Клуб Последних Монархистов

-Империя – это не хруст французской булки, дорогие господа. Это состояние души- сказал я.  

Собравшиеся молча смотрели на меня, и только жиденькая бородка холеного филистера в длинном сюртуке из бордового бархата показывала, что он не разделяет моих взглядов.  

За окнами раздался лай собаки и через несколько секунд донесся треск ружейной пальбы. Этот звук заставил всех вздрогнуть.  

–Что... что происходит? – дрожащим голосом спросил Иван Федорович Чучурин, видный монархист и один из спонсоров акции. Он стоял возле каминной доски, поглаживая по голове испуганную собаку. -Неужели война?  

– Любое насилие- есть необходимое зло, – ответил я, отхлебнув глоток бренди и чувствуя, как щеки начинают гореть. – Я готов, черт возьми самолично передушить тех ублюдков, которые думают иначе. Но объясните мне, милейший Иван Федорович, где я найду их?  

Иван Федорович закашлялся. Он не знал что ответить. Вечерело. На город наваливались толстым брюхом весенние сумерки, предвещая скорый дождь. Стало неуютно и душно.  

Я направился к выходу.  

Все наше дворянское собрание молча проводило меня непонимающим взглядом.  

Я шел по залитой водой улице мимо вросших по окна в землю кривобоких домишек. У ограды старого кладбища я остановился, прислонился к чугунной решетке и закурил. Сплошная сырость, очень похожую на ту, что рассыпалась в промозглом и влажном небе, разбавлял ветер.  

Стоял серый, облачный апрель. Трава еще даже не пыталась пробиваться сквозь булыжники мостовых, а местами еще лежали грязные островки льда и снега.  

Наш Клуб Последних Монархистов существовал уже давно. Вечерами, в тайне от всех, мы собирались за круглым столом, в полутьме комнаты, едва озаренной теплым мерцанием свечей. Нас было семеро: я, трое обнищавших дворян, седоусый гвардейский полковник и пара щеголеватых молокососов из полковникового окружения.  

Мы читали стихи, статьи собственного сочинения, много спорили и каждый по-своему готовили реванш. Дело было не в том, что нас сплотил общий враг – скорее, наоборот. Мы хотели одного- страстно и неистово, как хотят красивую, но неприступную женщину- воскресить в нашем сознании аристократию, еще не успевшую превратиться в позорный символ обывательской желчи и нечистоплотности.  

Были ли мы аристократами в этом погрязшем в праздности мире? Чувствовали ли себя избранными народом? Догадывались ли, что с нами произойдет в скором будущем? Наши мысли блуждали далеко и высоко. Иногда мы пели хором- словно древние христиане. И тогда наш клуб становился катакомбами, населенными бледными духовидцами.  

Часто в местных газетах появлялись спекуляции на тему нашего Клуба. Нас называли отщепенцами, городскими сумасшедшими и просто исчадиями ада. Это было, конечно, глупо. Но заголовки были хорошие. Они врезались в сознание обывателя и привлекали в наши ряды новых бойцов. Новых возродителей Монархии. Регулярные части становились все моложе. Мы и сами были еще молоды и полны сил. Мы хотели вечной весны и хотели победить весь мир. И сделать это вместе.  

Я вошел в ограду кладбища, и медленно, под моросящим дождем побрел между могилами. Дождь усиливался, лед размывался на дорожках, и смешиваясь с песком превращался в илистую грязь.  

Мне и раньше нравилось бродить по этому кладбищу Здесь было красиво. Тихо. Как раз то, что нужно для душевного спокойствия. Я подошел к мраморному надгробию. Ветер трепал увядающие белые розы у белого изваяния, изображавшего печального ангела. Здесь покоилась Алина. Я не знал ее при жизни, но обнаружив ее могилу, часто приходил к ней в минуты душевного смятения. Особенно приятно было сидеть на скамье у ее надгробия, думать о своей жизни и глядеть, как ветер кружит по аллеям листья и черные ветки, похожие на корявые когти.  

Жизнь коротка. Это хорошо понимал весь мир. Но что делать с этой короткой жизнью?  

Я все думал, какой она, Алина, была при жизни. Резвой хохотушкой или бледной, мечтательной девушкой, склонной к мазохизму? Кто ее любимый писатель? Достоевский? Или, может быть, Хармс?  

Полюбила ли бы она меня? Стали бы мы друзьями? И – насколько это было бы продолжительно? Смог бы я доверять ей настолько, чтобы мы стали близки?  

А главное, почему она умерла? Ведь ей было всего 19 лет. Возраст я прочел на надгробии. Может, Алину убили? Или у нее были серьезные причины для самоубийства?  

Боже, боже. Я думал об этом не переставая, а ветер продолжал трепать лепестки умирающих роз. И зачем приносить цветы мертвецам? Питать одну смерть другими? Как нелепо. Как глупо… Смешно. Жаль только, что исчезнут вслед за ней все эти последние цветы, срываемые ветром с каменных плит.  

Как же все таки несправедлива судьба. К Алине, ко всем. Вся их история – цепь несправедливостей, несуразностей, нелепых случайностей. Взять хотя бы эту смерть. Что в ней проку миру? Смешно и думать. Жизнь – борьба за существование, а смерть – конец, который нужно пережить. Хотя, нет, не конец. Алина хоть и зарыта тут, а помнят о ней совсем чужие люди- я к примеру. Значит, живет она пока о ней помнят. Как та монархия, которая и сейчас есть лишь в памяти нашей, в разговорах наших ночных.  

Меня лихорадило. Мысли о Алине и империи перепутались, смешались, превращаясь в какой то оглушающе громкий шум в голове. Бредовые идеи лезли в голову одна за другой. Я думал о мертвой Алине как о символе мертвой империи, как о звезде, которую закатила какая-то злоба. И эта злобе не удалось меня убить – она растаяла сама.  

Я повернулся и медленно пошел прочь от могилы Алины. В пальцах своих я механически сжимал белую розу, одну из прощального букета, принесенного Алине чьей- то заботливой рукой. Как же просто, думал я, кажется, понять философию жизни.  

Вот жила девушка, смотрела на небо, птиц, дышала, любила наверное. А потом ее зарыли в землю. Почему? Да ведь не будет больше никаких девушек. Птицы улетят, а цветы увянут. Мир больше не существует для нее. Останутся только надгробная надпись, свежевскопанная земля и смятые лепестки у меня в руке. Как это нелепо!  

Домой я пришел только утром и бессильно упал на кровать. Голова болела, стены комнаты шатались, и очень хотелось пить. Немного полежав, я встал, умылся и пошел на кухню. Там было все по прежнему, и лишь был чуть чуть приоткрыт приемник пневмопочты. Это означало, что пришло письмо. Я открыл ящик и вытащил блестящий, металлический тубус. Тонкий синий шнур был привязан к нему. В контейнере оказалось два письма.  

В одном из писем я обнаружил очередную газетную заметку, полную лживых инсинуаций про наш Клуб. Нас, монархистов представляли как сборище малокультурных людей, чей «бубновый интерес» был построен исключительно на дружбе с иностранными транснациональными корпорациями. Это было гнусной ложью и подлогом. Я не стал читать дальше и зашвырнул тубус в угол, решив, что больше никогда не прикоснусь к этой статье. Мерзавцы! Подлые сатрапы! Оскорблять нас, честнейших из дворян – это ли не плевок в лицо всей Родины! Я сел за стол и написал письмо в редакцию газеты, требуя немедленно напечатать опровержение. После я запихнул написанное в тубус, кинул его в приемник и нажал рычаг.  

Я заходил по комнате. Силы мои были на исходе, начинался жар. -Негодяи! – в гневе шептал я. -Мало писем, мало извинений! Надо прийти к ним в редакцию, избить их, переломать мебель! Чтобы запомнили, сволочи! Чтоб опомнились! Вспомнили великую русскую культуру! Я лег на кровать и задумался. Потом встал и вышел из дому. Я не заметил как дошел до редакции, и вышиб дверь пинком. Вот они, эти испуганные, осунувшиеся рожи! Оторопели! Ну что же вы, гады, что ж вы молчите?  

Жирный, маленький редактор. Я схватил его за шкирку, и поволок к выходу, хотя он и цеплялся за кресло. Со стола с грохотом падали бумаги, пишущая машинка, телефон... Я дотащил его до двери и принялся избивать.  

Он вяло отбивался, наконец, мне удалось его схватить, я прижал его к стене и некоторое время методично бил кулаком в лицо. Он хрипел и плевался кровью, но это еще больше меня раззадоривало. Прибежал охранник, пытался разнять нас. На шум в кабинет вбежала гориллоподобная, усатая секретарша, с журналом в руках, и запнувшись об пишущую машинку, растянулась на полу. Ее тоже пришлось ударить, а потом еще пнуть в живот и дать хорошую оплеуху.  

На голову охранника я обрушил сокрушающий череп удар тяжелым степлером. Он сполз по стене, пачкая ее кровью.  

Подумав секунду, я опрокинул шкаф, заваливший тела грудой полок и стал бешено крушить все вокруг.  

По редакции летали обрывки бумаги, тубусы для пневмопочты, часы и перчатки; что-то грохотало, от удара разлетались листы и фотографии. В маленькой комнатке не было дверей- их ведь вышиб я, в припадке ярости, и все было залито кровью.  

Когда я немного успокоился и огляделся, то увидел себя, стоящим посреди разгромленной редакции, заваленной разбитой утварью и телами убитых. Но месть моя не была бы завершенной. Я прошелся по редакции, размышляя, как действовать дальше. Неожиданно мое внимание привлекло хныканье, доносящееся из за перевернутого дивана. Я заглянул за него и увидел лежащего в углу человека. Это был здоровенный мужик, который едва мог дышать.  

Это был Тухаев- один из писак этой мерзкой газетенки.  

– Вставай и садись за стол, подлец- сказал я ему.  

Тухаев, дрожа и поскуливая встал, и на полусогнутых ногах поковылял к столу.  

–Пиши!  

–Что... Что мне гхм, писать?  

–О нас пиши! Так, что бы все поняли, что мы- их последняя надежда!  

И Тухаев написал. О том, какие душки нынешние монархисты. Как они спасут мир. О том, что есть такой Роман Артемьевич, который лучший лидер всех времен и народов, и если нужно- вперед за ним на баррикады. Писал он долго, иногда с большим подъемом и виртуозностью, а когда отпечатал написанное, я даже поежился. Все так правдиво, трогательно. Я сам поверил в себя, когда узнал насколько я хорош.  

Через несколько дней наш Клуб стал небывало популярен. Многие граждане захотели присоединиться к нам. Позже мы превратились во влиятельную партию, и следующие восемь лет я занимал в ней главный пост. Мы проиграли выборы в парламент, но не опечалились, а купили большой остров, на деньги сочувствующих бизнесменов и основали там свое государство, куда не были допущены многие зарубежные издания и журналисты, прежде хвалящие нас за самые прогрессивные политические взгляды. Мы набрали армию и построили флот, захватив таким образом несколько малых стран. Мы были непобедимы, ибо мир не знал до нас таких талантливых, свежих и честных политиков.  

Какие то черные волны захлестнули и наш остров и меня, вернув обратно в мою комнату, где я лежал на кровати и грезил с открытыми глазами.  

На улице кто- то орал, а Клуб Последних Монархистов по прежнему был маленькой кучкой городских сумасшедших.  

Я закашлялся и понял, что именно так и умирают монархии.