Протянутая рука.

– Купите у бабушки что-нибудь, а?! Купите у бабушки, а, – раздается знакомый голос.  

Каждый день я проходила мимо места, где часто стояла эта старушка. В её руках был то завявший букет подснежников, то веточка сирени, то малина в пластиковом стаканчике.  

Она слеповато щурила глаза и, к каждому мимо проходящему, протягивала руки.  

Прохожие брезгливо отворачивались и спешили пробежать мимо.  

Стыдно, но я тоже пробегала мимо.  

Не потому, что было брезгливо, а как-то неудобно что ли.  

Но однажды я остановилась. В руках старушки был букетик жасмина. И эта её неизменная фраза:  

– Купите у бабушки что-нибудь, а?!  

Я подошла к ней и спросила:  

– Сколько ваш букет стоит?  

Она встрепенулась, трясущимися руками протянула мне цветы и ответила:  

– Да сколько не жалко, деточка. Сколько не жалко.  

Я сунула в её сухую руку купюру, взяла жалкий букетик и хотела быстро уйти. Но голос за спиной заставил остановиться.  

– Спасибо тебе, дочка!  

Многие меня уже знают здесь. И я многих знаю. Хоть и вижу совсем плохо. Ослепну, наверно, скоро.  

Я на людей не в обиде. Понимаю. У всех свои проблемы, свои дела. Не до старухи им.  

А для меня каждая копеечка в радость.  

Нет, ты не подумай, я не побирушка какая-нибудь. Когда были силы, то я работала. Подъезды мыла, дворы мела. А сейчас я и у себя дома с трудом пол могу помыть.  

Нет, я не побирушка. Просто сынок у меня болен. Очень болен мой сынок.  

Разве ж я могла знать, что так оно обернется всё. Мы же с мужем так любили его. Один он у нас был. Долгожданный. В сорок лет его родила. Уже и не чаяла такого счастья.  

И учился он хорошо. С золотой медалью школу закончил. Потом институт. Умный был мальчик.  

А потом связался со своими дружками и всё изменилось.  

Муж-то десять лет назад умер. Сердце не выдержало после того, как из дома начали пропадать вещи. Не то, чтобы ценные, но, дорогие, как память. А когда он узнал, что это наш Ленечка вещи продаёт, то удар его и хватил.  

Тяжело, когда твой ребёнок так болен.  

Я уж и просила его, чтобы он лечиться пошёл. Он кричал на меня, говорил, что я старая дура, а он не алкоголик.  

Знаю, что алкоголики не признают себя таковыми. Да что я могу поделать? Пенсия-то копеечная. Что не успею спрятать, то Ленечка и заберёт.  

Вот и приходится стоять здесь. Стыдно было по началу. А сейчас уже ничего. Сейчас уже не много мне осталось. А перед Богом я не виновата. Не краду.  

Я слушала её и сердце сжималось от жалости и отчаяния. Сколько же таких старушек ходят по свету, оправдываясь болезнью своих детей.  

Она поднялась с деревянного ящика, который служил ей скамейкой и, опираясь на палку, медленно пошла что-то бормоча себе под нос.  

Откуда-то вышел небритый, с синяком под глазом мужчина в грязных штанах и ободранной куртке. Он подошёл к старушке и бесцеремонно схватил её сумку. Порывшись вытащил ту самую купюру, которую я сунула в её руку.  

– Эй, ты что же делаешь? – закричала я, подбегая и хватая его за рукав.  

– Да пошла ты, шалава, – окатив меня крепким перегаром, сказал он и отбросил мою руку.  

Шатающейся походкой он скрылся в подворотне. А мне хотелось плакать от отчаяния, что я ничего не могу изменить.  

– Не сердись на него, милая. Болен он, сильно болен, – сказала старушка, погладив меня по руке.  

Она ушла, а я ещё долго смотрела ей вслед.  

Ещё несколько раз я, проходя мимо того места откуда слышалась знакомая фраза:" Купите у бабушки что-нибудь, а?!", останавливалась и молча вкладывала в сухую руку купюру в обмен на не нужный букетик цветов. Она, так же молча, прятала деньги в свою обтрепанную сумку и медленно уходила.  

А на следующий год это место опустело. Не было слышно знакомой фразы. Никто не протягивал трясущейся рукой завявший букет подснежников. И прохожим не нужно было торопиться убежать от самих себя.  

Проходя мимо я жалела лишь об одном, что не спросила где она живёт.  

Чтобы я сделала? Не знаю. Но теперь бы не было так мучительно больно от того, что эта сухонькая старушка была один на один со своим горем.  

– Купите у бабушки что-нибудь, а?!