Баба Яга.

Её все во дворе называли Бабой Ягой. И это не потому, что она была такая же страшная и злая, а потому, что звали её Ядвига. Имя красивое, но совсем неподходящее для её облика. Женщина с таким именем должна ходить в норковой шубе, а не в тех тряпках, которые постоянно висели на ней бесформенным мешком.  

Марине казалось, что она уже родилась старой и некрасивой. В детстве всегда так кажется. Даже если человеку слегка за пятьдесят, а тебе только восемь, то он в твоем понимании глубокий старик.  

– Смотри, смотри, Баба Яга из магазина идёт, — толкала её в бок подружка Светка. И они, сидя за кустом, наблюдали, как Ядвига медленно шла.  

Летом она ходила в тряпочных тапках со смятыми задниками. Они сваливались с ног, поэтому Ядвига шаркала по асфальту.  

Она проходит мимо куста, не обращая внимания на шушуканье в его ветвях, и скрывается за дверью подъезда.  

А девочки выбегают из своего укрытия и смеясь падают на скамейку.  

– Как ты думаешь, что Баба Яга купила сегодня? — спрашивает Светка, носком босоножки пиная камешек.  

– Она купила кочан капусты, который не кочан вовсе, а голова профессора Доуэля, — отвечает Марина и девочки начинают смеяться, корча друг другу страшные рожицы.  

Потом они бегут за дом, чтобы подкрасться к окну Ядвиги и украдкой понаблюдать за ней. Окно её кухни наполовину закрыто шторами, но внизу есть маленькая щель, в которую всё видно.  

Вот Ядвига вынимает из тряпочной сумки пол буханки хлеба, открывает хлебницу и кладёт его туда, вынимая вчерашний хлеб. Она режет его на тонкие кусочки и посыпает солью.  

Марина оступилась и упала прямо в клумбу. Света на неё зашипела, да было уже поздно. Ядвига заметила девочек и уже открывала окно. Они хотели бежать, но что-то их остановило.  

– Ты не ушиблась, милая? — спросила Ядвига Марину. И голос у неё был мягкий, совсем непохожий на скрипучий голос Бабы Яги из сказки.  

– Нет, всё хорошо, — опустив глаза ответила Марина.  

– Ну, тогда заходите в гости. Вам же интересно как живет Баба Яга, — улыбаясь сказала Ядвига и жестом пригласила девочек к входной двери.  

Они краснеют, переглядываются и убегают за угол дома.  

– Я не пойду, — шипит Светка.  

– Как это не пойдешь? Она же нас видела, — отвечает Марина, отряхивая своё платье.  

– Я её боюсь.  

– Глупости. Сейчас двадцатый век и детей никто в печь не засовывает.  

– Да ну тебя. Мне стыдно на неё смотреть. Она же, как оказалось, знает как её называют.  

Они ещё некоторое время поспорили, но всё же вошли в подъезд вместе. Дверь в квартиру Ядвиги уже была приоткрыта. Девочки тихо вошли и Марина откашлялась.  

– Проходите, проходите, не стесняйтесь. Дверь можно прикрыть, — раздался голос с кухни.  

Девочки переглянулись и Марина пошла первая. На стене коридора висела картина. Какая-то непонятная: квадраты, треугольники, круги, а в центре губы растянутые в улыбке.  

– Не понятная картина, да? — спросила Ядвига, стоя в проёме кухни.  

Девочки от неожиданности вздрогнули и одновременно кивнули.  

А пройдя в кухню они увидели ещё одну странную картину, которая была похожа на натюрморт, но какой-то квадратно-треугольный.  

– Я до сих пор не могу понять его картин. Меня всегда пугали эти агрессивные прямые линии. Треугольник в квадрате, квадрат в ромбе, ромб в круге. Я не могла уловить смысла, этим и злила его. Он бросал в меня свои кисти и кричал, что он здесь лишний. И лучше ему было бы не родиться вовсе, чем родиться в семье, где мать лишена чувства прекрасного.  

Он ушёл из дома, когда ему было двадцать лет. Я искала его, умоляла вернуться и просила простить меня за моё невежество. Но он был непреклонен. Говорил, что мой критический взгляд душит его вдохновение. И ему лучше кочевать по чердакам и дачам друзей, чем жить в духоте нашей квартиры.  

Через некоторое время я услышала, что его имя стало известным, и картины пользовались спросом. Я гордилась своим мальчиком, хоть и не понимала то, что он рисует.  

А потом он погиб и у меня осталась только память вот в этих его картинах. Мне предлагали их продать за большие деньги. Но как же я их продам? Что же тогда у меня останется?  

Вот и висят они у меня на стенах, а я смотрю на них и вижу моего сыночка.  

Ядвига провела девочек в комнату, где тоже висело несколько непонятных картин, но теперь, когда они знали историю, непонятность приобрела смысл.  

А потом, когда они вышли от Ядвиги, и молча сидели на лавочке, Марина тихо сказала:  

– И не Баба Яга она вовсе, а очень несчастная бабушка.  

Светка кивнула:  

– Как ей должно быть было обидно, когда она слышала, как её называют.  

И с этого времени Светка с Мариной стали часто заходить к Ядвиге в гости, чтобы послушать истории про её сына. А она только и говорила о нём, потому что больше ей говорить было не о ком.  

И Баба Яга теперь стала бабушкой Ядвигой, которая и была странная, но слишком одинокая в своём невысказанном горе.