ЛАСТОЧКА

Я замерял расстояние между балками на самом краю не огражденного перекрытия и не заметил, что крановщица, после того как был отцеплен поданный нам контейнер, включила поворот стрелы, не подняв стропы на необходимую высоту. И когда я выпрямился, то получил удар крюками по голове, отчаянно изогнулся, – и рухнул вниз с высоты сорок метров.  

Но в планы провидения не входила моя смерть в тот день: как утопающий хватается за соломинку, так я схватился за воздух и в ладонь попал один из крюков стропа. Судорожно вцепившись в него, я повис. Крановщица, включив поворот, смотрела куда-то в сторону, и повернуть голову ее заставили лишь истошные вопли увидевших мое подвешенное состояние. С испуга хозяйка крана резко перевела рычаг поворота стрелы в обратное положение, на пульте около рубильника раздался короткий хлопок, выкинуло сноп искр, и стрела замерла без движения, не реагируя на отчаянные переключения рычага крановщицей. Я болтался на стропе метрах в десяти от стены здания, народ дружно давал мне советы.  

– Вовка, держись, выручим, – орал бригадир, – ты только держись, не отпускайся.  

Вообще-то он заблуждался, если полагал, что я собираюсь бросить крюк – меня от него можно было оторвать только с руками. Сумев подтянуться по тросу, зацепил крюк за поясной ремень, держаться стало легче. Тут и крановщица обнаружила, что сгорел только поворот – грузовая лебедка работала, и стала опускать меня вниз. Ближе к земле я несколько пришел в себя и, заметив, что опускаюсь в бадью с раствором, стал изворачиваться на крюке, чтобы половчее приземлиться. Но тут расстегнулся ремень и я, почти не державшийся уже за трос, где-то с двух метров хлопнулся в кубовую емкость.  

Несколько пар рук извлекли меня из бадьи, отряхнули, вытерли, выудили оставшийся в растворе сапог. Кто-то что-то спрашивал – я не отвечал: бил дикий озноб. И ясно помню только, как растолкав собравшихся, стремительно подбежала ко мне девчушка-крановщица, бросилась на шею и, прильнув так, что чувствовалось колотящееся сердечко, быстро целуя, шептала сквозь слезы: «Живой, Павлик, Павлуша…Я так испугалась… Прости меня… Господи, что я наделала, дура. Слава богу, ты живой, Павлик, миленький…». Я неуклюже гладил ее русые кудри грязной рукой и прерывистым голосом все пытался втолковать, что меня зовут Володей.  

Имени ее я не знаю. Все звали ее Ласточкой, что как нельзя более подходило этой хрупкой, стремительной дивчине. Она не работала в своей поднебесной будке, она парила, летала. Страх высоты был неведом этому созданию: она запросто прогуливалась, ни за что не держась, по стреле крана – просто так, из озорства. А то еще, покачиваясь под облаками на узкой полоске железа, словно паря в небе, распускала волосы и под изумлённо-восхищённое «что творит, стерва! что творит! » начинала наводить прическу.  

…В то майской утро Ласточка так же выпорхнула из своей будки на стрелу, распустила волосы и вдруг крикнула звонко, пронзительно: «Люди! Прощайте, люди! Вспоминайте меня! ». И, взмахнув руками, птицей кинулась вниз.  

Люди сбежались к месту ее падения, но долго никто не решался подойти вплотную.