Кладбищенская тишина. (Глава 2)

Глава 2.  

С Лизаветой он познакомился лет семь назад. Похороны были скромные, только она и несколько человек.  

Он наблюдал за церемонией из-за склепа, возле которого выкапывал лопухи. Степанычу показалось странным, что проводить в последний путь молодого человека пришло так мало народа. Обычно людям и стать-то некуда. Толпятся, жмутся друг к другу, плачут, промакивая глаза платочками. А тут такая тишина была, только по щекам Лизаветы текли слёзы. Да что там удивляться, за столько-то лет работы смотрителем чего только не увидишь. И здесь ничего странного, люди-то разные бывают, да только в землю их одинаково закапывают. Землица-то всех равными делает.  

А на следующий день Лизавета уже с самого утра была здесь. Степаныч даже не видел, когда она пришла. Просыпался он рано, уже в пять часов утра был на ногах. Летом быстро светлеет, вот он и выходил из сторожки, чтобы обойти свои владения. Смотрит, а она уже сидит у свежей могилки. Постоял Степаныч в сторонке, посмотрел на её согбенную фигурку, да и подошёл. Негоже, чтобы человек в своём горе один был.  

– Здравствуйте! – тихо сказал Степаныч, чтобы не напугать.  

Она, не поднимая головы, поздоровалась в ответ.  

Не вздрогнула, не посмотрела, а значит велико горе её, думал Степаныч, глядя на склоненную голову.  

– Молодой совсем, жить бы ещё и жить, – сказал он, поправляя венок.  

Вдруг плечи женщины начали вздрагивать.  

Плачет, это хорошо, подумал Степаныч. Слёзы очищают душу и позволяют горю выйти наружу. Нельзя в себе держать горе, а то оно источит сердце и очерствит душу. Надо кричать, надо плакать, надо бить кулаками в подушку, но никак не молчать.  

– Это хорошо, это правильно. Плачь. Плачь моя хорошая, – приговаривал Степаныч, утешая женщину упавшую на колени перед могилкой. Он опустился рядом с ней и положил руку на плечо.  

Когда женщина выплакала своё горе, она подняла перепачканное землей и слезами лицо и, глядя на Степаныча, спросила:  

– Почему дети умирают раньше стариков? Почему земля нас носит, уже отживших своё, а их, которым жить, да жить, забирает? Зачем мне теперь такая жизнь?  

Он помог ей подняться и усадил на скамейку.  

– Я работаю на этом кладбище вот уже тридцать пять годков. Много меня жизнь помотала, много я её помотал, много горя хлебнул, но и радости не мало. Жизнь, она штука сложная, где побьет, где пожалеет. Но вот, что я тебе хочу сказать. Никогда она не бывает не справедливой. Даже, если кажется, что вот именно здесь тебя побили несправедливо, то со временем ты поймешь, что это было заслуженно.  

Почему умирают молодые? А почему люди вообще умирают? Почему смерть забирает, иногда, в самый неподходящий момент? Я не знаю ответов на эти вопросы. Но с уверенностью могу сказать, что на все наши вопросы мы получим ответ там, – и Степаныч поднял указательный палец к небу.  

Женщина посмотрела на верх, печально улыбнулась и утвердительно кивнула, соглашаясь с его словами.  

– Ну вот, так-то лучше. Перепачкалась-то вся, как поросенок, – он достал из кармана чистый носовой платок и вытер ей лицо.  

– Спасибо вам, – сказала она, поправляя выбившиеся из под шляпки волосы.  

– А как звать-то тебя?  

– Елизавета Марковна.  

– Лизавета значит. Так дочку мою звали. Ну, может пойдем чайку попьем? Время-то ещё раннее, а ты небось ещё и не завтракала.  

Елизавета Марковна пожала плечами, вспоминая, когда же она ела в последний раз и не могла вспомнить. Степаныч взял её под руку и аккуратно вывел на дорогу ведущую к его сторожке.  

Илья Степаныч жил здесь с ранней весны и до поздней осени. Хоть и была у него своя квартира, но не любил он шум и городскую суету. Поэтому, как только весеннее солнышко начинало пригревать, он перебирался на кладбище. В сторожке было все, для комфортного жилья: стол, три стула, небольшой шкаф, кровать, полка с посудой, старенький холодильник, печка буржуйка и маленькая газовая плитка. А больше ничего и не надо для одинокого старика. Разве что ему не хватало книг, но и с этой проблемой он справлялся. Раз в месяц ездил в библиотеку и набирал увесистую стопку.  

– Вот, сейчас мы с тобой попьем чайку и жизнь сразу станет веселее, – говорил он, усадив Лизавету за стол, а сам хлопотал возле плитки.  

Продолжение следует..