Удаган

Пока старик колдовал над фитилем керосинки, Игорь достал блокнот и шариковую ручку, аккуратно разложил перед собой, подровнял – ручка, когда ей не пишут, должна лежать строго параллельно длинной кромке блокнота. Старик иногда смачно кашлял в кулак. Наконец отблеск пламени перестал метаться по стенам.  

– Опять, едрить его, пробки перегорели. Который раз за месяц. Шалит.  

Хриплый, натужный кашель в кулак.  

Игорь терпеливо ждал.  

Мужчина напротив только выглядел стариком. Было ему лет пятьдесят, но седина уверенно захватила своё: редеющие волосы, густую окладистую бороду. Игорь решил, что в угоду красочности повествования накинет ему десяток-другой лет и, иначе как стариком, про себя его больше не называл.  

Старик жил на окраине Чернышевского в добротно построенной, но запущенной избе. Оглядывая своё жилище, он будто извинялся перед редкими посетителями. А ну его, все равно разметает все, начудит, наломает…  

– Да кто наломает-то? – Игорь задергал под столом коленом. Старик медлил. В последнее время он все чаще уходил в свои размышления.  

– Ладно, слушай уж.  

Речь старика перебивалась надсадным кашлем, от которого слабо дёргался под плафоном огонёк лампы. За окнами билась мошкара, но в доме не было ни единого насекомого. Не было животных во дворе, собаки в будке. Никого не было, даже родные, и те позабыли, то ли вовсе не хотели знать.  

– Мы тогда завод поднимали на Эбеляхе. Туда многие съехались, на горно-обогатительный. Это сейчас уже, наверное, там ни живой души… Я уж давно оттуда уехал. А были места – загляденье. Тут и Анабар тебе раскинулся, ветвится по долине, где берега спускаются к воде скалистые, крутые, где пологие, зеленые, лесные.  

Игорь, взявшийся было за ручку, заерзал на месте. Старик пожевал губы.  

– Да, как бишь его, многие тогда приехали работать, посёлок заселили, кто с семьёй переехал, а я один. Жена-то, Тамара, тут с сынком сидела. Видел дома многоэтажные, когда шел? Вот там мы жили. Сын уж в школу ходил, не с собой же мальца к черту на рога. А я в Эбеляхе в избе поселился, что греха таить, отдыхал от своих.  

Так вот, что это я, ты ж не за историей всей моей жизни пришёл.  

Мы тогда на разведку пошли. Двигались вдоль Анабара, в каждую трещинку, в каждую пещерку заглядывали – искали, куда оборудование подогнать, да чтобы с пользой. День погожий стоял. Я-то тогда её и приметил, пещеру эту. Мужики перекурить остановились, а я не курю. Ну, думаю, дай загляну. Махнул рукой им – и пошёл.  

Пещера небольшой оказалась и круглой. Внутри холод страшный. Сырой, ледяной – прям до костей. Я подумал ещё: как в другой мир попал, как на тот свет, и тепло далеко, и солнце где-то совсем не здесь.  

А посреди пещеры – груда камней. Большие такие валуны, горкой сложены, и сверху самый большой и плоский. И стою я, и решить не могу, и уйти из этого места страх как хочется, и любопытно, что там, под камнями, зачем их так сложили, что прятали.  

Ну и поднапрягся я, и поднял-то камень с макушки кучи. А под ним – дыра огромная, тёмная, и дна ей не видать.  

Я опомниться не успел, как пещера вся задрожала, волной пошла, и гул, вой какой-то – и не звериный голос, и не человечий, и не голос земли. У меня похолодело все, пальцы разжались, камень выпал из рук, и под ноги. Как прекратилось это, не помню, только из пещеры вышел я весь седой.  

Старик отхлебнул остывший чай. Игорь отложил ручку и принялся чесать между большим и указательным пальцем левой руки. В сенях что-то гулко ухнуло, скрипнуло, упало. “Пёс пробрался, наверное”, подумал Игорь, но тут же вспомнил, что животных на дворе старика нет и в помине.  

– Тем вечером я напился вусмерть и прямо за столом заснул. Ничего не слышал, ничего не видел, а утром смотрю – что-то в избе не так. Ведро, накануне воды из колодца принёс – на боку лежит, и лужа вокруг. Ну, думаю, споткнулся спьяну. Тут, там вещи не на месте – так мало ли, как меня по дому носило. А вечером понял: не при чем тут водка. Керосинку зажигаю – а она все гаснет, или не загорается вовсе, будто сырой фитиль. Бросил я это дело, нашёл в ящике свечи, зажег. Только отвернулся, слышу – хлоп, оборачиваюсь – упала на бок свеча, и тряпка на столе уже занимается. Я потушил от греха все и спать лёг, да вот только заснуть не смог. Как начало все в доме падать, мелкие вещи, будто кто щелбан им давал. Я так до утра и пролежал, боясь пошевелится.  

А на следующую ночь снова водки себе купил. И на следующую. И ещё. Через две недели даже удивляться перестал – то половник пролетит мимо головы, да как врежется в стену, то нож по столу запрыгает. Я ножи тогда перестал оставлять так лежать. Мало ли что. Понял уже, что что-то пришло со мной в дом из той пещеры, что-то я выпустил на волю, и проводил к людям.  

Игорь зябко поежился, по ногам потянуло ночной прохладой. “Спился старик и спятил, вот в чем дело”, посетила его догадка. Но дослушать было нужно, рассказ из истории старика вышел бы недурный.  

– К концу августа вахта заканчивалась, нужно было ехать к семье. Я по обыкновению своему выпил – для крепкого сна, и вещички свои принялся собирать. А оно все рвёт и рвёт из рук, вышвыривает из сумки, не пускает никуда. Я взбеленился прямо. И бросил это дело, не велики и не дороги у меня были пожитки.  

Среди ночи глаза открыл – а в доме будто туман, и я в каком-то трансе, и пошевелиться не могу, лежу, смотрю, моргаю. А туман надо мной колышется, и ни вблизь, ни вдаль. Я возьми да и скажи: “Если тут кто-то есть, приглашаю тебя к себе домой”. И тут же морок спал, я язык-то прикусил, но было поздно.  

Домой ехал с тяжёлым сердцем. Жена меня, седого, встретила, поахала, поохала, конечно. Но я говорить о пещере не стал. Правда, и на завод больше не вернулся, потому как дома стала тишь да гладь.  

А потом снова началось. Как сейчас помню: жена влетает в комнату, бледная, с полотенцем на плече, рукой другую руку зажимает, а между пальцев – кровь. Говорит: мыла посуду, и тут вдруг бах – трехлитровая банка пустая прямо под руками разлетелась. Я тогда сразу понял: то, что я привёл из пещеры, моё приглашение приняло. До трёх ночи дом ходил ходуном. Тамара сына к себе прижимала да молилась в углу, а по комнате то лупа пролетит, то газета.  

Утром попа позвали. Поп ходил, махал кадилом, бормотал что-то – я человек не верующий, не силён в их ритуалах. Стенки водой поливал. Стоило дверь за ним запереть – в обивку спицы воткнулись от Томкиного рукоделия.  

Ты пойми: съехать нам было некуда. Все ждали, надеялись на что-то, что оставит это нас в покое. Уже и сынок вырос, девочку нашёл себе хорошую. Женился. Рано совсем, но дело-то молодое. Там глядишь – и внука родили нам. Мы было выдохнули, отселили молодых к невестке.  

Да только рано радовались.  

И года не прошло после рождения малого, как невестка сына нашего выгнала и другого мужчину привела. Много старше её, почитай, мой ровесник. Сын с горя запил, учебу бросил, работу потерял. А потом и вовсе страшное случилось: разбилась девчонка с хахалем своим на машине. И внучок там был. Машина в гармошку, все трое сразу насмерть.  

Наш с Тамарой брак тоже не выдержал всего этого. Разошлись мы, вот уже, несколько лет как. Выставила она меня. Мол, это я беды все на семью накликал, лучше бы я тогда с вахты не возвращался… А я что, и правда. Лучше бы там остался. Вся жизнь коту под хвост.  

Когда уходил, собрался с духом, и снова это позвал. Хоть от родных увести, хоть что-то сделать для них доброе напоследок.  

Живём теперь. Я, старый дурень, год назад догадался человека знающего найти. Из местных. Ходил он, дом смотрел, бормотал что-то, да расспрашивал меня. А потом сказал: там, под камнями, удаган похоронена была. Шаманка то есть. Кто знает, сколько могила простояла в этой пещере, пока я не пришёл и не нарушил её покой. Вот её-то разгневанный дух и не даёт мне покоя.  

Игорь снова задергал коленом и стал жевать губу. Старик щелкнул пальцами по краю опустевшей чашки, та отозвалась жалобным звоном. В сенях что-то снова хрустнуло, и тут же распахнулась запертая на защелку дверца буржуйки, плюнув вперёд горящим угольком. Старик медленно поднялся, с трудом разогнув спину, и затоптал гаснущий уголь на полу.  

– И что… Тот человек? Не смог прогнать дух удаган?  

– Я его и просить об этом не стал. Я ведь один на этом свете остался. А шаманка эта уже, считай, шестнадцать лет со мной. Не всякая женщина такой срок выдержит.  

Старик хрипло засмеялся и тут же закашлялся, согнувшись пополам. Откашлявшись, распрямился. Игорю стало совсем не по себе, он оглянулся на дверь в сени. Там что-то шуршало, скреблось, ворочалось и будто бы глухо вздыхало.  

– Нет ничего на свете хуже одиночества. А тут – все чья-то душа рядом. Хоть и мертвая.  

Дверь в сени приоткрылась, как от сквозняка, блокнот смахнуло со стола, и по комнате прошелестел почти неслышный довольный смешок.  

За иллюстрацию к истории спасибо Ма.  

https://vk. com/stolenkeyart