Правильная медитация.

Танькина бабушка была доброй, но строгой. Не любила, когда без дела сидела. Она и сама, если присядет передохнуть, то ей надо чем-то руки занять. Поэтому возле её кресла на журнальном столике всегда лежал клубок с пряжей и начатым вязанием.  

На нос очки нацепит и сидит отдыхает, постукивая спицами.  

– Бабушка, ну что это за отдых такой? – возмущалась Танька, которая отдыхала забравшись с ногами на диван и перелистывала глянцевый журнал. – Ты бы закрыла глаза, расслабилась, вслушалась в тишину внутри себя и представила то место, где тебе хорошо. Медитация это называется.  

Танька мечтательно смотрела на картинку в журнале, где загорелая девушка лежит в тени высоких пальм на берегу лазурного берега моря. Это было тем местом, о котором она мечтала и представляла себя в своих медитативных мечтах.  

– Если бы я всякий раз, когда садилась отдыхать закрывала глаза, то моя семья б с голоду опухла и от холода зимой замёрзла, – проворчала бабушка, поверх очков глядя на внучку.  

А и, действительно, в то время, когда бабушка была молода и полна сил, сидеть и мечтать о каких-то там берегах и океанах было не принято. Да и времени для мечтаний не было. С утра встала, корову подоила, скотину накормила, детишек умыла, молока им парного налила, да и в поле пора бежать. В колхозе-то давали наделы для косьбы травы не за красивые глаза. А хочешь своей коровке сена на зиму заготовить, то милости просим на колхозное поле несколько полос кормовой свеклы прополоть. Свой-то огород подождёт, надо бы с тем, что долгом висит разобраться.  

Вот и бежит она по пыльной дороге на колхозное поле с мотыгой на спине. Муж с вечера её настроил, чтобы как огонь была. А на поле уже видны согнутые фигуры баб. Тоже торопятся с повинностью управиться, чтобы начать быстрее сено косить, пока погода стоит. А там и свой огород кричит о том, чтобы и его пропололи.  

А дети, которые постарше, следят за младшими, да цыплят стерегут, чтобы сороки не утащили. Да где уж им уследить-то. Дети, они же такие непоседы. То головастиков в луже надо выловить, то бегать друг за другом, чтобы отобрать переливающееся на солнце перо петуха, потерянное им при взлёте на забор.  

– Ну, ротозеи, опять одного цыпленка проворонили. Что мне с вами делать, сторожа вы бестолковые, – ворчит вечером мать, глядя на виноватые, измазанные пылью лица своих детей.  

Где ж ей тут сидеть, да медитации медитировать, когда они вон какие голодные, что горелую корку хлеба грызут, как сладкий леденец.  

Надо лезть в погреб за остатками старой картошки, да варить ужин. Скоро уже молодая поспеет, та повкуснее будет. Да и огурцы свои с зелёным луком. Пару недель потерпеть, дай Бог погодки.  

А когда дети накормлены, вымыты, скотина обслуженна, да прибрана, то можно и самой передохнуть, пока уставший муж еле ложкой ворочает. Она сядет напротив него, возьмёт в руки начатый носок и отдыхает, тихо рассказывая как день прошёл.  

– Забор бы надо подправить. А то опять пеструшка в дырку пролезла и морковку подрыла, – говорит она, стуча спицами.  

– Подправим, – вздыхает муж, засыпающий прямо за столом.  

А на утро приходит новый день со своими заботами и начинается всё сначала. Где уж тут медитировать, когда дела сами себя не сделают.  

Вот и привыкла Танькина бабушка отдыхать с пользой дела. Зато плоды её трудов всю семью зимой согревают.  

– Такой-то отдых полезнее медитаций ваших будет, – смеялась она, разглаживая на коленях готовый носок.