Ночь под Рождество или Похождения куклы в зеленом ( глава четвертая)

Лишь только дверь за ними закрылась, незнакомка открыла глаза. Она не спала. Уже минут десять, может больше…Слезы превратили огни на елке в мерцающий разноцветный туман, и так больно стало в груди, так тяжело дышать от перекрывшего горло комка, что она громко всхлипнула и с трудом выдохнула одним лишь именем:  

–Рэй!!!..  

И расплакалась так сильно, что голова заболела, что остановиться было невозможно, что жить стало невыносимо!  

–Господи… О, господи, зачем?? Зачем я вспомнила все?? Лучше бы никогда больше… лучше бы навсегда… Или не попала бы сюда не известно, как… И этого не помню… Ничего… Словно, и не было никакой жизни после того июля! Точно, выжгли все только одним этим воспоминанием…И ВОТ ОН ТЕПЕРЬ ЗДЕСЬ!!! ОН ЗДЕСЬ!!! Он совсем рядом, не помнит меня, не узнает… За то я знаю, я вижу, я помню его руки! Черт… Черт бы все побрал!!  

Она повалилась головой в подушку и даже боли не почувствовала, так сжалось сердце!  

–Только нельзя… нельзя ни слова ему говорить. Никому нельзя! Пусть празднуют! Пусть радуются, угощаются, заботятся о ней, млеют. А завтра она соберется и уйдет отсюда. Неважно, куда! Пусть даже сдохнуть ей суждено в этом снегу! Только сил нет видеть их, всегда таких любимых ею, всегда вызывавших невероятный восторг, и чувствовать боль оттого, как просится наружу правда, и как невозможно ее открыть… Он не узнал ее, он оставил ее двенадцать лет назад, значит, и не нужна была. И дело не в Джине, как бы хороша она ни была! Дело в ней самой, неотесанной, сопливой девчонке, которая просто попала под руку, с которой вдруг захотелось побыть до такой степени, что не удержался. Впрочем, как и всегда! Не удержался, а потом пожалел, и неважно, что она сама тогда услышала то, что не предназначалось для ее ушей. Он все равно, ушел бы. Уехал утром со своей Джиной… Она ничего не помнит с того страшного удара, который выбил ее с велосипеда, но…чувство к Рэю было еще сильнее, и наверное, все эти годы, что канули теперь в небытие, она помнила о нем, сердце себе рвала бесполезными слезами в ночи, звала его бездумно, ибо не мог он услышать их, да и не захотел бы… Они скоро придут сюда, и ей придется сжать свое сердце в кулак, так, что кровь из него вон. Улыбаться придется, радоваться жизни, потому что, они ни в чем не виноваты перед ней, и она не может испортить им праздник, не может очернить своим мрачным видом радость и удовлетворение в них – они спасли ей жизнь! Они всегда ее спасали, она уверена, ибо музыка у них такая, голоса такие, свет от них такой… У Рэймонда тоже. И Кристин предупреждала ее тогда, просила не принимать всерьез ничего из того, что может произойти. А она, дура, не послушала, решила, что ложь не может все испортить, ее вообще не может быть. Не может случится с ней! И… Рэй не виноват. Просто он вот такой – видит что-то, оно ему нравится, он чувствует притяжение и не может удержаться, надеясь, что его страсть, ласка его и нежность – это просто небольшой сувенир на пямять. Ровно такой же, какой получил он сам. И все. В этом нет ничего плохого! Он не может быть плохим!.. Рэймонд ничего не должен узнать. Ни за что! Он не виноват, что его тогдашняя невеста решила убить ее – не даром ей был так знаком звук двигателя! И суть не в том, что произошло в спальне Эдди, хотя, Рэй все и отрицал. Джина испытала из-за нее унижение, ей прощение пришлось просить, лишь бы не потерять его, а она явно к этому не привыкла… Что теперь гадать?! Только если Рэймонд узнает ее, если поймет, что она все вспомнила, ему будет плохо. Чувство вины…Он… Что бы ни было, он заслужил радость всем тем, что сделал! А он… Ей показалось, что совсем не весело ему, что никакой радости от наступающего Рождества… И Ферри… С ним что-то случилось? Почему его здесь нет? Она плохо помнит, что услышала из их разговоров в своей полудреме, а скорее, полуотключке, и теперь ей кажется, что произошло что-то непоправимое…Но, может быть, он где-то по делам? Пусть даже и в Рождество. Не так уж важно – приедет завтра и всех поздравит. Интересно, узнал бы ее он? Как бы хорошо было увидеть его! Ферри бы сразу все понял, он бы поговорил с ней и успокоил так, как умеет лишь он один. А пока…  

–…если она еще спит, придется, наверное, разбудить ее? – голос Джека, звук открывшейся двери.  

–Думаю, не стоит, – Рэймонд. – Пусть спит себе. Так даже лучше.  

–Это еще почему?? – удивился Берт. – Рождество ведь! Ей может стать грустно, если она пропустит его.  

Рэймонд как-то совсем невесело рассмеялся.  

–Да что Рождество?! В конце концов, праздничный обед завтра, подарки тоже… Да и чего стоит лишиться встречи Рождества по сравнению с ударом по голове и потерей памяти! Фигня, Берт!.. О! Вы уже проснулись, мадемуазель?!  

Он возник перед ней, и она никогда не смогла бы сдержать свои эмоции – она уставилась на него широко распахнутыми, полными слез глазами.  

–Рэймонд… Да, я проснулась и я… мне очень хочется пить. Если можно…  

–Господь с вами! Конечно же, можно! – подсуетился Джек, схватив кувшин с лимонадом и налив ей полный стакан. – Пейте, пожалуйста! И очень славно, что вы так вовремя проснулись – Рождество на носу!..  

–Джек! – невольно воскликнул Рэймонд, посторонившись и пропуская друга. -… Черт побери, а с вами-то что такое стряслось?? Слезы вот-вот так и хлынут!.. Болит что-то? Плохо? Вы скажите сразу, нечего молчать! У вас травма и она может вызвать, бог знает, сколько всяческих последствий, имейте в виду…  

–Сердце… – бахнула она, не сдержавшись, – болит.  

–Что? – сощурился он, и она не могла глаз от него отвести. – Сердце?! С чего бы это? Впрочем, мы ничего не знаем о вас, о вашем здоровье. Быть может, оно у вас и так слабое, а тут еще вся эта ваша история… Вы лягте, устройтесь поудобнее… Черт, вы все еще в вашем мокром платье! Может, проводить вас в комнату, где вы будете ночевать, и вы приведете себя в порядок? Хотите?.. Впрочем, мне сейчас за болтовню голову оторвут эти приверженцы рождественского духа! Так что, пойдемте поскорее, а то опоздаем к звону колоколов!  

И он довольно бесцеремонно схватил ее за руку и поволок к двери.  

–Сколько у нас времени, Джекки? Успеем? – крикнул он.  

–Десять минут! – улыбнулся Джек. – Всего десять минут!  

–Как самочувствие? – бросил на ходу Рэймонд, поднимая ее по лестнице наверх.  

Жуткая винтовая лестница, от которой у нее мгновенно закружилась голова!.. Хотя, может быть, это оттого, что его рука крепко держала ее ладонь? Совсем, как двенадцать лет назад…Запыхавшись, она остановилась на последней ступеньке, пытаясь перевести дух.  

–Подождите же! – выдохнула она. – Я пока не могу так быстро!.. Далеко еще?  

–Нет. Коридор до конца… Простите меня, я просто хочу успеть!  

И тут он, ни слова не говоря, подхватил ее на руки и понес, стремительными шагами преодолевая коридор. Завернул за угол и одним ударом ноги распахнул дверь спальни, освещенной лишь парой крытых абрикосовыми абажурами ламп по обе стороны огромной кровати, накрытой таким же абрикосовым, отливающим золотыми нитями по сказочным цветам, покрывалом. Он несколько бесцеремонно усадил ее на него и кивнул на какие-то зеленые вещи, аккуратно уложенные «в ногах» постели.  

–Это вам. Надеюсь, вы не в обиде, что это не праздничное платье? У нас просто не у кого его позаимствовать. Кроме миссис Фрибоди, которая размеров на пять больше вашего, здесь только мужчины! Впрочем, вам эта пижама должна быть не очень велика – Ферри она мала оказалась…  

–Что?.. Ферри?!  

–О!.. Я совсем забыл… Ферри – наш друг, очень близкий друг! И это его спальня… Он бы не обиделся, узнав, что вы ее заняли, да еще пижаму вот наденете его… Переодевайтесь и поскорее!  

Он направился к двери спальни, но внезапно остановился.  

–Погодите! Вы же можете заблудиться. Давайте я побуду здесь, а вы умоетесь и переоденетесь в ванной, хорошо? Я лишь с тем, что бы потом проводить вас в гостиную.  

–Хорошо… – пролепетала она, вставая с постели и взяв вещи. – Спасибо… Рэй.  

–Рад, что вы помните мое имя после всей этой катавасии! – улыбнулся он. – Впрочем, если вы, все же, неважно себя чувствуете, можете остаться здесь и отдохнуть от нашей компании. Поесть вам принесут. За то спокойно выспитесь!  

Она застыла посреди самого настоящего персидского ковра, такого мягкого, что ее босые ноги утонули в нем.  

–Что с вами?!.. Не забудьте, у нас очень мало времени! – заметил Рэймонд, усаживаясь в кресло.  

–Вы… так сказали, так все время настаиваете завуалированно на том, что бы я смылась из гостиной, что мне начинает казаться, будто вы, именно вы не хотите меня там видеть… Я же спрашивала – не мешаю ли я вам! Скажите мне это прямо, и я останусь здесь, ни слова не возразив. Мне ли спорить?! Вы спасли мне жизнь, и я вовсе не хочу оказаться в тягость. А на ужин мне хватит и стакана молока с куском хлеба, и…  

–Заткнитесь, мисс!! – громко рявкнул Рэймонд. – Вот просто заткнитесь сейчас! Несете какие-то глупости… Никому вы не помешаете и мне в частности, а сейчас вы попусту теряете время! МАРШ В ВАННУЮ!  

Она вздрогнула всем телом.  

–О… – она пошла в ванную, а перед тем, как зайти туда, добавила, – … мне жаль вашу жену, если вы так же орете на нее!  

–Еще слово, и я уйду, а вам самой придется искать дорогу в гостиную! – предупредил он мрачно. – И нет у меня жены.  

Только когда дверь в ванную закрылась за ней, она выдохнула, прислонившись к ней, чувствуя, как колотится ее сердце. Но надо было торопиться, и она подошла к раковине, стараясь не смотреть в зеркало сейчас, пока еще не умыта, и осторожно, что бы не намочить сильно бинт, умылась, пару раз намылив лицо душистым, нежным мылом. Теперь необходимо было посмотреть на себя, что бы хоть как-то причесаться. Она подняла голову, глянула в зеркало и… узнала себя. Вполне. Вид был, конечно, не очень – ее перебинтовали со всеми волосами, которые было теперь не причесать, как следует. Но что поделать?! Глупо сетовать на помощь… И она кое-как расчесала то, что могла, стянула с себя свое потерявшее всякий вид платье и напялила мягкую велюровую пижаму изумительного изумрудного цвета с золотистой отделкой, покроем, правда, чем-то очень напоминавшую френч… Пижама Ферри. Она даже, кажется, пахла каким-то парфюмом... Кроме пижамы ей доставили сюда длинные шерстяные носки, вязаные по-домашнему с узорами в форме красных оленей на белом фоне. Чудно! Совсем в рождественском стиле! Прямо в носках – больше ей напялить на ноги было нечего, она вышла из ванной.  

–Все. Пошли быстрее! – Рэймонд подскочил с кресла и схватил ее за руку.  

–Да… да… хорошо… Но только если вы будете продолжать обращаться со мной так же резко…  

–То что?  

–Я полечу с этой вашей лестницы! – заявила она, и Рэймонд остановился посреди коридора и повернул ее к себе лицом.  

–Вам…  

Он, словно бы, поперхнулся собственным голосом, который она так любила слышать, и уставился на нее.  

–Что? – спросила она. – Мы же опаздываем!  

–Да… да. Просто мне показалось… Черт с ним! Этого все равно, не может быть.  

–Чего не может быть? – осторожно спросила она, снова стараясь поспеть за его длинными ногами.  

–Ничего!.. Неважно.  

–Судя по выражению вашего лица, я бы так не сказала.  

–Вот и не говорите. И сейчас желательно ничего.  

–Не стоит грубить, мистер Тернер. Я не виновата в вашем плохом настроении… Я же не хамлю, хотя, мое положение куда более плачевно, чем ваше.  

–Вы думаете?! – он остановился посреди лестницы. – Я бы сказал вам, что, возможно, именно ваше появление вызвало у меня приступ негатива, а уж насколько вам хуже, чем мне – не в физическом плане, конечно! – я бы тоже сейчас поспорил. Но на это нет времени… И мне… не хочется портить праздник, не хочется обижать вас, ни в чем, в общем, не провинившуюся… Однажды подобное уже случилось, и я не хочу повторения. Тогда все закончилось слишком плохо…  

–О… – она невольно сжала его ладонь и положила свою вторую руку на его запястье. – Простите, Рэймонд, если это так! Мне жаль… мне ужасно не хочется огорчать никого в этом доме и…очень грустно видеть ваши глаза такими.  

–Грустно? И какими «такими»? Вы видели их другими?  

Они уже добрались до двери в гостиную.  

–Я… я уверена, что ваши глаза способны обаянием сразить наповал! И у них удивительный цвет! Такой темный для голубого и очень яркий. На солнце это, вероятно, сплошная карибская лазурь!  

–Вы вспомнили, как выглядит карибская лазурь?! – усмехнулся Рэймонд. – Так может, к вам возвратилась память, а?  

–А зачем мне лгать?! Я… У меня это вырвалось само собой. Так бывает со страдающими амнезией, тем более, вы сами ловили меня на молоке с медом!  

–Ну, да… Входите же!  

И Рэймонд церемонно распахнул перед ней дверь.  

В гостиной же стояла полная тишина, Джек и Берт с несколько комично вытянутыми лицами вслушивались в эту тишину, и она поняла – они ждут рождественского перезвона колоколов на башне Большого Бэна в Лондоне. Тогда она осторожно заскользила своими носками по гладким доскам пола, Берт схватил ее за ладонь и мягко усадил рядом с собой на диван.  

–Сейчас! – шепнул зачем-то он.  

И через секунду все услышали торжественный перезвон, такой далекий отсюда, но казавшийся настолько волшебным, небесным и чистым, как свет луны, вышедшей сейчас из-за облаков, что она почувствовала, как защемило сердце, как слезы выпросились на глаза и улыбка сама собой появилась на ее лице – так сладко, так легко и радостно вдруг стало не душе!  

–С Рождеством, милая! – шепнул Берт. – И да благословит тебя Господь!  

–С Рождеством, ребята! – подхватил вслух Джек и первым поднял свой бокал с шампанским. – Рэймонд?  

–А что «Рэймонд»?! – удивился тот, подхватывая свой стакан с виски. – Я здесь!.. Я тоже всех вас поздравляю с еще одним Рождеством… Жаль лишь, что Ферри больше нет с нами! Он бы знал, как превратить все это в праздник…  

–Нет Ферри?! – ахнула она невольно и прикрыла рот ладонью. – То есть, с Рождеством вас!  

Она встала со стаканом лимонада в руке, Берт дернул было ее за рукав, намекая, что ей, даме, вовсе не за чем подниматься, но она мягко улыбнулась ему и подняла свой стакан.  

–Я рада… Вернее… Я даже не знаю, как передать все мои чувства к вам и к тому, что привело меня сюда, к тому, что спасло мне жизнь, к этому дому, который никак не хочется покидать…Мне ли теперь сомневаться в силе рождественского духа, в чуде, которому, все-таки, есть место! Будьте счастливы, Берт, Джекки, Рэй! Пожалуйста, будьте счастливы! Вы это заслужили больше, чем многие и многие…  

–Это почему же?! – удивился Рэймонд, прищурив глаза. – Чем же это мы лучше, чем многие и многие? Любой из большинства людей, населяющих эту планету, поступил бы ровно так же, обнаружив в своем дворе замерзающую в сугробе раненую девушку! Разве нет? Или… вы вовсе не это имели в виду?.. Берт, у меня нимб над головой часом не появился?  

Берт открыл было рот, но Рэймонд так пристально глядел на незнакомку, что становилось совершенно ясно – именно от нее он ждет сейчас ответа.  

–Я?.. – замялась она. – Нет, я не думаю, что исключительно вам могла прийти в голову идея не бросить меня в сугробе! Просто… просто мои слова вырвались у меня невольно, глядя на вас, в ваши глаза, в ваши лица, которые кажутся мне все больше знакомыми. То есть, если бы мы знали друг друга раньше, дело бы давно прояснилось! Но возможно, вы знамениты, и я знаю, кто вы такие, вернее, узнаю ваши лица именно поэтому?.. И я хотела спросить…  

–Что?  

–Вы говорили мне, Рэймонд, что Ферри – ваш друг, и ему принадлежит этот дом… С ним что-то случилось? То есть… это не мое дело, конечно…  

–Если честно, и если учесть вашу потерю памяти, – как-то нехотя, даже с тенью недовольства заговорил Рэймонд, – Ферри был любим не только нами, его друзьями, но и миллионами людей во многих странах мира. Мне не стоит рассказывать, кто он и что такого сделал – вам, я думаю, было бы достаточно просто прослушать кое-что… Он умер, леди. Совсем недавно, месяц назад. Для нас это тяжелейшая потеря…  

И тут она не смогла сдержаться, даже краешком сознания понимая – это вызовет огромное удивление у людей, уверенных, что она понятия не имеет, кто такой Ферри! Слезы хлынули из нее так внезапно, залив моментально ее щеки, исказив личико таким страшным горем, что Рэймонд застыл в своем кресле, моментально забыв о том, что хотел сказать. А она рухнула на диван, закрыв лицо ладошками и рыдая так отчаянно, что все оказались совершенно растеряны.  

–Бог ты мой! – прошептал Берт и подхватил ее стакан с лимонадом, который она только и успела, что поставить на край стола. Протянул ей, хотя, она и не могла этого увидеть. – Выпейте, мисс! Выпейте это и не надо… пожалуйста, не плачьте так!  

–Постой! – оборвал его Рэймонд.  

Он налил в свой стакан еще виски, добавил туда лимонада и льда.  

–Вот, пусть выпьет это. Ей надо успокоиться. Просто необходимо!  

Берт принял из его рук стакан.  

–Мисс!.. О, прошу вас, успокойтесь и посмотрите на меня!  

Она кое-как отняла руки от лица и так виновато глянула на Берта, что он сам едва не прослезился.  

–Возьмите это и выпейте хоть немного! Доктор прописал! – он все-таки, улыбнулся, и, глядя на него, всхлипнув, улыбнулась и она.  

–Хорошо…  

И она послушно сделала пару глотков из стакана Рэймонда. Поморщилась и снова улыбнулась. Уже спокойнее.  

–Ну, как? Полегчало, мисс? – спросил Рэймонд, глядя ей в ее зареванное лицо. – Могу я узнать, откуда столько горя по поводу смерти совершенно незнакомого вам человека? Или вам кажется, что вы и его знали? Так хорошо и близко, что слезы сами собой хлынули их ваших глаз с такой силой, будто, Ферри был вам, как родной!  

–Зачем ты так, Рэй?! – попытался осечь его Берт. – Ты видишь, что с девушкой происходит?! Мало она перетерпела, что бы и ты еще приставал с каверзными вопросами, будто она провинилась перед тобой, будто лжет она нам всем??  

…ЛОЖЬ – вот то самое слово!.. Черт бы ее побрал с ее трусостью признаться им и, прежде всего, Рэймонду, в том, что вспомнила она то лето, вспомнила их всех! Трусостью признать свое поражение тогда, гибель своей жалкой надежды настолько впечатлить Рэймонда своей провинциальной «прелестью», что он позабыл бы ради нее свою шикарную невесту, близкого человека, знакомого ему уже четыре года. И теперь она вынуждена врать им в глаза вместо того, что бы искренне высказать им все свои чувства к Ферри, которого они все потеряли, все свое горе от его потери… Дура! Трусливая дура!..  

–Но разве не странно то…  

–А разве не странно, – повторил за ним Джек, вставая, – не странно вообще все, что случилось с нашей незнакомкой?! Рэймонд, у любого человека, переживи он подобное, может настолько расшататься нервная система, что возможны не просто слезы, но настоящая истерика по любому пустяку!.. Я уверен, что наша маленькая леди вовсе не собирается проломить нам всем головы, что бы забрать отсюда и утащить в холод и бескрайний снег несколько вполне ценных полотен. Впрочем, ценных не настолько, что бы рисковать ради них жизнью, да еще в носках и пижаме!.. Я тебя умоляю, Рэй, какую еще ложь ты подозреваешь?! Зачем??.. Вот что! Я сейчас выйду на улицу и запущу несколько фейерверков, а вы все, любуясь здесь на них, постараетесь выправить свое настроение, избавиться от недоверия, раздражения и – это вас касается, милая! – ваших слез. Хорошо? Вы мне обещаете?  

Она протянула к нему руку и Джек нежно ее пожал.  

–Хорошо! – прошептала она и улыбнулась.  

Рэймонд же сидел, насупившись и вертя в руках пачку сигарет.  

–Черт… – пробормотал он, – опять зажигалку куда-то засунул…  

А через минут пять после ухода Джека тишину за окнами огласили резкие хлопки, вспышки света озарили выпавший снег и… в небе над домом расцвели алые и синие цветы, всполохи золотого огня, будто, волшебными штпорами врезались рождественское небо, брызги сверкающих изумрудов осыпали бескрайний снежный покров, а лихие, визгливые серебристые искры мерцали и шально трещали в воздухе, невольно вызывая улыбку, подобно пузырькам в бокале шампанского…  

–Ты слышишь звон бубенцов, милая? – Берт взял ее ладошку в свою руку и осторожно, словно, она могла упасть в любой момент, подвел к окну. – Где-то очень высоко в небе летит Рождество, неся радость всем – понимаешь? – абсолютно всем! Даже тем, кто в это не верит… На рогах оленей блестит студеное серебро инея, седой старик с румяными щеками, сидя в чудесных санях, смеется в бороду: «Хо-хо-хо!!». Он так рад в эту ночь – столько ребятишек, с замиранием сердца улеглись в свои кроватки сегодняшним вечером! Завтра они найдут под елкой свои подарки, их сокровенные желания исполнятся…А где-то далеко, в маленьком доме на опушке леса проснется крохотная девочка в зеленом платье. Она откроет свои большие грустные глаза, прислушается к тишине в доме, занесенном снегом и на ее гладкую, нежную щечку скатится слеза – слишком большие сугробы, ей не пройти никак… Но ее желание тоже непременно исполнится! Придет лето, расцветут в лугах цветы, вырастет высокая трава и она пустится в дорогу, в далекий путь, который приведет ее туда, куда так рвется ее сердечко. Маленькое, горячее сердце фарфоровой куклы…  

Она вздрогнула.  

–Что?? Куклы?!.. Берт!  

Он вздрогнул.  

–О, прости!.. Сам не знаю, что на меня нашло. Знаешь… Ничего, что я перешел на «ты»?  

–Конечно, нет! Мне так даже проще… Что ты хотел сказать?  

–Мне иногда кажется, что я мог бы сочинять сказки. И не столько для детей, сколько для взрослых. Грустных, потерянных в этой жизни с ее жестокими порой реалиями, взрослых. А скорее, просто выросших детей, которые научились только одному – прятать подальше свои чувства, желания, свет своего сердца…  

–Одну сказку ты не только сочинил, но и притворил в жизнь! – подал голос Рэймонд. – Она была замечательной! Правда! Даже очень волшебной!.. Только вот конец у нее оказался неожиданным и очень грустным… Жила – была прекрасная королева и вся ее радость, весь свет ее жизни, все, что наполняло счастьем ее сердце, заключалось в сверкающей безделушке – большой броши в форме креста, усыпанной волшебными самоцветами. Каким ни залюбуешься – глаз не оторвать! Столько блеска, столько граней, столько необычайного света!... Черт бы побрал эту зажигалку! Мне что теперь от поленьев прикуривать?!  

Берт улыбнулся, достал из кармана брюк зажигалку и ловко швырнул ее другу. Тот не менее ловко ее подхватил.  

–А у тебя тоже очень неплохо получается! – заметил Берт. – Сказочник! Может, продолжишь?  

–Мы все ее когда-то продолжили… – Рэймонд прикурил и с удовольствием затянулся дымом.  

–И не было для королевы ничего дороже этой броши, – тихо вдруг заговорила незнакомка. – Она всегда носила ее у самого сердца! Разноцветные камни радовали ее взор больше солнца. А особенно – невероятной яркости бриллиант и прекрасный, как море или небо в горах, наполненный лазурным светом и нежным очарованием аквамарин…Но случилось несчастье – выпали именно эти камни один за другим. Потерялись – не найти. И не было горю королевы конца, точно, душу вынули из груди, и радость покинула ее… Говорят, яркий бриллиант канул навсегда, упав в бурный водопад или на дно пропасти, куда никому не добраться. А вот аквамарин… В последний раз королева любовалась им в прекрасном саду, пестревшем розами, благоухавшем нагретой травой. Так может быть, именно там, в густой траве остался он? Может быть, королеве стоит попробовать поискать его? Не жаль ей ее нарядного платья, не жаль нежных рук, которые могут разодрать в кровь шипы роз! Лишь бы найти ее радость, лишь бы увидеть снова сияющую лазурь, прекраснее которой нет!.. Иначе сердце ее остановится не в силах биться в тисках неодолимой тоски…  

Она умолкла, и все вдруг услышали, как затрещали только что подкинутые в камин поленья. Никто не заметил, как в гостиную вернулся Джек.  

–Что-то вы такое грустное рассказываете, милая леди! – заметил он. – Неужели мой фейерверк не помог?!  

Она подошла к Джеку и погладила его по плечу.  

–Добрый волшебник очень старался помочь королеве, – она обернулась к Берту, – его друг, замечательный маг, тоже!.. Но прекрасный камень закатился так далеко! Только чудо сможет спасти сердце бедной королевы, только она сама сможет найти свою пропажу… Или нет…  

–Так значит, история не окончена? – спросил, вставая с корточек Джек.  

–Это сказка, Джекки, – постаралась улыбнуться она. – Каждый может рассказать ее по-своему. И каждый способен придумать ей свой конец…  

–А вы, леди, сказочница еще та! – заметил вдруг Рэймонд.  

Она обернулась к нему, ее глаза блеснули.  

–Вы все еще готовы обвинить меня в некоем коварстве, Рэймонд? Поверьте, я никогда не смогу причинить вам зла!.. А правда… Иногда она хуже спящей собаки, которую, как известно, лучше не будить! Поверьте!  

И тут она неожиданно быстро вышла, почти выбежала из комнаты, насколько позволили ее скользящие по полированному паркету носочки. Джек бросился было за ней.  

–Не надо, Джекки! – остановил его Рэймонд. – Оставь ее сейчас!  

–Но ей может стать плохо! – возмутился Джек. – Ты же, как никто из нас, знаешь это!  

–Перестань кроить из меня доктора, Джекки! – вскочил Рэймонд. – Я барабанщик! Я музыкант, вокалист, повеса, кто угодно, но только не доктор! Слышишь? А перебинтовать ей голову смог бы любой из вас, если бы не внушил себе мысль, будто, только я и могу сделать это… Я помню о ее состоянии, помню, что ей нужен покой. Так пусть отправляется в кровать и ложится спать! Из дома она не убежит, уж поверьте – слишком много снега, слишком холодно, темно и страшно для нее! Никуда не денется.  

–Господи, и откуда в тебе столько льда, Рэй?! – воскликнул Джек, возвращаясь в кресло. – Ты не был таким! Что она тебе сделала, что ты постоянно язвишь, придираешься?! Совершенно незнакомая девушка…  

–Незнакомая… – сбавив тон, повторил за ним Рэймонд, наливая себе виски.  

–Ты не перебираешь? – тихо спросил его Берт.  

–С виски? Или с ней? – Рэймонд сделал глоток. – Насчет виски я уж как-нибудь сам разберусь, а с ней… С ней тоже.  

–Ну, в свете того, что ты поведал нам о своей проблеме со зрением, стоило бы уже очень давно ограничить употребление спиртного! – заметил Берт. – Но ты, конечно же, уже даже слишком давно взрослый мальчик и сам знаешь, что тебе делать. А вот с ней-то что тебе разбираться? А? Ты и вправду подозреваешь, что она… что ситуация с ней не так проста, как кажется? Но я не представляю, что тут может быть не так!.. Ну, допустим, она – наша сумасшедшая фанатка, выследила нас, напилась для храбрости и в итоге добралась сюда, уже не соображая, что творит, без одежды, обуви, сумочки с документами и в итоге, не держась на ногах, упала, ударившись на крыльце о ступени. И даже если бы все было бы так, что в этом такого страшного?? Нам ведь не жаль побыть с ней, поделиться ужином, предоставить спальню. Что в этом такого, что бы так зло цепляться к ней? Или ты не уверен, что от нее будет легко отделаться?  

–Отделаться… – снова эхом отозвался Рэймонд, допивая виски и ставя стакан на стол. – У меня сейчас странное и очень навязчивое ощущение какого-то дежавю. Только обычно люди в таких случаях растерянно гадают, откуда им знакомо лицо человека, некое место или ситуация. У меня же все иначе.  

–То есть? – удивился Берт. – Может быть, эта давняя история лета семьдесят девятого не дает тебе покоя? А тут опять раненая девочка, тебе приходится ее перевязывать…Но ситуации в жизни часто бывают похожи, и тут уже говорят о бомбе, падающей в одно и то же место, о граблях и так далее. Это не дежавю!  

–Нет. Не дежавю. Тут все сложнее. Ее сказка, ее намеки… Неужели вы ничего не поняли?! – голос Рэймонда неожиданно сорвался. – Я не могу уразуметь только одного – если это намеки, то откуда ей знать… откуда…  

–Меня бы сейчас интересовало вовсе не это, дорогой! – усмехнулся Джек. – Она выскочила из комнаты в таком волнении, что оно придало ей для этого сил! Возможно, она и найдет спальню Ферри, если, конечно, она направилась именно туда. Но она может пойти, а скорее, даже броситься, куда глаза глядят…  

Джек смолк на мгновение, а потом продолжил:  

–Никто не хочет повторения пережитого ужаса, Рэймонд, никто не хочет даже вспоминать о нем. Так не допусти этого! Не струсь на этот раз!.. Никто не утверждает, что она может оказаться каким-то чудом той погибшей девочкой, но ты всю жизнь винишь себя в ее гибели. Так не вставай на те же рельсы, не наступай на те же грабли! Сходи и посмотри, хотя бы, где она, ты…сияющий лазурью аквамарин.  

–Что??  

–Ничего, Рэй, – улыбнулся Джек, – ровным счетом ничего! Просто мне тоже часто казалось при ярком солнечном свете, в ясный день, что глаза твои неимоверные наполнены лазурной водой. Это было очень красиво! И думается мне, заметил это не только я.  

–Да пошел ты! – огрызнулся на него Рэймод и отправился вон из гостиной.  

–Да-а, он способен испортить настроение кому угодно! Даже в рождественский вечер! – развел руками Джек.  

–Но только не нам, да? – улыбнулся Берт. – Слишком много соли съедено вместе!.. И главное, ему хочется помочь. А еще у меня тоже некое навязчивое ощущение того, что происходящее здесь – ох, как неспроста! Но пока нам остается лишь наблюдать…