Часики

Ну и что, что голодная? Голодала уже и не раз. Ботинки дырявые? Тоже не беда. Как-нибудь верёвочкой перевяжем, перебьёмся. Одежда штопанная-перештопанная? Так зато своя, помнящая прикосновение материнских рук.  

Одно плохо, приболела немного. В горле горит, в носу першит и голова тяжелая, словно не своя. Беда. Слягу не смогу работать. Не буду работать, нечем будет кормить младшеньких.  

Пегги – миниатюрная девочка-подросток с круглым лицом и пронзительными зелёными, как у кошки, глазами, закутавшись в латаную накидку, прикрывалась потрёпанным зонтом от настырно несущихся в лицо мелких капель дождя.  

Перепрыгивая через огромные лужи на мостовой, она пересекла дорогу и мельком взглянула на старые часики на руке. Часики были странные, скорее женские, чем мужские, с гравировкой попугая на задней крышке. Однако отец их носил. Сейчас они не работали, встали в день смерти папы, который умер от чахотки год назад. Зачем девочка на них смотрела, растягивая губы в улыбке? Потому что тогда, ей казалось, будто она была не одна.  

Небо хмурилось всё сильнее, наливаясь необычным ярко фиолетовым цветом, а расшалившийся ветер так и стремился вырвать зонт из рук подростка. Пролетевшая мимо ворона пыталась удержаться в воздухе, но порывы зарождающегося шторма швыряли её из стороны в сторону, словно осенний лист. Только чудом каркуша не врезалась в стену бакалейной лавки Одноглазой Джудит. Отчаянно ругаясь на своём птичьем языке, она в панике забилась в отверстие под крышей. Пегги улыбнулась, представив какими словами, проклинает ворона стихию. Хорошо бы было понимать язык пернатых и животных. А ещё неплохо было бы вернуть Джудит полтора фунта, которые они задолжали.  

Нет, ей не нужны были часы, чтобы следить за временем. Она не опаздывала, новая рабочая смена на фабрике начнётся только через сорок минут и определила Пегги это по веренице людей тянувшейся из главных ворот.  

Она всегда приходила пораньше, чтобы за полчаса до начала работы стоять уже у конвейера. Мистер Брирли любил ответственных работников. Может быть, поэтому она не попадала под регулярные сокращения, а может быть, потому что никогда не брала больничный и задерживалась после своей смены, если было надо.  

Закрываясь от ледяных капель зонтом, Пегги чуть не споткнулась о пожилую женщину, собиравшую что-то с земли.  

– Ну, ты, дура старая, пошевеливайся, давай! – закричал Скалли, бригадир фабричных кочегаров, притопнув своими тяжёлыми коричневыми ботинками, начищенными до блеска. – Мистер Брирли не любит когда рядом с его фабрикой шляются нищие.  

– Так сынок, руки меня не слушаются, помог бы …  

Захохотав, громила пнул валявшиеся под его ногами мятое яблоко, которое подпрыгивая, поскакало по мостовой и угодило прямо в лоб старухе. От чего женщина тихонько ойкнула.  

– Вот придумала! Ещё какую заразу от тебя подхвачу.  

Вокруг стали собираться рабочие, возвращавшиеся с ночной смены. Все с удивлением смотрели на грязную, жалкую старушку, мокнущую под дождём в тщетных попытках собрать своими худыми, с воспалёнными суставами пальцами, несколько кочанов капусты, мелкие яблоки, сморщенную картошку и заплесневелый лук. Все смотрели, но никто не хотел помочь.  

Кожа старой женщины, на запястьях и шее, выглядывающей из-под капюшона, была покрыта яркими красными пятнами, и люди брезгливо отворачиваясь, поднимали воротники плащей и спешили убраться восвояси.  

– Старая кляча, ну давай же, давай, пошевеливайся! – подгонял её Скалли, оглядываясь на ворота фабрики.  

Старушка, мелко кивая, было поторопилась, но поскользнулась в луже и, раскинув руки, рухнула плашмя в серую жижу грязи.  

– Извините. Простите. Я сейчас…  

– Тьфу, на тебя! – Скалли плюнул под ноги женщине и, проигнорировав протянутую ему трясущуюся руку, отправился на фабрику.  

– Давайте я вам помогу бабушка!  

Пегги бросилась к старушке, и ловко подхватив её, в одно мгновение поставила на ноги.  

– Ох, какая ты сильная внучка! – удивилась пожилая женщина. Голос её был на удивление звонкий и молодой.  

– Так я с утра до вечера болванки, заготовки то есть, для токарного станка, поднимаю. Сама, никого не прошу. А они тяжеленые.  

Вставив в руки нищенки зонт, девочка быстро собрала рассыпавшееся по земле, и протянула ей потёртую, дырявую корзинку.  

– Давайте под навес отойдём, я вас в божеский вид приведу бабушка, а то вы вся замарались, – сказала Пегги, уводя женщину в сторону канатного склада.  

Вытащив из кармашка, который она пришила к накидке самостоятельно, чистый кусочек сукна, девочка смочила его дождевой водой текущей с крыши и сначала вытерла нищенке щёки, лоб и руки, а затем как смогла, смахнула грязь с верхней одежды. Пегги так и не поняла, что было надето на бабушку, то ли старый плащ, то ли странной формы накидка, то ли просто кусок материи с дыркой для головы.  

От женщины неприятно пахло старостью, но девочка старалась не показать это нищенке, чтобы не обидеть её.  

– А ты не опоздаешь милая? Брось стараться, брось, я уж сама как-нибудь …  

– Да что вы бабушка, мне не сложно. Время у меня ещё есть, не беспокойтесь. Сейчас я быстро управлюсь.  

Когда старушка приобрела более-менее приличный вид, Пегги неожиданно стало дурно. Почувствовав, как в голове у неё застучали молоточки, девочка, уселась на старую бочку рядом с нищенкой.  

Та, некоторое время молчала, а затем, самостоятельно смахивая с одежды грязь, бросила будничным тоном, будто старая знакомая или заботливая соседка:  

– Ну как вы живёте Пегги после смерти родителей?  

– Да нормально живём. Уже привыкли. Я работаю на фабрике, Брайан помогает местному плотнику, – преодолевая тошноту, произнесла девочка. – Представляете, ему семь, а приносит в дом копеечку, а Моника … она ещё малышка.  

Закончив предложение, Пегги удивлённо уставилась на бабушку.  

– Что-то я не пойму. А вы откуда нас знаете?  

Словно не слыша её вопроса, нищенка продолжила:  

– А мама твоя была русская, кажется. Её ещё так интересно звали …  

– Евдокия! А папа называл её Дусей. Так смешно, но нам нравилось.  

– А что у тебя с часами? Это же отцовские да? – старушка коснулась длинным неопрятным ногтем стекла циферблата.  

– Отцовские, они встали, сломались.  

– В день смерти, знаю.  

– Откуда? – сердце Пегги быстро застучало.  

В облике женщины, будто что-то неуловимо поменялось. Вот только что? Не понять. Зато голос стал властным и уверенным.  

– А ты знаешь, что отец твой был военным?  

– Знаю, но он об этом говорить не любил. Я видела его фотографию в форме, с усами, наградами, с длинной саблей. Она теперь у Брайана хранится.  

– Я знала твоего отца…  

Прижав маленькие ладошки к груди, девочка, расширив глаза, удивлённо уставилась на собеседницу.  

– Я так и подумала…  

Шмыгнув большим, кривым носом, нищенка смахнула свисавшую с него каплю и продолжила:  

– Подожди. Я расскажу тебе одну историю. Только не перебивай меня.  

– Конечно, конечно. Я слушаю, – заверила старуху Пегги, придвинувшись поближе и жадно ловя каждое слово.  

– Так вот, в восемнадцатом году, я вынуждена была поехать во Францию, чтобы забрать оттуда своих воспитанников гостивших у родственников. Там шла война, но Вивиан и Джон страдали от астмы, и им надо было находиться у моря. Всего в паре часов от дома, в котором они жили, шли бои. Люди погибали каждый день, каждый час.  

– Я знаю. Мама рассказывала, что всё время боялась за папу. Завидев почтальона, убегала от него, а потом этого стыдилась.  

– Не перебивай.  

– Молчу как рыба, бабушка.  

– Мои детишки находились в маленьком городке, который разместился как раз между двух воюющих армий. Я конечно же не могла их бросить, и спешно отправилась туда. Так получилось, что в нас начали стрелять. Глупо всё вышло. Я была ранена. Вот видишь шрам остался?  

Старуха показала Пегги свою сморщенную шею, на которой чётко выделялся овальный рубец.  

– Ой, наверное, было больно?  

– Было. Твой отец Майкл и его товарищи помогали французам победить немцев. Он был командиром патруля, который прибыл на звук пальбы. В общем, они спасли меня. Чудом. Я до сих пор не понимаю, как им это удалось. Немцев было больше, они были лучше вооружены, но… потом твой отец долго нёс меня на руках. Пули впивались в стены вокруг нас, нападающие скрежетали зубами. Эти часы, я подарила Майклу в благодарность за свою жизнь.  

– Так они ваши? Вам их вернуть?  

Пегги попыталась расстегнуть кожаный ремешок, но тот словно не хотел покидать её худенькую ручку. Странно, обычно они так легко снимались. Она даже боялась их потерять.  

Женщина склонила к ней седую голову.  

– Нет, это подарок. Я сказала твоему отцу, что они принесут ему удачу и даже совершат одно чудо, когда оно понадобится.  

Девочка удивлённо посмотрела на нищенку, впервые засомневавшись в её нормальности. Что это ещё за чудо такое? Хотя, было нечто странное…  

– Чудо было! – взвилась Пегги на ноги. – Мама заболела холерой так же как и все наши соседи, но мы выжили. Врачи долго удивлялись. Ходили на нас смотреть.  

Покачав головой, старуха покусала потрескавшиеся красные-синие губы.  

– Ах вот в чём оказывается дело, понятно. А папа от чего умер, милая?  

Опустив голову, Пегги, снова взобралась на бочку.  

– От чахотки. В нашем подвале очень холодно. Он простыл, не лечился и…  

– Не продолжай, – сморщенные руки успокаивающе накрыли её ладошки.  

– Я всё равно обязана твоему отцу и пришла вернуть долг. Часики заработают снова, и как только это случится, всё у вас наладится.  

И всё-таки бабуля не в себе. Какой долг? Поди сама ночует под открытым небом, – подумала подросток. Она уже много раз встречала таких.  

Чирик-чирик! – пронзительно прочирикал маленький худой воробей, взлетев на бобину каната стоявшего рядом.  

– Ну чего ты раскричался? Не мешай! – прикрикнула Пегги на хулигана.  

– Он жалуется нам, что его товарищ забрал у него жирную мокрицу.  

– Что? Кхе-кхе-кхе! – Пегги некстати закашлялась и в голове снова застучали адские молоточки. Однако горячие руки бабули принесли облегчение, и боль, словно растаяла без следа. Ей стало так хорошо, что она даже зажмурилась.  

– А как вас зовут бабушка? – прислушиваясь к странному ощущению тепла в груди, спросила девочка, открыв глаза.  

– Бабушка? Неужели я такая старая?  

На девочку смотрела симпатичная, ухоженная женщина тридцати-тридцати пяти лет, в фиолетовом приталенном пальто, элегантным голубым шарфиком, повязанном на шее и симпатичных тёмно-синих полусапожках на каблучках. Да откуда она взялась? Незнакомка чем-то напоминала ту больную и неухоженную бабулю, но очень отдалённо. Серо-голубые глаза её горели задором, словно у расшалившегося ребёнка, но так казалось только с первого взгляда. На самом деле это было не озорство, а скорее вера в собственные силы. А какая прекрасная у неё была кожа! Чистая, белая, без единой веснушки. Не то, что у Пегги, вся рожица которой была покрыта рыжими пятнышками, каковые так любил считать папа. Из-под аккуратной шляпки выбивались локоны светлых волос. И запах, запах! От женщины приятно пахло цветами. Настоящая леди! Во все глаза девчонка уставилась на чудо. Только голос незнакомки остался прежним.  

Может у меня высокая температура? Галлюцинации? Я брежу? Без сознания? И всё-таки движимая любопытством она спросила:  

– А как вас зовут … мисс?  

– Меня зовут Мэри. Просто Мэри, милая, – ловко встав на ноги, женщина поцеловала её в макушку. – Ты знаешь Пэгги мне пора. Можно я возьму у тебя зонтик? Уверяю он тебе больше не понадобиться.  

– Да конечно. Но он старый и скоро порвётся, – залепетала девочка, протягивая женщине изящный длинный зонт с массивной изогнутой рукоятью. – Что это? Чьё это?  

– Твоё милое. Спасибо.  

Проведя рукой в чёрной изящной перчатке по щеке Пегги, Мери перепрыгивая грязные лужи, устремилась прочь от фабрики. Проходя мимо бригадира кочегаров она, подмигнув девочке, направила кончик зонта на громилу.  

И тут произошло странное. Гоготавший с друзьями Скалли, взвился над землёй, а затем шлёпнулся в лужу, взметнув фонтан коричнево-зелёных брызг. Теперь все смеялись только над ним.  

Женщина вскоре скрылась среди идущих на смену рабочих, а Пегги поняла, что удерживает в руке корзинку нищенки, то есть Мэри.  

Вот только корзинка изменилась. Да и содержимое её тоже. Никаких старых овощей там теперь не было. Она была полна сыра, ветчины, яблок и груш, а также свежего ароматного хлеба, молока и медовых тянучек, которые обожала Моника.  

Чудо. Это чудо! Помотав головой, девочка, снова взглянула на еду. Она даже ущипнула себя, но всё осталось по-прежнему.  

– Стогофф Пегги! Тебя мистер Брирли вызывает! Поторопись!  

– А что случилось мистер Кламп? – бросилась к лысому старику девчонка.  

– Повезло тебе. На курсы тебя отправляют. Вот поучишься, мастером станешь.  

– Мастером?  

– Да, мастером. Зарплата выше, премии. В общем заживёшь.  

Всё ещё удерживая полную корзину, Пегги почувствовала мурашки, пробежавшие по руке. Взглянув на часики, она увидела, что стрелки медленно поползли по циферблату. Ей отчего-то сразу вспомнились слова Мэри: «часики заработают снова, и как только это случится, всё у вас наладится».  

Наладится? Наладится! Что-то заставило девочку обернуться, и на мгновение, ей как будто показалось, что над крышами складов, в облаках (снова становившихся прозрачными и белыми), удерживаясь за зонт, в своём фиолетовом пальто и шляпке, парит Мэри.