Литрика

* * *  

То, что Жизнь бьёт ключом – знал всегда, сколько помню я с детства.  

И других уверял в этом резво, без тени кокетства.  

Рвёт динамики Жизнь, лупит в серость аляпистым точно,  

и прожить Её нужно без спешки, но делать всё срочно.  

Срочно быть в нужном месте, дружить и любить – тоже срочно.  

И стоять на ногах, на своих и желательно прочно.  

И гореть изнутри, чтоб, глазами и сердцем пылая,  

подняв голову, рядом быть с тем, кто её опускает.  

Ждал, что счастье придёт и окликнет, как эхо из рая,  

ждал, душой не кривя, верил в дух, кулаков не сжимая.  

То, что Жизнь "пахнет розами" – помнил я с раннего детства...  

Но от папы мне гены достались – дурное наследство.  

Я-то думал – мне крылья дарованы Жизнью по блату,  

но подкрались враги и уже жгут родимую хату.  

И впервые почувствовал остро своё я бессилие, -  

вот и хлопаю, будто ушами, ненужными крыльями.  

Опалёнными перьями пламя костра не задую;  

я уже в окружении, но до сих пор рожей торгую;  

вот всей радуги спектр запорошило пеленой серенькой  

и глазок в белый свет заслонила мне пробка от "беленькой".  

Змий зелёный в атаке, а я не готов к рукопашной,  

я ещё не зализывал раны от драки вчерашней,  

да и третьего дня меня тоже контузило сильно...  

И субтитры внизу: "Разве кто-то вливает насильно? "  

Зубы стали редки, как и волосы, приступы частыми...  

Недолюбливать стали меня и друзья, и начальство.  

В среду помню поминки, затем чью-то свадьбу отметил...  

Вот и снова отряд мой потери бойца не заметил.  

Похмеляемся смачно, при полном отсутствии денег.  

В сигаретном дыму вязнут маты и ржание девок.  

А жена, как жена – всё сидит у окна и гадает,  

и каков был танкиста конец – она снова не знает.  

Ни лосося, ни бани и даже пузырь – не вспотевший,  

но вспотевшие тётки и остов души отгоревшей...  

Может быть я нарочно все мрачные краски сгущаю;  

и прощаю я каждого, только себя не прощаю!  

Заскулить бы с тоски! И под корень бы сгрызть свои ногти,  

изогнуться, как йог, изловчиться и искусать локти  

и без зеркала, прямо в упор разглядеть свои уши  

и с тщедушного тела смыть дряблую душу под душем.  

Завтра я завяжу! Знать бы точно, когда это "завтра".  

Спозаранку водой обольюсь и зарядку – на завтрак.  

И не трону рассол, и не скушаю кислой капустки;  

в доме быть, как известно, должны и мясные закуски.  

Телевизор для фона с утра брызжет грязью и кровью.  

Тупо глядя в него, в сотый раз поклянусь я здоровьем:  

за себя с понедельника я возьмусь строго и рьяно,  

деньги стану копить и куплю, наконец, фортепьяно.  

А пока, пальцы пряча в кулак, счёт веду я потерям.  

Но, однако, в тот чек, что я "выбью на торт", свято верю,  

в благородную ярость, да, в ту, что вскипает волною,  

в двери ясного разума (если, конечно, открою).  

Крылья вновь отращу, воспарю, пепел с радуги сдую,  

полной грудью вдохну и возьму – сам к себе приревную,  

стану я Человеком, родня будет этому рада...  

А пока наливай! Ща допьём и метнёмся по бабам.  

_ _ _