Творчество Бунина

Да-да, Иван Алексеевич Бунин был в Одессе в тот замечательный день 1919 года, когда белые взяли этот город у моря. Белые полки наводнили город. Идут офицерские части. Тянутся артиллерийские обозы. Где-то на окраинах ещё идёт затихающий бой с отступающими красными. На улицы города высыпала публика, что почище да побогаче, приветствовать своих. Делегация антикоммунистических горожан хлебом-солью встречает генералов-золотопогонников. Изящно одетый Иван тоже любуется белым воинством под ярким южным солнцем. Но писатель остаётся писателем, всё примечает, чуть важная мысль или фраза придёт – хвать записную книжку, записывает: «Весь день проливной свежий дождь, его сплошной шум по тёсовой крыше …».  

Погулял писатель по белой Одессе, видит, крики какие-то. Это деникинские офицеры-победители на окраине города расстреливают пленных красноармейцев, оборванных мобилизованных из орловских да тульских мужиков. Выводят из толпы, ставят к стенке и бум! Трещат винтовки расстреливателей, мелькают на рукавах у них трёхцветные полоски, эмблемы Добровольческой армии. Сами стрельцы пьяные, буйные, с налившимися кровью, водкой и кокаином глазами, не разбирают ничего, добровольно пошёл пленный в Красную армию, просто подкормиться на казённых харчах, да одеться в казённый мундир или насильно мобилизованный. Какая разница! Служил Ленину – значит виноват! Тррахх! Ещё пятерых нет!  

Смотрит Иван Алексеевич на сие зрелище, жутковато как-то сугубо штатскому, никогда не служившему в войсках, да и вообще никогда никакому государству не служившему и нигде не работавшему Бунину. Тррахх! И лежат ещё тёплые тела красноармейцев, кто-то ещё дёргается. Подходит офицер к бьющимся в агонии людям, достреливает их из маузера. Прямо в лоб из мощного пистолета – голова несчастного вдребезги, мозги с кровью брызгают. Ходит этот кокаинист, перешагивает через трупы. Достаёт Иван свою писательскую записную книжку и записывает пришедшие на ум фразы и мысли (всё писателю сгодится! ): «В просеках бора, устланных жёлтой хвоей, дороги влажны и упруги …».  

Пошёл великий русский писатель домой, чай пить. Уже на подходе к своему дому видит, ведут офицеры, все как на подбор «под шафе», каких-то молодых женщин, вида женщины даже интеллигентного, запуганно о чём-то просят своих конвоиров, те в ответ заливисто гогочут. Кто это такие, поинтересовался Бунин у кучки зевак, радостно созерцающих это зрелище. А это женщины, на красных работали, не то учительницы, не то в библиотеках книги выдавали красноармейцам. Вот ведут их … того! А нечего красным служить. Кто-то из зевак тихо говорит, да ведь они всего-то грамоте неграмотных мужиков учили, их-то за что … Все замолчали. Господа, радостно говорит какой-то человек, их, говорят, перед расстрелом господа офицеры насиловать будут, вот потеха!  

Точно, офицеры затолкали барышень во двор, вскоре там застонала и слабо закричала женщина, очевидно, одна из учительниц, загоготали пьяные освободители-офицеры. Потом началась стрельба. Всё, пустили в расход, равнодушно проговорил какой-то хорошо одетый господин из зевак. Иван вытащил свою записную писательскую книжку, слегка дрожащими пальцами красивым почерком записал только пришедшую на ум фразу: «Синее небо над горами бездонно и ясно …». Вот только руки почему-то дрожат, трудно писать. Вроде не с похмелья …. Снова из-за закрытых ворот послышались голоса. Женщина о чём-то горячо кого-то просила. Потом горячечный треск револьверных выстрелов. Ну да, их перед расстрелом насилуют, сказал кто-то.  

Ночь прошла тревожно. В разных районах города были слышны отдельные выстрелы. Говорят, белые освободители перестреляли всех мелких служащих, учительниц, библиотекарш и секретарш, служившим красным. Думали, что перед белыми ни в чём не виноваты, вот и не стали отступать с красными, дурочки. В основном, молодые интеллигентные барышни. У Деникина это строго! Только вот, пьяные, честно говоря, все эти белые воины. И где только водку берут. Снова треск винтовок в ночи. Кажется, даже слышны крики насилуемых девушек. Да нет, показалось. Иван снова за свою записную книжку: «Сквозь утренний морозный туман и утренние дымы города …». За последнее время в связи с освобождением города от красных у Ивана вдохновение!  

Утром Бунин пошёл смотреть на еврейский погром. Туда сбежался весь город, надеются пограбить и полюбоваться на евреев, как их, неведомо за что, несчастных, непричастных ни к каким красным мелких торговцев и ремесленников будут наказывать за то, что Троцкий – еврей. Толпа погромщиков под улюлюканье взламывает двери домов, выкидывают из домов иудеев всё барахло на улицу. Тут же по-прежнему пьяные офицеры и просто добровольцы стреляют в жидов, рубят их головы топорами, насилуют, перед тем как разрубить их тела, евреек. Бунин дрожащими руками еле выводит в своей записной книжке писателя: «Вечер наступал тёплый, душный. В церквях звонили ко всенощной …».