Пройду по Комсомольскому, сверну на Севастопольский

Есть улицы центральные,  

Высокие и важные,  

С витринами зеркальными,  

С гирляндами огней.  

А мне милей не шумные,  

Милей одноэтажные,  

От их названий ласковых  

Становится светлей.  

Пройду по Абрикосовой,  

Сверну на Виноградную,  

И на Тенистой улице  

Я постою в тени.  

Вишневые, Грушевые,  

Зеленые, Прохладные,  

Как будто в детство давнее  

Ведут меня они.  

Из песни Юрия Антонова «На улице Каштановой»  

Кажется, сейчас я скажу страшную ересь, но я больше люблю «улицы центральные, высокие и важные» Возможно потому, что родился я и вырос в Ленинграде, где почти нет частного сектора. Где в Питере можно увидеть такие улочки, тихие и одноэтажные? Только в бывших городках и посёлках, вошедших в городскую черту. Лахта, Ольгино, Пороховые, Горелово… Моё раннее детство – Большой проспект Петроградской стороны. Весёлый, шумный, весь в неоновых огнях и, представьте себе, необыкновенно уютный. Рядом Кировский (теперь он называется Каменноостровский) тоже милый и родной. И самая уютная в мире Австрийская площадь. Восьмиугольная. 3 дома из 5 на ней построены архитектором Василием Шаубом. На каждом – башенка. В советское время на площади был построен дом по проекту Олега Гурьева. Без башенок. Выбивается немного. Всё равно, это замечательная площадь.  

Помню из детства. Какой-то праздник. Идём с мамой смотреть салют. Салют уже начался. Слышны залпы. И вот Кировский проспект расступается и перед нами возникает красавица-площадь, а над ней – красные и синие ракеты.  

Какое-то особое ощущение на этой площади. Всё будет хорошо. Ничего плохого никогда не случится.  

Люблю Невский, Литейный, Владимирский, Загородный, Суворовский. Стотысячный раз иду гулять по ним и никогда нам этих улицах мне не будет скучно.  

Не только в Питере, в любом месте Земного шара я чувствую себя увереннее на большой центральной улице, нежели на глухой окраине среди маленьких домиков.  

Будь это проспект Калинина в Москве, Красная улица в Краснодаре, Крещатик в Киеве, Лайсвес-алллея в Каунасе, Ланге в Ольденбурге, Аленби в Тель-Авиве, центральные улицы Праги, Вены, Гамбурга, Хельсенки…  

Для кого-то это каменные джунгли, я же чувствую себя в своей тарелке, даже впервые оказавшись в каждом новом городе. Ни в Париже ни в Нью-Йорке я не был. Но более чем уверен, что так же я себя буду чувствовать и на Елисейских полях и на 5 авеню.  

И, наоборот, оказавшись на Абрикосовых-Каштановых я всегда ощущаю беспокойство, неуют. Я прохожу сквозь сторой одноэтажных домов и стараюсь как можно скорее оказаться снова среди домов больших каменных. Поближе к цивилизации.  

Да, маленькие домики с садиками – это живописно.  

Да, сирень, яблоньки (или, наоборот, агавы и кактусы) создают своё очарование… Особенно ночью. Идёшь. Редкие фонари горят тускло и печально. Во двориках заливаются собаки. Каждая стремится тебя «поприветствовать» и «проводить». Тоска и тревога в одном флаконе. Ни души. А если навстречу идёт редкий прохожий, то поди угадай, что у него на уме? И он на тебя смотрит настороженно. Для него ты – чужак. Он тут живёт всю жизнь или значительную часть жизни, знает всех. А ты кто такой?  

Что бы там не говорили, человек всё-таки произошёл от обезьяны. А обезьяна – дневное животное. Произойди человек от совы или от кошки, он бы уютнее чувствовал себя в темноте. А мы по сути своей – разумные обезьяны. День для обезьяны безопаснее, чем ночь. В темноте обезьяны не видят. В стае обезьяне безопаснее, чем в одиночестве. Потому что одна обезьяна может и не заметить появления хищника, а когда в стае – кто-нибудь да заметит и подаст сигнал. И обезьяны успеют убежать, а то и дать отпор, если хищник не очень серьёзный.  

Вот отсюда в нас сидит этот животный страх темноты и одиночества. Оттого дети часто боятся темноты, несмотря на заверения взрослых, что в доме нет ничего страшного и если погасить свет оно, страшное, не появится. Да дети, особенно если им уже не 3 годика, не хуже взрослых знают, что змей Горыныч не прячется под кроватью, а баба Яга – в шкафу. Страх этот сидит в нас на животном уровне. Это чувство неизвестной опасности, скрытой угрозы. Тягостное, мерзкое. Это – инстинкт, присущий человеку, стремиться к свету, к шуму, к суете, к себе подобным.  

Да, какая-нибудь Ольховая, Прохладная, Зелёная, Вишнёвая, Кипарисовая, Пальмовая может быть совершенно прелестной, милой улочкой. И воздух свежее. И дышится легче. Но мне милей какой-нибудь проспект Октября или Независимости  

…С витринами зеркальными,  

С гирляндами огней.