Жорик и назгулы

– Ёлочка, гори! Гори, дорогая! – Жорик усердно чиркал барабаном зажигалки о кремень. Искра никак не желала синхронизироваться с тонкой струйкой газа. Жорик совсем было отчаялся и катал снежным комом в голове мысль, что тут и останется. Насовсем. Найдут его по весне, как оттает ледяная глыба тела. Будет труп сидеть чинно, как индийский бодхисатва, достигший полной нирваны. Мощи нетленные, растуды их.  

«Нет, нет, – поправил себя Жорик. – Обнаружат меня солидно. Конунгом. Этим, как его, Рагнаром Лодброком. В ладье за пару лямов и золотых цацках». Желание забраться в кабину пикапа и не вылезать оттуда была и впрямь жгучей. Закрыться и не вылезать. Но это ещё более верная смерть. Аккумулятор сдох окончательно, печка не работала. Отказывалась ловить и проклятая мобильная сеть. Это вызывало отдельную ярость: столько в месяц за безлимит дерут, а покрытие сигналом закончилось в первой же лесопосадке.  

Чирк, чирк. Пш-ш-ш.  

– Ура! Мать твою, ура! – завопил давно не юный поджигатель, когда пламя вырвалось из пластикового китайского гробика современного огнива. Еловые ветки тут же занялись. Топливо им помогло. Дизельное. Жорик не поскупился, высосал из бака литра три. Теперь, казалось, сам снег горит!  

– Гори, гори, елочка. Гори ясно, чтобы не погасла. – Бормотал околевающий, сам того не замечая.  

– Гори, гори – откликнулся вдруг страшный голос из-за спины. Жорик подпрыгнул, уронив зажигалку в костёр. Обернулся. Ахнул.  

Примерно в десяти метрах от него на чёрной лошади топтался назгул. Прям как в кино. Мощный конь, чёрный плащ. Из-под капюшона не видно лица, лишь мерцающие буркала.  

– Елочку спалил? – проскрежетали новые слова из мрачных недр.  

– С-с-спалил, – заикаясь, ответил Жорик.  

– Ну, п@здец тебе, – заключил всадник.  

И тут за Жориком что-то взорвалось. Он почувствовал, как скрутило сердце. Мир начал заваливаться куда-то набок. Всё стало ярким. Жорик отключился.  

***  

– И что это за подснежник? – Прокофий Семеныч, местный фельдшер, стоял у каталки, на которой в пальто лежал детина лет тридцати пяти.  

– Подснежники весной вылезают, а этого именно что из-под снега практически достал, – проскрипел в бороду егерь Михалыч. – Браконьер. За елкой охотился, да заглох в пятом секторе. Их раньше-то валом было, сам знаешь, а теперь побаиваются. Искусственные деревца берут. Оно дешевле, как ни крути.  

– Хех, – фельдшер усмехнулся. – А этот значит особенный у нас? Самый богатый.  

Прокофий Семёнович ткнул пальцем в сторону золотой цепи на шее пациента.  

– Богатый, – кивнул егерь. – Жип его я на запчасти заберу, а бранзулетки ты ховай.  

Фельдшер молча кивнул соглашаясь.  

***  

Прокофий Семеныч стоял у дверцы печи в крематории. Подкупать патологоанатома не понадобилось, клиент к тому времени уже не дышал. Подушка на лицо – верный способ. Диагноз на отвяжись: смерть наступила в результате асфиксии, вызванной избыточным количеством жидкости в лёгких.  

– Елочка, гори! – тихо произнёс он и потеребил в кармане золотишко.  

В жарком пламени домны отдавали своё материальное тепло останки Жорика. Приносили пользу. Возможно такую, какой он не подарил никому за всю свою жизнь. Печь была подключена к системе труб ближайшей котельной в виде запасного элемента. Мало кто об этом знал, но в случае сильных холодов, когда мощностей не хватало, крематорий экстренно исполнял функцию дополнительного теплообменника. В частности, работал на местную поликлинику с её многочисленными корпусами стационаров. Мёртвые грели живых.  

***  

Михалыч, в накинутой овечьей бурке с капюшоном, беззвучным антрацитом просочился в конюшню. Широкая ладонь погладила коня по морде.  

– Кушай, Азамат. Подарок тебе от доктора.  

Пухлые губы зашевелились, загребая шоколадные конфеты, которые егерь щедро насыпал прямо из подарочной коробки «Рот Фронт».  

– Кушай, кушай. Ещё будут. У него их много.  

Михалыч посмотрел на циферблат золотых часов. «Patek Philippe» – было выведено на белом фоне. Тонкие стрелки, подчиняясь своей логике, ждали и стремились куда-то, стремились и ждали. Егерь улыбнулся:  

– Вот и Новый на подходе! А старый скоро сгорит.