Блаженный Венедикт

Глубокая ночь на дворе! Спят, подвешенные на крючочки, Хрюша со Степашкой, спят их зрители и предки этих зрителей, спят все населенные пункты и рельсы между ними.  

Не спит только сумасшедший гуманитарий, решивший немного написать об одном писателе – Венедикте Ерофееве и его знаменитой поэме "Москва – Петушки".  

Удивительная вещь! Эта небольшая прозаическая поэма, переполненная матом, алкоголиками и галлюцинациями, завершённая отнюдь не хэппи эндом, оставляет светлое, возвышенное впечатление. Возможно даже, что она в наибольшей степени отражает русскую историю и культуру, чем какая-либо другая. По форме эта поэма – рассказ о том, как алкаш едет в электричке. Но её содержание – далеко за рамками электричек, алкашей и всей советской действительности.  

Но ещё удивительнее сам автор – как своим обликом, в котором переплавились чистейший из ангелов и грязнейший из бомжей, так и резкими поворотами прямого жизненного пути.  

Ерофеев был необычайно одарён от природы. Он был наделён фотографической памятью: помнил каждый день своей жизни, а почти всё прочитанное помнил дословно. Примерно пяти лет от роду он самостоятельно (! ) научился читать. Все школьные предметы давались ему влёт, он получил единственную золотую медаль в переполненной школе (Ерофеев окончил 10 "К" класс (! )). Учителя в этой школе, расположенной на Кольском полуострове, отличались зверской требовательностью и принципиальностью (почти все они были высланы из Москвы и Ленинграда и мечтали вернуться).  

Ерофеев был детдомовцем: отца арестовали по доносу за антисоветскую агитацию (и, естественно, посмертно реабилитировали потом). Мать была вынуждена бросить его и ещё четверых детей, чтобы спасти их от голода. Такое было возможно только в неописуемом советском государстве: у матери не было и не могло быть продуктовой карточки, потому что она была ЖВН (жена врага народа). И она уехала, чтобы не объедать детей.  

Детство Ерофеева было понятным. Из множества событий ему особенно запомнилось "холодное лето 1953-го", когда из лагерей выпустили массу уголовников. Самым холодным это лето было, естественно, на Кольском полуострове, сплошь покрытом зонами.  

В 16 лет он впервые уехал с Кольского полуострова, "впервые увидел корову и дерево". Ерофеев с лёгкостью поступил на филологический факультет МГУ, вогнав на собеседовании в потрясение и трепет всю приёмную комиссию. Не менее легко он сдал первые две сессии, а потом... Был исключён из университета. Из-за того, что просто перестал ходить на занятия. Совсем. Утратил интерес. Лень, да и незачем. Вместо занятий он стал пить. Всё, что горит. Он пил, лежа на койке в общаге, размышлял, разговаривал с собутыльниками, превращая в собутыльников всех собеседников. Пил во всё возрастающих количествах и не пьянел. Только становился задумчивее.  

Когда его изгнали из МГУ, он последовательно и с лёгкостью поступил ещё в три провинциальных педагогических института, но быстро был исключён отовсюду. Особенно громким было выдворение из владимирского педагогического института ("я помню всеобщее огромное собрание института"). Официальная формулировка: "за моральное, нравственное и идейное разложение студентов института" (в тумбочке Ерофеева нашли его любимую книгу – Библию).  

Зарабатывая на жизнь, Ерофеев был штукатуром, каменщиком, кабелеукладчиком, заведующим цементным складом, сторожем в вытрезвителе, разнорабочим (кстати, он участвовал в строительстве Новых Черемушек) – всего освоил 12 "непрестижных" профессий. Был даже лаборантом экспедиции по борьбе с комарами (собирал статистические сведения о "поголовье" комаров. Для этого нужно было несколько раз в сутки выставить руку и считать, сколько комаров на неё сядет за минуту. Данные заносить в дневник наблюдений).  

Однажды какая-то мамаша с ребенком увидела Ерофеева, ползущего в дождь по грязной канаве, чтобы проложить кабель, и сказала: "Вот, смотри, сына: будешь плохо учиться – придётся ползать в грязи, как этому дяде". Наверное, это странно было слышать золотому медалисту и вундеркинду.  

Ерофеев не был обречён находиться на социальном дне, это был его осознанный выбор. Определяющие черты его личности исключали возможность вливания в "стройные ряды добропорядочных масс". Он не терпел быть "как все". Не был даже октябренком, пионером и комсомольцем (и это в сталинские времена, Ерофеев 1938-го года рождения). Он не терпел зависимости от государства и даже намёка на эту зависимость. За три года до смерти он решил креститься, но, полагая, что православная церковь зависит от российских властей, стал католиком.  

Он абсолютно был лишён "пробивных способностей", его любимой добродетелью была кротость и сам себя иногда называл "кротчайшей тварью Божией". Причем это была не поза, а реальная жизненная позиция, подтверждённая тысячу раз. Например, однажды Ерофеев был в гостях и его положили спать на кухонной раскладушке. Ночью хозяева проснулись от жуткого холода. Оказывается, на кухне открылась балконная дверь (в тридцатиградусный мороз). Окоченевший Ерофеев лежал в своей раскладушке, наполовину засыпанный снегом. Когда же его спросили, почему он не закрыл дверь, то робко ответил: "Я думал, у вас так принято: проветривать ночью... "  

В 16 лет Ерофеев потерял паспорт (жена восстановила его в 50), у него никогда не было прописки ("Меня никогда не вызывало КГБ, видимо, потому, что вызывать было неоткуда"), военного билета, никогда не было хоть проездного, никаких документов, приличествующих человеку.  

Где бы он ни жил, Ерофеев быстро становился чрезвычайно известным и окружённым толпой поклонников. Притяжение его личности было удивительным и для женщин, и для мужчин. Даже самые пропитые и опустившиеся работяги, любые бомжи немедленно попадали под его влияние, начинали запоем читать и писать (! ) стихи.  

Во Владимире как-то прошёл слух, что Ерофеев (студент какого-то педа! ) собрался жениться, после чего комсомольские активисты оцепили все городские церкви, чтобы помешать предполагаемому обряду. Масштаб события был ясен горкому с самого начала.  

Компетентные органы держали его в поле зрения, но не трогали, он был в стороне от всего и бесполезен. Иногда в Комитет вызывали поклонников Ерофеева для разговора типа: "Чем занят Ерофеев? Пьёт? Хорошо".  

В перерывах между запоями Ерофеев писал прозу. Написал очень мало, в общей сложности, за всю жизнь, – полтысячи страниц. Виной тому – почти непрерывное пьянство, в конце концов разрушившее крепчайшее здоровье (поздние фотографии писателя оставляют жуткое впечатление), и наплевательское отношение к своему таланту. Например, незаконченную рукопись романа "Дмитрий Шостакович" он оставил в электричке, в сетке с бутылками. Весь филологический факультет МГУ впоследствии прочесал предполагаемый путь Ерофеева несколько раз, но ничего не нашел.  

Так же небрежно он обращался и с уже написанным, самым ценным из всего. Например, будучи на мели, он брал единственную рукопись поэмы "Москва – Петушки" и продавал её за три рубля. Пропив эти три рубля, возвращался к покупателю и упрекал его в стремлении нажиться на бедственном положении собрата. Рукопись возвращалось. Этот трюк проделывался снова и снова.  

Чтобы заставить Ерофеева что-то написать, поклонникам иногда приходилось запирать его без водки в избе. Именно так появилось блестящее эссе "Василий Розанов глазами эксцентрика".  

Ничего не делая для обретения известности, он её получил – причем во всемирном масштабе. В 1970 году он написал "Москва – Петушки". Через некоторое время она ушла в самиздат и стала распространяться со скоростью лавины, а потом попала за границу.  

Первая публикация состоялась в Израиле. Однажды Ерофеев с собутыльниками слушали "вражьи голоса" и случайно наткнулись на передачу израильского радио, посвящённую этой поэме. Помимо прочего, ведущий сказал следующее: "Кто бы ни скрывался за этим вычурным псевдонимом – Венедикт Ерофеев – ясно одно: автор – еврей". Ржание собравшихся сложно представить.  

Спустя 18 лет после создания поэма была опубликована в СССР (в крайне урезанном виде, с отточиями вместо мата, в журнале "Трезвость и Знание" (! )). Через год она была опубликована уже без купюр. Восприятие по разные стороны границы было противоположным: советские читатели смеялись и разбирали на цитаты, переводчики на 30 языков – плакали от растроганности.  

Ерофеев умер на 52-м году жизни от рака горла. Была, вероятно, возможность его спасти: знаменитый хирург-онколог из Сорбонны прислал ему приглашение на лечение. Компетентные органы мурыжили вопрос о выезде Ерофеева для операции несколько месяцев, а потом наложили запрет. Официальная причина: в период с 1963 по 1986 гг. (! ) у Ерофеева было пропущено 4 месяца трудового стажа. Непрерывный же стаж был обязательным условием для выезда в капстрану, невзирая на причины выезда. Писатель отозвался кратко: "Умру, но никогда не пойму этих скотов"...  

Как же светел бывает человек и как темен... Как талантлив и бездарно расточителен...  

Так говорил и писал Ерофеев:  

– Я просто симулирую вменяемость.  

– Мне с вами не о чем пить!  

– У меня осталось 5-6 усилий. На чем бы мне их сконцентрировать?  

– Мы с ней были водонеразливаемы.  

– Она написала мне, что на днях умерла от тоски по мне и какие на ней были цветы в день похорон.  

– Что нам Британия? Уже Геродот не верил в ее существование.  

– Герасим шел по берегу, опустив голову в воду.  

– Странные люди! Даже там, где нужно всего-навсего вмешательство милиции, они взывают к небу!  

– Молод еще Господь со мной спорить-то!  

– Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян...