Как кумовья картошку сажали.

Ранняя весна. Грачи прилетели и важно расселись по, ещё голым, деревьям. Солнце уже начинало пригревать землю и вот-вот должны были появиться первые цветы мать-и-мачехи.  

А у кума Степана и кума Миколы прибавилось забот. Ведь как хорошо было зимой: выйдешь на крыльцо, втянешь в себя морозного воздуха и бегом в хату, к теплой печке. А ещё лучше спрячешь фляжку самогона в рукав тулупа, да к куму по делам пойдёшь.  

Да, благодатное время – зима. Но всему приходит конец, как ни крути, а весна тут как тут.  

– Кум, а кум, – говорил кум Микола, закусывая очередную рюмку самогона куском ароматного сала.  

– Чего тебе, – отвечал кум Степан, хрустя солёным огурцом.  

– Дык весна пришла, скоро картошку сажать надо.  

Кум Степан посмотрел в окно, где на фоне предзакатного неба летела стая галок, и громко вздохнул.  

– Вздыхай, не вздыхай, а сеять надо, – говорил кум Микола, пытаясь подцепить вилкой последний огурец в банке.  

– Да погодь ты со своим огородом. Ещё только мать-и-мачеха зацвела. А должен ещё лист березовый распуститься. Но самая верная примета, это как только черёмуха зацветёт, так и сажай картошку, – отвечал кум Степан, наливая по последней чарке.  

Кум Микола крякнул, поднес к носу горбушку ароматного хлеба. А надо сказать хлеб его Любаня печет такой, что ешь и есть хочется. Дух у него особенный какой-то. И вот ведь чёртова баба, не говорит своего секрета. Сколько к ней бабы не приходили, сколько не пытали, а у неё один ответ:  

– Слова надо правильные знать.  

Кум Микола всегда говорил, что его жена ведьма.  

– Мать-и-мачеха, черёмуха, берёзовые листья. Всё это ерунда. Вот у моего деда была наивернейшая примета. Он выходил на пашню, снимал портки, и садился в борозду. Если то самое не мерзло, то значит земля прогрелась. Это и была самая верная примета моего деда. А все эти лютики-цветочки только для баб, – смеялся кум Микола, жуя краюху хлеба.  

Почесал кум Степан макушку, посмотрел в окно, где на ясном ночном небе загорались звёзды, да хлопнув себя по коленкам поднялся.  

– Ты куда это собрался, кум? – спросил его кум Микола.  

– Куда, куда. На Кудыкину гору, вот куда, – пробурчал кум Степан.  

Не таков был кум Микола, чтобы дорогого кума отпустить одного, тем более в такое далёкое путешествие. Идут они по селу, на ухабах спотыкаются.  

– Что б тебя черти побрали, – ругается кум Микола.  

– Это ты про кого?  

– Да знамо дело про кого. Про Гришку тракториста. Размозготал всю дорогу своим трактором, ни пройти, ни проехать.  

Пришли они к дому кума Степана. Полкан выбежал из будки и хотел было огласить окрестности своим громовым лаем. Но хозяин на него цыкнул, повалившись в кусты сирени. Пёс завилял хвостом и тихонько заскулил.  

– Вот я тебе сейчас раскрою пасть на хозяина. Я тебе погавкаю, – ворчал кум Степан, вылезая из кустов с помощью кума Миколы.  

– Ну, пошли, – сказал кум Степан, приняв вертикальное положение.  

– Пошли, – ответил кум Микола, не зная куда, но идти надо, если кум зовёт.  

Зацепившись за ведро, которое кто-то оставил по среди двора, кумовья, чертыхаясь, пришли на огород. Посреди огорода стояло чучело и укоризненно смотрело на тех, кому не спалось в глухую ночь.  

– Ну, кум, скидывай портки. Будем дедовым методом землю пробовать, – сказал кум Степан, развязывая тесемки на своих штанах.  

Яркая луна горела в небе, освещая окрестности серебряным светом. Где-то на краю села выли собаки, тоскуя по вольной жизни, о которой не знали, но догадывались, что она когда-то существовала.  

Чучело отбрасывало длинную тень, которая переплеталась с длинными тенями кума Степана и кума Миколы, сидящими в бороздах вспаханной накануне земли.  

– Кум, а кум.  

– Чего тебе?  

– Ну что, холодная земля?  

– Ну тебя к лешему с твоей приметой, – стонал кум Степан, у которого прихватило спину так, что хоть ты сиди в этой борозде и пускай корни.  

Примета приметой, но про здоровье забывать не надо. Что было хорошо деду, то внуку может грозить радикулитом с отягчающими последствиями.