женщина дружили. Ну, в кино ходили, в парк, на аттракционах качались – и всё-то у них было нормально, пока они не поцеловались. А потом она и говорит: «У меня ребёнок будет! ». А нам с тобой зачем ребёнок? Мы же ещё сами дети.  

– Ничего не дети. Восемь лет – совсем даже не дети уже. А потом что?  

– А потом она узнала, что он вроде как погибает: его на войну забрали. В Афга… В эту страну, куда всех посылают… А потом она одна ребёнка растит. Знаешь, как ей трудно было!  

– Ну и что дальше?  

– А потом он вернулся – в плену был. А вдруг тебя заберут? А я одна с ребёнком останусь?  

– Так нет сейчас никаких войн – не заберут. Серёжка мне говорил, что он Ирку поцеловал, а у них никаких детей и нет.  

– Нет, Вовка. А вдруг заберут? Не будем рисковать, ладно?  

– Ладно, но ты знай: я тебя всегда любить буду, хоть ты и плакса.  

– Ну и люби себе, я тебе что, мешаю? – сказала Светка и, покраснев, поправила волосы.  

Придя домой, Вовка застал маму на кухне – она пекла его любимые булочки с корицей. Вовка обожал, когда мама пекла эти булочки: по всему дому разносился запах свежей сдобы и корицы. Это был аромат его дома, его детства, его семьи. А семью он любил больше всего на свете!  

ГЛАВА ТРЕТЬЯ  

БЕЗ СВАДЬБЫ ДЕТЕЙ НЕ БЫВАЕТ?  

Вовка подошёл к маме и обнял её. Мама наклонилась к сыну и поцеловала его в макушку.  

– Мам, скажи, а от поцелуев дети бывают?  

Мама внимательно посмотрела на сына.  

– Вовка, это ты к чему сейчас?  

– Не, я просто так спросил.  

– Не юли, сынок. Колись: к чему такие вопросы?  

– Светка в кино видела.  

– Понимаешь, Вовка, непосредственно от поцелуев дети не рождаются.  

– А от чего рождаются?  

– Ну точно не от поцелуев…  

– Ну, понятно. А от чего тогда?  

– А зачем это тебе?  

– Так просто.  

– От большой любви, я думаю. Вот папа придёт, у него и спроси, ладно? А сейчас мой руки и садись за стол. Булочки уже остыли немного, я тебе молока налью.  

Папа пришёл вечером, уставший, и Вовка, глядя на отца, вроде бы и передумал спрашивать о том, как и от чего рождаются дети. Но когда семья села за стол ужинать, мама сказала:  

– Отец, наш мальчик стал совсем взрослым!  

– Ты с чего это взяла, мать?  

– А вот доужинаешь, и расскажи сыну, откуда дети берутся.  

– А чего я? Это мать должна о таких вещах детям рассказывать.  

– Мать должна дочкам рассказывать. А сыновей отец просвещать должен.  

– Галка, дай спокойно поесть, я тебя прошу.  

– Да ешь, кто тебе не даёт.  

Так Вовка и не узнал в тот день, от чего рождаются дети.  

«Не от поцелуев, и ладно. Но, видимо, там что-то нечисто, раз они не хотят об этом говорить…», – подумал Вовка и, улыбнувшись родителям, пошёл в свою комнату: на его письменном столе стоял новый конструктор. У Вовки была страсть: возиться с мелкими деталями, и родители, зная такую любовь ребёнка к конструкторам, дарили ему на каждый праздник новый конструктор: то машину, то танк, то самолёт…  

Вовка мог за любимой работой сидеть часами, и вся полка, стоявшая в его комнате, была уставлена собранными его «очумелыми» ручками игрушками: из дерева, из пластмассы, из металла…  

«А что труднее: детей делать или конструкторы собирать? » – задал себе вопрос Вовка, и в этот момент в комнату заглянула мама.  

– Мам, а как ты думаешь, что труднее: конструктор собирать, или детей делать? – спросил Вовка маму.  

Мама внимательно посмотрела на сына и задумалась буквально на несколько секунд. Потом, подняв с пола упавший шуруп, ответила абсолютно серьёзно:  

– Я думаю, что труднее, всё-таки, собрать конструктор.  

– Тогда ладно. Тогда с детьми я как-нибудь справлюсь, если мне конструктор собрать – раз плюнуть…  

– Не скажи, Вовка. Детей вырастить надо, а это точно труднее, чем конструктор собрать. А ты что, так сильно Светку любишь, что уже о детях задумываешься?  

– Да, мамочка, очень люблю.  

– Ну, я надеюсь, ты понимаешь, что вам нужно вырасти сначала? Вот, школу закончите, в университет поступите, потом закончите, а там уж и о свадьбе подумать можно.  

– А что, без свадьбы детей не бывает?  

– Ну, иногда бывает… Но после свадьбы дети счастливыми рождаются. И у нас с папой сначала свадьба была, потом только ты родился. И вот какой замечательный получился мальчик: улыбчивый, учишься отлично, поведение примерное…  

– А если без свадьбы – то двоечники получаются?  

– Ну… Да, наверное… Но ты, всё-таки, свадьбы дождись, ладно?  

– Ладно, мамочка, дождусь. Но я на Светке жениться буду, ладно?  

– Поживём – увидим, – сказала мама и крепко обняла сына.  

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ  

ПАПИН УХОД  

Когда Вовка под утро пришёл с выпускного вечера и, тихонько открыв дверь, вошёл в квартиру, намереваясь неслышно пробраться в свою комнату, он заметил на кухне свет.  

«Меня ждут! » – подумал Вовка и пошёл туда, где им всем было тепло и уютно, где пахло булочками с корицей, где по вечерам собиралась вся семья.  

– Мама, папа, я дома! – радостно крикнул Вовка и осёкся: мама подняла на сына заплаканные глаза, а папа встал.  

– Я куда-то опоздал? Мам! Что случилось? – с какой-то непонятной тревогой спросил Вовка.  

Он видел свою маму плачущей только два раза: первый раз, когда папа попал в аварию на своей фуре и попал в больницу с переломами ноги и рёбер, а второй раз, когда папа на три дня ушёл к её подруге. Вовка тогда только закончил шестой класс и, конечно, всё понимал. Мальчик даже не знал, как толком утешить маму: она пролежала на кровати три долгих дня, плача не переставая, от чего её чудесные, голубые глаза, обрамлённые длинными, чёрными ресницами, распухли и превратились в маленькие щёлочки. На все просьбы сына успокоится и встать с кровати, мама не отвечала и смотрела на Вовку так, как будто он был виноват в случившемся. Вовка сам себе делал яичницу, пытаясь накормить мать, и даже отварил макароны – мама не реагировала на заботу сына и только пила кофе.  

«Мама, а как же я? » – спросил Вовка, отчаявшись привести маму в чувство. Мама повернула голову, с ненавистью посмотрела на сына и сказала первые слова за три этих страшных дня:  

«А что ты? Чем ты лучше меня? Он нас обоих бросил! »  

«Мамочка, папа приходил в школу сегодня и сказал, что он меня не бросал», – сказал Вовка и улыбнулся.  

Вовка по-прежнему всегда улыбался, а особенно, когда ему хотелось плакать. Он очень хорошо запомнил папины слова, сказанные им другу, от которого ушла жена, пока тот был в рейсе:  

«Что ты плачешь, как баба? Мужики не плачут! Она от тебя и ушла, потому что ты тряпка».  

И сказал он это так жёстко, так безапелляционно, что Вовка, стоящий рядом с отцом и его плачущим в пивной другом, подумал:  

«Как хорошо, что я не умею плакать! Зато меня уж точно никто бабой не назовёт! И я точно не тряпка».  

Папа строго посмотрел на сына и сказал:  

«А ты чего лыбишься? Лёшка, бери пример с моего Вовки – никогда не плачет пацан! Ему плохо, а он улыбается! Мужиком растёт! Давай, ещё по бокалу, друг».  

«Мамочка, он приходил в школу сегодня и сказал, что он меня не бросал», – сказал Вовка и улыбнулся. Мама села на кровати, посмотрела безумным взглядом на сына и ударила его по лицу. Сильно ударила. Потом ещё и ещё… Мама хлестала Вовку по лицу, а мальчик сидел не двигаясь, смотрел на обезумевшую женщину глазами, полными слёз и… улыбался… Он продолжал улыбаться, когда мама спохватилась, прижала Вовку к себе и стала покрывать его лицо, голову, руки поцелуями. Она целовала опешившего ребёнка, гладила по голове и шептала одними губами: «Прости… Прости… Прости…»  

А через три дня папа вернулся. Вот так просто взял свой чемодан и вернулся. Вовка спрятался в свою комнату, забрался под кровать, рисуя себе картины папиной смерти: если Вовке досталось от мамы, а он ничего плохого не сделал, то о том, что сейчас будет с папой, мальчик старался не думать. В кино он видел бурные выяснение отношений между мужчинами и женщинами, но как поведут себя родители – даже не предполагал. Лёжа под кроватью, Вовка прислушался: в квартире было тихо. Вовка испугался: а вдруг мама убила папу, что тогда? Он очень любил свою маму, но если она стала убийцей отца, Вовка не сможет с ней жить. Мальчик тихонько вылез из-под кровати и, подойдя к двери на цыпочках, опять прислушался. Он услышал мамин всхлип, и в голове пронеслась мысль:  

«Мама плачет, а папу не слышно. Папа, лучше бы ты всхлипнул: так я хотя бы понял, что ты живой. Но мужики не плачут, я знаю… Особенно, если их убивают… Нужно выйти. Нужно что-то делать…»  

Вовка приоткрыл дверь из своей комнаты, прокрался в коридор и увидел чудную картину:  

Папа крепко обнимал маму за плечи, а мама, прижавшись к нему, тихо всхлипывала. Потом папа наклонился и поцеловал маму долгим-долгим поцелуем. Вовка подошёл к родителям и влез между ними. Так они и стояли втроём, прижавшись друг к другу, не включая свет. А потом стали жить дальше, как будто ничего и не было. Ни ссор, ни объяснений, ни упрёков. Мама вычеркнула из своей жизни эти три дня, только не могла простить себе сына: она в жизни не поднимала на него рук. Никогда до этого и никогда после этого случая.  

Через несколько дней, когда Вовка с мамой отправились в магазин за курткой, они встретили ту самую подругу. Увидев маму, женщина виновато опустила голову и побежала прочь, а мама сказала Вовке:  

«Смотри, сынок, что стыд с человеком делает: он людям в глаза смотреть не даёт. Подлость, Вовка, как клеймо: оно выжигает страшную, не заживаемую рану на теле человека, её совершившую. Живи так, мой мальчик, чтобы тебе не пришлось прятать глаза от людей и перебегать на другую сторону…»  

«Мама, ты не простила её? – спросил Вовка. – Но ведь ты простила же папу…»  

«Я простила ей папу, Вовка. Я не простила ей тебя. Не могу. Бог простит её, бедную», – сказала тогда мама, и они, выйдя из магазина, так ничего и не купив, поехали на базар, где выбрали Вовке самую лучшую куртку, которая почему-то называлась «Аляска». «Аляска» была Вовкиной мечтой, но стоила довольно прилично, и купить её можно было только у перекупщиков: моряки привозили откуда-то из-за границы. Причём, детских размеров у этих курток не было: мама купила куртку на четыре размера больше, чем носил её сын.  

«На вырост», – сказала она и дала нести Вовке заветную ношу в целлофановом импортном пакете. Вовка шёл счастливый и улыбался: светило яркое зимнее солнце, с крыш капала капель, папа вернулся, а у него была самая модная по тем временам куртка…  

Мама ошиблась: куртку Вовка надел буквально следующей зимой. За лето, перед седьмым классом, он вырос на целую голову. К тому же, папа отвёл его в спортивную секцию на борьбу, и Вовка из тощего пацана превратился в красивого юношу, на которого стали засматриваться одноклассницы. Но для него существовала одна девочка в классе – Светка. Остальных он попросту не замечал…  

ГЛАВА ПЯТАЯ  

БЕДА  

– Мама, что случилось? Ты плачешь? – спросил Вовка, чувствуя, как подкашиваются ноги.  

– Сядь, Вовка, – сказал папа. – Нужно поговорить.  

Вовка расстегнул пиджак нового костюма, аккуратно повесил его на спинку стула, сел и внимательно посмотрел на родителей.  

– Понимаешь, сын, мама у нас заболела. Тяжело заболела, – сказал отец.  

– Насколько тяжело? – спросил Вовка.  

– Тяжело, Вовка. У неё рак. Стадия более, чем серьёзная.  

– Какие прогнозы, мама?  

– Да разве ж у них узнаешь? Говорят, может месяц, а может, год. Завтра мама ложится на операцию, потом курс химиотерапии, потом, как пойдёт… Я не знаю, как быть. Нам сейчас деньги нужны будут – я перешёл в другую фирму: поеду за границу работать. А как быть с мамой – я не знаю…  

– Я знаю, папа, – с улыбкой сказал Вовк, подумав, буквально несколько секунд. – Просто моё поступление отложится, ничего страшного. Поступлю, когда мама поправится.  

– Вовка, ты с ума сошёл: тебе нужно учиться… Мы верили, что ты станешь настоящим врачом. Так нельзя… И потом, тебя сразу заберут в армию, – сказала мама, вытирая слёзы.  

– Мам, я пойду работать в больницу, санитаром. Профессию нужно познавать с самого низа, так что всё по плану. Тебя на ноги поставим, а там уж учиться пойду. А от армии я отобьюсь, не переживай. Отсрочку возьму по уходу за тобой. Завтра схожу в военкомат, узнаю, как и что.  

– Нет… Нет, родной… Я так не смогу. Жить и знать, что я стала камнем на твоей шее... На вашей шее…  

– Замолчи, Галка. Мы всё всегда делали вместе. Вовка прав – если ему суждено быть врачом – он будет им. Не сейчас, так через год, два… Зато, мы можем гордиться сыном – он стал настоящим мужиком. Всё, разговор окончен. Пошли спать. Завтра тяжёлый день.  

– А операцию завтра будут делать? – спросил Вовка, вставая со стула.  

– Нет, завтра кладут. Сначала анализы, подготовка. Если всё будет хорошо, то через дня три. Тут, чем быстрее, тем лучше.  

– Мама, ты, главное, ничего не бойся. Мы с тобой, слышишь? Обещай нам с папой, что не будешь плакать!  

– Я буду стараться. Я люблю вас, мужики мои родные…  

– И мы тебя любим.  

И они обнялись. Крепко-крепко, как тогда, в коридоре, когда вернулся папа. Это стало своеобразным ритуалом семьи: перед тем, как папе нужно было бороздить просторы большой страны, которая называлась когда-то Советским Союзом, они всегда обнимались и стояли какое-то время, чувствуя биение сердец друг друга…  

После военкомата и больницы, куда Вовка устроился санитаром, он забежал к Светке.  

– Вовка, ты где так долго ходишь? Слушай, ты много с собой вещей берёшь? У меня два чемодана собралось. Ну, я надеюсь, ты поможешь справиться с этой тяжестью! А что с лицом? Не выспался? Судя по времени, ты, всё-таки, поспал.  

– Светка, пошли в кафешку, поговорить надо, – сказал Вовка.  

– А что не так-то? – спросила Светка, примеряя мамин плащ. – Как ты думаешь, если я его с собой возьму, мать орать не будет?  

– С чего ей орать? Возьмёшь и возьмёшь – она себе другой купит. Пошли, Светка. Это важно, – сказал Вовка и направился к двери.  

– Ладно, подожди меня на улице. Пять минут – мне накраситься нужно, – крикнула девушка и села к зеркалу. Вовка спустился на улицу и прождал полчаса, пока Светка вышла во двор.  

«Какая она красивая! – подумал Вовка. – Как же я без неё? Особенно после того, как… Хорошо, что это произошло: так надёжнее будет. А то, мало ли что… Там, в университете, парней много… Ладно. Она моя и всё тут. И это навсегда…»  

– Вовка, рассказывай, что случилось? – сказала девушка, когда они заказали по чаю с пирожками и сели за маленький столик.  

– Свет, я не еду никуда, – тихо произнёс Вовка.  

– Не поняла: как это не едешь? С ума сошёл? Что вдруг? – оторопела Света.  

– У меня мама заболела. Тяжело. Рак у неё. Ей, может, месяц остался, мне тут надо быть. Отец уезжает заграницу, деньги нужны будут. Я не могу её оставить, понимаешь?  

– Вовка, мне очень жаль… А как тётя Галя себя чувствует?  

– Не очень. Мы её сегодня в больницу отвезли. Я в военкомате был – сказали, что отсрочку дадут. Я в больницу устроился…  

– Кем?  

– Светка, что за вопрос? Главврачом… Санитаром, конечно. Они так обрадовались – не представляешь..  

– Ещё бы им не обрадоваться. Больных таскать, небось, некому. А как же мечта, Вовка?  

– Свет, мечта пока остаётся в стадии зародыша. Есть обстоятельства, есть долг, понимаешь?  

– Слушай, это мать тебя попросила остаться?  

– Да ты что, я еле уговорил её. Она думает, что жизнь мне ломает… Вот глупая! Взрослая, а такая глупая!  

– Это ты глупый, Вовка. Ты же хотел быть врачом, как же так? Может, ей сиделку взять?  

– Свет, не говори глупостей. Я должен быть с ней. Всё. Нет другого выхода. А ты на каникулы приедешь скоро…  

– Поступить ещё нужно. Вовка, как думаешь, из меня товаровед?  

– Почему нет? У тебя аттестат приличный, так что…  

– Ты же знаешь, что там конкурс сумасшедший: сейчас все в торговлю лезут. Ну как же так, ты с золотой медалью, идёшь в санитары… Это неправильно, Вовка! Как я там без тебя?  

– Свет, а кто сказал, что там ты без меня будешь? Я с тобой буду… Я думать о тебе буду. Каждый день. И писать тебе буду. Раз в неделю будешь получать. Только адрес пришли, как устроишься.  

– Пришлю. Не знаю, может ты и прав, Вовка, но, всё-равно, это неправильно. Так не должно было быть.  

– Но так есть, Светка. Ты, главное, не найди там кого-нибудь.  

– А если найду, то что?  

– Ничего. Я просто умру.  

– Дурак ты, Вовка. Кому я теперь нужна, после всего…  

– Мне нужна. Слово даёшь?  

– Ладно, даю… А ты здесь не найди. Там, в больницах, сестёр много симпотных. Смотри мне. Узнаю – тоже умрёшь: сама тебя убью…  

Вовка шёл домой и всем своим сердцем чувствовал, что всё будет иначе, по-другому. Как – он пока не знал, но знал, что так, как было, уже не будет никогда. Детство закончилось как-то уж сразу, быстро. Вовка буквально за одну ночь стал очень взрослым человеком. Не по возрасту, нет – по состоянию души. Ему было лет сорок, или шестьдесят, может, восемьдесят – он точно не знал. Он знал одно – теперь всё зависит от него. Вовке впервые в жизни захотелось плакать. Солнце ярко светило, пели птицы на ветвях деревьев в аллее парка, где они всю жизнь гуляли сначала с мамой, потом со Светкой. И Вовка, как всегда, улыбнулся. А, улыбнувшись, подумал: «Это не конец жизни. Это начало. Просто это начало новой жизни. Без Светки…»  

«Почему без Светки? » – спросило его подсознание.  

«Мы оба знаем, что без неё… Но, может быть... » – ответил Вовка себе, потом сел на скамейку и… заплакал. Он плакал горько, безнадежно, как плачут дети, вытирая слёзы рукавом рубашки и размазывая их по щекам. Две слезинки попали ему в рот, и Вовка, проглотив их отметил, что слёзы очень похожи на минеральную воду «Есентуки»: такие же солёные и немного терпкие.  

На скамейку, где сидел и горько плакал парень, подсела бабушка.  

– Сынок, тебе плохо? – спросила она.  

– Плохо, бабушка, – ответил Вовка.  

– Тогда и правда поплач; милый. Это хорошо, что плакать можешь. Глядишь, со слезами вся беда и выльется наружу.  

– Мужики не плачут, бабушка, – сказал Вовка.  

– Запомни, милок, по-настоящему плачут только настоящие мужики. А потом перестают плакать и делают дело. Иди, сынок, делай то, что должен. И пусть Бог поможет тебе!  

– А он есть, бабушка? – спросил парень.  

– А то как же. Ты же есть, значит, и Бог есть. Только не все его видят. Вот ты видишь – дар у тебя, видать, такой: раз плакать можешь, значит, и любить умеешь. А раз любить умеешь – с Богом в душе живёшь. Доверься ему – он проведёт. А ты дело делай. Служи. Глядишь и пройдёшь по соломинке над пропастью.  

– Какое дело, бабушка?  

– Дело своей жизни, милок. Оно у каждого своё…  

– Спасибо, бабушка. Пойду я…  

– Иди, сынок. Иди и не оглядывайся назад. Дело делай…  

ГЛАВА ШЕСТАЯ  

ПРОШЛО МНОГО ЛЕТ…  

– Владимир Павлович! Идите домой, поспите хоть немного! Где это видано, столько часов отстоять на ногах! С пациенткой всё хорошо будет, Ивушкин сегодня дежурит, Анюта проверять будет. Если что, мы позвоним вам.  

– Вера Ивановна, голубушка, не уйду я… Не могу. Мне здесь нужно быть. Не оставлю я её. Я ведь всё равно не засну…  

– А вы знаете её?  

– Знал… Когда-то, очень давно… В прошлой жизни. Так давно, что самому не верится… Мы дружили в детстве.  

– А я подумала: почему она так настойчиво просила, чтобы вы её оперировали?  

Приехать в наше захолустье из столицы, чтобы вот так довериться! Красивая она такая… Говорят, чин высокий в торговле занимает. В министерстве работает. Там, небось, любая больница подхватила бы. А она к нам… Красивая она, – опять повторила Вера Ивановна.  

– Красивая. Идите, Вера Ивановна. Спасибо вам. Вы – замечательный хирург. Когда вы рядом, я прямо чувствую, как у меня крылья вырастают.  

– Не глумитесь над пожилой барышней, Владимир Павлович! Вы родились с этими крыльями: так все говорят. У вас руки удивительные. Я, когда вам ассистирую, глаз не могу оторвать. А вот и ваша Фирочка идёт. Фира Исааковна, чего вам дома не сидится? Поздно уже!  

– Ой, я вас прошу! Что такое это ваше поздно? Я Володечке поесть принесла. Он же с утра как позавтракал, так и всё. Вы уже всё, уходите, Вера Ивановна?  

– Да Фира Исааковна, пойду. Устал очень. Сложная операция была. Только Ваш муж…  

– Ой, таки прям! Что, в столице хирургов нет?  

–Таких нигде нет. Зря вы отказались переезжать, когда вас звали.  

– Да Володечку и сейчас зовут! Куда ж мы, Вера Ивановна? Здесь могилки, здесь всё родное, знакомое…  

– И то верно. До свидания, Владимир Павлович! До свидания, Фира Исааковна! Если что – звоните в любое время.  

– Идите, дорогая! До завтра.  

Когда за Верой Ивановной закрылась дверь, Фира обняла сидящего мужа за плечи.  

– А ну, скажи, Володечка, как прошла операция?  

– Всё хорошо. Я здесь останусь, Фирочка. А ты домой езжай.  

– Володечка, ты улыбаешься, а я никак не пойму, то ли на самом деле всё хорошо, то ли ты плакать хочешь?  

– Ночь покажет. Пока всё было неплохо, – сказал Владимир Павлович и улыбнулся жене.  

– А ещё, ты очень похож на Галину Аркадьевну, когда улыбаешься. Она точно так же улыбалась. И не плакала даже тогда, когда мы папу твоего хоронили… Что за порода такая? Не пойму… И в нашей Софочке те же гены. Ты точно здесь будешь? Всё, всё, всё, родной, я пошла…  

Фира ещё раз обняла уставшего мужа, пригладила седые взъерошенные волосы, внимательно, даже как-то выжидающе посмотрела ему в глаза и пошла к двери. У двери резко повернулась и тихо произнесла:  

– Володечка, скажи мне одно: я могу спать спокойно?  

– Да, родная…  

– Это точно?  

– Да, Фирочка. Иди, мне тоже поспать нужно. Боюсь, ночь беспокойной будет.  

– Скажи мне одно, она красивая?  

– Красивая.  

– Ну, я пошла.  

– Иди, Фирочка.  

Фира сделала два шага по направлению к двери и снова вернулась:  

– Ты меня любишь, Володечка?  

– Всем сердцем…  

– Обними меня.  

Владимир Павлович тяжело поднялся с кушетки, и, крепко обняв свою жену, прошептал ей на ухо: «Пока смерть не разлучит нас…»  

2022-11-17  

Клайпеда, Литва.  

Рассказ "Развод": https://yapishu. net/book/353102