Жареные каштаны.

– Эй, Петруха, что ты там строгаешь? – кричал через забор седовласый Григорий, сдвинув картуз на затылок.  

Пётр отложил рубанок и, вытерев лоб рукавом рубахи, махнул Григорию:  

– Ну, подь сюды. Чего через забор перебрехиваться.  

Он тяжело опустился на чурбак и достал мешочек с махоркой. Тут подошёл и Григорий. Он, кряхтя, опустился рядом на второй чурбак.  

– Чего строгаешь говорю? – спросил он, скручивая самокрутку.  

Пётр разгладил пожелтевшие от табака усы, выпустил клубы дыма и ответил:  

– Да баба моя всю плешь мне проела. Сделай ей табурет, да сделай. Стульев в хате полно, а ей табурет подавай. Во, как что по этому ящику увидит, так сразу ей надо. Как обезьяна, честное слово.  

Григорий понимающе кивал головой. А как же тут не понять, когда бабы, они же все одинаковые. Смотрят друг на дружку и повторяют, да так, чтобы у неё было лучше, чем у той. Конкуренция, это дело такое.  

– Я чего к тебе шёл-то, Петруха. Слышь чего французы эти удумали.  

– Чего?  

– Да каштаны они жрут, вот чего.  

– Как так жрут?  

– А вот так. В углях запекают и жрут. Вот те крест, – перекрестился Григорий. – Я как увидал по телевизору, так сразу к тебе побежал.  

Он вытащил из кармана горсть блестящих каштанов.  

– Во, набрал по дороге.  

Пётр почесал седую бороду, посмотрел на доску на верстаке, которая должна была стать табуретом, крякнул, махнул рукой на рубанок и встал. За ним поднялся и Григорий. Вдвоём они потрусили в конец огорода, где Пётр обычно сжигал мусор.  

Развели костёр. Подождали пока прогорят угли.  

– Во, я и говорю, что эти французы чего только не едят. Лягушек и тех едят, – говорил Григорий, щурясь от дыма.  

– Дык, может, они голодают там, раз готовы лягушек жрать, – отвечал Пётр, помешивая угли.  

Так они рассуждали про тяжёлое продовольственное положение в других странах. Приводили в пример картошку, которой совсем не давно забили свои погреба. Вот это овощ, всем овощам овощ. Можно даже сказать – голова. Никакими каштанами, да лягушками её не заменишь. Вот чего бы в той самой Франции её не выращивать. Накопали, отварили, сальца нарезали, хорошо же.  

– Ну, кидай свои каштаны, – сказал Пётр, разгребая угли.  

Григорий положил каштаны, а Пётр засыпал их тлеющими углями. Сели ждать.  

Не прошло и пяти минут, как над их головами пролетел каштан, выстреливший из костра. За ним второй, третий.  

– Ложись, – закричал Григорий и плашмя упал на землю.  

Пётр выругался, сплюнул и отошёл в сторону.  

Когда стрельба каштанами прекратилась Григорий поднялся и, оглядываясь по сторонам, сказал:  

– Вот ведь ироды проклятые. Это они специально такое по телевизору показывают, чтобы нас истребить.  

Пётр подошёл к костру, разгреб угли и выкатил несколько каштанов, которые не выстрелили. Подождав, когда те остынут, он попробовал один и тут же выплюнул.  

– Ну тебя, Гришка, с твоими каштанами и с теми французами.  

Тут мимо проезжала на велосипеде почтальон Дарья, молодая девица, успевавшая за день объехать пять деревень.  

– Дед Петь, что, картошку печешь? – спросила она, весело улыбаясь.  

– Ага, кабы картошку. Гришка вон каштанов захотел попробовать. Как во Франции, говорит, будем жить. Так чуть не погибли под ними. Дык ещё и жрать их невозможно, – отвечал Пётр, отплевываясь.  

Дарья хохотала до слёз, уронив велосипед на землю. А когда отсмеялась, то рассказала, что во Франции, действительно, едят каштаны, но не такие.  

– У них растут совершенно другие каштаны. Съедобные. А у нас конский каштан, который используют только в лечебных целях, – сказала напоследок Дарья и, сев на велосипед, поехала дальше.  

Григорий надвинул картуз на глаза и почесал затылок. Пётр посмотрел на него и зло сказал:  

– Во Франции, во Франции. Ты бы ещё желудев принёс попробовать, чтобы свином себя почувствовать.