Золотой заяц.

Я покупал квартиру в феврале, а в марте я уже созывал благородную публику на празднование моего квартирования.  

23 тысячи кирпичей на фронтальную облицовку, 11 тысяч блоков газобетона на внутренние перегородки, 420 окон, двери, трубы, крыша в метоферических масштабах…. От этого всего мне досталась лишь капля в виде 24 квадратных метров.  

Меня загнали в маленькую клеть, как волнистого попугая, а я пил за удачно взятую ипотеку и радовался, словно мне выпало зеро на максимальную ставку.  

Друзья орали тосты и говорили, что это только начало, а я – пьяный, готов был брать новые и новые горизонты, уверовав в свою уникальную профпригодность.  

– Ты ещё покажешь им!  

– Ты ещё возьмёшь за уши своего золотого зайца! – вторили они мне, намекая чёрт знает на что.  

Ещё каких-нибудь два часа назад, я бы просто смеялся над такими тостами. Более того – я бы порывался предоставить эти тосты какой-нибудь дрянной КВН команде, чтобы они наконец-таки уделали такую же дрянную команду в последнем состязании.  

Теперь же, я искромётно отпускал бахвальные речи касательно моего положения в обществе.  

А тем временем….  

На ближайшие тридцать лет, я был обеспечен великолепным ипотечным обязательством, скреплённым со всех сторон крепким хомутом. Ни тебе – шаг вправо, ни тебе – шаг влево! А из надежд на светлое будущее, только тот самый – золотой заяц!  

Спустя два дня.  

Я захожу в трамвай! На мне жёлтая куртка контролёра и железный жетон, как у Чака Норриса, в фильме – Уокер, техасский рейнджер. Вагон оживает,  

спадает утренняя дремота, выветривается лёгкая хмель, увядает едва проклюнувшаяся мальчишечья поросль под носом. В воздухе возрастает градус напряжения!  

Я, персона особой важности в этом трамвае!  

– Ваш билет!  

– Ваш билет!  

– А где ваш билет? -  

На меня смотрит зрелый, совершенно состоявшийся мужчина преклонных лет.  

В его глазах я вижу всю полноту проживаемой жизни, все её краски. Он подкован словесно, знает и тычет мне вырезками из административного кодекса. Я взываю на помощь всю свою волю и предназначение.  

– Тогда штраф! – говорю я ему, морально подавленный.  

Он вытаскивает из кармана три купюры смехотворного наминала (с таким лицом, ему бы пачки раздавать) и протягивает их мне. Я в ступоре, всё моё естество говорит о непринятии этого вороха бумажных ассигнаций. Мне больше по нраву отражение Памятника Муравьёву-Амурскому, в сетчатке глаза. Многих Муравьёвых-Амурских!  

Я как-то враз, стушевался и потух.  

Золотой заяц оказался не таким уж золотым, а мир и окружение покрылось непроглядной тьмой. Я взял штраф и уселся на своё место. Трамвай ехал дальше, ипотека шла семемильными шагами, а «золотой заяц», как ни в чём не бывало, сошёл на своей остановке и был таков.