Жизнь, отданная небу... глава 4

Глава 4.  

Канун нового 2018-го, через десять часов завершится очередной этап моей жизни. Более семидесяти раз я уже прохожу этот рубеж. Если в молодости это было ожиданием чего-то нового, ожиданием праздника, то сейчас это грустное осознание, что ещё один год улетел в прошлое, оценка пройденного, констатация неизбежности, неотвратимости движения времени. На днях, мой сын сказал мне:  

-Новый год – это просто дата в году, ничего необычного в этом нет.  

Вот что значит молодость. Нет осознания, что пребывание на Земле ограничено временными рамками. И у каждого они свои, индивидуальные. Может это и правильно заложено, природой или кем-то, в наше сознание, в наши гены, чтобы человек не травил себе душу преждевременными грустными раздумьями. На днях, прочёл высказывание кого-то из знаменитостей:  

-Что прошло, уже не вернуть, не стоит о нём печалиться. Что будет завтра – никому не дано знать, может завтра и не будет вовсе. Нужно жить, и желательно полноценно, в настоящую минуту, беречь её и наслаждаться каждой минутой, отпущенной тебе.  

Вот только обидно бывает, когда вдруг, в, казалось бы, прекрасное настоящее время, тебя так шарахнет неожиданная беда, что и жить не хочется. Но об этом я порассуждаю чуть позже. А сейчас в голове возникают эпизоды того, уже далёкого, Нового года, который я впервые встретил в песках Кызыл- Кума, в Аральске.  

Сначала немного предыстории. Дело в том, что всё народное хозяйство, вся жизнь в пустыне, зависела от авиации, малой авиации. Вначале зимы, река Сыр- Дарья, которая протекает через все Кызылкумские пески, становится не судоходной, и тогда переправиться с берега на берег можно только самолётом. Первые вылеты были очень рано, и столовая в аэропорту ещё не работала. Мы целый день мотались по аулам. Прилетали, вечером, на аэродром Аральск, перед заходом солнца, столовая уже не работала. Вот так, целыми днями, голодными и летали.  

Чтобы стало понятно о специфике нашего романтического лётного труда, расскажу о технологии работы экипажа в эти сумасшедшие дни. При подлёте к местному аэродрому определяли, на глаз, количество пассажиров. Обычно, это толпа от ста до двухсот человек.  

Заходили на посадку, садились и в конце пробега, я, как второй пилот, бежал в хвост, к входной двери. Командир останавливал самолёт в дальнем конце аэродрома, а я должен был быстро высадить пассажиров, выкинуть их багаж (это обычно мешки, сумки, иногда связанного барана). Затем командир, на малом газу, медленно, подруливал к толпе пассажиров, ожидающих вылета. Здесь всё зависело от моей сноровки. Пока самолёт медленно рулил, я должен был затащить в пассажирский салон матерей с детьми, стариков, их багаж, тоже немаленький. Когда, на мой взгляд, самолёт был загружен под завязку, подавал знак командиру и он, прибавив скорость, выруливал на взлёт. А мне оставалось собрать деньги с пассажиров и занять своё место в пилотской кабине. И так целый день, пока не перевезём всех пассажиров. Пожалуйста, не подумайте, что это жестоко или некультурно, там это была норма жизни. Если человек не сталкивался с разъярённой толпой, можете только поверить моему рассказу. Однажды, я проявил слабинку, хотел проявить доброту, жалость к старому, белобородому аксакалу, соскочил на землю и хотел подсадить его в самолёт. Тут же получил мощный удар по носу, залился кровью, а сзади какая-то апайка (пожилая казашка), со всего маху, огрела меня клюкой по голове. Я упал, и вся толпа, с радостью, протопала своими сапогами, каблуками по моему бренному, неподвижному телу. Эта толпа, поняв, что самолёт стоит, набилась в нашу ласточку так, как набиваются в вагон метро, в часы пик, и двери уже невозможно закрыть. Командир был зажат в пилотской кабине, в которую тоже набились, эти добрые, уважаемые пассажиры. Больше трёх часов понадобилось коменданту (казаху), чтобы привести меня в чувство, и уговорить этих уважаемых аксакалов и апаек с детками, освободить самолёт. В тот день, я получил очень поучительный урок того, что доброта и сочувствие должны быть очень дозированы и соразмерны. Вот поэтому, этот случай послужил мне хорошим, и главное, очень наглядным уроком на будущее.  

Возвращаясь к сказанному выше, продолжу рассказ о нашей романтической работе. Когда возвращались на родной аэродром, я быстро, в полёте, пересчитывал деньги, собранные с пассажиров, передавал командиру, а сам оформлял штурманский и полётную документацию. Командир, в это время, распределял выручку, часть он оставлял себе, часть мне, часть я должен был отдать в кассу аэропорта, и по прилёту, оформить документацию и сдать её в бухгалтерию. Домой нас развозил служебный автобус. Аэропорт был дневной, поэтому ждали прилёта и посадки всех самолётов и только после этого нас везли в центр Аральска, к центральному ресторану. Вот тут уж мы отъедались за целый день. Мы были молоды, холостые, денег полно, тратить их негде и не на кого. Поэтому, чаще всего, свободное время проводили в ресторане. Официантки уже знали, что мы едим, что пьём. Как только мы появлялись, на столах ставилась водка, коньяк, минералка и, обязательно, фирменный бифштекс с жареной картошкой. Только для нас, приберегались, помидоры, огурчики, яблоки, лимоны. Этих деликатесов, в Аральске, найти было невозможно. После такого застолья шли домой, в общагу, обычный частный дом, мазанка, всего два квартала от ресторана, но идти приходилось только толпой, если кто жил на частной квартире, всей ватагой провожали до дома. Русских, в Аральске, мягко говоря, не любили. Среди молодых лётчиков были ребята разных национальностей – русские, украинцы, осетин, немец, даже крымский татарин (он это скрывал). Но для местного населения это неважно, какой ты национальности – глаза не узкие, ты враг.  

Когда мы окончили училище, к выпускному, нам выдали по одной форменной фуражке, по одной форменной белой рубашке, пошили нам форменный, тёмно-синий костюм и выдали по одной паре чёрных туфель. К чему я вспомнил об этом сейчас?  

К первому Новому году в Аральске все эти шмотки (к тому же не лучшего качества), были в плачевном состоянии, да ещё, беда в том, что в промтоварных магазинах Аральска было, хоть шаром покати. Весь товар лежал под прилавком, для «своих», мы своими не были.  

На работе обязаны быть каждый день в форме. Часто приходилось загружать и разгружать самолёт. Вот поэтому вид у нас был, мягко говоря, не очень.  

Вечером, после ресторана, продолжили пянку в общаге, жаловались друг другу на убогую нашу жизнь. Телевизора нет, водопровода нет, туалет на улице, за сорок метров, хоть дождь, хоть снег, хоть мороз с ураганом, прижмёт – побежишь. И вот изрядно приняв на грудь, у меня рождается, как оказалось позже, гениальная идея. Нужно поздравить, с сарказмом, наше любимое командование с Новым годом. Сказано – сделано. Нашлась поздравительная открытка. Так как я пользовался авторитетом, в нашем дружном коллективе, то и писать пришлось мне. В ней, честь по чести, поздравления с Новым годом и вопрос:  

-Не холодно ли им в Новогоднюю ночь и доколе мы будем изгоями в Советской стране?  

Толпой пошли и отправили эту замечательную открытку, а когда вернулись, продолжили наше веселье. Подробностей уже не помню, но когда утром проснулся и стал одеваться, не узнал себя в зеркале. Правый глаз опух, и светил огромный синий фонарь. Самое интересное, что никто не мог вспомнить, из-за чего меня так разукрасили. Идти на работу нельзя, ребята дружно поклялись, что были свидетелями, как я рубил саксаул для подогрева котла в общаге, и отлетевшим поленом ранил глаз.  

Дня через три, в общагу, наведался, вдруг, командир нашей отдельной авиаэскадрильи. Как хорошо, что все эти три дня я лежал, читал, сам готовил еду себе и товарищам, ни грамма алкоголя. Сколько командир ни допытывался, ответ был один:  

-Рубил дрова (для этого целую кучу дров заготовил), а вот зачем командование вызывает меня в Кзыл-Орду – понятия не имею. Наконец, он понял, что я каяться, не намерен, выдал командировочное удостоверение, деньги и удалился, строго погрозив пальцем. Вечером, поезд уже нёс меня в Кзыл-Орду на расправу. Решил играть спектакль до конца, всё-таки надеялся на счастливый конец. Поехал в летней лётной форме, даже без своей гражданской куртки, в раздолбаных, разлезшихся туфлях. Утром, когда пришёл в штаб, а на улице минус восемь, и падает снег, постоял перед зданием, чтоб хорошо припорошило. Когда вошёл в кабинет командира Объединённого Авиаотряда, доложил о прибытии и увидел себя в зеркале шкафа. Лицо синее, руки синие, из носа течёт. Красавец. И ещё увидел, перед командиром, на столе, лежит новогодняя открытка, всё стало на свои места. Видимо, первый отдел, не зря хлеб жуёт.  

Он смотрит на меня, желваки ходят ходуном. Я спокойно стою, смотрю на него, жду. Наконец, он не выдерживает, пальцем в открытку:  

-Ты писал, твоя работа?  

Набираюсь нахальства:  

-Там моей подписи нет. А если и я, то в чём моя вина?  

И меня понесло:  

-Вот висят на вешалке новенькие демисезонная и зимняя меховая куртки, новенькая форменная шапка, а в шкафу, наверняка, стоят меховые унты. А я приехал, по морозу, в летней форме, в этих рваных туфлях с оторванной подошвой. Почему я прибыл к Вам без куртки? А потому, что я прислан был к Вам на работу летом, в жару, а в Аральске, в промтоварных магазинах, даже мыши не живут, нечем поживиться, так и ходим на работу, кто в чём, в рванье. И почему я этого должен стесняться, я горжусь, что, не смотря ни на что, я летаю и это моя любимая работа.  

Пока я произносил этот монолог, начальник штаба, сидевший в кабинете, раза три вскакивал и снова плюхался в кресло. Наконец, не выдержал и выскочил из кабинета.  

А на командира страшно было смотреть. Кулаки сжаты, лицо налилось кровью, на лбу жилы налились.  

Стою, шмыгаю носом, забыл платочек и думаю:  

-Ну, Юрка, отлетался ты, кажись.  

И вдруг, командир, улыбнулся, разжал кулаки:  

-Садись, парень, не зря тебя избрали секретарём комсомольской организации аэропорта в Аральске. Не переживай, считай, что ты одел и обул всю Аральскую эскадрилью. Ну, а теперь, расскажи кто тебе поцепил такой классный фонарь.  

Ну уж дудки, всё равно виноват саксаул. Долго мы беседовали с ним, почти два часа. Всё, как на духу, рассказал о нашей убогой жизни у чёрта на куличках. Он много наобещал: и хороший приёмник с магнитолой, и новый большой холодильник, и новое отопление с обеспечением углём, чтобы саксаул больше не рубить, и засмеялся.  

Надо признать, он свои обещания – выполнил.  

К обеду загрузили полный самолёт вещами. За командира экипажа был командир лётного отряда, а я, в качестве второго. Пока летели, командир всё выпытывал, откуда фингал, но я оказался стойким партизаном.  

В аэропорту встречали меня, как героя, только на руках не носили. Это был мой час славы. И пусть было нелегко, тяжкий труд, сложности в питании, отсутствие комфорта, но зато любимая профессия, уважение окружающих, хорошие друзья рядом.  

Что ещё нужно для полного счастья?