Как это было

Олег Вайнтрауб  

КАК ЭТО БЫЛО  

(повесть продолжение)  

В голову лезли всякие неприятные мысли. Вспоминались случаи, о которых говорили на комсомольском собрании роты перед первым караулом. Рассказывали, как ловко снимали часовых диверсанты бесшумно стрелами из лука, лассо из-за укрытия, броском ножа. От этих мыслей начинало чудиться, что кто-то выглядывает из-за склада, или подползает незаметно к посту из-за кустов. Заряженный карабин висел, как положено, на ремне за плечом. И часовой решил потренироваться. Попытался резко сорвать карабин с плеча, чтобы попробовать упредить нападение диверсанта. Получилось медленно и неуклюже. Ремень карабина был сильно подтянут, и приходилось много времени затрачивать на то, чтобы карабин снять с плеча и привести его в боевое положение. За это время вполне можно было снять часового. Пришлось ослабить ремень и, в нарушение строевого устава, повесить карабин прикладом вверх. Зато теперь можно было одним движением руки сразу перевести его в положение для стрельбы стоя. Это придало молодому курсанту уверенность. Представил себе, что я будет делать, если вдруг раздастся выстрел или замечу крадущегося человека. Попробовал отрепетировать эти варианты. Все получилось здорово. Я невольно залюбовался собой. Сейчас я на посту героически охраняет мирный сон своей страны. Так, занятый своими мыслями, я шагал по посту мимо здания бани. Вдруг что-то шуршащее и воющее рухнуло на меня с крыши бани прямо на воротник тулупа. В одно мгновение сердце ушло в пятки, я весь оцепенел, и даже не успел вспомнить ни об оружии, ни о какой-то там защите. И это нечто с мяуканьем и визгом помчалось дальше за угол бани. Я от досады даже плюнул и проклинал себя за свой испуг, за свою растерянность, за свое самолюбование. А что, если бы это оказалось чем-то более серьезным? Какой же я тогда часовой?  

Но, как ни странно, это происшествие сняло с меня напряженность и подозрительность. Я стал трезвее оценивать обстановку, и до конца смены уже совсем освоился. Это было мое первое боевое крещение. Было немного обидно, что караул пришелся на день рождения, что свои 18 лет должен встречать на посту. Но я настраивал себя на то, что Родина доверила мне свою охрану, и свое совершеннолетие я встречаю, как настоящий мужчина, защитник Отечества, с оружием в руках.  

Вот с третьим караулом мне не повезло. Вначале все начиналось, как нельзя, лучше. В карауле мне досталась роль выводного при гауптвахте. Это была самая «сачковая» должность во всем карауле. В мои обязанности входило выводить арестованных на прогулку или на работы. В ночное время выводной спокойно спит в комнате отдыха караула, тогда как каждых 2 часа караульных поднимают на смену, а после смены оставляют еще 2 часа бодрствовать, прежде чем им разрешено будет поспать свои 2 часа. А сон для курсанта был самой большой ценностью в жизни (если еще не считать еду).  

Когда взвод заступил в караул, арестованных на гауптвахте вообще не было. Выводной оставался практически без своей основной работы. По установленному обычаю, выводной в караульном помещении занимается вопросами питания караула. В его обязанности входило получать в столовой бачки с пищей, посуду, хлеб, сахар и масло для всего личного состава караула.  

Я, не имея теперь прямых обязанностей в составе караула, с удовольствием приступил к своим дополнительным обязанностям. Вечером мне удалось выпросить в столовой немного дополнительного сахара и белого хлеба, чтобы согреть горячим чаем ребят, приходящих с мороза. Все складывалось отлично. Мне почти всю ночь удалось спокойно проспать, только один раз меня поднял начальник караула полчаса постоять часовым у караульного помещения. Но это была мелочь, по сравнению с тем, какую нагрузку несли мои товарищи. Я почти совсем не устал за это дежурство. Вот и обед. Сейчас я накормлю всех, отвезу посуду в столовую, а там и смена скоро. Как удачно все сложилось!  

Но радовался я рано, когда заканчивал кормить обедом последнюю смену, в караульное помещение прибыл командир батальона подполковник Климчук. Он проверил записи в документации, спросил обязанности у нескольких караульных, посмотрел оружие и отправился с помощником начальника караула проверять посты. Когда он вернулся, я уже собирал посуду и вытирал стол. В пустой бак от каши свалил все остатки с тарелок, недоеденные куски хлеба. Делал все я так, как все делали это и до меня. Среди этих остатков были и нетронутые куски черного хлеба. Их постигла та же участь, что и других объедков. В это время взгляд подполковника упал на этот бак. Он резко изменился в лице.  

– Товарищ курсант, ваша фамилия?  

– Курсант Виноградов.  

– Вас что, никогда не учили, что хлеб всенародное достояние и его нужно беречь? Вызовите сюда начальника караула.  

В комнату вошел помощник начальника караула старший сержант Овчинников.  

– Почему у вас такое безобразие? Почему хлеб сваливают в помои? После караула наказать виновника самым строгим образом!  

Взбешенный комбат покинул караульное помещение. Эта неприятность свалилась на меня так неожиданно. Ведь я делал все точно так, как до него это делали всегда его предшественники. Теоретически я, конечно, знал, что хлеб нужно беречь, и что с каким трудом он достается колхозникам. А вот как это делать практически, просто не сообразил. Я знал, что, как правило, все помои со столовой шли на корм скота в подсобном хозяйстве. Свиней тоже нужно было чем-то кормить. И что бы я мог сделать с оставшимся хлебом? В хлеборезку его больше бы не приняли … Процедура сдачи остатков хлеба не была вообще предусмотрена.  

Когда взвод вернулся в казарму, начальник караула доложил ротному о всех недостатках за время службы. Доложил и о замечании комбата и его приказ наказать виновника. Ротный вызвал меня к себе в кабинет и потребовал объяснений. Я, как на духу, рассказал ему обо всем. Майор пожурил меня, но взыскание накладывать не стал. По его мнению, вина курсанта в этом была минимальная. На следующий день ротный зашел в канцелярию командира батальона. Я случайно проходил мимо дверей канцелярии и услышал отрывок разговора на повышенных тонах с упоминанием своей фамилии. «Идите, майор, и выполняйте приказание! » – были последние слова комбата. Ротный, весь красный, вышел из двери.  

– Овчинникова ко мне! – бросил он отрывисто дневальному.  

Через минуту появился сержант.  

– Сегодня же объявите взыскание Виноградову!  

– Не нахожу нужным.  

– Разговоры! Выполняйте!  

Я наблюдал со стороны за этой сценой с тревогой и предчувствием беды. После вечерней поверки помощник командира взвода скомандовал:  

– Курсант Виноградов!  

– Я.  

– Выйти из строя!  

– Есть!  

Я, как положено, вышел из строя на два шага и повернулся лицом к строю.  

– За небрежное отношение к народному добру объявляю два наряда вне очереди!  

– Есть два наряда вне очереди.  

– Становитесь в строй!  

– Есть!  

Свершилось. Это было первое и единственное взыскание, полученное мною за все время учебы. Случилось это 20 февраля накануне Дня Советской Армии. На следующий деня я уже заступал дневальным по роте. Наряд выдался тяжелым и утомительным. Накануне праздника старшина роты особенно тщательно заставлял наряд убирать казарму. Кое-как домучил я этот наряд. Оставался еще один. Чтобы скорее отработать взыскание, сам напросился завтра патрульным в город на праздник. Хотя мне полагались сутки на отдых между нарядами, но я сознательно пошел на это, чтобы быстрее разделаться со своим взысканием. Наряд оказался, на редкость, легким. Заступали с утра, до этого ночью удалось хорошо выспаться. После завтрака на машинах отвезли патрулей в комендатуру города. Мне досталось патрулирование у театра Оперы и Балета. Там днем для военнослжащих ставили оперу Чайковского «Евгений Онегин». Солдат подвозили на машинах и строем заводили в здание театра. Патрульным нужно было следить за тем, чтобы они не разбегались, и не бегали за выпивкой. Но, несмотря на наши усилия, некоторым все-таки удалось улизнуть из театра и запастись спиртным. Пока мы гонялись за одними, другие успели прорваться в гастроном. Пока шел спектакль, было все тихо. Мы просто гуляли у театра, иногда заходили погреться в фойе. Как только закончилось последнее действие, снова началась работа. Несколько «в дупель» пьяных солдат пришлось на машине отправить на гауптвахту в городскую комендатуру.  

Когда площадь у театра, наконец, опустела, на этом наша служба закончилась. Со своим начальником патруля, старшим лейтенантом, слушателем ХВАИУ, сходили в кино, после чего вернулись в училище. Итак, за трое суток мне удалось рассчиталться со своими нарядами вне очереди. Но взыскание было записано мне в карточку. Я в очередной раз на собственной шкуре ощутил всю несправедливость армейской службы.  

Так закончился неприятный для меня февраль. В начале марта 4-й батальон облетела новость: 7-го марта, накануне Международного Женского дня организуется совместный вечер со студентами Библиотечного института в театре Оперы и балета имени Лысенко. Билеты продавали только в институте и были закуплены для училища. Ни для кого не было секретом, что в Библиотечном институте училось 98% девушек. Поэтом именно этот институт и был выбран для проведения совместного вечера с курсантами.  

Для многих курсантов познакомиться со студенткой – было серьезной проблемой и большой мечтой. Как правило, курсанты были родом из глубинки, из деревень и провинциальных городков. Чаще всего их знакомыми становились девушки попроще: из техникумов, ПТУ или из рабочей среды. Курсантам доступ в студенческую среду был сильно ограничен. Их пути редко пересекались. Танцплощадки, куда ходили курсанты, студенты практически не посещали. Им хватало своих студенческих вечеров. Да и заниматься им приходилось много, времени на танцы не хватало. Курсантам же редко удавалось прорваться на студенческие вечера. Да и особым успехом они там не пользовались. А в кино или на улице познакомиться со студенткой было сложно. Поэтому ребята возлагали большие надежды на этот вечер. Он проводился в рамках культпохода в театр на оперу Чайковского «Пиковая дама». После спектакля в фойе театра должны были быть танцы. Все билеты, выделенные училищу, были тут же распроданы. Ребята с нетерпением ждали этого вечера.  

Но прежде всех ждало тяжелое испытание. 5-го марта в батальоне проводились весенние, так называемые «комплексные» прививки. Ничего не подозревающие курсанты по отделениям заходили в канцелярию роты и там с натянутой улыбкой подставляли свои спины медсестре из санчасти. Она привычным движением засаживала шприц им под лопатку и вгоняла по 2 кубика какой-то мутноватой жидкости. Ребята бодрились, не подавали вида, им хотелось казаться настоящими мужчинами, которым такой укол сущий пустяк. Да, сам укол был, конечно, пустяк, но вот его последствия были тяжелыми. Прививку проводили после обеда, а уже к вечеру у всех поднялась температура. Место, куда делался укол, опухло, и к нему нельзя было даже притронуться. Многие просто валились на свои койки, не дожидаясь отбоя. В санчасть брали только тех, у кого температура превышала 39о.  

На наряд было просто страшно смотреть. Положенные 4 часа выстоять у тумбочки, никто был не в силах. Вначале дневальному разрешили сидеть, а потом они были вынуждены меняться каждые полчаса. Всю ночь в казарме стоял стон. Даже легкое прикосновение к спине вызывало страшную боль. Казалось, даже прикосновение одеяла приносило боль. Спать приходилось на животе или на боку.  

Утром подъем был вялым и слабым. Ни о какой зарядке не могло быть и речи. Все старались двигаться как-то боком, пытаясь локтем прикрыть больное место от случайного прикосновения. От завтрака многие отказались, после высокой температуры есть совершенно не хотелось.  

На занятия отделения ползли, как сонные мухи. У многих температура еще не спала. Во время занятий часть курсантов клали головы на руки на столе и дремали, отсиживая положенные часы. Преподаватели входили в их положение и не очень тревожили.  

Так, как в тумане, прошел день 6-го марта. На следующий день должен был быть долгожданный вечер в театре. К утру высокая температура у всех спала, но к спине по-прежнему дотронуться было невозможно. Эта боль сохранялась еще долго. Прошло уже несколько десятков лет с той весны, но, мне стоит только промерзнуть, так до сих пор чувствую боль в месте укола. А в тот вечер 7-го марта курсантов ждало разочарование. Из той половины билетов, которые были выделены Библиотечному институту, реализована была только часть.  

Действительно, столь возлагаемые на этот вечер надежды курсантов не оправдались. И дело даже не в том, что студенток пришло значительно меньше, чем они ожидали. Все дело было в их отношении к курсантам. Даже при таком мизерном количестве студентов мужского пола в их институте, курсантов они не считали для себя достойными кавалерами.  

Мне вспомнилось посещение той зимой своей бывшей подруги и соседки Киры Ильвовской, которая училась в этом институте. Она на год раньше меня окончила школу, и теперь уже училась на втором курсе Библиотечного института. В начале зимы я решил посетить ее в общежитии. Я явился к ней в новенькой военной форме с явным намереньем поразить ее воображение своим бравым видом будущего офицера. Но ничего не получилось. В этот момент в ее комнате находились еще две ее подруги, студентки ее курса. Встретили меня они не очень приветливо. В разговоре с мной они дали явно понять, что я им не ровня ни по социальному положении ни по интеллектуальному развитию. Просто они по шаблону считали меня недалеким солдафоном. Очевидно, такого же взгляда придерживались и остальные студентки этого института, поэтому никто из них даже не стремился познакомиться с кем-то из курсантов. Да и обстановка этому не очень способствовала. В это время в училище был объявлен карантин, поэтому в увольнение никого не отпускали. Курсантов, купивших билеты на этот вечер, привели строем за 15 минут до начала спектакля. Они едва успели раздеться и занять свои места в зале.  

Еще надо сказать, что курсанты вели себя не лучшим образом. Так большинство из них приехали учиться из деревень или небольших городов и поселков, поэтому культурно вести себя в театре они не умели. Тем более, что выбор спектакля для них был не слишком удачным. Далеко не все молодые люди любят и понимают оперу, поэтому многим было просто скучно. И они начали хулиганить. В третьем действии, когда перед старухой должен появиться Герман, оркестр делает паузу, подчеркивая тревожность момента. И в это миг где-то из галерки раздается явно мужской голос, подражающий голосу ребенка: «Мама, я хочу писять». Зал взрывается хохотом, хохочут все, даже в оркестре. Вначале смеются все вместе, потом, когда общий смех затихает, а до кого-то только дошло, и только теперь он начинает смеяться, уже смеются над ним. Практически спектакль был скомкан. Поставленная цель мероприятия повысить культурный уровень зрителей достигнута не была. Не достигнута была и вторая цель познакомить курсантов со студентками. Ребята надеялись, что хоть после спектакля им удастся потанцевать и познакомиться с девушками, но в фойе оркестр театра сыграл несколько танцевальных мелодий явно классического репертаура, под которые и танцевать-то было непонятно как. На этом мероприятие и завершилось к глубокому разочарованию будущих офицеров. А если еще прибавить к этому болезненное состояние после прививки, то впечатление от этого культпохода осталось самое плачевное.  

(продолжение следует)