Я же твоя дочь

Неуютное серое здание на окраине города было унылым и непримечательным. Высокое, с ржавыми воротами, асфальтированной дорожкой, сквозь которую пробивались в трещины ростки одуванчиков. Навигатор на приборной панели механическим голосом сообщил, что я прибыла к месту назначения. Больше всего на свете мне хотелось бы прибыть куда угодно, кроме этого серого здания. Вывеска «Психоневрологический интернат» не давала надежды на приятное проведение времени. Хотелось трусливо развернуться, но я решительно паркую свой блестящий новый автомобиль на куске ровного асфальта и выхожу. Вот бы внутри чувствовать себя так же комфортно и уверенно, как и внешне!  

Пока иду по разбитой дорожке, покрытой остатками мартовских луж, ругаю себя за свое стремление выглядеть успешно – острые шпильки очень неустойчивы. Кому здесь что доказывать собиралась? И тут же отвечаю – себе.  

Охраны или каких-то сотрудников, препятствующих моему передвижению, нет. Вижу центральный вход и поднимаюсь по цементным лесенкам.  

Внутри большой просторный холл, видно недавно после ремонта. За чем-то похожим на стойку администратора сидит женщина средних лет и сосредоточенно перебирает пряжу.  

–Здравствуйте. Мне звонили пару дней назад. – говорю я, она не отрывается от пряжи. – Мне нужно проведать вашу пациентку.  

– Вы к кому? – женщина наконец поднимает на меня взгляд.  

–Антонина Федорова у вас же находится?  

Женщина лениво щелкает мышкой.  

–Тонька? Есть такая. А вы ей кто?  

–Я ей дочь. – вздыхаю я, чувствуя, как остатки решимости меня покидают.  

–Не знала, что у нее есть дочь. – женщина пристально вцепляется в меня взглядом.  

–Она тоже не знала, все тридцать пять лет. – усмехаюсь я. – Так можно с ней пообщаться?  

–Людка. – женщина окликает медсестру, которая пробегала мимо. – Проводи девушку в комнату посещений. К Тоньке, дочь.  

Энергичная девушка на тонких шпильках жестом показывает следовать за ней. Мысленно восхищаюсь ее скорости передвижения на таких каблуках.  

Чем глубже мы продвигаемся в здание, тем больше становится понятно, что денег выделили только на ремонт холла. Возможно, выделили и больше, но тех, что не украли, хватило только на часть отделки. Коридоры с вздувшимся линолеумом и зеленовато-мерзкой краской на стенах. В окнах гуляет сквозняк, непроизвольно подрагиваю от ветра, хотя может и от волнения.  

Комната для посещений выглядит так же прилично, как и холл: уютные диваны, столики, небольшой телевизор, даже чай и вазочка с конфетами.  

–Вы посидите тут, я скажу кому-нибудь ее привести. – бросает торопливо медсестра и мчится дальше, быстро стуча шпильками.  

С каждой минутой волнение и ком в горле нарастает, сжимаю в кармане пачку сигарет, обещаю разрешить себе выкурить сразу две, если переживу сегодняшнюю встречу. Тут же упрекаю мысленно, что создаю драму на пустом месте. Хотя, мать в сумасшедшем доме – это разве не повод для драмы?  

Немного приоткрывается дверь, я мысленно готовлюсь, но это всего лишь приятный мужчина средних лет.  

–Здравствуйте, я психолог. Меня зовут Виктор Николаевич.  

–Екатерина. Катя. Да, в общем, как хотите.  

Виктор Николаевич присаживается рядом и типичным «понимающим» взглядом психолога начинает меня сверлить.  

–Что-то мне не нравится ваш настрой, девушка.  

–Поверьте, мне тоже.  

–Вы уверены, что хотите потревожить нашу пациентку?  

–У вас проверка что ли скоро? Вы так стараетесь, как будто вам не все равно. – излишне агрессивно говорю я.  

–Представьте, мне не все равно. Вы приехали-уехали, а мы потом неделями успокаиваем пациентов.  

В глубине души я понадеялась, что встретиться с матерью сегодня не получится.  

–Вы позволите мне поприсутствовать? – вопрос исключительно формальный. Киваю психологу, просто чтобы не вступать в диалог.  

На этот раз дверь открывается широко, и пожилая медсестра толкает вперед инвалидную коляску со сгорбленной фигурой. У меня перехватывает дыхание. Мы не виделись несколько лет, с похорон бабушки, но увидеть подобное я была не готова: жидкие поникшие волосы, дрожащие руки, сжимающие какого-то нелепого пластикового пупса, тощие колени торчат из-под клетчатого пледа.  

–Эээ.. Привет. – говорю я, глядя куда-то мимо. В ответ тишина. – Вот приехала, мне недавно сообщили.  

Снова тишина.  

–Вы подойдите, обнимите мать. – говорит мне психолог.  

–Мы так пообщаемся. – резко огрызаюсь, не понимая причину агрессии. Но подхожу чуть ближе. – Красивая у тебя кукла. Как ее зовут?  

–Катя. – слышу я в ответ приглушенный голос. Ну кто бы сомневался, конечно ее зовут Катя.  

Пожилая медсестра смотрит на меня осуждающе, психолог кивает, как будто все понимает. Я сдержанно похлопываю мать по костлявому колену, бормочу еще пару нелепых фраз: у меня все хорошо, не волнуйся. Как будто бы она когда-то волновалась! На этом слышу голос психолога, что для первого раза достаточно. Не могу с ним не согласиться.  

Медсестра увозит коляску, я говорю что-то про обязательную скорую встречу и, когда захлопывается дверь, падаю на диван и закрываю глаза.  

–Хотите поговорить? – снова этот понимающий голос Виктора Николаевича.  

–Спасибо, уже лет десять говорю с вашими коллегами, наговорилась.  

–Судя по вашей реакции, не очень успешно.  

–Успешно, просто не ожидала, что все так плачевно. Но спасибо, что предложили. – возвращаюсь в привычный образ успешной бизнеследи. – Вот так живешь-живешь, и тебе вдруг показывают главный страх твоей жизни…  

–Вы боитесь сойти с ума?  

–А вы нет?  

–Нет. Наши пациенты мыслят иначе, они не знают о том, что с ними происходит. Изменения мозга уже настолько плачевны. Вам интересно что с вашей матерью, как она к нам попала?  

–Я бы ознакомилась. – вежливо говорю я, хотя единственное, что меня сейчас интересовало бы – это бокал хорошего виски.  

–Пойдемте в мой кабинет.  

Мы поднимаемся на скрипучем лифте пару этажей и оказываемся в кабинете психолога. И снова меня удивляет, как фрагментарно делался ремонт в этом здании. Страшный старый лифт привез меня в помещение, оборудованное по последнему слову техники – проектор, монитор, интерактивные доски, мягкие пуфики, столики с кинетическим песком. Хотя по цветовой гамме и обилию игрушек больше напоминало кабинет детского психолога.  

–Присаживайтесь. – Виктор Николаевич указывает мне на розовый пуфик. Я представляю, как нелепо в нем распластаюсь и сажусь на обычный стул рядом. – Любите дискомфорт?  

–Давайте к делу. – коротко говорю я.  

–Как скажете. – он включает компьютер и надевает стильные очки в толстой оправе. – Ваша мама поступила к нам около двух лет назад по настойчивым обращениям ваших родственников. Диагноз тут очевиден – шизотипическое расстройство личности, но не могу сделать окончательный вывод. Иногда она настолько в себе, что у меня возникает ощущение, словно общаюсь с абсолютно здоровым человеком. Про вас она нам рассказала буквально несколько дней назад. Пришла ко мне в кабинет…  

–Она же в коляске. – перебиваю я.  

–Чаще нет. Ходить она может, только не хочет. Ей нравится, когда с ней как с больной возятся.  

Я киваю, потому что прекрасно понимаю, о чем он говорит.  

–Пришла ко мне в кабинет, говорит, что хочет позвонить дочери. Я сначала подумал, что бред. За два года ни слова. Но назвала четко номер телефона, ваше имя, даже адрес. Я попросил медсестер связаться с вашими родственниками, они подтвердили. Только не разобрался почему они вам сразу не сообщили.  

–Мы не общаемся с похорон бабушки, им не понравилось как поделили наследство.  

–Не в их пользу?  

–Не в их. – киваю я. В процессе диалога агрессия спала, и я уже не кидалась как волчица на каждое слово в свой адрес.  

–Судя по вашему состоянию, отношения с матерью у вас сложные.  

–Это очень мягко сказано. Я все время думаю о той девочке, о той Кате, которой не позволили нормально развиваться, которую любили и принимали, пока она была как та кукла, молчаливая и спокойная. А когда обнаружилось, что Катя тоже человек- любить и принимать перестали. Да, я понимаю, что бесконечно переживать детские травмы для взрослой женщины уже не актуально, и, если бы не они, может не получилось такой Кати как сейчас.  

–Успешной бизнеследи?  

–Для тех условий, в которых прошло мое детство, сложно представить даже одну десятую того, чего я добилась. Я пойду, спасибо за беседу. Но я еще заеду, через пару дней. Позвоните мне если она будет в себе.  

–Катя, последний вопрос. Как вы относитесь к своей матери?  

–Я пойду. Спасибо еще раз.  

Выхожу из кабинета, ощущаю небольшое облегчение. Неистово курить больше не хочется. Жуткого скрипучего лифта решаю избежать и отправляюсь на поиски лесенки. К счастью, она обнаруживается в конце коридора. На последнем пролете натыкаюсь на ту же медсестру на тонких шпильках. Она, чуть приоткрыв створку окна, быстро затягивается сигаретой.  

Встаю рядом, достаю пачку.  

–Как с мамой пообщались? – не вдаваясь в чувство такта спрашивает она.  

–Хорошо. –щелкаю зажигалкой. – Насколько это было возможно.  

–Понимаю. Ну вы почаще приезжайте, она иногда в себе. – девушка выкидывает окурок в створку и разворачивается, чтобы уйти.  

–Подождите. Люда, да?  

–Да.  

–Вот возьмите. – аккуратно кладу в ее карман пару крупных купюр. – Пожалуйста, позаботьтесь о ней, причешите, переоденьте. Я буду очень благодарна. – после этих слов кладу ей в карман еще купюру.  

–Не волнуйтесь. Причешу так, что вы даже не узнаете.  

–Спасибо. – тоже выкидываю окурок и выхожу на воздух. Все-таки хороший март в этом году, теплый, свежий. Люблю раннюю весну.  

На углу здания вижу маленькую пристройку с куполочком, видимо местный храм. Секунду колеблюсь, но все-таки иду в машину.  

Моя малышка приветливо замигала фарами с одного нажатия на брелок и заурчала двигателем, едва я повернула ключ. Разве может быть что-то лучше новой машины!  

Я нежно погладила кожаную обшивку и достала из пачки сигарету. Обещала же разрешить себе две. Но зажигалку доставать уже не было желания, я чувствовала, как внутри меня плачет маленькая Катюша, та самая девочка, которую не любила родная мать и которая не любила себя сама.  

–Может пора уже пережить и отпустить? – спросила внутри меня маленькая Катюша и я разрешила некоторым воспоминаниям вернуться ко мне в голову.