Маменькин сынок.

Сережа с самого своего рождения по день, когда настала пора прощаться с домом и так сказать, «вылетать птичке из гнезда», жил в маленьком провинциальном городке Г. Он единственный ребенок в семье, поэтому родители, а в особенности мать, все свое внимание всегда уделяли только ему одному. В семье он жил вполне полноценной, состоящей из матери, отца и самого Сережи, что, конечно же, по-своему сказалось на его воспитании и миропонимании. В детстве он был мальчиком довольно-таки болезненным, что всегда отбирало много сил и нервов. По многим причинам ему было запрещено заниматься каким-либо спортом, кроме различных малоинтенсивных и хоть немного тонизирующих упражнений. Поэтому, кроме своей болезненности, он был всегда скудно физически развит, что стало одной из причин для издевательств и насмешек со стороны ровесников, которые всегда его в этом плане превосходили. В таком возрасте никуда от этого не денешься и приходилось терпеть. И к сожалению, из-за всех этих насмешек и стёба у Сережи совсем не было друзей. Были, конечно, более-менее близкие знакомые, но ни с кем крепкой связи у него никогда не бывало. Он уже с маленького возраста всех презирал и отстранялся, потому что боялся открыться, боялся кому-то довериться, чтобы не стать открытой мишенью, и все это, естественно, не без злобы. Но зато он понимал с самого детства, что самые близкие, кто у него есть, это его родители, хоть и такие как у него.  

Со всем тем, что я сказал, сочеталось, к счастью, хорошее умственное развитие Сережи. Учеба ему всегда давалась легко, а главное с интересом, что он все схватывал на лету. Родители и учителя очень гордились мальчиком за такие умственные способности. Сережа старался принимать участие во всех школьных олимпиадах, где зачастую занимал призовые места. Абсолютно каждую науку, которую преподают в школе, он мгновенно схватывал с удовольствием, что в последствии ему очень помогло при поступлении в университет.  

Гулять мальчик ходил очень редко, а если и ходил, то только не поздним вечером и совершенно один, при этом стараясь не попадаться людям на глаза. Они ему мешали мыслить, они ему мешали сосредоточиться и ощущать себя уютно и свободно. Как бы не был Сережа слаб физически, но его ум и сила духа часто позволяли ощущать себя могучим и сильным. Это достаточно интересное ощущение, на которое следует обратить внимание. Это своего рода вдохновение, возвышение души. Когда неожиданно с помощью каких-то мыслей человек вдруг получает кратковременную возможность испытать себя возвышенным, особенным, способным на все что угодно. Когда вдруг кажется, что все на самом деле в этом мире хорошо, что все гораздо проще, чем мы видим. В этот момент мы совсем неосознанно на мгновенье можем посмотреть на всю эту жизнь сверху, с высоты, когда все видно, как на ладони. И как только вы видим эту жизнь сверху, то она становится гармоничной и прекрасной. Мы чувствуем свое могущество, свою силу, свою волю, а мурашки в это время приятно оббегают наше тело. Такие-то чувства Сережа бывало и испытывал на прогулке, слушая в одиночестве вдохновляющую и любимую его музыку. Но ранним вечером, а уж тем более днем сложно было найти место, где совсем нет людей. К тому же гулять он ходил в основном в теплые времена года, когда можно было получать от этого гораздо больше удовольствия, нежели в холод. Да и к тому же когда холодно, то мама ему постоянно звонила и звала скорее домой, чтобы Сережа вдруг не простудился и не заболел бедняжка. Хоть городок, в котором он жил, маленький и провинциальный, да только хоть какой-то люд, но всегда гулял по его улицам, а далеко уходить Сережа боялся, потому что его мог кто-то увидеть и сообщить его родителям, за что он, конечно же, получил бы какое-либо наказание, да и, честно говоря, Сереже самому было страшно куда-то далеко отдаляться от дома. Но ни в коем случае не стоит обвинять Сережу в его недостатках, если таковые присутствуют, потому что в его случае воспитание в основном шло от родителей, ведь он ни с кем более по большому счету и не общался. Поэтому я вынужден и без этого совершенною никак, рассказать о его родителях о каждом по отдельности.  

Я не буду говорить об истории каждого из родителей с малых лет, потому что это вовсе не имеет никакого значения, а расскажу с какой они вообще стороны подходили к воспитанию своего единственного и любимого ребенка. Вообще семья Слепцовых была семьей совсем не видной. Даже у родителей особо друзей не было, да, наверное, и вовсе не было, кроме некоторых хороших знакомых, поэтому супруги были сами у себя, а у них был Сережа. Маму, теперь уже юноши, зовут Ирина Ивановна. Женщина она очень мнительная, боязливая и через чур обо всем беспокоящаяся, какой она прежде не была. Она всегда боялась за состояние и самочувствие своего сына. Даже провожая его в школу, она была готова хоть сидеть с ним в классе и переходить из кабинета в кабинет, если б это было возможно, только бы быть уверенной, что с ним все в порядке. Ей всегда казалось, что его кто-то обижает, что он легко попадет в своего рода неприятности и не сможет без её помощи из них выбраться. Приходя за Сережей в школу, когда он был еще совсем мальчиком, она смотрела на других детей и приходила в ужас от того, какие они нынче пошли. «Нынче, – говорила мама, – дети совсем сумасшедшие пошли, неконтролируемые и как за ними вообще смотрят родители, если те так ужасно себя ведут, вот наш Сережа…». Она даже боялась себе представить, что её сыночек остается на пол дня с такими извергами, такими маленькими бесятами, которые в любой момент могут травмировать её дорого мальчика как физически, так и морально. А сколько пришлось самому Сереже потратить сил и совершить уговоров, чтобы мамы его перестала провожать в школу, потому он был уже не маленький и мог сам благополучно дойти, к тому же над ним уже начинали подсмеиваться ровесники, что он такой маменькин сынок, который не может сам пройти несколько сотен метров от своего дома, который находился и правда совсем неподалеку, до школы, так это сложно передать словами! А входя в школу, она с таким презрением смотрела на одноклассников Сережи, с таким осуждением, как будто они в чем-то виноваты, хотя вина за ними не редко и правда была. Над Сережей, как я уже говорил, ровесники временами подсмеивались. Хоть они и не отвергали его и не отстраняли, а уж тем более не избегали, но в кругу своих одноклассников мальчик был живим предметом для насмешек.  

Сережа и его одноклассники, не смотря на возраст, каждую перемену между уроками ходили в спортивный зал, чтобы поиграть там в мяч. Мальчика всегда брали с собой и при чем с большой охотой, но было видно, что в основном для смеха. Что поделать, не мало таких подростков, которые любят потыкать пальцем на своего ближнего и указать на его недостатки, и именно в большой компании. Там уж у кого на что хватит фантазии и чувства юмора, так и насмехались, частично из-за того, чтобы показать окружающим свое остроумие, а частично, чтобы утешить свое юношеское самолюбие. Сереже деваться было некуда, и он даже, бывало, в отместку пытался также над кем-то надсмеяться, да только никогда на его шутки никто не реагировал, либо сразу переводили все обратно на Сережу. Поэтому иногда терпение мальчика заканчивалось, он не мог ничего поделать и справиться с собой, уходил ото всех подальше и от бессилия своего пускал слезу. Но были случаи, когда Сережа приходил в ярость и неуклюже бросался с кулаками на своего обидчика, да только его сразу же всем известными методами угомоняли. Поэтому-то он часто не находил больше никакого выхода, кроме того, чтоб рассказать своей матери о том, как безжалостно и обидно над ним издеваются. А уж начав жаловаться грех было не преувеличить и еще с большей силой показать себя невинным и обиженным. Тогда мама Ира, вскочив откуда бы то ни было и в один миг собравшись вся на нервах, чуть ли не бегом направлялась в школу прямиком к директору, чтобы подать жалобу на Сережиных одноклассников. Директор со временем, конечно же привыкла к таким активным посещениям Сережиной матери. По началу она и правда принимала серьезные меры и вызывала на собеседования, чтобы, скажем так, поведать о жизни, да разъяснить как правильно себя вести и относится к окружающим, а в их случае именно к Сереже. Но разве что-то может из этого выйти толкового, если одноклассники первое время и правда переставали над Сережей стебаться, да только сразу же начинали презирать и окидывать косыми взглядами. Нет, они отнюдь были не изверги, как можно подумать, да и все эти насмешки были не от зла и вовсе не намеренны, а просто над Сережей легче всего было пошутить и это и правда выглядело хоть иногда и безнравственно, но потешно. Поэтому-то мама мальчика и окидывала одноклассников своего сына презрительным и осуждающим взглядом.  

Почти до самого окончания школы мама звонила своему сыну по окончании учебного дня и спрашивала где он находится и как его дела, а убедившись, что все в порядке, немедленно велела быстрее приходить домой, чтобы не дай Бог, что-нибудь да не случилось. Порой, а точнее почти всегда, это было невыносимо, но Сережа не мог что-либо поделать. Но ведь это только школа! А как же она боялась, что с ним что-то станется и в других местах. Особенно когда он в теплые дни выходил прогуляться. Да уж куда прогуляться, даже закрытого дома она боялась его оставить одного. Это уже было нездоровое беспокойство, даже, наверное, маразматичное, несмотря на вполне еще ранний возраст для такого рода диагноза.  

Ирина Ивановна даже и представить себе не могла как это после школы её сынок один и без присмотра уедет жить в другой город учиться в университете. Ведь она твердо и решительно была намеренна, не смотря на все преграды, переезжать вместе с сыном, чтобы постоянно быть рядом и обеспечивать безопасность и благополучие своего сынка. Ведь ей всегда и постоянно казалось, что Сережа под угрозой, в опасности, как от сил внешних, так и от болезней.  

Теперь скажу несколько слов о Сережином отце, Анатолии Романовиче Слепцове. Что ж, тут абсолютная противоположность Ирине Ивановне. Это был человек властный, жесткий, угрюмый и через чур строгий. Анатолий Романович к своему сыну относился не с таким трепетом и болезненной заботой, нежели Ирина Ивановна, а совсем наоборот, уделял слишком мало внимания Сереже. Наверное, самое плохое то, что он никогда не разговаривал со своим сыном по душам и никогда не объяснял какие-либо вещи доступным языком или же вовсе не объяснял и на Сережин вопрос «Почему? », он отвечал скудное и холодное «Потому что». Анатолий Романович большую часть своего времени проводил на работе, которая находилась далеко от дома, и работать приходилось вахтами и командировками, что доставляло большие неудобства как ему самому, так и его семье. Но зато только благодаря отцу, семье было на что жить и чем поживиться, дабы не затягивать ремни. На уме и в сердце у него не было места семейной ласке, любви, заботы и гармонии. Он считал своею обязанностью лишь присутствовать и обеспечивать деньгами, но никак не уделять время на разговоры, а уж тем более, как он говорил «сопли», но только от какой-то странной обиды. Временами было такое ощущение, что отца вовсе и не присутствует в их семье. Он, конечно, бывало и уделял время своему ребенку, но только в том случае, если что-то нужно помочь или сделать побыстрее, что явно не является семейным теплом. Но судьбой его и жизнью интересовался изредка и то как будто по вынуждению или чувству обязанности. Очень тяжело приходилось Сереже и его маме с таким человеком. Наверное, частично из-за этого Ирина Ивановна и отдавала всю себя и даже с лишком только своему сыну. Интересно, конечно, как вообще у Анатолия Романовича и Ирины Ивановны сложился брак, судя по всему, в молодости они еще были совсем другими людьми и дополняли друг друга, но только не теперь. Теперь один обладает тем, чем совершенно не обладает другой и только став они вдвоем одним целым, возможно, получился бы «полный» человек, если можно так выразиться. Сережа редко переживал по поводу того, что отец совсем не проявляет свою отцовскую заботу и внимание, потому что такое отношение было с тех Сережиных лет, когда его память стала устойчива, а значит была уже привычка и смирение. К счастью, мальчик, любил читать книги не только научные, но и художественные, которые его воспитывали по-своему и тоже сделали огромный вклад в миропонимание мальчика. Я не говорю, что Сережа вовсе не переживал по поводу того, что отец не уделял ему времени и был слишком строг. Бывали моменты, когда он особенно сильно переживал свои семейные обстоятельства. Как-то раз он даже пытался поговорить со своими родителями, но отец строго пригрозил ему и сказал, чтобы тот не смел еще пытаться научить взрослых, когда сам еще мало что понимает. Но еще более обидным для Сережи казалось то, что даже между мамой и папой не было совсем тепла, не было семейного и нежного ощущения, будто бы у чужих людей. Они, конечно, разговаривали и общались, да только слишком сухо, слишком принужденно, будто бы они вместе только из-за одного Сережи. Юноша помнит до сих пор, как он слышал в родительской комнате мамин плач и папин гневный шепот. Это глубоко засело в нем и нередко тревожило и напоминало о себе, стоило только посмотреть на родителей. Потом такие выяснения отношений у родителей закончились и между ними чувствовался только холод и по началу даже сильная неприязнь. Потом они с этим свыклись и продолжали существовать, казалось, хотя бы ради Сережи. Но, как видно, это не привело ни к чему хорошему. Сережа вырос слишком несамостоятельным юношей, боязливым, неразговорчивым и зажатым, в чем, конечно же, огромная вина его родителей. Он даже не знал как с кем-либо завести общий язык, ему это вовсе не представлялось возможным, к тому же мама постоянно ему твердила, чтобы тот не заводил знакомств с посторонними, потому что это может привести к плохим последствиям. Ну а отец практически вообще ничего и не советовал, а только обеспечивал обязанностями, наказаниями и диктовкой правильного поведения.  

Как я уже говорил, у Сережи были большие успехи в учебе, поэтому школу он закончил достойно. В день выпуска Сережи из школы, Анатолий Романович находился не на работе, поэтому смог прийти вместе с Ириной Ивановной на торжественную часть, что юношу весьма обрадовало и успокоило. Каждого ученика школы награждали отдельно и говорили о его заслугах. Сережа был награжден особенно и похвален за отличную учебу, так что румянец засиял на его щеках от удовольствия. Во время награждения Сережа с улыбкой взглянул на лица своих родителей, которые стояли неподалеку и смотрели на своего дорогого сына, и как только юноша встретил их взгляды, так сразу и просиял от удовольствия. Ирина Ивановна стояла на носочках с платком в правой руке, крепко прижав его к груди и часто вытирая слезы со своих раскрасневшихся щек и одновременно радостно улыбаясь. Но Сережу это не так удивило, как гордая улыбка своего отца и приветливый кивок головой глядя прямо ему в глаза. В этот момент Сережа так сильно полюбил своего отца, что тот ему всего лишь с улыбкой кивнул, что даже сам чуть не пустил слезу. Этот момент юноше запомнился надолго и на вряд ли когда-то забудется, потому что это был первый момент в его жизни, когда он почувствовал себя очень значимым в глазах своего отца. После торжественной части Сережа смущенно подошел своими широкими тяжелыми шагами к своим родителям.  

– Поздравляю, сын, – гордо промолвил отец, протягивая правую руку, – ты большой молодец.  

– Спасибо, пап, – сказал с улыбкой и глядя прямо в глаза Сережа, пожимая отцу руку и потом переводя взгляд на маму.  

– Сынок! – воскликнула прослезившаяся Ирина Ивановна, бросаясь в объятия к сыну и целуя его в левую щеку.  

Такого отношения Сережа никак не ожидал и ему стало неловко, но очень радостно, хоть он и не представлял как себя вести в таких ситуациях. Мама закончила обниматься, а папа еще похлопал сына по левому плечу, продолжая улыбаться, чтобы показать свою любовь, которую никогда не показывал. У Сережи вдруг резко переменилось мнение об отце, как будто он его вовсе и не знал. У юноши возникло такое ощущение, что его отец на самом деле не такой, каким показывается, а чувствительный человек, которому даже не с кем поговорить по душам и пожаловаться на что-то тяжёлое и тревожащее его сердце вот уже много лет. С того момента Анатолий Романович в Сережиных глазах стал совершенно другим человеком, хоть еще и не ясным.  

Вечером, когда близился выпускной вечер, и весь класс уже собирался идти в ресторан, чтобы там продолжить справлять свой праздник, Сережа, к сожалению, никуда не пошел. Одноклассники с большой охотой звали юношу с собой и им даже было жалко, что он не проведет последние часы с ними вместе, а с печалью на душе отправится домой. Но Сережа, никому не объяснив причин, не соглашался ни на какие уговоры и говорил только, что вынужден уходить и не сможет остаться, на что все расстроились. Хоть ребята часто и смеялись над Сережей, над его внешностью, над его нравом, но все же любили его и желали, чтобы в последний день посидеть всем вместе и насладиться выпускным вечером. Но Сережа направился домой, потому что родители ему запретили идти гулять вечером еще несколько дней тому назад. Сережа тогда находился дома и это был уже июнь месяц, когда до выпускного оставалось несколько дней. Он подошел к маме на кухню и безнадежно спросил:  

– Мам, можно я на свой выпускной после торжественной части пойду вечером гулять с одноклассниками?  

– Это еще зачем? – спросила мама в недоумении, продолжая оставаться у кухонной плиты не поворачиваясь к сыну.  

Для Сережи этот вопрос показался странным и он растерянно ответил:  

– Ну-у, просто хочу побольше времени провести с ребятами, выпускной все-таки.  

– Нет уж, Сереж. Это чтобы напиться там с ними, опьянеть и попасть в неприятности? – повернулась мама к сыну, вытирая руки полотенцем, заботливо, но твердо смотря сыну в глаза.  

– Да какие же неприятности, мам, и какое опьянение, ведь я только хочу с ними провести время, – недовольно и чуть возвысив голос отвечал Сережа.  

– Сереженька, ну разве ты не понимаешь, что они тебя где-нибудь бросят? Ты ведь знаешь как они к тебе относятся. Только смеются и издеваются, изверги. А сейчас ты хочешь с ними идти? А как же я буду, сынок? Я ведь с ума сойду, а ведь точно что-нибудь случится, это точно! Так что нет, Сереж, давай без глупостей, хорошо? – мягким и немного жалобным голосом сказала мама.  

Сережа махнул рукой и совсем расстроенно побрел к себе в комнату заниматься своими делами. Этот запрет совсем вывел его из себя, он даже в какой-то степени был в бешенстве и не смог более ничего сделать, как лечь на кровать и долгое время с досадой смотреть в потолок. Он хотел потом еще спросить у отца, ведь может тот разрешит, но это было еще более бесполезно. Сережа все-таки потом попробовал, но Анатолий Романович коротко и ясно ответил «нет», так что нечего было и возразить, да и не позволено. У юноши промелькнула мысль при объятиях с родителями на выпускном, попытаться спросить еще раз, но понимал, что это совершенно бессмысленно и если бы родители изменили свое решение, то сказал бы об этом сами.  

Так закончились школьные годы Сережи и приходила пора поступать в университет. Для юноши это было большой загадкой. Он и представить себе не мог, как же родители его отпустят одного и как вообще с этим смиряться, особенно мама, и как это он будет вообще больше не под их крылом. Когда он об этом задумывался, что было особенно часто после выпускного, то мысли одна за другой приходили ему в голову и не давали покоя. Например то, что мама будет названивать ему бесконечно и неустанно, чтобы несколько раз на дню спрашивать состояние и дела своего сына; будет ли вообще звонить ему отец и интересоваться его жизнью, или же их скудное общение совсем будет прекращаться на то время, когда Сережа находится не дома? Где он вообще будет жить, если мама на вряд ли сможет отпустить его в общежитие к совершенно чужой и незнакомой, но известной своими приключениями, студенческой молодежи, но и на вряд ли спокойно смирится с тем, чтобы снимать ему квартиру, потому что там будет совершенно один, а значит не в более надежной безопасности, а некоторые мысли его так пугали, что он его пробивал пот, как только он о них подумает. Одна из них, которая была более вероятная, потому что не раз озвученная, это если мама решится ехать с ним и снимать квартиру на двоих, где она еще несколько лет не сможет дать ему покоя. Еще множество волнений и дум постигали Сергея, на что он в конце концов решился поговорить со своими родителями, чтобы во всем удостовериться и более не думать лишнего, а готовиться к решенному родителями заключению. Но они сами опередили Сергея и в одно выходное утро решили за завтраком поговорить со своим сыном о его поступлении и дальнейшей жизни. Анатолий Романович тоже в это время пребывал дома, поэтому за завтраком сидели в то утро всей семьей. Сережа, не подозревая ни о каком разговоре, просто сел и принялся за еду, подождав, когда начнут кушать и родители.  

– Сынок, мы тут с папой посоветовались и решили с тобой поговорить, – начала Ирина Ивановна отодвинув тарелку с теплой яичницей.  

– Да? – поднял голову Сергей, посмотрев на родителей, которые сидели от него по правую и левую сторону стола, – о чем же?  

– О твоем поступлении и дальнейшей жизни, – продолжала мама, немного переживая.  

– Так я и догадывался, – тихо и досадно ответил юноша.  

– Ну так вот, мы с папой подумали и решили, что ты будешь поступать в энергетический университет, на факультет инженера – атомщика. Мы считаем, что это сейчас престижная и перспективная профессия и ты будешь там учиться.  

Сережу эти слова привели в шок. И легко понять почему. Ведь родители даже не посоветовались с сыном, а сделали выбор за него, нисколько не задумываясь о его желаниях. Сережа сразу же занервничал и даже несколько секунд не находил слов, чтоб ответить.  

– Но а как же я? Как же мои желания? Ведь я туда не хочу! – затараторил Сергей, отстранив в сторону тарелку и нахмурив брови.  

– Да понятно, понятно. Но это лучший вариант, что мы смогли выбрать, думая о твоем дальнейшем будущем, – ответила Ирина Ивановна, практически не обратив внимания на эмоции юноши.  

Сережа понимал, что нет смысла противоречить, да и по нраву своему, он бы не смог ослушаться родителей, а только слушался и повиновался, но его тревожил еще один вопрос.  

– Хорошо! А где я буду жить? – раздраженно спросил Сережа.  

– Я решила ехать с тобой и будем снимать квартиру, чтобы тебе было легче, но это пока так все не обдуманно, что боюсь об этом говорить, но я уже решилась на это и держу в целях.  

Сережа потом сам удивлялся, как это он после таких слов сдержал свою ярость и огонь, который бурлил в его душе словно лава, жаждущая вырваться из почти извергающегося вулкана. Хоть он уважал и боялся своих родителей, но это его так вывело из себя, что он забыл про весь страх. Ему столько хотелось высказать, но он не смел, поэтому единственное, что оставалось сделать, это взяться за голову, облокотившись на стол локтями. Отец до сих пор сидел и молча завтракал, совершенно не участвуя в разговоре, но видимо, тоже сдерживая какой-то скапливающийся пыл.  

– Так все, хватит! – ударил Анатолий Романович ладонью по столу, так что Ирина Ивановна вздрогнула от испуга, как курица, а Сережа перестал тянуть себя за волосы и медленно подняв голову, глядя на отца, – как я сейчас скажу, так и будет! Да, Сергей, ты идёшь учиться туда, куда мы решили с матерью и никаких «но». А жить ты будешь в общежитии, как и все обыкновенные студенты. Это тебе сыграет на пользу, и ты многому научишься, став самостоятельным.  

– Да ты с ума сошел! – начала Ирина Ивановна, – он же пропадет там!  

– Хватит тебе уже бегать за ним! Это ты с ума уже сходишь! Бегаешь за ним как сиделка, вздохнуть не даешь лишний раз! Только стыдишь его и меня перед всеми! Посмотри, что из него выросло! – все больше сердился Анатолий Романович, обвиняя свою супругу.  

– Ах вот как! Да не твоя ли вина, что он такой вырос, а? Ты хоть раз в своей жизни научил его чему-нибудь? Хоть раз говорил с ним по душам? Да тебя давным-давно как будто и нет вовсе, ты будто исчез из нашей жизни! Все, что он не умеет сегодня, это твоя же вчерашняя вина! – повышала голос Ирина Ивановна, в ответ обвиняя мужа.  

Сережа незаметно вышел из-за стола, вытер салфеткой рот, быстро обулся оделся и вышел на свежий воздух. Родители этого не заметили и продолжали ссориться, заслуженно друг друга обвиняя.  

– Да, моя вина велика, но нечего было за ним бегать и сюсюкаться на каждом шагу как с грудным ребенком!  

– Да ну к черту, не смысла говорить даже, уперся, как всегда, за собой ничего не замечая. Только о своих проблемах всю жизнь и страдал, а сыну не мог уделять должного внимания…Господи, где же он? – встрепенулась Ирина Ивановна, побежав в комнату к сыну и там его тоже не обнаружив. Тогда она побежала в прихожую, чтоб уже бежать и кликать Сережу на улице. Но Анатолий Романович побежал за ней и крикнул:  

– Стой! Оставь ты его наконец!  

С этими словами он подбежал к супруге, крепко её обняв, никуда не отпуская.  

– Отпусти! Отпусти меня! Мне надо найти Сереженьку! С ним может что-нибудь случиться! – пыталась вырваться Ирина Ивановна, но все безуспешно.  

– Он скоро придет, оставь его, оставь… Все, тихо, тихо, – пытался как можно нежнее говорить Анатолий Романович, чтобы угомонить жену, – успокойся пожалуйста.  

– Да не нужны мне твои успокоения, ни разу не успокаивал, а тут вдруг успокаивать…Отпусти сейчас же! – продолжала вырываться Ирина Ивановна.  

–Прости меня, прости! Только успокойся, Ира! И оставь Сергея, он прогуляется и вернется, дай ему свободу, хоть на мгновение.  

Ирина Ивановна еще некоторое время оказывала сопротивление, но потом ослабла и поняла, что это бесполезно, поэтому перестала вырываться и Анатолий Романович повел её в гостиную, посадил на диван и молча, без слов прижал к своей груди и заботливо гладил по голове.  

Сережа выбежал из квартиры и вышел на улицу, чтобы немного пройтись и подышать свежим воздухом. На улице после освежающего дождика отдавало свежестью и прохладный воздух помогал успокоиться и собраться с мыслями. «Что за ненормальная семейка», – бормотал про себя юноша, – «И правда, как же отец может обвинять маму в том, что она так как ко мне относится, если сам не проявлял ко мне должного отцовского внимания и заботы». Сережа перестал бормотать про себя и молча думал о произошедшем. Хоть отец и был и не прав, но его снова удивило то, как он себя повел с сыном. Если бы не Анатолий Романович, то не было бы и «спасения» от матери. Она и правда намеренна была ехать в другой город, чтобы снимать там квартиру и следить за каждым шагом юноши. Его это так пугало, что он не видел вообще никакой радости в дальнейшей своей жизни. Хоть он и побаивался жить в общежитии с совершенно незнакомыми ему людьми, в незнакомом городе и совершенно одному. Но и правда, как сказал папа, это научит его самостоятельности, хотя в его отсутствии и виноват сам Анатолий Романович.  

В Сереже жила надежда найти там новых знакомых, с которыми ему легче будет сродниться, потому что они не будут знать о прошлой его жизни, не будут знать как бегала за ним мама, как это знали все одноклассники. Он думал, что сможет показать себя с другой стороны, способен будет поставить себя таким, каким хочет, чтобы видели его окружающие. Но больше всего его не просто тревожило, а всеми силами возмущало, что оба родителя даже не посоветовались с сыном по поводу поступления в университет, а сами решили все за него. Мысли посещали его одна за другой и вдруг он вспомнил о том, что родители ссорились в то время, когда он уходил и это его разом напугало и быстро посетили опасения, что может что-то произойти, поэтому он встрепенулся и быстро зашагал домой. Когда он открыл дверь в квартиру, то удивился мертвой тишине, словно дома никого не было. «Понятно», подумал он, -«Разошлись как всегда по разным комнатам и каждый сам в себе». Но войдя в гостиную, Сережа поразился увиденному. Родители все еще сидели в той позе, которую я описал. Отец продолжал гладить маму по голове, а мама, несомненно, довольствовалась таким положением.  

– Сынок! С тобой все хорошо? – привстала мама, а отец остался сидеть на диване, при чем с виноватым видом.  

– Да, все в порядке, -удивленно ответил юноша.  

– Прости нас, сын, – встал отец, серьезно и раскаиваясь посмотрел он сыну в глаза. А мама уже подбежала к Сереже и крепко его обняла, прижавшись к груди.  

– Не надо, пап, я все понимаю.  

Анатолий Романович кивнул и продолжал стоять, не зная, что делать и не находя себе места.  

– Ну что встал? Иди сюда! – воскликнула Ирина Ивановна с улыбкой, обернувшись к мужу.  

Анатолий Романович пожал плечами и медленно подходил к ним. И когда он подошел на расстояние вытянутой руки, то Ирина Ивановна его схватила и потянула к себе в объятия.  

Сережа, мягко говоря, был шокирован происходящим. Они впервые в жизни все втроем стояли и счастливо обнимались. Ему даже было несколько неловко от такого непривычного состояния. Он никогда еще не испытывал такого семейного тепла и уюта. Ему вдруг захотелось заплакать то ли от неожиданности, то ли от счастья, но он держался всеми силами, чтобы не стало еще более неудобно. Это воспоминание держится в нем по сей день, никогда не покидая. Объятие с матерью ему было не впервые, но объятие с отцом как раз-таки, наоборот, было новым. Он чувствовал спину отца правой своей рукой и не ощущал строгости, молчаливости и уж тем более неприязни, а ощущал теплое родство и мягкую, как оказалось, душу своего отца. На следующий день Анатолий Романович уезжал на работу, и юноша ощутил сильную тоску, впервые его провожая вдвоем с матерью.  

Уже через месяц Сереже следовало уезжать в другой большой город, где находился университет, в который он успешно поступил. Мама, конечно же, поехала с ним, а точнее повезла, чтобы помочь заселиться в общежитие и посмотреть обстановку. Ирина Ивановна хоть и с трудом, но успешно смогла перебороть себя и смириться с тем, что Сережа теперь будет жить один в другом городе и учиться. Анатолий Романович еще не приехал с работы в то время, когда его жена с сыном уехали из дома. После того дня, когда они все втроем стояли и обнимались, особых изменений в жизни Сергея не произошло. Мама так и продолжала следить за каждым его шагом и везде сама за ним бегала, чтобы как можно больше угодить, не понимая того, что только докучает. Единственное изменившееся, что стало очень значимым для Сергея, было то, что они стали временами созваниваться с отцом и интересоваться друг у друга делами и настроением. Для кого-то это было обыденно и обыкновенно, но только не для Сергея.  

Заселение произошло успешно, общежитие оказалось довольно-таки приемлемой обстановки, чистым, ухоженным и хорошо оборудованным для быта. Даже Ирина Ивановна была удовлетворена такой обстановкой, что было удивительно. Сережу заселили с двумя юношами ровесниками, с которыми он сразу же представился и показался хорошим сожителем. После заселения, стоя в коридоре общежития, Ирина Ивановна плакала и долго обнимала мальчика, потому что пришло время им прощаться.  

– Мы тебе с отцом будем скидывать деньги, питайся хорошо и ни в чем себе не отказывай, лекарства я тебе положила, так что на первое врем хватит, я постараюсь к тебе почаще приезжать, чтобы проверять обстановку и твою жизнь. Будь умницей и самое главное аккуратнее! – говорила мама, пуская слезы.  

– Хорошо, мам, спасибо. Ну что со мной может случиться? Тем более скоро учеба, я буду сидеть и учиться. – успокаивал юноша маму, чтобы она скорее успокоилась.  

– Да, учись. Самое главное не голодай. Найди с кем ходить в столовую, но только хороших людей, но один не ходи, а то мало ли что. – продолжала мама, то крепко обнимая, то снимая всякие маленькие волоски и пылинки с Сережиной одежды.  

– Хорошо. Но я думаю со временем сам научусь готовить.  

– Ну все, поди разбирай вещи, нельзя долго прощаться, я тебе скоро обязательно позвоню. Все, пока, пока, – мама на прощание крепко обняла Сережу и поцеловала в щечку.  

– Пока, мам, – грустно сказал Сережа и крепко обнял маму. Так они и распрощались.  

Вечером в этот же день Сережа ощутил невероятную тоску. Он лежал в комнате на своей кровати, которую кое как с трудом смог застелить, чем слегка удивил своих новых сожителей. Сначала просто лежал и думал, а потом отвернулся к стене и тихонечко, чтобы никто не увидел и не услышал заплакал. Горькие горячие слезы жалобной тоски катились у него по щекам, и он с трудом смог успокоиться через несколько минут. Сам не подозревая того он оказался настолько привязанным к матери и дому, что теперь не представлял как будет жить здесь дальше. Первое время он звонил своей маме даже чаще чем она ему. Но такая сильная тоска прошла оказывается совсем скоро, чему Сережа обрадовался и самостоятельная, одинокая жизнь начала его вдохновлять.  

Совсем скоро началась учеба и новый коллектив. Он потихоньку начал ощущать запах свободы, постепенно понимал, что он теперь волен и отвечает сам за себя. «Раз я отвечаю теперь сам за себя, значит я и сам себе судья» – говорил он сам себе, не думая о том, что деньги ему пересылают все еще родители. Учеба началась хорошо и нисколько трудностей не составляла Сергею. Даже в школе, казалось, было тяжелее учиться, чем в университете. По началу жизнь в общежитии Сереже не нравилась. В нем было слишком много людей, все общее, к чему он очень не привык. Но самым трудным и тем, к чему он был вовсе не готов, являлась самостоятельность. Теперь приходилось самому за собой следить, а раньше все за Сергея делала Ирина Ивановна, не давая возможности быть самостоятельным. Но как бы тяжело не было привыкать, юноша постепенно начинал справляться с бытом, приловчился рационально распределять время, чтобы все успевать и, конечно же, отдыхать.  

Время шло, а Сережа начинал меняться. Тоска по дому и родителям неизбежно проходила, и он потом практически вовсе перестал звонить родным, разве что они ему. Ирина Ивановна также и продолжала названивать своему сыну каждый день и не по разу, но юноша становился все суше и неприветливее, все меньше времени уделял на разговоры и говорил, что нужно делать дела, после чего разговор прекращался. Ирину Ивановну посещало плохое предчувствие, что с Сережей творится что-то неладное, но пока что неизвестно что. Женщина тосковала по сыну нестерпимо, особенно когда Анатолий Романович был на работе, и она жила дома совершенно одна, не зная куда деваться. Теперь ей даже следить было не за кем, разве что за самой собой. Она начала больше ухаживать за своей внешностью, за своим здоровьем, так что совсем скоро преобразилась, помолодела и довольно-таки привлекательно стала выглядеть. Их отношения с Анатолией Романовичем, к удивлению, начали налаживаться, он даже иногда ухаживал за женой и радовал приятными сюрпризами. Ему теперь даже на работу не хотелось уезжать, лишь бы проводить больше времени с женой. Глубокие морщины, что были всегда и неизменно меж бровей, потихоньку разглаживались и лицо его приобретало добрый, и даже сколько-то счастливый вид. Он стал чаще звонить своему сыну и разговаривал более развязно и совсем не строго. Сережа понимал, что начал находить друга в своем отце, что несказанно удивляло и радовало. Но, к сожалению, Сережа тоже начал меняться, только в плохую сторону.  

Юноша совершенно забыл следить за своим здоровьем и в последствии он понял, что у него болит гораздо меньше, нежели думал он и Ирина Ивановна прежде. Он начал вливаться в свободу, чувствовал запах воли и ему нравилось, что за ним никто не следит и он может делать абсолютно что захочет. Ведь дома он и шагу не мог шагнуть без контроля, а теперь он не мог нарадоваться своей независимости. Те старания, что он прикладывал к учебе дома, начали исчезать и интерес к наукам невозвратимо испарялся. Сереже начинало легче приобретать знакомых, он стал более развязнее и кроткая зажатость тоже в нем исчезала. Внешне юноша оставался неизменным. Все такой же тучный мальчик, с большими болезненными мешками вокруг глаз, все такое же плохое физическое развитие, но внутри менялось все очень быстро и неузнаваемо. Знакомые накапливались разных мастей и каждый его увлекал по-своему. Каждый что-то советовал, каждый куда-то звал, и Сережа хотел все и сразу. Свобода его так радовала, что он решил позволять себе абсолютно все. Он легко начал плевать на запреты родителей, которым собственноручно практически уже не звонил и ни в чем себе не отказывал. Здесь и произошла его первая проба алкоголя и сигарет, к которым он пристрастился. Ему даже больше нравились не алкоголь с сигаретами, а то, что он может себе это позволить в тайне от родителей и ему ничего не будет, ведь никто не узнает. Абсолютные родительские запреты дома так отдаляли его от внешнего мира, что теперь он полностью начинал углубляться в него и вкушать вкус свободы. Он не понимал, что полная свобода не заключается том, чтобы ни в чем себе не отказывать. Но его ли была вина, в том, что он так начал быстро меняться, его ли была вина, что свобода от контроля родителей так его привлекала и манила?  

Родители звонили своему сыну и чувствовали, что что-то не так. Плохое предчувствие материнского сердца не давало покоя, и она уже несколько раз собиралась ехать к своему сыну, чтобы проведать его обстановку, но её останавливал Анатолий Романович, говоря, что Сережа сам скоро приедет на отпускные дни.  

Уже к зиме Сережа начал регулярно прогуливать учебу, занимая это время либо сном, либо развлечениями. Мальчик, который уехал туда летом, стал уже совершенно другим человеком. Учеба ухудшалась, но в замен этому стало больше знакомых, разделяющих его образ жизни, которых всегда такого рода находится много. Сережа даже больше переступал все эти родительские законы и запреты, не потому что ему и правда очень хотелось этого, а в какой-то степени глубоко в душе в нем жила месть и наслаждение нарушать наставления. Теперь он с жадностью переступал запреты, которые перестали что-то для него значить. Предчувствия Ирины Ивановны оправдывались, Сережа и правда начал вести неприемлемый и безответственный образ жизни. В такой молодой голове зарождались греховные желания. В какие-то моменты в его голове промелькивали мыслишки похотливые и сластолюбивые, извращенные и низкие. Он перестал хорошо питаться, а деньги, которые высылали ему родители, он тратил на удовлетворение своих желаний. Он уже несколько раз звонил Ирине Ивановне и просил, чтобы та ему выслала еще денег, на разные ложные потребности, которые он придумывал на ходу. Мама уже так стала переживать, что стало невыносимо сидеть на месте ровно в неведении о том, что творится с её сыном. Даже Анатолий Романович начал замечать изменения в своем сыне, что сразу о многом говорило, и в один день, когда Сережа не брал трубку уже несколько часов, родители не выдержали своих переживаний и решили ехать в общежитие к своему сыну. До города, где учился Сережа было около четырех часов езды. Сроднившиеся от общей проблемы супруги в один декабрьский воскресный день взялись и непоколебимо решили ехать к Сереже.  

Зайти в общежитие оказалось совсем просто, объяснив ситуацию, что нужно срочно к сыну, потому что он не берет трубу, что было истинной правдой, потому что он во все время так её и не взял. Оба родителя, а в особенности Ирина Ивановна, безумно переживали за своего сыночка, который, оказывается, совсем отбился уже от рук. Мама помнила, где комната её сына еще со дня заселения, поэтому без труда смогла привести за собой и супруга, который был в ожидании, какая же картина перед ними предстанет. Времени было около трех часов, когда родители открыли дверь в Сережину комнату. Перед ними предстала такая картина: двух мальчиков – соседей на месте не оказалось. На стороне, где находилась Сережина кровать, был полнейший беспорядок, и даже, наверное, правильней будет сказать хаос. Одежда беспорядочно валялась то на полу, то на кровати, то свешенная на спинку стула. Посуда лежала на тумбочке несколько дней уже немытая. В одну кучу были свалены обертки от лапши быстрого приготовления. Но это еще не самое страшное, что привело в ужас Ирину Ивановну, а в гнев Анатолия Романовича. Рядом с кроватью и под ней валялись опустошенные бутылки от недавно выпитого алкоголя, а на краю тумбочки, где не было грязной посуды, лежала не потраченная мелочь и полупустая пачка сигарет, с валявшейся рядом зажигалкой. А единственным виновником всего этого, по мнению родителей именно в эту секунду, был их неотесанный и отвратительный на данный момент их сын Сережа, который валялся на кровати нездорово сопя и пуская на подушку густые слюни.  

Ирина Ивановна закрыла рот от ужаса и даже не знала, что делать, боясь подойти близко к сыну. Анатолий Романович так разгневался, что уже собирался ворваться в комнату, грубо разбудив сына и повезти его на несколько дней домой, чтобы провести там воспитательную «профилактику». Но Ирина Ивановна остановила Анатолия Романовича за руку, не дав ворваться в комнату и сказала: «Постой, Толя, не гневайся. Господи, это же наша вина, – полу-говорила, полу-стонала Ирина Ивановна, понимая в чем дело, – «Дай лучше я. Останься пожалуйста». Ирина Ивановна аккуратно подошла к сыну, тихонько трогая его за плечо, пытаясь разбудить. Сережа тяжело повернул голову, слабо открывая глаза. Выдели бы вы его лицо, когда он выпучил глаза и встал как по команде с кровати, протирая руками лицо.  

– Поехали домой, Сереж, – строго сказала Ирина Ивановна, – одевайся и выходи, мы ждем тебя в коридоре.  

Ирина Ивановна вышла из комнаты, дав время на собирание. Сережа даже не знал, что думать, он был пока еще в шоке, поэтому не раздумывая, быстро собрал весь мусор в одну кучу, а потом забросил его в мусорный мешок. После этого он начал быстро собираться. В это время Ирина Ивановна в коридоре взяла Анатолия Романовича за руку и отвела в сторону, чтобы сказать пару слов.  

– Толя, не ругай его, здесь только наша вина, – тихо говорила женщина.  

– Как это не ругать, Ир? Ты посмотри на него! Да ему порки не хватает!  

– Тихо, тихо, не кричи, – волновалась Ирина Ивановна, глядя прямо в глаза мужу, который возмущенно разводил руками выпучив глаза, – послушай пожалуйста, давай мы с ним просто поговорим, ведь ты никогда с ним этого не делал. Просто сядете и поговорите по душам, но ни в коем случае не гневайся. Ему просто нужен партнерский разговор. Так будет лучше, послушай пожалуйста.  

Анатолий Романович кивнул, ничего не ответив, отводя взгляд продолжая быть нахмуренным, и как раз в это время из комнаты вышел собранный Сережа.  

– Как же ты похудел, Господи, – удивилась Ирина Ивановна.  

– Привет, пап, – поздоровался Сережа с отцом, потому что с матерью уже виделся.  

– Привет, – грозно проговорил Анатолий Романович, – поехали.  

Всю дорогу никто из них троих не вымолвил ни слова. Сережа сидел сзади и всю дорогу просмотрел в окно, смущаясь и переживая, думая какие же теперь примут меры родители. Он не столько переживал из-за мамы, сколько из-за отца, потому что тогда он сильно его боялся. Домой тоже вошли молча и Сережа, разувшись, направился к себе в комнату, чтобы разобрать некоторое вещи, которые взял с собой.  

– Ну же, поди поговори с ним, – толкнула тихонечко Ирина Ивановна мужа в бок.  

Анатолий Романович несколько волновался, ведь это будет первый разговор по душам с сыном в его жизни. Он даже не знал с чего начать и что говорить дальше. Он шел медленно до комнаты сына, чтобы поразмыслить о том, что сказать. Гнев его испарился за время пути до дома и в нем не было ни капли злобы и волнений, если конечно не считать переживания перед разговором. Мужчина зашел в комнату в то время, когда Сережа вынимал из рюкзака одежду, складывая её на свою полку.  

– Сереж, я поговорить с тобой хочу, – мягко сказал Анатолий Романович, закрывая за собой дверь.  

– Да, хорошо, – волнительно и покорно ответил Сережа, присаживаясь на стул в то время, когда отец садился рядом на диван, – я знаю, что провинился, пап, извини пожалуйста.  

– Да нет, сейчас не об этом, ты послушай. Расскажу тебе немного про отца моего, твоего дедушку, которого, к сожалению, давно уже нет рядом с нами. С самого детства он приучал меня к труду. У него был огород с маленьким домиком, который он потом продал за какие-то копейки по нужде. Так вот у нас там всегда была своя скотина. Свиньи, козы и курицы. Каждое утро, когда я еще был маленький, то вместе с дедом, а потом уже один, ходили кормить животину, а потом еще вечером. Всегда нужно было привезти большую железную канистру колодезной воды, а колодец находился совсем не близко, поэтому мне всегда стоило большого труда привезти воды, а делать это нужно было каждый день. Дедушка был очень строгий и принципиальный, поэтому не смотря на все мои собственные дела, потому что ему было плевать, лишь бы я сходил накормил скотину с птицей, привез воды, да еще посезонно вскопал вместе с ним огород и запас еды на зиму животине. Мама тоже помогала, но только после рабочего дня. Поэтому в учебное время я перед школой с утра пораньше ходил и выполнял наказанное, а потом еще вечером, после школы. Летом же я тоже всегда должен был рано встать и делать те же самые обязанности. Всегда нужно было наколоть дров, иногда даже приходилось одному разгружать несколько тонн песка из заказанного грузовика, – говорил, не торопясь отец, уткнувшись в пол, печально вспоминая свое детство, – папа никогда со мной не разговаривал, никогда не понимал и не пытался выслушать. На уме у него был только огород, дела, обязанности, которые я регулярно выполнял. Он никогда никуда не хотел свозить меня и что-то показать. Никогда у него не было желания повидать мир или хотя бы съездить куда-нибудь отдохнуть на несколько дней. Только труд, труд и труд. Я, конечно, не жалуюсь. Ведь он приучил меня к делам, я имею руки и умею привернуть, образно скажем, полку к стене. Но что меня больше всего убивало, так это полнейшее отсутствие понимания и моральной поддержки. Каждую пятницу он со своими мужиками собирались на огороде и пили. Бывало, что он уходил на многодневный запой, тогда все хозяйство оставалось на мне одном и деваться было некуда. Мама моя была несчастна, потому что папа её постепенно оставил без надежды на счастливую жизнь и вечно тянул её вниз, также приказывая и строя свою правду в доме. Сколько же было у нее терпения, царство ей небесное, я пока что не видывал столько терпения ни у кого. Так и проходило все мое детство и юношество, – Анатолий Романович на несколько секунд замолчал, собираясь с мыслями, речь я была несвязна и не последовательна от волнения и множества мыслей в голове, а Сережа смирно сидел и задумчиво слушал, потихоньку понимая, зачем ему отец все это говорит, – но знаешь, я никогда не был зажатым ребенком. Я всегда без спросу улепетывал из дому, чтобы погулять с друзьями. Как и все подростки мы увлекались и алкоголем, и сигаретами, о чем я сейчас в принципе не жалею и не считаю, что нужно было бы отказаться от этого. Все это было для меня жизненным опытом, и в большой степени хорошим и радостным временем. У меня никогда не было проблемы в поиске места, где-бы посидеть. Всегда была возможность провести время вечером в домике на огороде, в тайне от родителей, а главное от отца. Ему вообще по большому счету была на меня без разницы, пока я был маленький и юношей, лишь бы я выполнял свои обязанности. Он начал меня ценить как сына своего, когда я уже образовался как личность, когда я уже был далеко не мал, но было уже поздно. Так вот, когда я ходил вот так вот гулял в тайне от родителей, то для меня потом это стало совсем обыденным, таким обычным, что потом я не испытывал к этому никакого привлечения, меня это нисколько не манило, поэтому у меня никогда к этому не было в последствии никакой тяги, – Анатолий Романович снова на сколько-то замолчал, глаза его были даже немного прослезившимися. Он не мог даже поверить, что сидит со своим сыном и разговаривает по душам. Это было настолько необычным и непривычным, что даже казалось удивительным, но очень приятным. Настолько приятным, что глаза немного слезились. Сережа сидел уже не потупив взгляд, а смотрел прямо на отца таким теплым взором, что даже, наверное, можно было увидеть ту любовь и благодарность, которая из него исходила в сторону отца. Анатолий Романович продолжил, – Потом я встретил твою маму Иру. Она так мне понравилась, мы с ней долго встречались, перед тем как пожениться. Я каким-то образом сразу понял, что у нас с ней все серьезно. Я быстро изменился, начал ради неё ухаживать за собой, стал более рассудительный и аккуратный. Я её в последствии очень полюбил. Потом мы поженились. Знаешь, когда уже мы привыкли друг к другу, то я снова, как и прежде, стал каким-то грубым, молчаливым, скрытным и мне почему-то никогда не хотелось быть другим, у меня не было стимула, мотивации. Потом родился ты, а я ведь даже не знал как с тобой обращаться. Для меня ребенок был чем-то непонятным, я не понимал, как нужно правильно вести себя с ребенком. А уж тем более я не знал как воспитывать ребенка. В общем я вовсе не знал и не осознавал, что же такое вообще ребенок. Конечно, тут не только моя вина, но и вина моего отца. Я во многом взял с него пример и уже сейчас очень сожалею об этом, ведь ничего не осознавая слишком поздно у меня голова на плечах появилась, – мужчина снова на мгновения замолчал, собираясь с мыслями и заключил, – Сынок, я хочу попросить у тебя прощения, – посмотрел Анатолий Романович в прослезившиеся глаза сына, – прости меня пожалуйста, что я был таким плохим отцом, – говорил мужчина, тоже начиная слезиться, – прости пожалуйста дурака.  

Анатолий Романович замолчал и более не мог сказать ни слова. Ком стоял в горле и не давал вдохнуть. Сережа тоже не смог найти слов и просто встал со стула, подошел к отцу и тепло его обнял.  

– Ну ладно тебе, все хорошо, – Анатолий Романович встал и гордо протянул своему сыну руку.  

– Спасибо, пап, – с улыбкой сказал Сережа, протягивая руку в ответ.  

– Я надеюсь, мы поняли друг друга, и ты подумаешь, ведь я знаю, ты парень толковый.  

– Да, пап, я все понял, спасибо!  

– Ну все, отдыхай, скоро будем все вместе ужинать.  

С этими словами Анатолий Романович счастливый вышел из Сережиной комнаты, и навстречу ему из кухню вышла Ирина Ивановна.  

– Ну что там? – с большим любопытством спросила она, – поговорили?  

– Да, дорогая, поговорили. Он мой сын! – гордо ответил мужчина.  

– Надо же…дорогая, – прошептала Ирина Ивановна и крепко обняла своего мужа.