Джоконда.

– Ольга, Ольга, черти тебя раздери. Ты смотри, что твоя коза проклятая с моей капустой сделала, – кричала Катерина, размахивая обглоданной кочерыжкой.  

Коза, которую хозяйка назвала красивым именем – Джоконда, растопырив четыре ноги, ни в какую не хотела покидать соседний огород. Она мотала головой и не своим голосом блеяла, призывая в свидетели всех кур в округе. Которым, кстати, и дела не было до страданий Джоконды. Они шмыгали в открытую калитку и прямым ходом бежали на грядку с клубникой.  

Вкусная клубника у Катерины уродились, сладкая! Ух, как она её берегла до приезда внуков, которые в эти выходные должны наведаться. Егора своего кухонным полотенцем от грядки отгоняла, если он ненароком блуждал в огороде.  

– Ах ты ж, старый хрыч. Тёртым калачом в огород не заманишь, хоть бы травину помог вырвать. А тут глянь-ка, на клубнику потянуло. Убирайся, ирод, детям оставь, – кричала она.  

– Да провались ты со своей клубникой, – огрызался Егор, вырывая по пути пучок молодой морковки, чтобы показать жене, что в огороде он не из-за клубники.  

Ещё пять минут Катерина пыталась через забор докричаться до Ольги, но в ответ даже занавески на окнах не колыхнулись. Кое-как привязав Джоконду к забору, и выгнав кур с огорода, Катерина, с кочерыжкой в руках, поднималась на крыльцо Ольги.  

– Да куда ж ты провалилась?,- кричала она, заходя в дом.  

С глухим стуком кочерыжка выпала из рук, откатившись на середину комнаты. Катерина прижалась к косяку двери, схватившись за сердце.  

Возле печи лежала Ольга, застывшими глазами глядя в потолок.  

Пятнадцать лет назад появилась она в их селе. Вот так, с одним чемоданом в руках, и вышла из автобуса.  

Долго по селу ходили слухи, что и сумасшедшая она, и зечка, и из области посланная следить за вороватым председателем. Люди ж всегда мелют своё и чужое, особенно, если своя жизнь похожа на день сурка.  

А Ольга и не пыталась что-либо кому-то доказать. Она, получив в колхозе дом и участок земли, жила себе тихо, никого не трогая.  

А однажды к ней по-соседски за солью зашла Катерина. Да так до самого вечера и просидели, пока Егор не закричал, что корову надо доить.  

Так Катерина узнала, что Ольга сирота, выросшая в детском доме. Жила она в городе, работала на заводе начальником цеха. И муж у неё был, тоже детдомовский, и любили они друг-друга так, как только в книжках пишут. И сын у них был, свет очей их. И вторым ребенком она была беременна, когда случилось это несчастье.  

Ольга винила себя. Если бы она на ту проклятую рыбалку поехала вместе с ними, то беды могло бы и не быть. Или погибли бы все вместе и дело с концом.  

А так, когда к ней пришли люди в форме, и теребя фуражки в руках сообщили, что машина её мужа попала под фуру, она чуть не сошла с ума прямо на месте.  

Ей даже похоронить своих любимых на удалось по-человечески. На кладбище началось кровотечение, и её увезли в больницу. Ребёнка не спасли.  

Вот так Ольга, бросив в городе всё, села на первый попавшийся автобус, приехала в неизвестное село. Она, вместе со своим горем, хотела забыться на новом месте, живя тихой жизнью.  

А теперь? А теперь и Ольги не стало. И если бы не Джоконда, то кто знает, сколько бы она пролежала, пока соседка Катерина не забила тревогу.  

Вот она, жизнь человеческая, сегодня ты есть, и у тебя всё есть. А наступит день и ты вроде есть, но жить тебе не для кого.  

Ольгу и хоронить-то по сути не кому было, если бы Катерина не подняла шум и не выбила в сельсовете средств.  

Тихо жила Ольга. Тихо ушла, оставив после себя грустные воспоминания, да Джоконду, которая вроде как осталась сиротой.  

– Ну что, горе ты моё рогатое. Со мной теперь будешь жить? – спрашивала Катерина у козы, выпив рюмку наливки, за помин Ольгиной души.  

– Меее, – ответила Джоконда, уткнувшись в плечо Катерины.