Искра

Тонкие пальцы, из золота локоны,  

БлЕдны запястья, из нитей сотканы  

Эти черты неживого лица,  

Где слабо блестят голубые глаза.  

Голосок звонкий, словно струна,  

Белых бровей изогнулась волна.  

Слабая искра, боясь, замерла  

В хрупкой душе мальчика из стекла.  

На полке стоит неподвижно годами,  

Осторожно глядит голубыми глазами,  

Прячет замерзшие пальцы в рукав.  

Шорох услышит – пронзит душу страх.  

Боится всего – говорить, оступиться,  

Ведь знает – в любой момент может разбиться.  

Звенит колокольчик – новый покупатель  

Шепчет владельцу: – Мальчишку продайте.  

Вы знаете, я не останусь в долгу:  

Помощь нужна – я в момент помогу,  

Любые деньги могу заплатить…  

– Нет, мальчика этого нельзя купить.  

– Но почему? Век пылится на полке!  

Зря пропадает голосок звонкий!  

Я из него звезду вмиг сотворю!..  

– Из магазина вон, говорю!  

Продавец потер переносицу нервно:  

«Ох, что-то день начинается скверно…»  

Вокруг ювелирной лавчонки народ  

Толпится, но мальчика не продает  

Старый владелец. А вот в чем дело:  

Лет десять назад дочь его заболела.  

Доктора ничем не смогли ей помочь.  

Промучалась день, потом еще ночь,  

После глаза закрылись навек.  

Но продавец – не простой человек -  

Выдул мальчишку он из стекла.  

Девочка на него так похожа была:  

Тот же блеск любопытный в глазах  

И легка улыбка на нежных губах,  

Мягкие локоны, как будто шелк.  

И вышел мальчишка так хорошо,  

Что каждый такого хотел бы купить,  

Но мастер не мог еще сотворить -  

Как он ни старался, не было толку.  

И вот мальчишка пылится на полке…  

Солнце заходит за горизонт.  

Луна лучи света на город прольет.  

Не слышен шорох, только листва  

Младых деревьев шепчет слова.  

Все в мире уснет, в темноту погрузится.  

Так, изо дня в день мальчишка томится.  

Разные лица глядят за окном,  

Кажется реальность затянувшимся сном.  

Так, может быть, целый век пролетел,  

Пока колокольчик вновь не прозвенел.  

– Дяденька! – голос звенит озорной, -  

Мастер, вы, говорят, не простой.  

Выдуйте мне что-нибудь из стекла!  

Так только, что б я довольна была.  

Сердится мастер: – Где твоя мать?  

Нечего в лавочке пыль поднимать!  

Коль на мальчишку пришла посмотреть –  

Тебя в магазине не буду терпеть!  

Она улыбнулась, зеленый огонь  

В глазах ее вспыхнул яркой искрой.  

– Маму мою вам узнать ни к чему.  

Только кричите что вы – не пойму?  

Можете выдуть мне шариков пять?  

Хочу подружкам их показать.  

– Вон из моей лавки, дрянная девчонка!  

– Какой скучный вы, – и исчезла в потемках.  

Но звонкий смех, шорох алого платья  

И завитки блестящих волос  

Мальчишка не мог забыть. Словно проклятье  

На него наложили – он к полке прирос.  

Лишь хрупкое сердце, тихо звенело,  

Колокольчик у двЕри услышав… Несмело,  

Не торопясь, тьма опустилась,  

Дверцы ювелирной лавчонки закрылись,  

Улицы осветили огни фонарей.  

Сквозь стекла мальчишка видит людей:  

Музыки звук тишину разрезает,  

Частый топот ног улицу наполняет,  

Слышны хлопки, звучащие в такт,  

Люди по площади плавно кружат.  

А среди них – цвет знакомого платья,  

Слабый румянец на нежных щеках.  

Она всех быстрей, словно ветер в объятья  

Ее заключил. Туфли часто стучат,  

Звенят браслеты на руках тонких,  

Разносится смех теплый и звонкий,  

Хитро блестят изумруды-глаза.  

Кажется, ночи не будет конца.  

То стучит сердце, то замирает,  

Рвется, кричит, с нею желает  

Пуститься в пляс, кружится всю ночь!  

Мальчик до утра с ней остаться не прочь!  

Но только хочет с полки спуститься,  

Сразу представляет, как может разбиться.  

И, еще крепче прижавшись к стене,  

Глядит на фигуру девчонки в окне…  

Так, изо дня в день она танцевала,  

Словно последнюю ночь провожала,  

Что после танца, дыша тяжело,  

Порой опиралась она на стекло  

Витрины, где робкий мальчик стоял.  

Казалось, не выдержат стекла накал  

Влюбленных сердец. Ее щеки горят.  

Нежными пальцами поправив наряд,  

Локоны черные вновь распустив,  

Устало голову к стеклу прислонив,  

Она глядит, тихо смеясь,  

Словно на свете ничего не боясь.  

– Ну, чего смотришь? – кричит сквозь стекло, -  

Давай танцевать! Давно время пришло!  

Не надоело в лавчонке сидеть?  

Там же со скуки можно умереть!  

Глаза опустил, руки прячет в рукав.  

Алеет румянец на бледных щеках.  

– Ну, что ты застыл? Меня, может, боишься?  

Давай, выходи! Потом расхрабришься!  

Я все равно завтра уезжаю,  

Так что давай, потанцуй хоть раз с нами!  

– Ты уезжаешь? – голос звенит.  

– Да, – она смутилась, – меня извини,  

Что не подошла раньше. Так что сейчас  

Станцуем с тобой в первый и в последний раз.  

«Так скоро! Нет, мне нужно собраться!  

Как она может всего не бояться? »  

Ногу с полки медленно он опускает,  

Но сразу осколки в голове возникают.  

По телу дрожь – он прижался к стене,  

С мольбою взглянул на девчонку в окне:  

«Нет, не могу». Она лишь вдохнула,  

Грустная искра в глазах промелькнула.  

В центр круга вошла и пустилась вновь в пляс,  

Словно ничего не случилось сейчас.  

Медленно город оставила тьма,  

И лучи света покрыли дома.  

Яркие блики в окнах горят,  

По мостовой вновь колеса стучат,  

Людей слышен говор – день новый настал.  

Казалось, вернулось все на места.  

Но как то пусто в лавчонке теперь:  

Все так же скрипит деревянная дверь,  

И колокольчик рад всем гостям,  

И старый владелец чистит свой хлам,  

И полка все та же, на улице вид,  

Но что то сердце мальчишки томит.  

«Еще ведь не поздно», – мысль мелькнула.  

На улице слышен рев старого мула.  

В повозку багаж весь уложен давно,  

Девочка с грустью глядит на стекло.  

Нежные губы шепчут: «Прощай»,  

И вскоре она движется вдаль.  

Колеса стучат, пыль с дорог поднимая,  

А сердце рвется, кричит и страдает,  

С каждой секундой все ярче горит:  

«Снова на полке сидеть мне в пыли!  

Лишь ради нее я ночи выжидал,  

Ну, а теперь жизни смысл пропал!  

Будет один день похож на другой,  

Нет, не хочу я жизни такой! »  

Ноги дрожат, пальцы заледенели,  

В полку вцепились, так что зазвенели.  

В голове картины страшнее другой!  

Вот на землю ступил он одною ногой,  

После вторая коснулась пола.  

«А снизу выглядит все по-другому».  

Делает шаг, после второй,  

И вот он летит за повозкой стрелой.  

Хлопнула лавки деревянная дверь.  

Хозяин рычит, словно он – дикий зверь:  

– Ну-ка стоять! Ты заплатишь, подлец!  

Но слов не слышит влюбленный юнец.  

Повозка видна совсем рядом. Почти  

Ее он догнал. Кричит: «Подожди! ».  

В глазах девчонки мелькнула искра,  

В его адрес слышны поддержки слова.  

Осталось немного, почти добежал.  

Только вот на дороге камень лежал…  

Замерло время – к земле мальчик летит.  

Вокруг – тишина, только сердце стучит…  

Но тут его на руки кто-то схватил  

И, всем телом дрожа, прижал прямо к груди:  

«Я так испугалась! Аккуратней нельзя?  

Разволновалась из-за тебя! »  

Но он лишь смеется, в голубых глазах  

Пропал наконец-то терзающий страх.  

Ездит фургончик по городам,  

Заедет на тот, на другой карнавал,  

И, когда снова ночь расцветет,  

Где бледна луна локоны расплетет,  

Где топот ног и музыки звон  

Будут доноситься со всех сторон,  

Увидишь девчонку, что в танце кружа,  

В сердцах людей разжигает пожар,  

А рядом мальчик, снега белей,  

Звонко смеясь, танцует с ней.  

Бледны запястья и черные локоны,  

Черты лица, как из нитей сотканы.  

В глазах зеленый горит огонек.  

В сердце его – счастья комок.  

Слабая искра все ярче горит  

У мальчика из стекла в груди.