Ангелы и призраки. Молниевсосный постмодерн.

"Весенний цветок осенью знает, что нет ничего хуже надежды, довольствуясь тем малым, что может получить" (с) Анна-Варни Кантодеа  

Стоны звучали в моей голове раньше, чем будильник. Раненый призрак умирает от голода. Но мне ему не помочь. Хоть меня и не назовёшь живым, но и трупом тоже.  

Это было душераздирающею зрелище, по крайней мере, для тех, у кого есть что раздирать. Я не знаю, почему он увязался за мной, может быть, его потянуло к знакомому запаху или к собрату по несчастью. На моих глазах кто-то топил щенка в реке. Это было рано утром, вокруг не было ни души. Однако я не стал ничего делать. Скорее всего, тот мужчина топил его не просто так. Может собака родила щенка и пристроить его некуда. Это неважно. Важно то, что я увидел дух или призрак, что по сути одно и тоже, этого щенка. Плавая по воздуху, он подбежал ко мне и начал облизывать мне ладони. И я чувствовал, ощущал его язык, как будто он был реальным. Но его выдавал каменный холод, как будто мне трут камнем по руке, хотя тогда ощущения были больше похожи на наждачную бумагу.  

С тех пор он преследовал меня везде. Я не был против. Ибо так мне можно было скрасить вечное одиночество, которое я бы сравнил со смертью, ибо по чесноку это одно и тоже. Тело дышит, сердце бьётся, мозг обрабатывает информацию, и не было никого, кто это бы опроверг.  

Пару дней назад щенок начал вести себя очень вяло, а вчера и вовсе слёг возле моей кровати. Но мне незачем скорбеть. Мёртвый должен умереть. Хоть и, не буду скрывать, мой любовный пульсар вращается так быстро, что скоро превратится в чёрную дыру. Надеюсь передаст он передаст от меня привет тёте Долорес. Ибо я думаю, что вряд ли попаду в тоже место.  

На улице ночь. Самое время для того чтобы проснуться. Именно сегодня небо чище, чем обычно. Я вижу на небе каждую звезду. Вдруг одна из них начинает мигать и…исчезает. Я бегу к своей кровати, но уже поздно. Призрак щенка исчез.  

Теперь я снова один.  

Именно поэтому я выбрал такой путь.  

Чем больше к чему-то привязываешься, тем сильнее тебя бьёт, когда это теряешь. А я был свидетелем и того, и другого. Для моего искажённого рассудка слово «любовь» и слово «конец» означают одно и тоже. И это уже 4-й раз когда я повторяю словосочетание «одно и тоже».  

У человека есть множество эмоций. Если бы у меня был выбор, чувствовать только одно из них, я бы выбрал что угодно, но только не спокойствие. Спокойствие тоже можно сравнить со смертью, это волчья яма из которой не вылезти без чужой помощи, на которую в тени долины смерти не приходится надеяться, это прочный гроб на глубине полутора метров из такого приятно пахнущего свежеспиленного клёна.  

Выпускной был последним случаем их проявления. И возможно самым ярким. Тогда, моё эмоциональное наполнение можно было сравнить с библиотекой конгресса США.  

Прощального письма я не получил до сих пор. Хоть и собирался тогда его написать. К моему сожалению, я чувствую каждую смерть в этом мире. Прямо сейчас у кого-то умирает душа, в ком-то умирает романтика. Каждую минуту в ушах играет реквием по мечте. И в тебе тоже что-то умирает.  

Я никогда не знаю, у кого и что конкретно умирает, но чувствую это как на себе. Поначалу было страшно, однако человек известен тем, что способен приспособиться практически к чему угодно.  

Недавно, в ящике я нашёл манускрипт брошенной матери. Читать его было довольно занимательно. Я отказался от последней с ней прогулки. Но она посчитала, что я бросил её помирать в одиночестве. Забавно звучит, учитывая, что одиночество и есть смерть. И уж лучше раньше, чем потом. Перечитывать такое одно удовольствие.  

«Здравствуй, мой любимый сын. Я никак не ожидала, что ты бросишь телефон в самый важный для меня момент. Я столько хотела сказать тебе тогда, но ты действительно разочаровал меня. Ты никогда не умел держать ответственность. Может, я виновата в том, что воспитала тебя таким. Но я старалась изо всех сил. Прости меня, что как-то, во время истерики разбила твою любимую вазу вдребезги. Прости, что оставила тебя на растерзание этому, как ты выражаешься, умирающему миру. Сейчас когда я это пишу, за окном виден закат цвета того розового полотенца в нашей ванной. Я постоянно поглядываю на черно-белую фотографию, где мы стоим вдвоём на фоне рассвета. Так хочется в последний раз крикнуть «Сына, иди кушать! », но время уже позднее, вокруг меня лежат люди, которым нужен здоровый сон. Если мне не изменяет память, то фото мы сделали осенью, когда ездили во Псков, на рОДИНУ твоего отца. В детстве мы с ним очень любили там кататься с горки зимой. Насчёт того, что было дальше, думаю, тут итак всё ясно. Это невыносимо больно, что мне приходится писать это письмо, осознавая, что когда ты будешь его читать…ну, ты понимаешь. Но я должна сказать всё, что не успела. Хоть и у меня уже начинает очень больно шуметь в голове. Знаешь, когда я увлеклась славянской мифологией, узнала что есть такие божества – Карна и Желя. Божества горя и плача. Я очень надеюсь, что ты не будешь долго приносить им жертвы в виде своих слёз. Если ты вообще будешь по мне плакать. Не смотря, на все твои недостатки, я люблю тебя, сына, таким, какой ты есть. Жалко, что я не увижу твоих внуков, о которых я тебе постоянно докучала…»  

Затем письмо обрывается на середине листа. Его продолжение было на противоположной стороне и начиналось немного не оттуда, откуда закончилось. Очевидно, вторую часть она писала в другое время, отдельно от предыдущей.  

«В своих беспокойных снах я вижу тот город... Азов. Ты обещал, что мы поедем туда еще раз, но этого так и не случилось. Что ж, теперь я здесь одна, жду тебя. Жду, когда ты приедешь навестить меня, а тебя все нет... и вот я жду, в этом коконе боли и одиночества.  

Я знаю – ты никогда не простишь меня за то, что я причинила тебе... это так ужасно. Я хотела бы все изменить, но не могу. Здесь, в ожидании тебя, я чувствую себя так жалко и отвратительно. Каждый день я смотрю на трещины на потолке, и думаю о том, что все это несправедливо.  

Сегодня приходил доктор. Он сказал, что я могу прогуляться. Но это вовсе не значит, что я иду на поправку... нет, это значит, что у меня остался последний шанс.  

Думаю, ты понимаешь, о чем я.  

Но даже, несмотря на это, я рада этому. Я ужасно по тебе скучаю... но я боюсь, Дима. Боюсь, что ты не хочешь меня видеть. Когда ты приходил навещать меня, я видела, как тяжело это для тебя. Не знаю, какие чувства ты испытываешь ко мне: ненависть, жалость... или просто отвращение...  

Мне так жаль.  

Когда я узнала, что скоро умру, я отказывалась принимать это. Я злилась на весь мир, на всех, кого люблю... особенно на тебя, Дима. Поэтому я смогу понять твою ненависть, но я хочу, чтобы ты знал... Дима, я всегда буду любить тебя. Даже если моя жизнь окончится так, я никогда не променяю тебя ни на какие богатства. Вместе мы провели несколько чудесных лет.  

Что ж, это письмо слишком затянулось, поэтому я прощаюсь. Я сказала медсестре отдать его тебе после моей смерти. Это значит, что когда ты читаешь эти строки, я уже мертва. Я не могу приказать тебе помнить меня... но я не смирюсь, если ты меня забудешь. Несколько последних недель, когда я была больна... я сожалею о том, что причинила тебе.  

Дима...  

Дмитрий...  

Ты сделал меня счастливой»  

Но все эти слова летели в пустоту. Жалкое, однако, зрелище, как человек говорит тебе что-то хорошее лишь под угрозой смерти, лишь под дулом её пистолета. Её обнажённый скелет теперь ласкают черви и насекомые. Эта оргия будет продолжаться около тридцати лет, пока от костей совсем ничего не останется. Если её жизнь описать на бумаге, то никто бы не дочитал до эпилога. Если она и переродится, то только каким-нибудь кустом марены. Хоть и может так показаться, но мне не всё равно.  

Концентрированной симпатии к матери я не испытываю. Однако когда я впервые прочёл это письмо, мне было не удержаться на ногах. Приток эндорфинов в кровь от её компании у меня был налажен так же как переменный ток, то приятно, то не очень. Но как человек эры кайнозоя я знал средство, чтобы этот поток не прекращался. Я бы тоже хотел попросить прощения за всё, но уже поздно. Да и передать эти слова тому щенку забыл. Как всегда. Налажал.  

Такие прекрасные мысли пробудили у меня недюжинный аппетит. Заглянув в холодильник, я понял, что у меня остались только чайные пакетики каркаде. Придётся идти за едой. Одевшись, я смотрю на себя в зеркало, но не вижу отражения. Потому что оно настолько грязное, что даже не блестит от лучей света. Я убедил себя, что выгляжу шикарно, так что мне не нужны зеркала.  

На улице было довольно светло для ночи. Свет звёзд отражался от распятой на пустоте луны. Прогноз погоды на сегодня был благоприятный: зима решила ударить с новой силой. Сейчас на улице -23. Обычный зимний день. Уходящий год подарил мне кучу положительных эмоций, отняв в три раза больше. Я не верю в новогоднее чудо.  

Ветер начинает кидаться белыми хлопьями в лицо, а я же молю о том, чтобы круглосуточный магазин не был закрыт на ревизию или просто перерыв. Забавно беспокоится о таких мелочах, когда нет надежды и нет спасения, а в ушах играет суицидальная кода. Но больше всего я кайфую от суицидальной фуги. Фуга как форма полифонической музыки мне более приятна. А когда я иду по дороге и вижу человека, то становится стрёмно и играет суицидальный романс. Хорошо, что ветви деревьев успокаивают меня своим покачиванием. После того как три раза выжил сильно хочется жить. Каждый день поздравляю себя с днём рождения. А вот с новым годом поздравлять некого.  

Прямо передо мной в магазин заходит какая-то девушка. В ней тоже что-то умирает. Я бы это назвал кризисом среднего уровня разложения. Как же это бесит. Как же всё бесит! Бесит то, что каждая ткань, каждая клетка, каждый атом наполнен смертью в этой вселенной! Каждый день для жизни, как в Кемерово. Никогда не знаешь, когда и кто тебя спалит заживо.  

Девушка купила, что ей надо и начала уходить. Я заметил, что в её голову впились двое призраков дельфинов. Довольно сюрреалистичная картина. И тут меня осенило. Не жизнь убивает нас, а смерть. Гениально, не правда ли. Т. е. Изначально всё в мире было живо, но после первой же смерти её начало наполнять всякое призрачное отребье. Кто знает, может быть, тот щенок втихаря подсасывал у меня жизненную энергию, я же не экзорцист чтобы это ощущать. Бесит. Бесит! Я же не выхожу на улицу и не вижу ничего вокруг. Может быть, у каждого есть такой призрак-грызун, который портит своему объекту жизнь. Это уже какое-то постапокалиптичное дерьмо выходит.  

Вдруг я вижу, как этот жалкий призрачный дельфин лезет девушке между ног. Это была последняя капля. Чёртово животное, у которого даже душа наполнена лишь похотью, не должен существовать. Я давно это не практиковал, но фишка такая. Когда я сконцентрируюсь на призраке и сам при этом подвергну себя чему-то потенциально смертельному, то тот начнёт корчится в муках и обратится в грёбаный пепел. По понятным причинам я этим не пользовался.  

Я достаю из кармана складной нож. Всегда ношу его при себе как истинный параноик. И начинаю приближаться к девушке, чтобы лучше видеть призраков в метели. Со стороны это похоже на то, как будто я собираюсь убить её. И лучше бы я так и сделал. Закатываю рукав и прорезаю себе вены вдоль руки. Напоследок я даже брызнул крови на этих двух ублюдочных млекопитающих. Вспыхнуло знатно, как будто поджог лужу с нефтью. Вытираю нож об снег и кладу в карман. В душе ощущаю себя мазохистом, ведь после сделанного дела чувствую удовлетворение. Слышу визг. Не знаю чей. Может быть и мой. Слышу тепло в левой руке. Слушаю вокруг и вижу, как с руки горячей струйкой стекает помада. А поезда…поезда…поезда гудят мне, но я не могу встать с путей.