«Оленёнок»

После того, как случился конец света, выжившие люди влачили жалкое существование: кто попрятался по катакомбам и бомбоубежищам, кто волочил своё исхудавшее, болезненное, бренное тело по испепелённой Земле, а кто и умер; возможно, третий сценарий был лучшим из всех...  

Но одна группа людей не упала духом, и продолжала думать, перебирая все возможные варианты своего спасения или хотя бы смягчения, сглаживания своего (и не только) ныне существующего положения. Они сидели в глухом лесу, на опушке у костра. Конец света застал их врасплох; нежданно, негаданно.  

— Доигрались, в выживальщиков! — Буркнул один, ёжась от холода; тепло от разведённого пламени его, по всей видимости, не согревало.  

— Хватит ворчать, Скотт. — Ответил ему Ларсен. — И без тебя тошно.  

— Надо что-то делать. — Предложил третий, имя которому Брюс.  

— Но что? — Бросил в никуда, в пустоту, в пространство Скотт, глядя прямо перед собой и кидая сухую ветку в огонь. Та легонько затрещала и почти мгновенно обуглилась.  

— Для начала надо выяснить, где мы находимся. — Начал Ларсен. — Мы настолько отдалились, что, увы, заблудились. Ни компаса, ни навигатора, связь здесь ловит вряд ли... Ёлки зелёные, для нас это вообще непростительно! Как это нас так угораздило? — Недоумевал он, ведь обычно все их приключения заканчивались благополучно.  

— Последний раз, когда я читал ленту новостей на своём грёбаном кирпиче (который, чёрт его дери, разрядился), где-то в мире произошло 12-балльное землетрясение по шкале Рихтера. — Заявил Скотт. — Да что говорить, грохот даже мы услышали, вдали от всего этого.  

— Это звездец. — Осунулось, как-то вытянулось и без того безрадостное лицо Брюса. — 12-балльное, это когда, допустим, озеро стало горой или наоборот; когда ландшафт меняется полностью.  

— Вы чувствуете? — Поводил носом Скотт. — Гарь какая-то нездоровая, копоть...  

— Возможно, от костра? — Через силу улыбнулся Ларсен, не глядя ни на кого.  

— Да от какого костра? Посмотри наверх: с неба падают какие-то чёрные хлопья... Это смерть.  

— Скотт, не преувеличивай!  

Внезапно послышался шум; он донёсся со стороны леса; прямо вот тут, здесь. Из-за листвы вышла... Какая-то девушка.  

— Ты ещё кто??? — Озадачился Скотт (он всегда был всем недоволен).  

— Повежливей, приятель. — Пожурил его Ларсен. — Здрасьте! Присаживайтесь...  

Девушка была явно чем-то напугана, сбита с толку. Она показалась очень неуверенной, забитой какой-то.  

— Шла-шла, и вас нашла. — Наконец, выдавила она из себя. — Я грибы и ягоды собирала.  

— И что, много собрала? — Съехидничал Скотт. — Странно то, что, насколько мне известно, поблизости вообще нет жилых строений... Мы сами «туристы», выбравшиеся, так сказать, на природу в кои-то веки. Отодрав задницы от кресел и зеньки от планшетов. — Говорил он уже самому себе. Он порой был несносен, но в душе хороший человек. И добрый. А его грубость была так; не со зла.  

— Скотт, ты действительно — скот! — Рассмеялся Брюс. — Давайте уже кушать, что ли?  

— Но мы же поели уже сравнительно недавно! — Возразил Ларсен.  

— Ну, а что нам теперь остаётся? Раз конец света настал. Идти нам некуда; кругом лес, чёрт ногу сломит. Дальше однозначно радиация от взрывной волны...  

И действительно, он был прав: высокие кроны деревьев, их крепкие стволы задержали, уберегли горе-путешественников от того мощного шквала (который, между прочим, произошёл на самом деле).  

По прошествии некоторого времени все четверо путников уснули, потому что устали, выдохлись. И морально, и физически.  

— Не понял... — Растерянно посопел Ларсен ранним утром (он был жаворонок). Он начал расталкивать Скотта и Брюса, толкая их под бочок.  

— Что-о-о такое?! — Разозлился Скотт; ему бы ещё дрыхнуть и дрыхнуть.  

— Понюхай воздух! «Что-о-о... ».  

Вскочив на ноги и озираясь на всякий случай по сторонам, ребята начали с силой вдыхать утренний воздух.  

— Мы что, посреди океана, что ли? — Поразился Скотт. — Прям морем прёт; конкретно.  

— И море, и лес; дух наш исчез... — Стихами заговорил Брюс.  

— А «эту» будить? — Спросил Скотт, кивая на вчерашнюю девку.  

— Ну, разумеется. — Пожав плечами, Ларсен (ему вообще-то было всё равно) снова привстал с пня и начал ходить-бродить вокруг да около — он не мог найти себе места. Осознавая (и, наверное, даже не до конца), что теперь, возможно, они совсем-совсем одни на этом белом свете; последние из могикан, как говорится.  

Наконец, Ларсен подошёл к новенькой в их «полку» и обратился к ней, дабы она рассказала им свою историю.  

— Я Алёна... — Начала незнакомка, дрожа, как осиновый лист на ветру. Зашугана она была до крайности.  

— Алёна — попа зелёна! — Передразнил, перекривлял её Скотт.  

— У меня есть сестра... — Продолжила та, не обращая внимания на колкости.  

— Сестра — попа пестра! — От себя добавил, присовокупил Скотт.  

— Я пошла, собирать малину... — Чуть не плача, выговорила Алёна.  

— Малина — дерьма половина. — Скотт явно не собирался униматься.  

— Скотт, прекращай, а? — Не выдержал Ларсен. — Угомонись.  

Тот что-то проворчал и утух.  

Алёна продолжила рассказывать о себе. Как выяснилось, она тоже потерялась в этом лесу, как и эта троица (Ларсен, Скотт и Брюс). По возрасту она была ни старше и ни младше.  

— Ясно. — Подытожил Ларсен. — Что мы имеем? Троих псевдо-выживальщиков, которые лишь в теории способны находиться в дикой природе, и девчонку, которая тем более далека... Скотт, почему мусор за собой не убрал и костёр правильно не затушил? А если б искра на траву и по деревьям? Осёл...  

— А что сразу я? — Вскипел Скотт.  

— Потому что твоя очередь. Мы жребий тянули, кто сегодня всё делает.  

— А всем вместе — нет? — Уныло гукнул тот. — Извини, урны в лесу нет, чтоб утилизировать туда весь мусор. Я же забыл, что ты у нас чистюля; ходячая экология... И вообще, это Брюс у нас главный выживальщик! У него и подвал, и чердак до отказа забиты всякими там прибамбасами на все случаи жизни, включая житие-бытие в суровой сибирской тайге или знойной африканской пустыне. У него даже мачете настоящее имеется, чтобы продираться сквозь тропические леса Индокитая... Третий день уже торчим здесь; выдвигай идеи, дружище — у меня они что-то иссякли.  

— Народ, если мы будем ссориться и постоянно предъявлять друг другу претензии — ни к чему хорошему это не приведёт. — Заметил Брюс как самый флегматичный из всех. — Давайте жить дружно. К чему этот негатив? Вместо того чтобы ссориться, нам нужно собраться. Да, извержение Йеллоустонского вулкана, и Америки теперь нет; да, астероид врезался в Камчатку и теперь нет смены дня и ночи; да, землетрясения, цунами, тайфуны, торнадо и прочие катаклизмы с утроенной силой и частотой обрушились на нашу несчастную планету... Но надо что-то предпринимать! Объединить все наши усилия, а не паниковать. Не сидеть, сложа руки, не ныть, не жаловаться на судьбу.  

— Согласен. — Тяжело и как-то глухо произнёс Ларсен. — Вот только я реалист, Брюс; сказать гораздо легче, чем сделать...  

— Вы не поверите, но у меня часы остановились. — Прервал его философию Скотт.  

— У меня идут, но в несколько другом порядке; идут назад. — Поглядел на свои Брюс.  

— Обратный отсчёт?! — Воскликнул Ларсен.  

У всех аж похолодело в сердце, и душа ушла в пятки. Лица побледнели.  

— Давайте осмотрим внимательно данную местность? — Предложил Ларсен. — Как будет — так будет. Уж как сложиться. От чего нам впоследствии отталкиваться.  

Они собрали свои спальные мешки.  

— Возьмите меня с собой! — Жалобно заверещала Алёна.  

— Свалилась на нашу голову... — Пробормотал Скотт, негодуя. — Ты нам, собственно, кто?  

— Не оставлять же её здесь. — Задумался Ларсен.  

— А то что? Волки загрызут? Которых нет. — Злобно прошипел в ответ Скотт.  

Брюс помолчал и молвил:  

— Если ты хочешь быть частью нашей команды, ты должна соблюдать определённые правила. Без обид, но ты для нас сейчас обуза. Нам ни к чему с тобой возиться, мы тебя знать не знаем. Мы возьмём тебя с собой, так уж и быть; это наш долг, как людей, не бросать другого человека одного и в беде. Но и нянчится, мы с тобой не станем; так и знай. Иди вслед за нами и не отставай.  

Четвёрка авантюристов зашагала от опушки леса в его чащу. Сколько они так шли, неизвестно. Но вскоре они вышли... К берегу. Море — от края и до края. И на горизонте лишь маячили это самое море да небо, практически сливаясь друг с другом. Стояла напряжённая тишина.  

— Видишь сушу? — Без особой радости в голосе хмыкнул Скотт. — И я не вижу; потому что её нет. По ходу, мы — на необитаемом острове.  

— Но как — так? — Не понимающим взглядом смотрел на всю эту картину Ларсен. — Мы же как-то сюда добрались! На автобусе, между прочим. Сошли с дороги, пошли в лес. Кто из людей так не поступает?  

— Это какой-то непонятный и дурацкий сон. — Устало изрёк Брюс. — Ущипните меня, пор фавор, дабы я поскорей проснулся. Чтобы спала пелена с изображением всего этого кошмара.  

Они понуро пошли назад.  

— Что мы имеем? — Рассуждал на обратном пути Ларсен. — Вода, земля, деревья. Хм... Нам теперь с этим жить.  

— Да что-то я так не привык и не хочу! — Разговаривал сам с собой Скотт. — Я вдруг страсть как захотел поваляться на мягком и пушистом диванчике перед телевизором в своей маленькой, но уютной и комфортной комнатке. И как следует проср... Эмм, по-человечески сходить по-большому в туалет; со всеми удобствами. Сидишь себе на «троне», восседаешь, никуда не торопясь... А в руках книга или газета, а в ушах наушники, ещё и ешь при этом самое большое, самое вкусное яблоко! О-о-о... Кайф.  

— Губа не дура! — Улыбнулся Ларсен. Улыбался он редко, в особенности теперь... Но умозаключения его приятеля его насмешили и подняли настроение, хотя смешного там было мало. Грустно, грустно это всё.  

— Диван, туалет... — Обхохатывался, хоть и невесело, Брюс. — Ага, забудь...  

— А где малая? — Насторожился Ларсен.  

Они остановились.  

— Да иду я, иду! — Измученно проговорил голосок где-то вдали, но как-то и рядом одновременно. — Все колени ободрала, все ноги, и руки себе исцарапала! И какая я вам «малая»...  

— Не надо было брать с собой в поход женщину — от неё одни проблемы! — Раздражённо выпалил Скотт. — Отстала она, смотри-ка... Возись теперь с ней... Ишь ты! Зараза. Пристала, как банный лист до ж... Прилипла теперь, и не отвяжется.  

— Я не женщина! — Рассердилась Алёна, подходя и охая от ссадин.  

— Как — не женщина? — Издеваясь, заржал, как конь, Скотт. — А кто ж ты — мужчина? Или «оно»? Инопланетное существо...  

— Ты бы ещё «бабушка» сказал, невежа! — Огрызнулась Алёна, осмелев. — Разве можно так обращаться? Сказал бы «девушка»... Фу, отойди, противный!  

— Пф, сдалась ты мне сто лет... — Скотт отошёл в сторону и вытащил бинокль.  

— Нашёл, когда его достать... — Сказал Ларсен. — Чего раньше молчал? На берегу бы он нам больше сгодился.  

— Забыл.  

— «Забыл»...  

— Так, ладно. — Примиряющим тоном начал Брюс. — Давайте думать.  

И начали они думать.  

С одной стороны ветки деревьев были куда гуще — стало быть, они хотя бы примерно знают, где какое направление. И послюнявив палец, подняв его вверх, угадали с ветром. Только познания эти мало чем могли бы им помочь.  

Наломав сухих веток, устроили подобие шалашика-жилища, орудуя карманным ножиком. Ничего не вышло — промокли, как куры, при первом же дожде, и ножик сломался, поскольку не предназначен для такого крупного и твёрдого материала, как большая древесная ветка.  

— М-да, в теории все мастера. — Обессиленно зевнул Скотт.  

— Не умничай! — Осадил его Ларсен.  

— Алёна, иди и помой посуду. Не будем выбрасывать одноразовые стаканчики, ибо нам ещё долго тут торчать.  

Но Алёна «ушла» в свой айфон — зарядка её кирпича ещё не села. И хотя связь не ловила, ей она была, судя, по всему, и не особо нужна — девица ковырялась не в Интернете, а в какой-то игрушке.  

— Алёна, иди и помой посуду! — Повторил уже Ларсен. — Рядом ручей.  

— А что сразу я? — Подняла голову Алёна, оторвавшись таки от своего занятия.  

— А кто? Раз ты — с нами, то тоже что-то делай. Не сиди сиднем.  

— Да что-то не хочу.  

— В смысле — «не хочу»? — Вставая, разъярённо рявкнул Скотт. Его словно окатили холодной водой.  

Он подошёл к ленивой девчонке и, выхватив из её ладоней айфон, зашвырнул его куда-то очень далеко. Та широко распахнула глаза.  

Все напряглись.  

— Ты что — перетрудишься, рассыплешься, переломишься, что ли? Если пойдёшь и сделаешь доброе дело. Лентяйка! Уматывай тогда отсюда, раз такое дело...  

Та всхлипнула.  

Брюс не остался в стороне и попытался разрешить конфликт, но Ларсен на сей раз был на стороне Скотта и не дал Брюсу и слова вставить.  

— Женщина по своему прямому назначению жена и мать. Хранительница семейного, домашнего очага. Она не просто должна — она обязана стирать, гладить, варить жрать, убираться, воспитывать малолетних зверёнышей и исполнять супружеский долг. — Продолжал свою словесную экзекуцию Скотт.  

— Мы сегодня как парни пытались построить домик. — Вторил ему Ларсен. — Да, не вышло... — Что сделала ты? Сидишь и играешься, точно дитё малое. Тебе сколько лет? Завтра мы попробуем искать пропитание: заканчиваются консервы, чипсы и прочий фаст-фуд. Так и будешь протирать свою юбку, белоручка?  

Алёна в итоге разревелась, а Брюс предложил кинуть жребий. Мыть посуду выпало ему...  

На следующий день они собрали ягоды, но отравились ими — видимо, это были какие-то другие ягоды (а может, радиация и до них добралась). С грибами вышло то же самое. Насчёт живности... Они не хотели убивать животных даже для того, чтобы прокормить себя. Да и животных этих они что-то и не видели, не ощущали. Ни тебе кабанчика, ни зайца, ни кролика, ни даже самой позорной мышатины. На птиц и тем более рука бы не поднялась... И вообще, складывалось такое ощущение, что всё это — какое-то ненастоящее!  

В скором времени попаданцы таки построили себе более-менее удобное и даже просторное убежище; научились варить хотя бы супы — какую-то непонятную, но вполне годную, съедобную похлёбку. Животы не болели, и на том спасибо.  

Когда в очередной раз Алёна отказалась мыть посуду и прибраться в «шалаше» (причём, ей это выпало по жребию), пришлось той троице изгнать её прочь.  

— Убирайся! И впредь не возвращайся. Пока не осознаешь своей вины и не научишься выполнять то, что тебе велено. — Сказали девке на прощание.  

И ушла она с гордо поднятой головой, но со слезами в душе... До первого же дождя.  

И стучала, и просилась, и звала. И хныкала, и ноготками дверь царапала; в кровь. И села рядом, по ту сторону домища, и обхватила голову руками. И горько расплакалась, потому что поняла.  

Её впустили. Обогрели. Отмыли, и спать уложили. Но не было на лицах тех троих смягчающей улыбки, и добрых, ласковых слов на языке. Ибо наказание всегда должно следовать за проступком.  

Алёна исправилась, и простили её. Только вот совсем уж тягостно и грустно стало на душе; тоскливо. Где папа и где мама? Ни позвонить, ни написать. Где все их друзья? Что вообще творится в мире? Что происходит? Там, вдали от их места пребывания. Жив ли кто ещё на этой земле? Одни ли они? Как связаться, как?  

— Может, нам построить лодку? — Предложил Ларсен, но инициатива, и голос, и тон были мрачны, жёстки и суровы. — Пока не настала зима.  

— Какая зима... Нет больше ни дня, ни ночи. Ни смен времён года. Через день льёт ливень, но и только. И как пасмурно там, на небе, так пасмурно и в наших сердцах. Кучевые облака затмили не только небо, но и разум. Такова, наверное, расплата нас, людей за наше же отношение к природе. — Сетовал Скотт.  

Они попытались как-то приободрить друг друга, развлечься анекдотами или байками-страшилками... Дохлый номер.  

Однажды стало так холодно... Не зажглась спичка, ибо давно отсырела. И зажигалка давненько на нуле. Не согревало ничто, и укрыться больше негде, кроме как в их домике, который развалится по швам не сегодня-завтра... И зарядку делали, и в ладоши хлопали... Всё без толку. Им всем по 15-16, а, похоже, что столько им и будет навсегда. Что 17 не наступит никогда...  

Отчаявшись, они решились. Все четверо. Встали, и пошли к одному обрыву. Дружно взялись за руки и почти уже спрыгнули, чтобы больше не мучиться; не страдать... Как вдруг...  

Какой-то шум, и они обернулись на него.  

Далеко позади, у леса стоял милый оленёнок. Маленький ещё совсем. Он запутался каким-то образом, как если бы попал ножкой в капкан или зацепился рогами за деревья. Но и рогов-то толком нет, да и откуда тут капканы...  

И передумали, и подошли, и освободили.  

И заговорил вдруг молодой олень с ними человеческим голосом:  

— Вы пожалели меня; сжалились над беззащитным животным. Вы не подняли на меня руку. Не растерзали, чтобы мной наесться, а из шкуры выделать себе тёплую одежду. Вы продрогли, но помогли другому. Вы добры, хотя на грани. В вас ещё зиждется добро; где-то там, в сердце, разуме и душе. В груди, где что-то бьётся, трепещет и стучит. Ступайте за мной, и терпите.  

Оленёнок отвёл их в мир теней, и вот: нет их всех сейчас в мире живых. Их плоть стала очень тонкой, как шёлк. Полупрозрачной... Зато они могли теперь читать мысли; видеть и прошлое, и будущее.  

— Что вы сейчас чувствуете? — Спросил четверых ребят оленёнок. — Каково вам пребывать не в теле; быть духами?  

— Я вижу и слышу зло; оно повсюду. — Вздохнул Ларсен. — И оно исходит только от людей; не всех, но очень многих. Я чувствую на себе, как больно и флоре, и фауне; как стонет Земля.  

— Птицы и животные боятся нас. Да, они по-прежнему подходят к нам ближе, даже даются в руки... Но просто потому, что им уже деваться некуда. Они словно знают, что таков их жизненный путь. Они смиренно встают на дорогу Лобного пути, принимают этот крест. Хоть и не хотят. Их распинают, как Его, и они, также, как и Он — прощают; прощают нам всё. — Шептал Брюс.  

— Деревья качают кронами не только от ветра. — Говорил Скотт, и он больше не был злым. — Они огорчены поведением людей. Увы, нам; мы не смогли сберечь этот рай!  

— Но что-то мне подсказывает, что это не конец. — Сказала Алёна. — Я это знаю.  

А вокруг них, этих четырёх сияющих, светящихся фигур была тьма. Но эти души видели сквозь тьму; пронзали её. Они её не боялись. Потому что поверили оленёнку. И снова взялись за руки. Сквозь них стремительно пронеслись столетия и целые эпохи. Эти духи увидели войны, кровь, насилие. Они лицезрели жадность, зависть, ненависть. Воочию, в реале, в натуре. Их точно самих протыкали насквозь... Через них скакали возницы, колесницы. Но никто не спотыкался о них, точно душ этих там не было в помине. Четвёрка увидела становление мира, как из песчинки, из камушка появилась звезда! Как чьи-то заботливые ладони, огромные и сильные, вдохнули во все те объекты жизнь, и чей-то неповторимый, приятный (как же иначе? ) голос произнёс: «Это ваш дом, Я дарю его вам... ».  

И исчезла тьма. Они снова стояли там же; между морем и лесом. И подле них тот прикольный оленёнок. Единственное, что изменилось — стало теплее. Или им только кажется?  

— Я есмь Добро. — Заговорил оленёнок, и глазки его были преисполнены такого спокойствия и умиротворения, что все четверо друзей почувствовали себя хотя бы на миг счастливыми и защищёнными. — Я есмь Вера, Надежда, Любовь. Возможно, Я последний раз являюсь людям, и Я выбрал вас. Через Меня вы — последняя надежда. Вы ведь не подведёте Меня? Вы, люди, наконец, перестанете обижать мир, который Я вам предоставил? Вы ведь не одни здесь; это не только ВАШ дом.  

Оленёнок потёрся своей забавной мордочкой о руки играющих с ним четверых друзей, и ускакал куда-то в лес. Он исчез... Навсегда. Они больше его не видели. Никогда...  

И вдруг Ларсен проснулся. И Брюс, и Скотт, и Алёна. И позвонили друг другу, и обрадовались страшно.  

— Чел, мне такой сон сегодня снился...  

— Чувак, мне снилось то же самое!  

— И мне.  

Через много-много лет Ларсен вышел в палисадник и заговорил:  

— Ах, стрекозка! И ты, бабочка... Где же вы, где? В детстве я имел неосторожность, детское любопытство схватить вас за ваши крылышки, дабы поднести поближе к своим глазам и повнимательней рассмотреть. Меня ужасно гложет это, ведь крылышки были помяты, и вы долго не могли взлететь. Наверное, вы добывали пыльцу для своих деток, а я тогда так бессовестно помешал!..  

И собрал он всех, и сказал так:  

— Давайте высадим что-нибудь. Хотя бы каждый по одной маленькой ёлочке. Чтобы она росла и жила долго-долго. Что вы скажете на это?  

И уже зайдя в дом, схватился за сердце, потому что очень переживал. И присел в кресло, и подпёр ладонью подбородок. И задумался весьма, и решил написать вам это. Выложить в Сеть.  

И встал, и, подойдя к окну, прошептал:  

«Когда же это закончится... Этот абсурд и это безумие. Я не хочу жить в 21 веке; веке машин, веке искусственных и ненастоящих чувств, веке пошлятины. Что ждёт нас дальше? Может, мы будем добрее друг к другу? К растениям и животным? Найдём баланс и компромисс. Может, мы больше не будем ни с кем ругаться? Ведь негатив материализуется. Может, люди не будут ради прикола троллить друг друга онлайн и оффлайн? Может, мы сможем простить друг друга? Может, не будем держать обиду? Может, действительно все эти наводнения, обрушения, пандемии коронавирусов — это месть Природы людям?.. ».  

Ах, оленёнок! Если бы ты только знал, как мне тебя сейчас не хватает...