Мино

Мино сидел на подоконнике своей квартиры, подобрав под себя колени, и размеренно выпускал кольца дыма в открытое окно. Облака обрывистой непроницаемой лентой уносились прочь за горизонт темнеющего небосвода, возвещая о наступлении сумерок в городе, за пару лет ставшим для него приютом. Человеческий муравейник, раскинувшийся сорока этажами ниже, постепенно замирал, готовясь ко сну, освобождая прохладу, что несла передышку от летнего зноя для всех обитателей, вплоть до рассветных часов. Солнце было столь низко, что оно слепило обитателей верхних этажей здания, расположившегося на углу одной из центральных улиц. Врочем, и жильцы других высоток тоже могли насладиться этим зрелищем. Но большие дома ещё не говорят о больших городах, и этот город не стал мегаполисом в его понимании, и объективность данных статистики лишь вторила его убеждениям.  

Город, с населением в милион с небольшим жителей был рад новым постояльцам, подобно полупустому отелю, который не закрывают только потому, что он уже успел стать чем-то неотъемлемым и привычным. Город, который порой способен был даже приостановить ход своих часов, дабы понаблюдать за калейдоскопом радостей и печалей людей, живущих в нём.  

Мино считал, что люди, заполняющие такие места, одухотворяют его своей суетой, перебежками, загазованными дорогами, кричащими вывесками и красивыми, но нередко лишь восковыми женщинами и мужчинами. Именно это его держало всю свою жизнь в городах, захватывая дух от грандиозности и прагматичности этого вовсе немифического существа. Мино не любил города за то, что они научились превращать холодную ненастную погоду в холод и безразличие между людьми, этими старательными наивными муравьями. Эдакими насекомыми, многие из которых со взрослением отказались от своих грёз в пользу своих желаний, более простых и уютных. И ведь это неплохо, это ведь везде так. Так он оправдывал свою причастность, или же уместней выразиться, своё участие в поддержании жизни этого существа. Это похоже на празднование китайского Нового года, когда все надевают костюм дракона, но лишь немногие пользуются отверстием для глаз во время ходьбы. И так каждый очередной праздник.  

Вечерами Мино брал в руки телескоп и смотрел в небо, находя в этом покой и удовлетворение. Он смотрел, и скопления звёзд отгоняли от него усталость и духоту рутины, оставленную где-то между лестничной клеткой и деревянной обувной полкой в его прихожей. Спустя час наблюдений за космическим атласом, он аккуратно убирал телескоп обратно в ящик и доставал из стола коробочку, в которой хранил одну единственную перьевую ручку и парочку пузырьков с чернилами. Эта ручка была особенно дорога ему, и он старался не забывать пользоваться ей изо дня в день. Черная, с двумя серебристыми пластмассовыми ободками, она отличалась от любой другой заурядной ручки лишь старательно выведенными инициалами: заглавной буквой «К», внизу на самой ручке и «П» на колпачке. Никто из его немногочисленных знакомых не знал тайны этого предмета, хотя и догадывались, что это памятная вещь, подарок.  

Как правило, мы бережем в первую очередь вещи, попавшие к нам от людей, которые нам больше ничего не подарят, которые ушли из нашей жизни. И чем безвозвратней утрата, тем тяжелее нам избавиться от таких предметов впоследствии. Мы ищем облегчения в вещицах дорогих для нас людей, для которых мы нередко ничего уже не значим, а некоторые нас могут к тому же и недолюбливать. Размышляя над этим, чувствительные люди нередко опускают глаза, в то время как человек ироничный лишь улыбнется уголками рта. Мино не относился к людям, укрывающимся от своих проблем за дымкой безразличия и цинизма, но и болезненно-сладостных ощущений они ему тоже не преподносили. Наш герой относился к тому типу людей, для которых любовь является любовью, даже если от нее остался только черный кусок пластмассы. И он научился довольствоваться этим, получая от него тепло, нетребовательное и портативное.  

Но сегодня был немного другой день. Закрыв окно, Мино переместился с подоконника на стол: свесив ноги, он опустил туловище на столешницу, как если бы повар клал рыбину на разделочную доску. Причем рыбину, слегка превышающую размер самой доски. И в таком положении, подперев голову руками, он уставился в серый потолок и задумался. Мино вообще любил предаваться размышлениям, раскладывать всё по полочкам, наслаждаясь тишиной и миром аскетизма, что его окружал. За свои двадцать восемь это стало привычкой, наверное несколько странной для тех, кто её наблюдал, но и не единственной. Зато, такого рода медитация часто оставляля после себя записи в его блокноте, наподобие следующей:  

«Вставая каждый день до рассвета, и ложась до заката, человек как-бы становится членом немого  

общества, с одной стороны жалостливого и мнимо страдающего, ибо не имеет возможности, ввиду своих дел и забот, насладиться приятной постельной ленью, с другой же тайно торжествующего, так  

как ему открыта красота пробуждающегося города, малочисленная городская флора, что не поспевает за городом проснуться, и остаётся неподвижно спящей и безразличной ко всему. Люди эти несомненно совершают подвиг, каждым из них движет страх, смирение или же жертвенность и алчность, но эти движения и настроения создают потоки на улицах города, по сравнению с которыми паутина самого искусного паука казалась бы несуразной вещью, не возбуждающей интереса.  

Единственным развлечением в утренние часы составляет прохлада и свежесть проспектов и дворов, мостовых и набережных, всевозможных канав и канавок, леса и трав, птиц и насекомых. С другой стороны, их дополняют неожиданные встречи и драгоценное время, проведенное за фасадом одной из многочисленных кофейниц в компании таких же одиноких и беглых собеседников. И несколько мгновений спустя, завернувшись в свои пальто и плащи, с привычной суетливостью цедят холодный враждебный воздух, стоя на остановке в полутьме, среди других таких же фигур.  

Обитатели каменного леса, люди, которые считают себя более свободными чем обитатели бедных районов, заключенные в личные тюрьма, послушайте меня. Не стоит стремиться к тому, что вы называете мечтой. Не тратьте свое время на то, что вас повергает в ежедневный шок в погоне за благами прогнившего общества. Станьте свежими, юными ростками собственного мира, откройте глаза своим любимым или примите этих слепцов с любовью, подобной материнской или более мудрой, любовью наставника и защитника. Откройте им пару книг, посвятите несколько стихотворений, рисуйте для них картины, тащите за собой в новые страны, к новому солнцу и людям, наполняйте их души светом!  

Мы так обвесили себя ярлыками, что часто человек не успевает себя раскрыть, а его уже запомнили кем-то другим. Мы получили доступ ко всем людям мира, и мы могли бы сплотиться и быть дружными, но каждому нравится быть особенным и одиноким. Многие забыли про летние грозы, когда ты оказываешься дома, укрытым от этого волшебства и будто смотришь кино, за окнами твоими разгорается истинное величие природы, гневный праведный молот, который обращает в бегство жалких людишек. Или когда ты в начале марта оказываешься на пляже. Не передать ощущения, эта власть воды, прекрасная синяя душа этого места, которое принято называть нашим. Но так ли это. Враждебная завораживающая среда горных хребтов и водопадов, течение рек и кристальное спокойствие озер, запах августовских полей и хруст осенних лесов – частью этого мы являемся. Мы обязаны быть счастливыми только потому, что живем в таком красивом месте. Но у нас нет времени, мы играем в жизнь – в игру без победителей. В игру, где есть только проигравшие, хоть в чем-то мы едины.  

Возможно, мы всего лишь наваждения. Мастера хранители сновидений как в христианском, так и в арабском мире спорят о том, которое из реальностей является игрой нашего сознания. Важно проживать хотя бы одну из своих реальностей с раскрытыми глазами, приходя в сознание. Если твое сознание свежо и цело в мире реальном, то мир твоих сновидений будет тебе подконтролен, под стать миру реальному. Если же ты называешь вещи своими именами во сне, то твое сознание взбунтуется, вскричит, и постепенно начнет оставлять в твоем пробуждении привкус фальши, заставляя смотреть на вещи с недоверием и любознательностью. »  

Мино вновь закрыл глаза. Вновь открыл их. На потолке отчетливо был виден след от раздавленной мухи. Всё это не доставляет мне никакой радости. Потянулся к подоконнику за сигаретами и лежа закурил. Привычная боль в голове отступила. Обрывки вчерашнего вечера стали проявляться по кадру перед глазами, слегка засвеченной фотопленкой.