На пороге новая эра

Зеленоволосый мальчик-еврей, снаряженный скрипкой, скользнул фантиком на сцену, неуверенно просеменил к микрофону, где стал, вцепившись вопросительным взглядом в членов жюри, будто ниндзя, пойманный в западню, что отгрызает себе язык и умирает от кровопотери, только бы его секреты не достались врагу. Таков был облик мальчика: отчаянный, собранный, но присутствует желание еще на миг продлить жизнь.  

Жюри следующего состава встретило конкурсанта затаившимся равнодушием: две дряхенькие учительницы музыки по бокам – пылесборники – одна смотрит в тик-токе рецепты теста, другая варежку вяжет, в центре же дородный, исполненный достоинства цыган, похожий на циркового жеребца, раздутого от конфет, артист в пятнадцатом поколении, районная гордость, протеже губернатора.  

– Ну, не тяни царя за яйца, – язвительно хохотнул цыган. – Сражай талантами.  

Мальчик громко сглотнул в микрофон, поднял инструмент к плечу и заорудувал по нему смычком. Играл он богато – шелковисто и яростно играл, нежно, если надо, но с палаческой неприступностью. Стеснительность разом сдуло с него, только вот с каждым новым пассажем лицо цыгана все более морщилось и темнело.  

Учительницы музыки оторвались от своих занятий и слушали с кровожадными улыбками, похожими на ножи-звездочки мясорубок. Цыгану стало не по себе.  

– Что пацан выделывает такое? – спросил он, наклонившись к одной.  

– О! Это же неподражаемый итальянец Джузеппе Тартини! Какое невежество не знать. Мастерский малыш исполняет «Дьявольскую трель», за которую Тартини продал душу Дьяволу, а тот наиграл ему ее в сновидении (тут старушки перекрестились).  

– Невежество значит. – рыкнул цыган сквозь сжатые зубы. – А ну стоп! Стоп, говорю, остановить это непотребство, эту блядскую оргию! Ты что творишь, сумасброд, беспардонными своими сосисками? Пока, значит, святые мальчики-удальцы брызжут кровью на СВО, отстаивая ценности нашего народа-богоносца, всякая подпольная ящерица будет в тылу разводить разврат и убожество… Да я на тебя жалобу напишу куда следует. Может, ты транс-диверсант, разложенец. Уууууу!  

Цыган потряс в воздухе синим, как традиционная ночь без извращений северного сияния татуированным кулаком. Учительницы бессильно потупили очи долу.  

– Это просто музыка! – воскликнул мальчик. – Она красивая!  

– Украина тоже красивая, а ее украинцы оккупировали.  

– Вы душите на корню культуру.  

Мальчик произнес это, заикаясь, плачущим голосом. Цыган триумфально откинулся назад на скрипнувшем стуле, почесал утробный живот и повально заорал:  

– Поди прочь, биомусор!  

…  

Несколько погодя около полуночи ведьме Эллочке снился престранный сон. Некто темный, сплетенный из золотистых лоз звал ее в дубовую рощу очаровательным басом, клокочущим от любви. Но как только ведьма сделала шаг к фигуре сквозь папоротники, ее ноги стали вязнуть, словно в трясине.  

– Как мне добраться до тебя, милый! – воскликнула Эллочка.  

– Выйди обнаженная в лунный свет, – ответил голос похожий на звук крыльев бабочки бражника. – К твоему подъезду я послал Зверя. Он доставит тебя.  

Эллочка открыла глаза, большие, точно секвойи. Она откинула одеяло и побежала в ванную, чтобы умыться. В розоворамном зеркале отобразилась ее обнаженная фигурка, обросшая волосами.  

Многочисленные черные завитки муравьиными торнадо покрывали бедра и голени. Лобок плавал под густым мехом, как акула-альбинос в море под разлитой нефтяной пленкой. Блядская дорожка меридианом рассекала плоский животик. Волосы подмышек достигали сосков грудей. Вокруг сосков тоже были тонкие волоски. Массивные дреды ниспадали до ягодиц, щекоча анальные кудри.  

Эллочка погладила свои выпуклости, и дрожь обожания пробежала по ее коже.  

– Я бестия зэ бэст! – улыбнулась она себе.  

Затем ведьма выпила бокал белого сухого вина под песенку Green Day и выскочила из квартиры.  

У подъезда колыхалась ультрамариновая страшная ночь, луну обнимала радуга, повсюду мерещились тени пьяных, но обещание лесного духа придавало Эллочке уверенности. Она знала, что доброжелательная сила крепко хранит ее от рисков мира людей.  

Из-за выступающей вентиляционной шахты бомбоубежища раздалось свистящее сопение. Тяжелая масса выдавилась вперед. Это был велоцираптор. Эллочка удивленно ойкнула, но тут на лбу динозавра зажглись красным пламенем три шестерки. Он – свой.  

Эллочка погладила холодную чешую, чмокнула монстра в когтистую лапу, и тот, как принц, опустился перед ней на одно колено. Ведьма перекинула прелестную волосатую ножку через его услужливый позвоночник, взобралась и удобно устроилась. Ящер понес ее.  

Город пылил вокруг золотой мурмурацией коварных соблазнов. Эллочка разглядывала ойкумену взаимной ненависти и зависимости сквозь скорость. Их с динозавром, наоборот, никто не видел, потому что это был невидимый динозавр Сатаны. Он перелетел мост, за которым тянулись однообразные предместья. Миновал их и углубился в лесную вязь. Сквозь листья светили окна загородных коттеджей, где разнузданно пировала зажратая капиталистическая окалина.  

Вмиг велоцираптор выпрыгнул на полянку, и Эллочка очутилась в кругу сестер. Все они были обнажены и прекрасны. Некоторые лежали или сидели на травке, другие бесшумно прогуливались, болтали небольшими компаниями, медитировали или делали расклады таро, жгли травяные свечи; нашлись и те, кто предпочитал уединение, и никто их за это не осуждал. Воздух благоухал мхами и смолами.  

Женщины, хоть все они и были богини, но были разные. Присутствовали тут толстушки и швабры, космические лифты и карлицы, бодибилдерши, субтильные феечки, кугуарши и тинки, бритоголовые и с прическами придворных дам 18-го века, однорукие берсеркерки-донбасянки, программистки-мимозки, баристки и крановщицы, рокерши и поэтки, отвязные милфы в татушках, гилфы, японочки, латинки, африканки, одна колясочница, три плечистые андрогинки, с высокой грудью, с обвисшей грудью, с маленькой грудью, с большой грудью, с одной грудью, без груди вовсе, в общем, на любой вкус.  

Эллочка слезла с ящера и влилась в ковен. Ее тепло приветствовали знакомые голоса. Ведьмы были непосредственны и дружны. Они брали в руки ее геркулесовые дредлоки, предлагали выпить и пересказывали сплетни из мира духов и трав.  

– Вы тоже видели сон? – спросила Эллочка у старушки с кроличьим личиком.  

– Мы все видели, – прошамкала та.  

От нее пахло дерьмом и хлоркой.  

– Но кто нас позвал?  

– О, милая! Это был граф Халфас, управляющий 26-ью легионами духов ада. Он великий военный стратег. Его воркование размягчает жесткие сердца богомольцев.  

Тут небо озарилось зеленой вспышкой, и из облачной тряски плавными кругами на поляну спустился титанический голубь. Достигнув земли, он принял вид изящного, старомодно одетого дяденьки. Ведьмы все повернулись к нему и согнули спины в поклоне.  

– Дочери мои, – произнес дяденька глубоким голосом Петра Мамонова, – Я собрал вас здесь – самых лучших и красивых представителей рода людского – потому что недавно злу было причинено зло. Зло причиненное злу – есть добро, которое слишком долго имело монополию на бесхитростные умы. Достаточно! Каждый человек свободен в своем вероисповедании, сексуальных бесчинствах, взглядах на искусство и в выборе научной деятельности. Разнообразие – восхитительно! Отстаивать его с оружием в руках – наше право и привилегия. Как боролись за свободу пращуры в Великую Отечественную Войну, так и нам надлежит нести их факел-и-фак в зыбь будущности.  

Ведьмы зааплодировали. Демонический человек-голубь поведал им историю с еврейским мальчиком, и слезы негодования проросли анемоною на нежных щеках.  

– Все идущие по левому пути – одна большая семья, – продолжил Халфас, – Слишком долго зло было беззащитным. С пассивной обреченностью принимало оно агрессию сил света, само уверенное в своей ущербности. Этот комплекс неполноценности, который привил злу доминирующий класс белых, гетеросексуальных мужчин средних лет, должен быть искоренен прежде всего в мозгах, а после и в окружении. Убейте в себе белого, гетеросексуального мужчину средних лет. Отомстите за поруганную карьеру зеленоволосого мальчика-еврея.  

– Ave! – грянули ведьмы.  

– Да, вы поняли меня, сестры! Никакой свободы врагам свободы. Каждый, кто подвергает другого цензуре, заслуживает ее для себя. О черноустые, примите мое благословение, оседлайте магических зверей и вперед… примените последнюю и единственную санкцию, которую понимают господствующие буржуи, – ДУБИНУ НАРОДНОЙ ВОЙНЫ!  

Граф Халфас опустился на колени, и ведьмы по очереди подходили к нему, поворачивались спиной, скалили зубки, а демонический полководец целовал каждую идеальную красотку в ее идеальную попку.  

Потом они мчались через ночную чащу к искрам особняков на берегу реки. Их вел за собой голубь, курлыча задом наперед псалмы Давида и текста православного рэпа.  

…Цыган сидел за столиком из древесины бокоте под алыми опахалами у басика, а на газоне играли в салки белые пуделя. Пел в золоченых колонках Миша Шуфутинский. Кострами рябин горел закат – громоздкий, как элитный жилой комплекс.  

Вид цыган имел мечтательно-ярый и осовелый. Кальян с героиновой порошей мирно дымился на круглой подставочке из расписанных палехом косточек гейдельбергского человека. Из особняка вышел слуга во фраке, он держал в руках большой накрытый поднос.  

Слуга подошел к цыгану, снял с легким поклоном крышку. Внутри обнаружилась желто-зеленое очищенное яичко в хрустальной пашотнице. Он поставил пашотницу на стол перед цыганом.  

– Ваш тунцзыдань! – отчеканил слуга.  

Цыган встрепенулся, схватил яичко большим и указательным пальцами и запихнул его себе в рот, с свиным чавканьем прожевал, прожорливо проглотил и отправил слугу за следующим. Так тот и бегал весь вечер.  

Неожиданно… негаданно… непонятно  

через палисадник  

на луг  

вломилась, перемахнула, хлынула  

стая гаркающих наездниц и акселерат-голубь с воинственными глазами.  

– Смерть белым гетеросексуальным самцам! – скандировали богини.  

Велоцирапторы разорвали и съели пуделей, а цыган упал со стула, с него наполовину слезли штаны, и он пополз, сверкая потной ложбинкой меж ягодиц.  

Стройная, волосата ножка ударила его в челюсть. Он перевернулся, густо хрипя. Женщины как сосульки нависли неотвратимой пропастью. Ножка угнездилась ему на грудь.  

– Да свершится возмездие! – возвестила ее хозяйка.  

– За что! – возопил цыган. – За мной не числится преступлений. Я жертвую на храмы и состою в избирательной комиссии, я с народной песней посещал КНР.  

– А ты помнишь мальчика, которого обидел?  

– Ни один ребенок мною обижен не был. Я, правда, собираю детскую мочу, чтобы варить в ней яички по древнему китайскому рецепту, но всегда щедро расплачиваюсь с родителями. Моча – это вам не кровь. Я не какой-нибудь Жиль де Рэ, который, кстати, был белый европеоид, а мои предки родом из Индии.  

– Действительно, – зашушукались ведьмы. – Если он не белый, тогда что? Отпустить его? Извиниться?  

Все глаза уставились на голубя. Тот отрицательно покачал головкой.  

– Твое происхождение – не избавление от правосудия, а всего лишь смягчающее обстоятельство, – крикнула Эллочка, в которую цыган уже был по уши влюблен. – Поэтому взамен казни мы наденем тебе мужской пояс верности и сделаем сладеньким рабом-сабмиссивом.  

– Можно я буду твоим рабом?  

– Нет, сучёнышь! ты будешь рабом всех женщин по очереди. Подпишешь кровью договор о передаче себя в безвременное пользование.  

Эллочка сняла ошейник с мертвого пуделя и нацепила его на шею цыгана. Тот смиренно склонил голову, истосковавшийся по женскому началу в мире мужчин, обреченных на муки ответственности и управления.  

– Наступает новая эра, – довольно проворковал голубь Халфас и улетел в ад, ведя с собой велоцирапторов.  

Ведьмы вошли в особняк и устроили пирушку до утра. У цыгана был обширный винный погреб и коллекция швейцарских сыров. Сам хозяин с удовольствием прислуживал гостьям до петушиных криков.  

Утром первая ведьма взяла его к себе домой, ведя за цепочку. Цыган полз на четвереньках.