«Ощущение нежности или P.S. Поцелуй меня»

Ощущение нежности или p. s. поцелуй меня»  

«Мне тогда было мне 17, когда я впервые её увидел, когда она меня поцеловала и я ощутил каждым своим существом её присутствие в своей жизни..»  

Мир так прекрасен и многообразен, его краски наполняют буквально всё, что только можно. Этот шкаф, он такой мощный, его будто невозможно сломать, но стоит удалить хотя бы одну из его четырёх ножек – и он тут же повалится, сломает всё на своём пути.  

На пути встречается много «шкафов», но этот «шкаф» стал точкой невозврата в череде событий этого месяца.  

Меня никогда не любили в школе, я был изгоем. Возможно, это было из-за того, что я был зачат не самым лучшим путём. Мне рассказали эту историю, когда мне было 14, я уже тогда понимал многое, размышлял над сочинениями Гёте, думал над картинами Пикассо, когда с матерью ходил в галерею. Я был одарённым мальчишкой. Этого многие не понимали, хоть я учился на одни пятёрки и верной гранитной дорогой шел к наивысшей цели – золотой медали. Вероятно, так хотела моя мать, а я в силу своего возраста не мог ей ничего возразить, да и не нужно было, ибо в углу меня всегда ждала плётка.  

Когда я не хотел делать уроки или же просто хотел посмотреть очередную серию мультика, меня мать била этой же плёткой по спине, до самой её крови. Мать всегда лила слёзы, когда меня порола и приговаривала святую молитву. Именно тогда я возненавидел все концессии в мире и в целом церковь. Никогда не ходил в церковь. Звуки битья и запах свежей молодой кровь, яркого цвета были для меня самым тяжелым наказанием. Нет, я не плакал, я никогда не плакал. А зачем, этого делать было и не нужно, чтобы не получить ещё раз плёткой по спине. Я даже никогда не просил прощения, так как знал, что это моей спине и без того в затянутых ранах и запекшейся крови не поможет.  

К слову о зачатии. Отец мой, был заядлым наркоманом и всегда, даже будь он без гроша в кармане, находил возможность добыть очередную дозу. Колол он всё. Ещё он был жутким алкоголиком. В нашем городе таких людей, как мой отец, называют – «приколистами». Возможно от того, что они в свои двадцать два года просто «прикалывались» наркотиками и алкоголем, а возможно из-за легенды, которая ходит по домам и пугает всех уже несколько лет. Ответ на этот вопрос я дать не могу, да может и не хочу, оно мне не надо. Не нужно знать мне моего отца.  

Уж не знаю каким боком занесло мою мать в этот притон «приколистов», но суть одна – мою мать изнасиловал мой отец. Нет, сделал этот противный акт греха он не в притоне, а в морге. Да, да, именно в морге. С матерью они накалолись и пошли гулять по городу, не знаю, каким ветром их занесло в морг, и где в этот момент был охранник, но там он и сделал своё дело.  

Мать не сразу поняла, что она беременна. У неё часта были позывы рвоты из-за чрезмерного употребления наркотиков и алкоголя. Рвало ёё, каждый день. До сих пор мне не понятно одно, как она в таком состоянии ходила на работу. Но оттуда её не погнали. Она и сейчас там работает. В Центральной психиатрической больнице нашего города. Как только она поняла, что беременна, сразу начала бегать по врачам, но никто не хотел брать её на оборт. Совершенно никто. Она вынуждена была рожать.  

Ох, как она проклинала тот день, когда я родился. Она проклинала и тот день, когда мой отец свершил своё дело. Неудивительно, он после этого пропал. Никто не знает, куда он делся. В списках умерших его не было, но для меня он умер. Отец без могилы. Мать клялась, что покончит с собой, что не сможет жить с ребёнком на руках, что не станет той, кем она хотела. Она хотела стать выдающимся врачом, дабы лечить людей от бешенства, но увы, она так и осталось санитаркой в психиатрической больнице. Она резала руки, пыталась спрыгнуть с моста, ничего не получалось. Вероятно, кишка была слишком тонка для такого дела.  

Пока моя названая мать пыталась себя убить, я жил с бабушкой, с воистину божьим одуваном, которая любила меня до самой своей смерти. Помниться мне её оладья, такие пышные, а по бокам с хрустящей корочкой и восхитительно нежной начинкой из смеси малины и клубничного джема. Я любил эти оладья, так же как и любил сою бабулю.  

Об истории с моим отцом и матерью знали все, чего же, город маленький. Даже слухи тут разносились со скоростью света, а уж об несчастных детях и изнасилованных чумных мамаш тем более.  

Не знаю почему никто мне не сочувствовал, все меня просто презирали. Иной раз я видел как у них изо рта лилась длиной струёй желчь презрения и желания меня уничтожить. Сначала мне было страшно, но потом, я привык, хоть и на ласковое «Привет! Как дела? Ты слушал, сегодня будет контрольная по литературе, ты подготовился? », слышал «Отстань, грязный малыш! Тебе то какое дело, подготовился я или нет. Лучше иди скорее, а то и тебе придётся сеть на стул с кнопками! ». Да, стул с кнопками было излюбленной потехой школьных забияк. За любое слово, которое им не понравиться или же просто из-за того, что ты получил пятёрку ты сядешь на этот злосчастный стул. Иногда мне казалось, что стул по сравнению с тем как меня била моя мать, было лучшем за весь день.  

Грязный малыш, меня так прозвали из того, что я родился. Родился и остался жив. Так они считали. В такой жизни, для меня было радостью, когда мать меня вела в галерею. Там я находил удовлетворение, думал и мечтал, смотря на картины изящной природы, и вспоминал как же было хорошо у бабули, как пахли её волосы и какими были её руки. Переходя от одной картины к другой, я менялся полностью, менялось душевное и как будто физическое состояние. Я попадал в рай. Не знаю, как выглядит рай, но именно галерея для меня и была раем. Там я был счаслив. Милый мальчик, с красивыми зелёными глазами, длинными черными ресницами и свежем румянцем на щеках, смотрящий на эти великий шедевры. Люди, проходящие мимо смотрели на меня и всякий раз умилялись тому, какими глазами такое чудо, маленькое чудо, смотрит понимающими глазами на то, что не каждому дано понять. А я понимал, я понимал всё, до мельчайших деталей. Почему именно там расположил художник эту веточку и почему небо такое серое. Я всё понимал. Мать приводила меня в храм искусства несколько раз в неделю, я угадывал её хорошее настроение и просил её сходить со мной именно туда, и никуда больше.  

Мне не нравились ни машинки, ни пистолеты, я с изумлением смотрел на книги, в бабушкой библиотеке, когда всё-таки попадал туда. Я любил читать. Читал всегда. День или ночь, это было не важно, но я читал. Мне казалось, когда я приезжал к бабушке на лето, за 4 года до её смерти, я прочитал всю библиотеку, но это было не так. Как же было хорошо почитать, укутавшись в мягкий махровый плед перед камином. У бабушки в библиотеке стоял огромный камин. Когда я ещё только и умел, что ползать, а не ходить, доползал в библиотеку и смотреть часами на полки усеянные книгами. Они были разных размеров, большие и маленькие. Бабушка всегда боялась, что я когда-нибудь провалюсь в жерло большого камина, и меня съест этот жаркий огонь, но я всего лишь сладко засыпал, с соской во рту подле этого камина, вдоволь насмотревшись старых книг. Однажды меня чуть не прибило огромной книгой, подаренной ей когда-то дедушкой. Мне тогда было всего два года. Бабушка меня сильно поругала, но я все равно следил за тем, когда она уснёт, чтобы побывать в огромном мире букв, строк и абзацев.  

Вскоре бабули не стало, и мне был закрыт навсегда доступ в бесконечным мир книг. Дом продали, а не вырученные деньги мать купила квартиру по лучше и по ближе к школе. Мне очень не хватало бабушки. Никто уже не расскажет о том, как они с дедушкой первый раз пустились в пляс под звуки рояля или же о их первом вальсе. Никто уже не приготовит тех замечательных оладьев и не укроет колючим одеялом. Да, надо сразу сказать, что дедушка мой умер ещё задолго до моего рождения, на войне и единственным счастьем для бабушки стал я.  

Пока в моей школе и жизни была бесконечная рутина, и жизнь казалось, просто стояла на месте, я не унывал, а даже наоборот, был позитивным и дарил этот позитив всем, но никто его не принимал. Я всегда был ласков и мил с учителями и на всякие неудачи, смотрел с улыбкой. С той улыбкой, которая была полная непомерной радости и счастья.  

В очередной раз мы пошли в галерею и там, один мужчина средних лет, сказал мне слова, которые навсегда врезались в мою память. «Ваши глаза молодой человек, как Вселенная полные тайн и загадок, но манящие к себе. В них можно увидеть все звёзды и они такие яркие и кажется, они никогда не потухнут. А Ваша улыбка, она не просто улыбка, это улыбка самое что ни на есть нежное, что я, когда-либо видел. Пухлые губки и розовый румянец, Вам к лицу, молодой человек. Вселенная Вас одарила всем тем, что у неё есть, всё отдала, чтобы подарить такое чудо как Вы. Возможно, Вы не понимаете этого, но со временем обязательно поймёте и будете с гордостью нести этот дар в мир. Послушайте меня, прошу Вас, внимательно послушайте. Никогда не сдавайтесь, идите до конца. Ведь это только начало, начало Вашего длинного пути под названием жизнь. Радуйтесь, радуйтесь всему. И снегу, который падает Вам на лицо, когда Вы смотрите в небо, и морозу, который обжигает Ваши руки, и даже земле, по которой Вы ходите. Радуйтесь, радуйтесь всему миру, ведь скоро Вы принесёте в мир дар, который носите в душе. ». А я то всё понимал, когда говорил это мужчина со мной, я понимал всё и видел то, что он говорит. И снег видел, и мороз видел, и даже землю. Долго думал над этими словами и вскоре выучил его. Они стали меня молитвой.  

В наш класс постоянно приходили новенькие люди, и для всех это стало обычным делом, но этот человек, этот «шкаф» стал моей любовью.  

На уроке географии, мы проходили тему, посвященную кавказским горам, как вдруг посреди уроках классный руководитель привел девочку. Она была очень высокой для нашего класса, в белой клетчатой рубашке, черной юбке, лакированных туфельках и огромным рюкзаком за спиной. Её представили нам и посадили со мной за парту, так как свободных пар не было. Её звали Настя. Лицо её было очень симпатично. Большой лоб, пронзительные карие глаза, черные ресницы, милый носик, губки красного алого цвета. Всем она была хороша. Моргая, мне казалось, что её ресницы это крылья бабочки, и я мог бы на них улететь. По сравнению с ней я был карликом, впрочем, как и многие из нашего класса. Сидела она смирно и ровно. На перемене все узнали, что она занимается фигурным катанием. Вот откуда у неё идеально ровная осанка. На каждом уроке я норовил исподлобья взглянуть на неё и полюбоваться красотой этого лица. Как только она замечала, что я на неё смотрю, осторожно поворачивала голову в мою сторону и очень ласково, нежно мне улыбалась. Я не понимал этой улыбки, но мне было очень приятно и в душе становилось очень тепло, немного обжигающе.  

Каждый день я любовался ею, на каждом уроке, на перемене стоя в сторонке смотрел и думал, как она хороша, как она красива. Но случилось нечто невообразимое…  

Мать меня повела, по её хорошему расположению духа и моим просьба в галерею. День не смотря на моросящий дождь и слякоть был теплым. Я был полон надежд снова испытать радость от чувства эйфории и экстаза нахождения там. Пройдя через огромную арку в стене здания галереи, которая была усеяна лепниной, мы пошли покупать билеты. Мать осталась флиртовать с симпатичным ей охранником, а я побежал сразу на четвёртый этаж. Этот этаж был самым моим любимым, ибо там были собраны самые яркие работы великий мастеров своего дела. Пробежав несколько лестничных пролёта, я мигом очутился в этом зале. Зал был как всегда прекрасен. Лампы освещали всё помещение, но не перебивали свет, который лился из картин. Долго я стоял около картины Густава Кубе «Олень в укрытии зимой». Эта картина напоминала мне о дивной зиме, о той зиме, когда окошко припорошило снегом у бабушки. Как нежно маленький оленёнок прижался к своей маме, жаждя всей душой её тепла и заботы и как гордо стоит отец семейства, и смотрит. Вероятно, он почувствовал опасность и встал на защиту своей семьи, ожидая врага. Всё гармонично, всё так нежно и тепло. От картины меня отвлёк толчок в плечо. Это была Настя. Она заглядевшись этим произведением искусства, хотела посмотреть на пещерку, где жила эта семья и нечаянно, незаметив меня, толкнула. Мы оба были испуганы и ошарашены тем, что встретимся здесь. Ни в школе, ни где-то в городе, а именно здесь. В глазах её я увидел необъяснимую радость. Вероятно, эта радость от встречи давшего друга. По крайней мере, мне так казалось. Настя нежно мне улыбнулась и обняла меня. Да, тут я и понял, что она меня считает другом. Её объятья были такими теплыми, словно ими можно было растопить целый айсберг. Мне в них было очень тепло.  

Ещё немного посмотрев эту картину, она начала разговор. Я никогда сам не начинал разговора и не знал, что делать и как, но по воле случая разговор завязался как-то сам. Мы разговаривали обо всем, обо всем, что только можно. Я узнал, о её первом катании на коньках и как она расшибла себе лоб. Узнал, что она любит мороженное и всегда пачкает носик в нем, когда его ест. Это было забавно слушать. Мне было с ней очень интересно. В свою очередь я рассказал ей о книгах, глаза её становились блестящими как самый дорогой в мире ограненный алмаз. Разговор завлекал нас обоих. Из беседы удалось узнать, почему она перешла в нашу школу. Оказывается, в прошлой школе все задирали ее за высокий рост и называли шкафом. Долго она это терпела, но вскоре родители решили поменять ей школу. Не знаю почему, но я был рад, что её в прошлой школе задирали. Ведь если мы не прошлая школа, если бы не моя парта, если бы не эта галерея, то это встречи никогда бы не и случилось.  

Прошло немало времени с начала нашей увлекательной беседы, но мы оба понимали, что пора идти в низ, к той прекрасной и большой арке. Настя ласково, по-детски, мне улыбнулась и немного нагнулась. Я же был ниже ростом. Мне стало не понятно, почему она нагнулась. Мы встретились лицом к лицу. Это было прекрасно, мы видели друг друга как на ладони. Все изгибы наших лиц были видны. Нагнувшись, её лицо стремительно начало приближаться к моей правой щеке. Сердце колотилось, будто у кролика, которого сейчас зарежусь, а шкурку пустят на варежки. Не понимая, что происходит я просто стоял. Моё тело стало каменным, я мог пошевелить только пальцами. И тут она меня поцеловала в щеку. Так страстно, так нежно, что этот поцелуй надолго остался духом на моем лице. Все лицо горело толи от радости, толи от неожиданности, но в самой глубине души я знал, что это был за поцелуй. Поцелуй искренней любви, поцелуй первой любви. Простоял я как вкопанный минуты две, а она взяла меня за руку и мы пошли. Пошли к лестнице, растворяясь в фигурах идущих нам на встречу.