«В поисках рая»

Однажды мне стало хуже; врач сказал, что мне осталось недолго. При этом я заметил, что доктор, разводя руками и вздыхая, делал это искренне; м-да, на предсмертном одре мы, люди, более внимательны, более наблюдательны, нежели в жизни. Впрочем…  

Конечно, врач ругал меня: я виноват сам, запустил свою болезнь. Но как иначе? Кругом столько хлопот и забот, я как белка в колесе. Пятое-десятое, и всюду надо успеть. А это всё потому, что моя ответственность, моя безотказность выходит мне боком, ведь самые важные поручения доверяли лишь мне. Но теперь я слёг, и вот: уже почти не встаю.  

После обеда меня навестили.  

– Это ж надо было так умудриться! И физическое, и нервное истощение. – Услышал я недовольный шёпот одной из особ, коих я некогда считал близкими людьми. – Коронавирус, рак. … И всё это – в одном флаконе! Точнее, в теле.  

Я сделал вид, что беспробудно сплю и ничего не слышу (и мне это удалось), а между тем, говоры лишь усилились. Я напряг свой слух.  

– Вот кто теперь за нас это всё будет делать?! – Возмущались родные и коллеги. – Как же это всё не вовремя.  

Вы не поверите, но мне так захотелось улыбнуться! Не укорить, не попрекнуть, а именно улыбнуться. Но я не смог. При всём своём желании…  

Вскоре они ушли, покинули меня – и, слава Богу: я вздохнул с превеликим облегчением. Я до последнего считал, что мои предположения – это всего лишь предположения. Верхом бесстыдства было обсуждать меня в моей же палате, прямо возле моей кушетки, у изголовья – возможно, с их стороны было бы тактичней поднять эту тему хотя бы в коридоре. Но я был слишком слаб, чтобы поддаться горечи, и вскорости действительно заснул.  

Когда вошла медсестра, я уже проснулся; о чём-то размышлял. Точно не припомню, о чём именно – но, скорее всего, это было либо что-то важное, либо что-то хорошее.  

Я попросил медсестру помочь мне доковылять до окна, ибо средь опостылевших мне белых стен так мил был взору солнечный свет… Который через мгновение закрыли свинцовые тучи. Как назло. Хотя… Так всегда: когда надо мне, всё даётся с превеликим трудом, и далеко не сразу. Мне, как иным, с неба не падает.  

– Могу я вам ещё чем-либо помочь? – Спросила сотрудница медучреждения, где я ныне пребывал.  

Я напрягся.  

– Вы так добры ко мне.  

– Это моя работа. – Услышал я в ответ достаточно дежурную фразу.  

На этом наш разговор был завершён. Медсестра помогла мне лечь, и удалилась восвояси. Вряд ли по своим делам, ибо у неё таких пациентов, как я, ещё воз и малая телега.  

Оставшись наедине с самим собой, со своими мыслями, я задумался.  

«Подводя итоги… Чем запомнится моё пребывание здесь? На этой планете. Совершил ли я хороших дел много больше, чем плохих? Вроде не крал, не убивал, не насиловал, не ломал чью-то жизнь. Иногда лгал – увы, но крайне редко, и не намеренно – так называемая «ложь во имя спасения». Я любил вкусно поесть, и не любил спорт. Может, я кого обидел? ».  

Мысли были самые разные, и в моей голове они смешались в кашу. То я вдруг вспомнил, как ещё юнцом подобрал на улице жалобно мяукающего бездомного котёнка с перебитой лапкой, и принёс его домой (за что получил изрядную трёпку и взбучку). То перед глазами промелькнула картина, как пару месяцев назад я в автобусе из вежливости и хорошего воспитания попытался уступить место одной пожилой женщине (лет восьмидесяти, наверное), но вместо благодарности меня обматерили с ног до головы и с обидой сказали, что «я ещё молода и тебя ещё переживу».  

Та бабушка оказалась права: меня она переживёт, ибо не сегодня-завтра я покину этот мир.  

Нет, вы не подумайте: смерти я не боялся. Мук, страданий – может быть. Более же всего для меня утомительно было тупое ожидание конца.  

Мне на ум пришли строки из произведения Константина Никольского «А, может быть, разбить окно, и окунуться в мир иной – где солнечный рисуя свет, живёт художник и поэт…». То есть, предвосхитить события, и уйти пораньше, чтобы не было так больно. Очень жаль, конечно, что у нас запрещена эвтаназия – раз, и всё; и ты на небе. Чтобы не мучиться самому и не обрекать на это других – тех, кому ты небезразличен; кто со слезами на глазах и болью в сердце будет лицезреть последние твои деньки. А оно мне надо?  

Никогда не хотел, чтобы обо мне плакали. Смерть – это всё же Божий дар; с другой стороны – избавление от проблем (причём, не только твоих, приятель).  

Хуже, когда ты овощ, и ничего не можешь сделать. Всегда боялся быть обузой, чтобы меня жалели и нянчились, точно с малышом.  

Теперь же, увидев (а, точнее, услышав) истинное лицо людей, окружающих меня – тех, кого я считал друзьями – мне, с одной стороны, стало даже легче. Выходит, они все использовали меня; каждый в своих целях. Наверное, так устроен этот мир… Интересно, а какова жизнь в других местах? Мирах, пространствах, измерениях. Она такая же, или хоть чуточку другая? Этот вопрос замучил, доконал меня, и я вновь провалился в сон, ругая себя за своё бессилие, за свою слабость.  

Пока я дремал, в моей голове крутились слова из песни «Мрачные стены» питерского ВИА «Фронт»:  

Тихо поплыли часы по стене  

Ветер за дверью замедлил движение  

Капелька пота упала со лба  

Чувства лишились ума достижения  

Поздно, и руки уже не поднять  

Мне нагибаться за пищей приходится  

Вот и теперь, чтобы не умирать  

Ем то, что дают  

А не то, что мне хочется  

Так бы оно и было, если б я опустил руки и остался сидеть безмолвно в своём кресле. Но я обратился за медицинской помощью. Думал: «А, ерунда! ». Какая-то там простуда, которая не даёт мне покоя. Однако же, всплыл целый букет, а против злокачественной опухоли головного мозга и подавно бороться бессмысленно.  

Через некоторое время я из последних сил дотянулся до лежащего рядом на столике своего смартфона (благо, он был не разряжен), и позвонил своему знакомому, юристу.  

Человек я был не бедный. Ну, как не бедный: я сделал себя сам. С юношеских лет много работал. Откладывал, копил на чёрный день, не доверяя никаким банкам. Много экономил, во всём (или во многом) себе отказывая (прекрасно зная о том, какая нищенская пенсия меня ждёт – и доживу ли я до неё, большой вопрос). А потому я пригласил того человека, дабы переговорить с ним тет-а-тет.  

– У меня имеются кое-какие сбережения. – Так начал я свой разговор. – Ещё, я бы хотел составить завещание – правда, у меня складывается стойкое убеждение, что это напрасно. Ибо есть, что передать, оставить – но, по всей видимости, некому. Я доверяю тебе; надеюсь, хотя бы ты меня не подведёшь, не разочаруешь.  

– Можешь на меня положиться. – Заверил меня юрист. – Всё сделаю в лучшем виде.  

Подошло время, когда я не мог встать даже с посторонней помощью; я исхудал, облысел и чувствовал себя, мягко говоря, скверно. Но я стойко держался.  

На моё счастье, я узнал (уже практически через пелену сна), что просьба моя выполнена, и 250 000 долларов переведены в Фонд защиты флоры и фауны (ибо природу я всегда любил больше, нежели людей и уж тем более детей).  

Ах, если б вы только знали, как на меня накинулись! Хм, они даже не стеснялись.  

– Я бы машину себе купил! – С явным сожалением протянул один.  

– А я бы приобрёл жильё! – Раздражённо рявкнул другой.  

Я сначала промолчал, проглатывая все их выпады в мой адрес, а потом не выдержал:  

– Вы считаете мои деньги?  

– Ну, ты же всё равно скоро помрёшь! Зачем они тебе там? В гробу карманов нет.  

– Я вам что-то должен, или чем-то обязан? – Прошептал я. – Это заработано мной; кровью и потом. Это не украдено, это не грязные деньги; это не собрано на бирже и не выиграно в лотерею или в казино. Я занимался бизнесом, своим мелким ИП. Я исправно платил налоги. Вообще, я не обязан перед вами отчитываться! «Родственнички»… «Коллеги по работе»… Оставьте меня! Выйдите отсюда. Доктор… – Позвал я врача, но голос мой оборвался на полуслове.  

– Ну, вот на что бы ты их потратил, скажи? Если бы не умер. – Наступал один.  

– Как лучше же хотим… – Доконал другой.  

Как это ни странно, но меня вдруг разобрал смех. Я бы расхохотался, если бы мог.  

– Лучше – для кого? – Переспросил я, глядя глаза в глаза.  

Так я и знал: они отвели свой взор и потупили его. Ибо им больше нечего было добавить к уже сказанному. Как жаль, что я прозрел так поздно! Ибо я любил их, и желал им только добра. Я ни в чём им не отказывал. С ребёнком посидеть – пожалуйста; на даче прополоть грядки – да ради Бога. Я находил и время, и желание; делал это бескорыстно, без какого-либо дурного умысла.  

С дитём отдельная история: племянница – та ещё егоза и непоседа. Но я игрался с ней; научил рисовать. Сказки ей читал (включая те, которые сочинял сам). Думаю, я вложил в неё пользы во сто крат больше, чем вся её непосредственная родня. Которые завели своих чад, а потом не знают, куда и кому их сбагрить. Дай Бог, если из девочки выйдет толк, и она станет Человеком.  

– На что бы я потратил баксы, если бы не заболел? – Отвлёкшись от своих дум, я поспешил дать развёрнутый ответ на вопрос, который мне задали люди, обступившие (и переступившие через) меня. – Я бы сделал себе операцию по коррекции зрения – лазерная терапия, все дела. Ибо ходить с толстыми очками надоело, а царапать хрусталик линзами что-то ну совсем не хочется. Ещё, я бы сделал операцию по исправлению врождённого искривления носовой перегородки – ибо вы, люди, на своё счастье всегда дышите обеими ноздрями, а я вот всегда только одной; попеременно как-то, но никогда – двумя. Ну, и если б осталось денег, то все без остатка отдал бы на обучение племяшки (если бы она, подрастя, не поступила бы в вуз на грант). Я ведь на самом-то деле не жадный (хотя вы, возможно, иного мнения обо мне). Это вы, дорогие мои, промотали бы, прокутили всё за один вечер в ресторане (и ещё гордились бы сим знаменательным событием). Уж я-то вас знаю; такова ваша сущность. Я, конечно же, догадывался, но…  

Пристыдил я их основательно: по лицам моих посетителей гуляли краски. Они то бледнели, то краснели, то серели, то снова в румянце. И я был рад, что снял с них их маски: я последний из могикан в том плане, что не считаю честность чем-то зазорным.  

Когда ворвался доктор и выпроводил всех из палаты, я уже был измучен настолько, что потерял сознание. Очнувшись, я призвал Бога ускорить свою смерть, дабы впредь не выслушивать гадостей. Потому что я их не заслужил. Но люди, вместо того, чтобы сжалиться надо мной, глумятся, как стервятники, кружащие над своей жертвой. Нет, жалеть меня не надо – просто оставьте в покое. Хотя бы в эти несколько недель (или дней, или часов), что мне остались.  

К моему удивлению, Бог ко мне пришёл! На тот момент я ещё не помутился рассудком, и разум мой был ясен. В Бога я и верил и не верил, но никогда не представлял, что увижу Его.  

Он присел на краешек моей кровати, моей постели, и молча уставился на меня. Я тоже не проронил ни звука от неожиданности.  

Скорее всего, вряд ли это был «Бог»: возможно, один из его посланцев, ангелов. Я вам даже описать его не смогу, если честно.  

Спустя несколько напряжённых для меня мгновений ангел обратился ко мне с такими словами:  

– Чего ты хочешь?  

Я обомлел, но сказал так, как есть:  

– Моя душа просится в рай. Заслуживаю ли я его? Избавь моё бренное тело от сует этого мира. Я… Я устал.  

Светлоликий сначала ничего мне на это не ответил, а потом высказался так, как если бы всё уже было решено, и решено давно:  

– Ты в поисках рая? Так найди же его сам.  

– Но – как? – Поразился я. – Каким образом? Где мне его искать?  

– Везде. – Как-то жёстко, сухо (но и загадочно) вымолвил этот тип.  

Я бы сейчас всё на свете отдал ради того, чтобы меня ущипнули либо приложили лопатой, потому что я не верил ни своим глазам, ни своим ушам.  

Внезапно, в помещение, где уже находились двое, пожаловал и третий! И было это Большое Зло (так оно представилось, но не вслух, а как-то на подсознательном уровне, что ли).  

– Не думаю, что это хорошая идея – отпустить этого с миром, да ещё и в рай. – С порога заявило оно, и по всему было видно, что настроено Большое Зло решительно и бескомпромиссно.  

– Отчего же? – Не согласился с ним Бог.  

От всего этого у меня поехала крыша, и я провалился в самую настоящую кому; теперь я уже был между жизнью и смертью. Я пронёсся по бесконечно длинному и мрачному туннелю, гоняясь за светом в конце него, но он всякий раз ускользал от меня. Я вышел на исключительно новый уровень, и уже сквозь сон, тьму и мрак блуждал среди планетарных туманностей, воочию наблюдая ослепительный блеск звёзд. Они были так близко, что хоть рукой подать! И глазам не было нестерпимо ярко и больно – напротив, этот свет был словно лечебно-оздоровительным. Потом я продирался через лабиринты столетий… Мимо меня с бешеной скоростью проносились все эпохи человечества.  

Всё то время, пока я охотился за Весёлым Огоньком (так я назвал тот живительный для меня свет), я не прекращал слушать спор Бога и Большого Зла, который точно колокольным звоном и горным эхом отдавался в моих бедных, несчастных ушах.  

– Я против. – Пытался переубедить Бога злой дух. – Сам возьми да открой Книгу Судеб и Времён: на него не написана судьба. Он нежданный ребёнок в семье, незапланированный; его не хотели, так получилось. Должен был быть аборт. Именно поэтому ему всё так тяжело достаётся в своей жизни. Именно поэтому все с ним так.  

– И, тем не менее, Я даровал ему самое ценное, что у Меня есть – жизнь. – Не уступал тому Господь, Создатель и Творец.  

– А какая у него жизнь? – Противилось Большое Зло, продолжая сыпать аргументами и фактами. – А теперь ещё и неизлечимая болезнь!  

Бог не нашёлся, что ответить на это.  

– Ответь мне, Креатор, – Обратился к Богу по имени князь тьмы. – Отчего ты так сильно бьёшь тех, кого ты якобы любишь?  

– Я испытываю их. – Отрезал, изрёк тот, кто над всеми нами. – И ты мне в том помогаешь! Разве – нет?  

Теперь умолкло Большое Зло.  

– Вот даже у меня сочувствие к этому мученику и страдальцу. – Задумался верховный демон из Пандемониума, Олимпа всех злых духов. – Не хочется более истязать несчастного… Позволь, позволь медработникам вколоть ему избавление.  

– Лжёшь! – Рассердился Бог. – В тебе по умолчанию нет ни капли сострадания. Я не позволю тебе применить эвтаназию, будто это собака какая-то, а не личность по образу Моему и подобию; личность, у которого есть анима.  

– То есть, выходит – собаки бездушны? Они поводыри слепым, друзья детям и спасатели из снежных лавин, руководствуясь исключительно своими инстинктами и рефлексами?  

– Я имел в виду то, что лишь люди наследуют царствие Моё. – Нахмурился Бог. – И не передёргивай меня.  

– Однако же, не все люди наследуют «царствие твоё», – Злобно и с явной ехидцей рассмеялось Большое Зло. – Те, кто пал в грехе своём, все недостойные – их, как правило, забираю к себе я.  

– Для меня это не открытие. – Поморщился Бог. – К тому же, это твоя работа; ты за неё деньги получаешь… В виде человеческих душ. Но у некоторых есть шанс исправиться и попасть в Эдем.  

– У тех, кто в чистилище – да; но из ада обратной дороги нет – это билет в один конец. Ты ведь не отнимешь того, что принадлежит мне по праву?  

– Согласен, – Вздохнул Креатор. – Так что там, в Книге Судеб? Есть же какой-то выход.  

Большое Зло наконец-то соизволило снять с себя солнечные очки:  

– Как и конституция любой из стран, Книга Судеб – это свод определённых правил, норм и законов… Которые правятся, время от времени сильными мира сего (например, нами). – Подмигивая Богу, улыбнулось Большое Зло. – К законам депутаты вводят поправки – отчего ж и нам не переписать историю отдельно взятого человека? Ты только объясни, чего именно желает этот тип.  

От Большого Зла несло дорогим мужским одеколоном, а одето оно было в крутую джинсовку. Модная причёска, ключи с брелоком от «Астон Мартин», общий шарм… М-да, трудно поверить, что этот «человек» – Сатана, но ведь он спустился на Землю, и выглядеть ему, похоже, нужно соответствующе.  

Я же, находясь в глубокой коме, со страхом слушал, как решается моя судьба, ибо то были не людские голоса, но речи тех, кто выше и властнее их.  

– Итак, наш клиент при жизни (подчеркну: при жизни), находясь в здравом уме и трезвой памяти, хочет отыскать рай. Разумеется, мы знаем, где он, но клиент-то не ведает! Я хочу одновременно и запутать, и испытать его; я желаю, чтобы он нашёл этот рай сам – я сказал ему это лично. Я умолчу о большем – о том, что вряд ли он найдёт этот рай сам, и найдёт ли вообще. Но пусть попробует – почему бы и нет?  

– Согласно Книге Судеб, он уже родился (частично) мёртвым, ибо беременность планировали прервать в силу ряда объективно важных обстоятельств (несвоевременность, разочарование, финансовые затруднения). Согласно ей же, через двое суток его не станет. А потому, несомненно, важно, какими они могут быть – или он, будучи лежачим, станет медленно умирать – или же… Но на то твоя воля.  

– А воля Моя такова: пусть, пусть он встанет и пойдёт! Пусть разыщет свой собственный рай; оптимальное, идеальное место для отдыха души и тела.  

– Но ты же знаешь, что наш клиент не может войти в другой мир, будучи человеком! Для этого необходимо превратить его в какое-нибудь животное.  

Тут меня аж тряхнуло от испуга. Электронные приборы, находящие в палате, запиликали, давая понять, что пациент не в норме.  

– Ну, хорошо. – Согласился Креатор. – Пусть он станет лягушонком.  

Меня аж передёрнуло: хорошо же меня «любит» Бог!  

– Но не простым, обычным, а нечто-то вроде тех, кто ходит-бродит по болотцам да развалинам Эттинсмура и северной Нарнии; кваклями-бродяклями они наречены. Буду же милосерд, и оставлю лягушонку его разум, его сердце, его мысли, желания, амбиции и стремления. Жаб-жаб в человечьем обличье – то есть, наоборот: все те, кто будет контактировать с ним, будут видеть перед собой человека, хотя на самом же деле он будет лягушонком. И пусть остерегается зеркал: он сам и все прочие смогут увидеть в нём его истинный облик. Он и сам будет чувствовать себя скорее кваклем-бродяклем, нежели человеком, ведь уменьшится в размерах и выглядеть внешне будет соответствующе. Он сам убедится в том, на ощупь. И повадки у него также проявятся, некоторые звериные – от лягушонка добавятся любознательность, непоседливость, но вместе с тем и скрытность, молчаливость, умение выжидать при необходимости; такая вот противоречивая натура. Это то, чего ему так не хватало при жизни нынешней, теперешней – наш клиент порой слишком уж нетерпелив; сие один из его пороков (хоть и не самых страшных). И обретёт он новое имя – Шмыгль.  

– Не оттого ли, что часто будет шмыгать носом? – Съязвил молчавший доселе дьявол.  

– Вовсе нет: он будет отличаться незаметностью; шмыг-шмыг – и всё.  

– Но он будет предоставлен самому себе; ни ты, ни я не сможем вмешиваться отныне в его жизнь непосредственно. Как быть с этим?  

– Ты знаешь. – Многозначительно глянул тут на дьявола Бог.  

– Понял тебя. – Ответствовало Большое Зло, и к моему ужасу, предо мной на этот белый свет вынырнуло ещё одно существо. Всё какое-то гадкое, мохнатое, ершистое; вместе с тем – по-своему прикольное. Какая-то маловразумительная на вид то ли крысятина, то ли белка, то ли морская свинка, то ли хомяк, то ли Бог знает какой ещё грызун. В общем, признаться, меня передёрнуло! И похолодело где-то там, глубоко. В жилах.  

– Маленькое Зло; я говорил тебе о нём. – Осведомило Бога Большое Зло и представило его ему. – Оно мало, и может сопровождать Шмыгля всюду, сидя у него на правом плече. Его задача предельно проста, и справляется оно с ней наилучшим образом, а именно: всячески вредничать, сбивать с толку. Оно не даст Шмыглю как следует расслабиться и постоянно будет напоминать ему (помимо и без того изменённой, лягушачьей натуры), кто он такой. Его цель: постоянно мешать, и избавиться от него не так-то просто (вернее, вовсе невозможно). А на левом плече не будет никого, ибо, согласно твоему же плану и замыслу, человек (а теперь уже квакуш) по умолчанию добр и безгрешен (тем более этот). Как тебе моё предложение? По-моему, это идеальный вариант.  

На этом столь долгий спор, перетёкший в просто беседу, диалог, был успешно подытожен. Если скажу, что я был в диком ужасе – вряд ли вы мне поверите, ибо не были в моей шкуре. В лягушечьей шкуре.  

Вот так я стал кваклем-бродяклем, квакушем по имени Шмыгль. А ведь сначала я думал, что скоро помру – но, как видите, я живу и здравствую; держусь бодрячком, ибо болезнь мою теперь как рукой сняло! А между тем путешествие моё только начинается; ведь я – в поисках рая…