Petrovich's blues

Больше своих прокуренных хрущевских 25 квадратных метров Василий Петрович ненавидел "Приму", которой она и была прокурена. Очередной раз поперхнувшись, он бросил окурок из окна, не доходя в своем никотиновом хобби даже до середины. Табуретка скрипуче посмеивалась над этой его бедой. Смешно ей.  

Вид с балкона, как и всегда, открывался на трубу завода. Подперев руками голову, он в который раз пытался вглядеться в черный дым. Опять было паршиво. Впрочем, это с ним случалось все чаще и чаще. Зима, вечер, балкон. Что еще нужно для нарастающей на сердце меланхолии? Правильно—музыка. Из всех возможных друзей Петрович к 39 годам сохранил лишь побитый плеер. Зарядки должно было хватить как раз на несколько песенок. А это почти целый час хоть каких-то живых чувств. Play, случайное воспроизведение.  

Ray Charles—Born to lose. Ему всегда казалось, что с детства у него все и пошло наперекосяк. Пошло настолько вкривь и вкось, что выкарабкиваться желания так и не возникло. Папку Василий Петрович не помнил совсем, а мать, в свою очередь, и не хотелось помнить. Видимо, гнить от своих мыслей было в этой семье заложено на генетическом уровне. Кстати, сегодня 21 годовщина ее самоубийства. Отличный был подарочек сыну на совершеннолетие. Куда как больнее вспоминался Ванька. Странно, как дружба, продлившаяся буквально год, настолько запала в душу. Им было-то по 6 лет. Видимо, это одно из тех детских воспоминаний, которые в случайном порядке навсегда остаются в подсознании. Что ж, неудачный выбор. С Ванькой вообще всегда было весело. У него и игрушки крутые были, и, что главное, тон любил ими делиться. Однажды они поперлись прыгать по гаражам, и Вася почти умудрился расквасить себе голову. Но Ваня был из богатой семьи, у него был сотовый телефон и номер скорой помощи. Так Петровичу первый и единственный раз спасли жизнь. А через полгода они разошлись по разным школам и больше никогда не виделись. Банально, но больно. А в школе он до старшей школы был обычным одиночкой. Хм, давненько он таскается с апатией, оказывается. тОт этого, впрочем, ни хрена не легче.  

All my life I've always been so blue.  

Браво—Вася. В старшей школе он заработал себе на первую и, слава богу, единственную в своей жизни маску. Жизнерадостный, беззаботный Васек, готовый на любую проказу, в компании всегда генератор юмора и даже будто бы важный ее член. Популярность была, половина школы с ним здоровалась. Спустя года он считал это время более чем светлым. Да, это все было ненастоящим. Но большим ему довольствоваться попросту никогда не приходилось. К нему проявляли снисходительность, а он ее и принимал. Васька прилагал огромное количество усилий, чтобы оставаться "в теме". Модные вещи (стилевый костюм "оттенка кофе с молоком" висит с того времени и уже сто лет как покрыт пылью и обглодан молью), первые гаджеты (старина-плеер), мерзкие поступки. Усилия эти окупались аккурат до конца школы. За все эти года "друзья" не позвонили ему ни разу. Ну а на встречу выпускников Петрович даже и не думал приходить. Тут же было решительно сплюнуто. И как можно вообще считать свою жизнь нормальной, когда подобное—лучший её этап? Сраная шутка.  

Вася, ну кто его не знает?  

Крематорий—Наше время. А университет почему-то помнился даже хуже школы. Он петлял от блюстителей знаний до отвращения долго тянувшимися годами, ибо в голове у студента Василия была братская могила перегнивших мыслей и идей, его даже иногда, будто бы по ошибке, тянуло учиться, так он внешние долги и закрывал. А вот внутренние не разрешались. Сосед по общаге Коля за очередной бутылкой водки как-то сказал ему о помощи психологов. Петрович распалился:  

—Чтоб я бабки на такую хрень отдал? Это ты мне предлагаешь? Не будь младенцем, Коля. Это все сплошной обман. Я, блядь, даже себе уже не верю, а тут я должен душу нараспашку показать какому-то черту, которому я отдам одну стипуху за сеанс? Я бесконечно беден, и ты это прекрасно знаешь. Мое дерьмо, гребу сам!  

После эта тема ни разу не поднималась. Зря, черт возьми. Сейчас-то он был готов и на такое. Отдам хоть свой дом, только почините мне мою сраную голову. Время ушло. Сейчас он себе и пачку гречки купить не может.  

В начале я думал, что путь будет долгим, и я никогда не останусь один, но мое солнце лопнуло бомбой, а небо сгорело, как граф Цепелин...  

Pink Floyd—Money. Суть денег Петрович понял ещё в начальной школе. У всех появлялись сенсорные телефоны—но не у Петровича. Коллекционные карточки—не у Петровича. Крутые портфели—Петрович ходил в школу с пакетом из Пятёрочки. Все это выдавило мальчика Васю из общества на долгие годы. Дети, как отовсюду слышно, достаточно жестоки, если им дать определенную свободу. И дано было немало. Сколько же придирок и обзывательств было придумано за четыре года. Его даже девчонки один раз чуть не побили. Вовремя он среагировал в тот зимний день, услышал крадущуюся сзади паршивку и дал деру. И как-то неокрепший ум решил это тяжелое социальное уравнение. У них было ощущение своего превосходства. А он, выходит, даже за человека не считается. Просто ходячий мешок. Маленький Васенька допустил эту мысль в свою жизнь, и она ему порой отвешивала звонкие пощечины.  

Однажды Вася после очередной трагедии (весь класс ехал в поездку, а на неё надо было сдать 500 рублей—мать устроила скандал, закончившийся только на звуке "пшшш"—это означало, что пора идти гулять и что мама очень устала) уселся на оплеванный асфальт рядом со слепым попрошайкой и попытался "порыбачить" вместе с ним. Участковый, звонок матери, синяки по всему телу, провонявшая дешевым алкоголем и Примой комната. И нескончаемый поток слез. Тогда малютка Петрович и понял, что мир с ним дружить не хочет. Поэтому в старшей школе он и покупал эти дурацкие гели для волос, дорогущий Парламент и никому не упершиеся джинсы. Деньги давали пропуск в мир настоящих (как тогда казалось) людей, и даже такое светлое чувство, как любовь, было покорно толстому кошельку. Но кошелек имеет свойство худеть. В такие моменты Петрович и совершал самые грязные поступки в своей жизни, за которые ему, он надеялся, придется расплатиться хоть когда-нибудь. Непроизвольно воображение нарисовало самую страшную картину, которую только можно было выудить из казематов памяти. Тёмный сквер. Дрожащий от холода силуэт с прикрытым шарфом лицом, идущий мимо мужик в дорогом пальто. Выдох, пар в звёздном зимнем небе. Блеск ножа, окропленный кровью снег. Пять секунд ступора, упавшие рядом с лужей крови горячие слезы, и тихо произнесенное:  

—Боже.  

Уже 16 лет ему хотелось, чтобы его нашли. Но свидетелей и улик просто не было. А идти самому кишка тонка. Впрочем, как и всегда.  

Money, so they say, is a root of all evil today.  

Soft cell—Tainted love. С Викой все случилось внезапно. Он пятикурсник, она первачка. Злополучный посвят педфака перевернул всё с ног на голову. Петрович в тот период конкретно поехал крышей. Часами рассматривал висящий на стене её фотопортрет, при этом не отвечая на оклики соседей. Есть он почти перестал, на парах появлялся раз в несколько дней, и на них он мог спокойно заплакать и просто уйти. Шляясь по улицам, он вглядывался в витрины—что такого можно купить. Сердце колотилось, Петровича знатно лихорадило, но он продолжал идти. Так он в какой-то день и дошёл до того злосчастного ювелирного. А через пару дней подвернулся мужик в пальто. Хоть и бесчеловечным путём, но цели он своей добился. Она обратила внимание на парня-скелета, швыряющегося такими подарками. Вика водилась с ним год, будто бы и отвечая взаимностью. Впрочем, первая же просрочка по оплате очередной Викуськиной хотелки и невовремя подвернувшийся мажор-сокурсник, и история любви закончилась, в целом и не начинаясь. И он действительно верил, что она его любила. Даже в сказках такого дурака не сыскать. Впрочем, закономерный исход. Тупому решению—тупое следствие. Петрович вдруг резко перекрестился, хотя вообще-то в Бога не верил(очевидно).  

—А если бы я ее дальше? Да я бы сдох так к 30. Что ж... Ай, не хочу, не хочу об этом думать!  

Now I know I've got to run away, I've got to get away, you don't really want anymore from me.  

Кино—Пачка сигарет. В 25 Петрович крепко подсел на курево. Его бытие обрело подобие рака-отшельника: все зимнее время он ходил по своему городу, совершая целые марафоны до обычных пустырей, заброшенных зданий на самом краю года. С ними он чувствовал себя гармонично. Огромные белые просторы и серые припорошенные дома с выбитыми окнами стали его лучшими друзьями. А сигаретный дым лишь дополнял всепоглощающую атмосферу безысходности. И ему она чертовски нравилась. Петрович прямо давился ею, от своих пиздостраданий было хотя бы чуть-чуть плохо. Главное не апатия, ее Петрович боялся как огня. Но она пришла за ним. С ней все получилось внезапно. Он взрослый мужик, она—маленькая и всего лишь очередная заноза в сердце. Злополучная работа перевернула все с ног на голову. Учителя, который неделями не ходил на работу, директор терпел полгода. К тому же учителем он был кровожадным: отыгрывался на детях за свои прошлые годы. Он ставил им двойки просто так, они его ненавидели, а он ненавидел их-в этом была своя гармония. Но она оборвалась. Впрочем, Петровичу было не привыкать.  

Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда, обернулся и не смог разглядеть следы;но если есть в кармане пачка сигарет...  

Константин Никольский—Один взгляд назад. И вот Петровичу скоро сорокет. Он батрачит на заводе, на трубу которого и выходит его балконное окно. Рыдания сотрясают мужчину. Своя же судьба оказалась для него самой душещипательной драмой. Васенька её не понимал в силу возраста, Васек бежал напролом, стараясь об этом не думать, а ответ держать пришлось именно Петровичу. Впрочем, Петрович уже давно готов был ответить за всю свою жизненку. И, может, сегодня тот самый день?  

Время, когда радость меня любила, больше не вернуть ни за что никогда.  

Черт, зарядка кончилась.  

Петрович прекратил свои мучения на 41 году жизни от рака лёгких, с Примой в зубах. В последний момент он успел улыбнуться. Наконец-таки его смогут принять. Прибывшие на третий день врачи успели услышать последнее послание старого друга:  

Когда умолкнут все песни,  

Которых я не знаю,  

В терпком воздухе крикнет  

Последний мой бумажный пароход.  

Вслед за хозяином в последний путь отправился и старина-плеер. Блюз окончен, дамы и господа. Пластинка восстановлению не подлежит. Выключите уже граммофон, черт возьми. Эта мелодия надоела мне. Очень. Очень. Сильно.